Слышать и помнить

      Сеченов не был в этой лаборатории сколько? Два года? С того момента, как после операции над Нечаевыми он обнаружил в нейрополимере сознание Харитона. Ужасное место, отвратительное, оно поднимало со дна души отчаяние. А ведь Дмитрий почти смирился, отпустил, позволил себе наконец отделить в мыслях старого друга от созданного ими обоими чудовища.       Помещение, некогда отведённое под опыты с накопительным нейрополимером, всё ещё опечатано. На своих местах и компьютер с подключенной системой осциллографов, и ретрансляторы, и штативы, и прожекторы, и опустошённая акриловая ёмкость. Дмитрий присел на край “бассейна”. Его руки сами потянулись ко внутреннему карману пиджака за сигаретами и зажигалкой. Посмотрев вверх, куда-то над собой, Сеченов представил то, что по сути не видел за экраном монитора – Харитона в его старом лабораторном халате с оттянутым карманом, забравшегося без защиты на край ёмкости с опасной для жизни субстанцией. Безрассудный.       Захаров всегда отличался каким-то особым видением себя и мира. Он мог часами разглагольствовать про ценность разума и важность следования здравому рассудку, а затем соглашаться на опасные эксперименты над собой. Харитон презирал проявления чувств у других, а сам порой замирал восторженно, слушая Сеченовские фантазии о будущем. А ещё глава отдела нейробиологии без стеснения приобнимал опущенные Димины плечи и говорил на ухо самые правильные слова. Человек, сотканный из противоречий. Он никогда и ничего не боялся.       Сделав затяжку, Сеченов подумал, что, наверное, это первый раз, когда бы он хотел увидеть квантового фантома. Интересно, они здесь появляются?              Непривычная квантовая интерференция световых волн появилась в последние часы сбоя. Что-то повлекло поломку прототипа устройства, воздействующего на реликтовое излучение, и всё Предприятие наполнили "призраки" как живых людей, так и мёртвых. Близнецы Шамаханские недовольно синхронно покачали головами, обнаружив неисправность в своем приборе, и, переглянувшись, объявили нескорый срок завершения ремонтных мероприятий.       Фантомы в принципе не мешали, но отвлекали своими беззвучными повторениями сцен из прошлого. Они проигрывали раз за разом эпизоды уже случившегося и только разве что этим приводили в замешательство. Дмитрий свыкся с двенадцатичасовым появлением покойного Штокхаузена, устало закатывал глаза от послеобеденного Вавилова и игнорировал милую девушку из административного персонала. Кто-то из "призраков" был жив, кто-то – покинул этот мир, но директору Предприятия на рабочем месте они никак не мешали. И так бы осталось, если бы не возвращение Сергея.       Академик Сеченов без проблем "отпустил" своего личного агента в отпуск. Это надо было сделать давно, и не отпустить, а отправить. Харитон часто повторял с сожалением, мол способность уделять время работе двадцать четыре на семь есть только у Дмитрия. Остальным же в силу разного уровня крепости нервной системы необходимо было проживать не только рабочую, но и другую, реальную жизнь. Ах, да. У Захарова же даже имелось хобби, которому он время от времени уделял внимание. А директор Предприятия грибы давно забросил.       Харитон…       Сергей по возвращении не сразу явился к шефу. Слившийся с нейросетью Штокхаузен со свойственной живому Михаэлю брезгливостью сообщал о перемещениях майора по Предприятию, следовавшего за его же фантомом. А ещё при "призраке" Нечаева очень часто бывала Екатерина. В основном, согласно докладам, майор ничего такого не делал, просто ходил и наблюдал, порой по несколько раз за одними и теми же сценами.       Вчера Сергей наконец дошёл до своего непосредственного начальника и начал с удивительной простотой доклад по сбою. Дмитрий слушал его не вникая, развернувшись в кресле вполоборота к майору, он наблюдал, как на экране компьютера появляются едкие комментарии Штокхаузена. Не сильно увлечённый своими же словами Нечаев рассматривал балерин.       – Вы его нашли? – спросил Сергей, закончив речь.       – Смотря кого… – задумчиво выдохнул Дмитрий.       Михаэль презрительно молчал.       – Захарова, – напомнил майор.       – К сожалению, мой мальчик, Харитон Захаров погиб три года назад из-за моей невнимательности и его неосторожности.       Не отрывая взгляда от Правой, Нечаев хмыкнул, но ничего не ответил.       – Если же тебя интересует судьба ХРАЗа, то он в ползках, – Дмитрий нелепо улыбнулся и поправил себя, поняв, что шутка не прошла. – В бегах он. Скорее всего где-то в избе Зинаиды. Я объяснил ей все возможные последствия. Дальше её решение.       Правая и Левая зеркально развернулись и встали с двух сторон от Сергея. Тот протянул Левой руку, жестом приглашая на танец. Роботы не отреагировали.       – Дмитрий Сергеевич. Я в отпуске много думал.       Сеченов напрягся. Эта фраза могла значить всё что угодно. Если майор решил уходить, никто не вправе его останавливать. Однако подобная мысль тревожно душила Дмитрия. Впрочем, как и все другие вероятные исходы. Но, в конце концов, Нечаев не убивать Волшебника пришёл.       – Верните мне память.       – Прости?       Что ж, это была ожидаемая просьба.       – Я читал книги и статьи – в Новороссийске есть библиотека – про память, про таких как я, с травмами головы, про лобные доли. В общем, про всё, что я услышал в Академии Последствий. Про Бехтерева.       – Владимир Михайлович не согласился бы с выбранным мною методом лечения, – печально сказал Дмитрий.       – И про это я тоже думал. В общем, я понимаю, зачем вы сделали то, что сделали. Но ещё я читал, что-то про то, что мозг со временем передает функции из разрушенных областей в другие. К тому же есть расширитель в моей голове… Я думаю, что я не буду больше таким агрессивным.       – Ты не понимаешь, о чём просишь…       – Ну давайте так, если я вспомню и снова начну всем морды бить, вы это заснимите и сотрёте мне память опять. А я все пойму.       – Сынок…       – Мне кажется, что я достаточно готов.       – Это очень сложное решение.       – И оно моё. Я веду себя сейчас неправильно, я понимаю. Но это моя память. Тогда вы забрали её, не спросив по понятным причинам. Сейчас я хочу сам взять это под контроль. Взять свою жизнь под контроль. Держать уверенно оружие против врагов. Не иметь лазеек, через которые кто-то может мной манипулировать.       Динамик компьютера зашипел, и из него раздался синтезированный голос Штокхаузена:       – Дмитрий Сергеевич вами никогда не манипулировал. Он отдавал приказы, а вы их исполняли.       Нечаев ошарашенно оглянулся и недоумённо посмотрел на директора Предприятия.       – Я обнаружил его разум в Массиве. Его поглотило ещё живым… Я мог его стереть или дать вторую жизнь. Михаэль согласился попробовать себя в роли нейросети, – пояснил Дмитрий. – Что касается твоей просьбы. Я… Я дам тебе оружие и способ манипулировать.       Поднявшись и сняв со спинки кресла пиджак, Сеченов как мог холодно посмотрел на Сергея и направился к выходу.       Вечер знойного июля постепенно остывал, и охлаждал пыл директора Предприятия. Возможно зря он на это решился. Но дорога до дома заняла от силы минут десять, и времени окончательно передумать не нашлось. Двигавшийся следом за начальником Нечаев оправдывался относительно того, что он имел в виду, правда Дмитрий его не слушал. Всё внимание академика сейчас расползалось по отдельным словам: память, оружие, манипуляции, жизнь, контроль. Сеченов безумно хотел взять свою жизнь под контроль. Управлять тем, что сейчас мешало ему нормально функционировать.       Оставив попытки достучаться до Волшебника с объяснениями, майор уже в лифте поинтересовался:       – Дмитрий Сергеевич, зачем мы идём к вам домой?       – Чтобы взять под контроль твою и мою жизнь. Кто бы что не говорил, мне надоело ночевать на работе. Но возвращаться сюда стало совсем невыносимо. Каждый раз я будто бьюсь током о неисправную розетку и не могу её починить, и не могу никому о ней рассказать. Давай создадим иллюзию контроля…       – Почему не можете? – с любопытством разглядывая дверь, спросил Сергей.       Отдав майору ключи, Дмитрий изящно сел на ступеньки лестничной клетки и достал пачку сигарет:       – Справиться с фантомами могут только Шамаханские, но они всё тянут с завершением ремонта своего прибора. А рассказать… Ты сам поймёшь. За эту информацию меня уволят, посадят, предадут забвению.       – Шеф, зачем мне такая информация о вас? Я же могу…       – Можешь. А я больше не могу. Ты хотел оружие, бери. Самое сильное против меня.       – Шеф… Я же не вас имел ввиду. Вы слышите совсем не то, что я говорю...        Сжав упрямо губы, Нечаев открыл дверь:       – Я хочу, чтоб вы понимали, что я туда иду не оружие против вас получать, а показать, что достоин вашего доверия, вашего внимания.       Дмитрий в ответ чиркнул зажигалкой.              Там, за обычной советской дверью Нечаев должен был встретиться лицом к лицу с четырьмя самыми яркими воспоминаниями академика Сеченова о Харитоне Захарове.       В прихожей вытянутый и разъяренный Харитон беззвучно ругает едва держащегося на ногах друга за посещение полигона в не по погоде лёгкой одежде. Захаров в ярости чарующе притягателен, и фантомный усталый директор Предприятия смотрит на главу отдела нейробиологии с восхищением, пока тот взывает к разуму, и не получив никакого отклика, вздыхает, трёт переносицу и начинает помогать снимать верхнюю одежду. Дмитрий потом кажется заболеет.       На кухне у Сеченова можно увидеть обросшего Харитона. Захаров вернулся из отпуска, после того как три недели на Волге рыбачил с какими-то коллегами из Ленинграда. Загоревший, с торчащими во все стороны кудряшками, он довольно ужинает самой обычной жаренной картошкой, а Дмитрий сидит рядом и вроде бы пересказывает все новости. Если немного подождать, то можно увидеть, как Сеченов подскакивает поставить чайник, и, проходя мимо, наклоняется, чтобы мазнуть губами по заросшей макушке.       В гостиной Захаров задумчив и немного расстроен. Они с Дмитрием стоят в тени, возле полок с Эдгаром По и Лавкрафтом. Что-то тогда случилось, в каком-то эксперименте Харитона постиг провал, и он пришёл за помощью. Вот только весь опыт Сеченову не понравился, и, уткнувшись носом в ворот водолазки и сжимая лацканы чужого пиджака, директор Предприятия умоляет главу отдела нейробиологии остановиться.       Но самое нелюбимое происходит в спальне. Это воспоминание директор Предприятия не знает. Тамошний фантом целиком и полностью Харитонов. Он сидит на краю кровати и что-то решительно объясняет видимо спящему Дмитрию. Академик не помнит этого, не понимает слов. Узнаёт, как ему кажется, в шевелении губ "люблю науку" и больше ничего.              Расправившись с третьей по счёту сигаретой, Дмитрий поднялся, отряхнул брюки и без особого желания вошёл к себе домой. Уткнувшись взглядом в половик, он почти умело обогнул своего фантома и мастерски увернулся от Захаровского. Заглянув в спальню, Волшебник обнаружил в ней Сергея, пристально изучающего лицо "призрака".       – С… Сергей, – Сеченов сел на кровать как можно дальше от Харитона и отвернулся в окно.       Нечаев ответил не сразу. Буркнув себе под нос неразборчивое ругательство, он обошел Дмитрия и опустился на кровать с другой стороны угла так, что они едва касались плечами.       – Интересно тут у вас было.       – Тебе неприятно.       Хоть академик и не видел Сергея, он представил отвращение на привычно серьезном лице.       – Мне… Странно, – прозвучал задумчивый ответ без нотки неприятия. – Вы конечно можете любить кого угодно, но вы же мечта всех незамужних женщин СССР, почему так? Почему этот?.. ХРАЗ.       Последнее слово майор выплюнул, и Сеченов грустно улыбнулся.       – Так вышло. Да и Харитон не ХРАЗ. Это…       – Сложно?       – Наверное. Не знаю, что сказать. У Харитона был незаурядный интеллект, пугающая внешность, заботливая натура и печальное прошлое. Я не встречал других таких людей. Мы вместе пошли через многое. Так вышло. Даже если бы мы никогда не перешли черту дружбы, для меня он всё равно остался бы самым близким человеком на свете.       – Я… Соболезную.       – Спасибо.       Сергей участливо прислонился к плечу начальника, и Дмитрий почувствовал облегчение. Поговорить и быть услышанным впервые за мучительные три года оказалось почти благословением.       – Простите за этот вопрос. Вы бы хотели его забыть?       – Да. Если бы я его забыл, не было бы ХРАЗа. Я бы не закончил Коллектив. Петров бы не устроил сбой. Никто бы не погиб.       Поднявшись, Сергей встал перед начальником и бесцветно спросил:       – А хотите знать, что он вам говорит?       – Хочу.       – Странный вы. Хотите одновременно и забыть, и знать. Не вяжется.       Нечаев потоптался на месте, затем, подойдя к окну, закрыл его тяжёлыми шторами и, выключив весь свет кроме торшера, тускло и неуверенно произнёс:       – Ложитесь.       – Ч-что? – заикнулся Дмитрий.       – Ложитесь на свою сторону, как если бы вы спали. Я вам озвучу.       – Сынок?       – Я разведчик, я умею читать по губам. Ложитесь и смотрите не на меня, а на него, раз уж так хотите забыть.       Изумлённый странным требованием своего подчинённого, Сеченов скованно лег на покрывало даже не разуваясь. Возле двери материализовался фантом Харитона в очках и чёрном китайском халате с ярким жёлтым драконом. Он почесал затылок и сделал несколько суматошных, резких шагов по комнате, борясь с пожирающей его изнутри дилеммой. Наконец, приняв решение, Захаров подошёл к кровати со стороны Дмитрия и с тяжёлыми взглядом сел на край:       – Дим. Я не знаю, как с тобой разговаривать, – вложил звуки в шевелящиеся губы Сергей. – Ты меня не слышишь. Ты никого не слышишь. Только себя. Ты вечно в этих своих фантазиях про космос. А мы… а я здесь, под землёй в науке. Дим, я люблю науку, я люблю свою работу. Это моё дело, моё призвание. В конце концов, это то, за что ты ко мне прицепился тогда в Ленинграде. Дим…       Харитон повернулся, и его призрачная рука потянулась к голове, лежащей на подушке.       – Дима… может что-то из моих слов отложится у тебя в подсознании. Может ты позволишь нам быть нами. Может ты услышишь нас. Меня. Интересно, нужны ли мы нам? Нужны ли мы тебе? Ведь ты нас не слышишь, не хочешь… Даже если не нужны…       Убрав на лоб очки, Захаров склонился к видимо спящему в тот момент Дмитрию, и здесь Нечаев промолчал. А когда фантом развеялся, чтобы снова начать свой цикл от двери, Сеченов подскочил на ноги и вылетел назад на лестничную клетку, где снова закурил.       Сергей медленно вышел следом:       – В конце он говорит…       – Я понял, – перебил его Дмитрий, затягиваясь.       "Ты мне нужен."       – Шеф, я догадываюсь, что это те ещё ощущения… Но…       – Хорошо. Я согласен. Мне надо освежить воспоминания по работе с Восходом. Послезавтра. Я сообщу тебе время и место… Нет. Приходи к двенадцати в кабинет. У меня есть подходящее оборудование этажом ниже.              Сеченов ещё раз осмотрел запечатанную лабораторию. Взгляд его невольно споткнулся о "ромашку". Камера вела запись. Кому это надо? Не важно, Дмитрий всё удалит.       Выкинув окурок в пустой "бассейн", академик поёжился, воздух словно сгустился. Ему показалось, что и ретрансляторы работают, но от этих мыслей Сеченова отвлёк звук шагов и знакомое задумчивое бормотание. В лабораторию вошёл Харитон.       Увлечённый фантомом, Дмитрий не сразу сообразил, что звук голоса ему не кажется, как и шаги, лёгкий шелест халата, щелчки по клавиатуре. Сеченов обернулся и проверил нейрополимер. Конечно, вот он – первый в мире образец, ещё пока не активированный, а потому просто застывший.       Воздух снова едва сгустился на мгновение, и Харитон обернулся. Дмитрию привидилось, что цепкий взгляд из-за очков мазнул точно по нему. Но этого ведь не может быть?       – Мне казалось, что ты придёшь через час? Совещание закончилось раньше?       Сеченов замер и растерянно оглянулся. Кроме главы отдела нейробиологии здесь никого не было. Помутнение?       – Дим?       Харитон отложил записную книжку, в которой делал пометки, и всем телом повернулся к директору Предприятия. С минуту он молча всматривался, а затем с нескрываемым интересом подошёл и поднял руку к Дмитриеву лицу. Впрочем, пальцы прошли сквозь подбородок.       – Интересно. Вчера и седины не было.       Наблюдая, как старый друг про себя рассуждает, Сеченов хитро сощурился и зачем-то выпалил:       – А способен ли Великий и Ужасный Страх всея Павлова догадаться, что это из-за Шамаханских, которые ему так не нравятся?       – Не зря они мне не нравятся. Что они сделали?       – Они собрали свой прибор, – отвечать Харитону было так знакомо и опьяняюще. Хотелось разговаривать ещё и ещё – подкалывать, спорить, юлить.       – Уже? Так быстро?       Вот бы продолжать эту беседу вечно, подхватить Захарова под локоть и увести подальше, например к себе в кабинет.       – Через три года. А затем кто-то его сломал. И вот я вижу тебя ещё живым, – Дмитрий прикусил язык и испуганно прикрыл ладонью рот.       – Значит, в течение трёх лет я умру? – чуть склонил голову Харитон.       Он снова с интересом принялся рассматривать лицо Сеченова:       – Ты запустишь Коллектив?       – Да…       – А Атомное сердце?       – Ещё нет. Но всё готово…       – Хорошо, – Захаров снова поднял руку к чужому лицу, забыв, что собеседник бесплотен. – Я рад за тебя. Хорошо, что у тебя всё хорошо.       – Нет, – выпалил Дмитрий. – Ты тоже мне нужен!       В голове словно лопнул шарик, и игры разума с густотой воздуха продолжились, или помутнение прошло. Харитон видимо потерял Сеченова из виду. Он помотал головой, протёр очки и вернулся к записной книжке, а Дмитрию отчётливо захотелось утопиться в том самом нейрополимере.       С одной стороны, Сеченову вообще нужно было уйти. Если история продолжится, то он опять увидит всё до самого конца. С другой – он "не видел", что тогда случилось. Харитон имеет право умереть "не один".       Скрипнув зубами и вернувшись к "бассейну", Дмитрий дождался собственного появления, пережил жаркий спор и похолодел к началу эксперимента. Захаров двигал проклятый штатив, не обращая внимания ни на что кроме голоса директора Предприятия. Сосредоточенный, суровый, серьезный, безрассудный. Сеченову хотелось окликнуть самого себя, призвать отвлечься, запретить вот это всё, но Харитон неумолимо приближался к нейрополимеру.       Что побудило Дмитрия подняться со своего места, он не знал. Возможно, опять игра воображения с воздухом. Не понимая, что делать и как остановить уже практически вставшего обеими ногами на бортик "бассейна" Захарова. Сеченов зажмурился и представил, как было бы здорово, если бы ещё пока живой Харитон остался в его объятиях. Чёрт с этим халатом, с очками, с нейрополимером. Просто один живой Харитон.       Раскрывшему руки Волшебнику явственно показалось, что сомкнулись они не вокруг воздуха, а захватили мягкий, пропитанный ламинолом свитер, скрывающий под собой большого учёного. Дмитрий почувствовал сопротивление, его потянуло вперёд, и, потратив все силы на удержание, он потерял равновесие, рухнув на спину и ударившись затылком об пол. Под металлический звук упавшего штатива его придавило.       Мир и лаборатория неожиданно стали слепяще яркими от зажегшихся по периметру под потолком лент из прожекторов. Тяжесть ушла, и дышать стало чуть легче. Дмитрий открыл глаза. Над ним, опираясь на руки и колени, навис Харитон. Не разобравшись, сон это или галлюцинация, Сеченов потянул руку к подслеповато щурящемуся без очков лицу. Захаров же в ответ аккуратно, но со свойственной ему точностью, принялся ощупывать чужой череп.       На то, чтобы поверить в осязаемость человека перед ним, Дмитрию понадобилось секунд десять. И стоило оцепенению сойти, как Сеченов без раздумий вновь вытянул руки, чтобы сцепить их за спиной Харитона, а затем повиснуть на его широких плечах. Захаров же неуверенно прижался виском к чужой скуле, вслушиваясь в смесь счастливых всхлипов и полубредового шёпота.       – ВЫ МНЕ ОБЕЩАЛИ! – пронёсся по лаборатории знакомый Сеченову слегка обработанный компьютером голос.       Дмитрий отстранился и повернулся в сторону источника шума. В тёмном дальнем углу за ширмой практически незаметные до этого скрывались близнецы Шамаханские. Пробрались значит, черти! И камера писала получается по их решению, и ретрансляторы работали.       – Какой успех! – наигранно выкрикнула Кира.       – Какая драма! – не менее театрально простонал Кирилл.       На столе рядом с ними стояла банка с прикреплёнными к ней разнообразными устройствами, среди которых угадывался динамик. Не смотря на вроде бы диковинную форму, это абсолютно точно была банка с этикеткой.       – Драма? – спросила Кира.       – Успех? – уточнил Кирилл, и оба синхронно развели руками.       – Вы мне обещали, что уберёте академика Сеченова с моего пути!       – Мы соврали. Мы слишком любим Дмитрия Сергеевича, – ответили Шамаханские.       – Считайте, что он нам как отец, – закончила Кира Дмитриевна и снова вместе с братом расхохоталась.