Ребёнок для чародейки

      Из ворот, куда намеревался заехать Лютик, выплеснули помои. Пегий мерин, купленный неделю назад на границе Темерии и Аэдирна, заржал и остановился, когда брызги попали ему на бабки.              — Эй, дражайший, — окликнул трубадур неряшливого батрака, только что опорожнившего ушат, — у вас в «Трёх котах» всех путников так встречают? У вас в Лисьих Ямах такие обычаи гостеприимства? Тогда я скажу тебе, что паршивые у вас обычаи, ибо о постоялом дворе, как о человеке, судят по первому впечатлению, а какое оно у меня теперь обязано сложиться? А, дражайший?              Батрак промычал что-то нечленораздельное и потопал с пустым ушатом через стаю гогочущих гусей и кудахчущих кур.              Лютик направил мерина в ворота, стараясь держаться подальше от растревоженных птиц, способных щипать и клевать. Вечерело, на сиреневом небе полыхали зарницы, светила первая звезда. Высокая девка в сером платье помещала лучины в железные корзины, чтобы зажечь с наступлением темноты. Под утратившей колесо старой телегой на куче гнилой соломы валялся пьянчуга, храпел и пускал ветры. Лютик проехал мимо, отвернув нос.              Главное здание постоялого двора имело два этажа. Нижний, обмазанный глиной, с нарисованными на стенах цветами традиционно занимала корчма, на верхнем, бревенчатом, располагались комнаты для найма, сквозь пыльные стёкла виднелись цветы в горшках и занавески. Была ещё мансарда под заросшей мхом черепичной крышей с крошечным нелепым балкончиком. Такие постройки встречались в верхнем течении Понтара повсеместно.              У коновязи под навесом жевали овёс три рассёдланные лошади разной масти, места возле яслей оставалось аккурат на одну. Лютик немедленно его занял. Спрыгнул на землю, отстегнул притороченные к седлу лютню и сумку.              — Ведьмак Геральт из Ривии уже прибыл? — спросил он у мальца, подбежавшего предложить услуги. — Полагаю, эта гнедая кобылка со звёздочкой принадлежит ему? Если я прав, то мой друг успел меня заждаться: очередная Плотвичка выглядит вдоволь отдохнувшей и вычищена до блеска…              Лютик не договорил, а мальцу не пришлось и рта раскрыть, поскольку из распахнувшейся двери корчмы, ударившей о косяк, выскочил собственной персоной белоголовый ведьмак.              — Геральт! — Лютик раскинул руки в приветственном жесте. — А мы как раз о тебе говорили. И о Плотве. Гнедушка со звёздочкой твоя? Я не могу ошибаться в таких вопросах. С твоей стороны очень любезно выйти меня встречать.              Геральт размашисто проследовал через двор, прорезаясь тяжёлыми сапогами через возмущённо вытянувших шеи гусей и всполошившихся кур к навесу, схватил с верстака потёртое седло вместе с потником.              — Я уезжаю, Лютик.              — Как… Как уезжаешь? Куда? — Лютик захлебнулся воздухом. Только сейчас обратил внимание, что на ведьмаке кожаная куртка, хотя на улице и в рубахе жарко, к ней перчатки с серебряными набивками, а за спиной меч. — Ты не можешь уехать — я скакал сюда две недели без передыха, я зад натёр.              — Могу. И уезжаю.              Геральт водрузил седло на гнедушку, затянул подпругу, взял с верстака уздечку. Лютик удержал его руку, мешая сунуть трензель лошади в рот.              — Что за чёрт происходит? Какая муха тебя укусила?              Ведьмак вырвал руку, ловко взнуздал лошадь и потянул из-под навеса.              — Вернусь, — процедил он, не оборачиваясь, сквозь зубы. — Мужики толкуют о туманниках в бору, проверю.              — Ты бросаешь меня ради туманников? Меня, своего единственного друга? Я гнал на твой зов из самого Марибора, через разорённые войной земли с кучей разбойников и чудовищ, чуть не погиб под обвалом в горах, а ты едешь проверить кметские байки и ничего не объясняешь? Нет, определённо, в Лисьих Ямах все посходили с ума.              Лютик мог кричать, сколько душе угодно, и даже лопнуть от возмущения — Геральт прыгнул в седло и был таков. Топот копыт унёсся в сторону околицы этой захолустной деревеньки в среднем течении Понтара, где они условились встретиться. Гуси гоготали, хлопая крыльями. Малец, с любопытством наблюдавший за сценой, награждал их пинками. Из корчмы вывались два выпивохи и, покачиваясь, отливали на старую телегу и похрапывающего под ней пьянчугу. Вышедшая из-за сараев дородная румяная баба в чепце принялась звучно загонять пернатую скотину в курятник, поглядывала на потенциального постояльца, его дорожный сливового цвета костюм с пуфами, контрастировавший с местной действительностью, и музыкальный инструмент в досадливо вскинутой руке.              — Искусство у вас хотя бы уважают? — спросил Лютик вроде бы у неё, но больше риторически. У него возникали подозрения, что здесь он найдёт слушателей, способных по достоинству оценить его творческий потенциал, однако же не брался заранее и беспочвенно наговаривать на людей. Достаточно будет одной прелестной поклонницы его таланта.              Приказав крутившемуся рядом мальцу напоить и почистить мерина, Лютик направился в корчму.              Внутри пахло пивом, мясом и жареным луком. Выскобленные столы стояли в два ряда, из дюжины были заняты всего два, да ещё под одним на лавке, свернувшись клубочком, спал упитанный рыжий кот. Худосочная девка шаркала по полу метлой, не реагируя на сальные шуточки поддатых гуляк. Корчмарь, явно являющийся её отцом, открывал кадушку за прилавком, пыхтел и поругивался.              — Приветствую, господа хорошие, — кинул Лютик мужланам, забывшим про девку и уставившимся на него осоловевшими глазами. Нарочито не замечая придирок по поводу его благородного наряда, прошествовал по проходу между столами и уселся сбоку лестницы, ведущей на верхний этаж, скинул сумку на лавку, заботливо пристроил лютню.              Корчмарь был тут как тут, с самой услужливой улыбкой, какую получилось выдать на заплывшей жиром физиономии.              — Чего изволите, маэстро?              — А что порекомендуете, дражайший хозяин? Найдутся ли на вашей кухне блюда изысканного вкуса, для гурманов, так сказать? Чем попотчуете гостя, едавшего при княжеских дворах?              — Попотчуем не хуже, — обрадовался хозяин, предчувствуя золото. — Порекомендую похлёбку из пескарей — наваристая, только что из печи вынул, пескари ещё утром по Понтару плавали. Нет лучшей похлёбки отсюда до самой Дыфни, а ежели кто скажет, что есть, так это из зависти. На второе отведайте рулетики из свинины с грибами и тёртым сыром, на гарнир к ним подойдёт печёный с паприкой картофель. На десерт есть грушевые булочки и пастила.              — А вино?              — «Фьорано».              — О, «Фьорано»! Туссентское! С винодельни Кастель Равелло. Моё любимое, не ожидал, не ожидал.              — Шурин из Боклера прислал бочонок. Для себя берёг, но для вашей милости…              Корчмарь заискивающе потупил взор, набивая цену, но Лютик был хорошо при деньгах, поэтому не торговался.              — Неси. Всё неси. Вижу у вас в Лисьих Ямах всё же умеют привечать путников. Похвально-похвально.              — О клиентах мы печёмся более, чем о самих себе, — поклонился корчмарь. — Особливо артистов уважаем, кои к нам, ежели честно, не часто изволят. Никто не сможет сказать, что мы тут в «Трёх котах» невежи да грубияны… Угодно ли потом будет вашей милости комнату у нас снять, чтобы ужин, стало быть, переварить? Кровати дубовые, перины пуховые, без клопов. Велеть нагреть воды да бадью поставить, чтобы ваша милость с дороги обмылись? Угодно ли вашей милости моё гостеприимное предложение?              — Моей милости угодно, — не раздумывая отозвался Лютик, коли уж ведьмак скрылся на неопределённый срок, — а ещё угодно, чтобы ты пояснил, что тут, под вашей гостеприимной крышей, стряслось. Когда я прибыл, мой достославный друг Геральт выбежал из двери, будто за ним черти гнались и батогами стегали. Произойти должно было уж что-то совсем небывалое, поелику мой друг профессиональный убийца чудовищ и чертями его не напугаешь, хоть это существа абсолютно мифические, если не путать с таковыми сильванов, обитающих в Доль Блатанне.              Корчмарь расплылся в улыбке:              — Ваша милость имеет в виду беловласого ведьмака? Был он тута, был, со вчерашнего полудня, скучал. Только вот нынче утром прибыла особа, и аккурат перед вашим приходом, ведьмак с той особой рассорился… Ох и ору было, матерь Мелитэле! Разругались в пух и прах, аж искры летели. Особа та…              — Да кто же? — поторопил Лютик и повернул голову туда, куда уставился заткнувшийся хозяин корчмы. Разинул рот, всё понимая. — Твою ж…              По лестнице спускалась Йеннифер, знаменитая чародейка из Венгерберга, частый персонаж его романтических баллад, как всегда одетая в чёрное и белое. Спускалась медленно, уверенно ставя ноги в ботфортах на каблуках. Длинные локоны цвета воронова крыла струились по плечам мягкими волнами. Голову она держала опущенной, но лишь настолько, чтобы не терять горделивой осанки, руками обнимала себя.              — Спешу выполнить заказ вашей милости, — пискнул корчмарь и смылся с невероятной для грузного тела проворностью.              Йеннифер подняла глаза, безошибочно нашла барда.              — Моровая язва пожаловала…              — И я рад нашей встрече, прелестная ведьма, — улыбнулся Лютик. — Составишь компанию?              Йеннифер прошла мимо, обдав сиренью и крыжовником, и заняла другой стол, правда, села лицом к нему.              — Эй, хозяин, — крикнула она высунувшемуся из кухни корчмарю, — вина мне. Только не вздумай разбавлять его водой. Воду я люблю в бадье, а не в своём кубке.              Корчмарь закивал и скрылся за дверью. Уже через минуту притащил на большом подносе кувшин вина, второй такой же поставил перед Лютиком, роздал оловянные кубки.              — С ней рассорился ваш ведьмак, — шепнул он трубадуру, прежде чем убежать на коротких ногах. — Неприятная баба, злющая, как ночь на Саовину.              Йеннифер будто не замечала ни его перемещений, ни сальных оскорблений шпаны, теперь направленных на неё, ни шарканья метлы, ни вкуса вина, вообще ничего. Цедила, задумчиво взбалтывая напиток. Щёки чародейки, никогда не отличавшиеся румянцем, были бледными, как её сорочка, густые ресницы полуопущены. Если бы она умела плакать, она бы плакала.              Лютик взял свои пожитки, кувшин вместе с наполненным кубком и пересел к ней.              — Я не звала тебя, трубадур, — повернулась в его сторону Йеннифер.              — А я не ожидал тебя здесь увидеть, — невозмутимо сказал Лютик, — не ожидал, что ты явишься в богом забытую дыру в трёхстах милях от Венгерберга и спугнёшь обоим нам известного ведьмака, тем самым сделав проделанный мною почти вдвое больший путь практически бессмысленным.              Йеннифер молчала, сжав губы с неяркой помадой, глаза метали фиолетовые молнии.              Лютик принуждённо рассмеялся:              — Перестань изображать, что мы враги, дорогая чаровница. Мы с тобой вроде бы помирились, помнишь, там у дуба Блеобхериса, когда ты спасла меня от Риенса и его подручных палачей? Я благодарил тебя и обещался до конца жизни быть твоим должником, а ты сказала, что любишь меня и не считаешь досадной помехой. Вспомни, и давай лучше по-дружески выпьем за встречу, не давать же выдохнуться этому бесподобному «Фьорано», каким-то немыслимым чудом очутившемуся в аэдирнской глуши?              Чародейка хмуро молчала, напряженная, как натянутая струна. Лютик смотрел на неё, не отвлекаясь на гогот пьянчуг и шарканье метлы. Думал, что усилия в красноречии пропали даром, как вдруг Йеннифер шевельнулась, заглянула в его кувшин.              — У тебя «Фьорано»? Дьявол! А мне дуралей соизволил подать местной кислятины…              Как раз в эту минуту корчмарь вышел из кухни с подносом тарелок и мисок для Лютика, не подозревая, какая над ним нависла гроза, и быть бы беде, да незаметно подкравшийся рыжий кот прыгнул магичке на колени. Часть заклинания попала в него, заставляя шерсть дымиться, остальная ухнула в пол. Столы затряслись, кот с диким мяуканьем сиганул на руки девки с метлой, пьянчуги поражённо замолчали. Корчмарь с побелевшей физиономией уставился на прогар в том месте, куда шарахнул огненный шар. Посуда позвякивала на подносе.              — Ты чуть не лишила меня похлёбки, самой вкусной по эту сторону Понтара, — выдавил отошедший от испуга Лютик. — После этого продолжишь делать вид, что ссора с вышеозначенным ведьмаком тебя не тронула? Если не успокоишься и будешь кидать в людей — и котов — заклятья, я, как наш дражайший хозяин, передумаю делиться с тобой величайший из туссентских вин. Выпьем, хозяин говорил, у него целый бочонок «Фьорано», хватит на двоих. Я угощаю.              Не дожидаясь ответа, Лютик разлил вино по кубкам, поднял свой.              — Выпьем за взаимопонимание, главное в любом деле, — сказал он и повернулся к корчмарю. — Эй, приятель, чего застыл, будто в голема обратился? Тащи сюда поднос да отправляйся за другой порцией, у нас с госпожой Йеннифер сегодня долгий вечер. Неси всё, что может понравиться благородной даме.              — Сию минуту, ваши милости, сию минуту.              Очухавшийся корчмарь засуетился, составил с подноса тарелки и миски, наполненные ароматными яствами, и со всех ног пустился обратно в кухню, чуть не споткнувшись о несчастного рыжего кота, вылизывающего подпорченную шубку на проходе.              Поэт качнул кубком, привлекая внимание Йеннифер.              — Возьми же, не артачься, хорошее вино пойдёт тебе на пользу. И угощайся, съешь свиной рулетик с грибами и тёртым сыром, пастилы, грушевых булочек — вряд ли они отразятся на твоей изящной девичей фигурке. А хоть и похлебки отведай. Пей и ешь.              — Не люблю варёную рыбу, — поморщилась чародейка, однако кубок подняла. — С чего, позволь узнать, ты такой заботливый? Геральт тебе что-то сказал?              — Говорю же, он умчался как ветер, показав мне хвост своей кобылы, которую, бьюсь об заклад, снова зовут Плотва — как же иначе могут звать его кобылу?.. Буркнул что-то невнятное о туманниках в бору, а где находится сей бор и на кой ему туманники — ни слова, ни гу-гу. Но твоё присутствие здесь многое объясняет.              — Что, например? — скептически полюбопытствовала Йеннифер и пригубила «Фьорано».              — Что вы поссорились, разыграли драму, достойную театральных подмостков Новиграда, крупнейшего пристанища артистов. Только удовлетворения от склоки вы не получили, каждый остался при своём. Думается, ты просила о чём-то невозможном, о чём-то, что не согласуется с пресловутым ведьмачьим кодексом, Геральт пытался вразумить тебя, но потерпел крах.              — Думаешь, трубадур, так хорошо нас знаешь? — усмехнулась Йеннифер, глаза её оставались колкими.              — Я вас знаю, — без обиняков заявил Лютик. — Знаю, и это не бахвальство, совершенно точно. У выводов моих есть основания, да-да, в виде наблюдений. Наш общий знакомый ведьмак, несмотря на свою показную независимость прочно находится под каблуком ботфорт на твоей прелестной ножке. Он готов лететь на край света по мановению одного твоего не менее прелестного мизинчика. При всём при этом сегодня он предпочёл рыскать по лесам, проверяя мужицкие байки, вместо того, чтобы повалить тебя на дубовую постель и как следует…              — Лютик! — угрожающе предупредила Йеннифер.              Поэт не закончил фразу, но продолжил мысль:              — Значит, просьба была неприемлемой и шла в разрез с моральными принципами означенного ведьмака. А что касаемо тебя, могучая волшебница, ты злишься, кипишь внутри, как жерло зерриканского вулкана, однако не отрываешь глаз от дна кубка. Ищешь скрытую там истину? Фу, как банально. Штамп, изживший себя ещё в прошлом веке.              Йеннифер побалтывала вино и смотрела на дно кубка. Не прекратила делать это, даже когда он назвал, лишь на щеках проявилась бледная краска.              — Что же ты рекомендуешь, касаемо меня, трубадур? — спросила она с лёгким напускным раздражением.               — Пить, дорогая Йеннифер, развлекаться! Истина в вине!              — Ещё один штамп, изживший себя в прошлом веке.              — Возможно, — без смущения согласился Лютик, — не буду спорить. Однако, неопровержимым фактом остаётся то, что вино помогает расслабиться после любого рода стресса. В особенности такое непревзойдённое как «Фьорано» — у него бесподобный букет из-за созревания в уникальном туссентском климате. Чувствуешь пряно-фруктовое послевкусие?.. А ещё бытует мнение, что разговор уменьшает стресс. Обычный разговор по душам. Расскажи мне, в каком вопросе вы с Геральтом не нашли общий язык.              — У тебя кончились сюжеты для балладок, виршеплёт?              Гружёный тарелками корчмарь подбежал к столу и, пыхтя, поставил перед Йеннифер пирамиду мяса, соусов и паштетов, увенчанную засахаренными кусочками фруктов на серебряном блюдечке.              — Отведайте, милостивая сударыня, — приговаривал он, — отведайте. Всё самое свежее и румяное для дорогой гостюшки, свежайшее и румянейшее. Лучшая кухня между Понтаром и Дыфней — каждый подтвердит.              Ему не ответили. Лютик пристально смотрел на Йеннифер и, как только корчмарь убрался на пропахшую съестным кухню, подвинул к себе похлёбку.              — Можешь сколько угодно язвить, черновласка, но ты только продлеваешь свою агонию. Я же предлагаю тебе простое и действенное решение. А насчёт баллады не беспокойся, у твоей размолвки с Геральтом пока нет романтического разрешения, а, следовательно, она мне не интересна. Заметь, я сказал «пока», потому что я повидал много ваших размолвок.              Йеннифер сжала прекрасные губки, но не смогла или уже не пыталась скрывать свою уязвлённость, плечи опустились. Она посмотрела в кубок и выпила махом, взяла вилку и наколола на неё большой ломоть индюшатины, истекающий паром и соком, переложила на свою тарелку, отщипнула аккуратный кусок.       — Я попросила Геральта добыть мне сирену, — сказала она неохотно.              Лютик поперхнулся похлёбкой, закашлялся, махая перед собой рукой для притока воздуха.              — На кой тебе сирена? — спросил он, когда восстановил способность говорить. — Не для любовных же утех? Я тоже люблю постельные эксперименты и стараюсь разнообразить свой опыт, однажды был с суккубом, но сирена — это же совсем другое. У неё, как бы тебе сказать, отверстий меньше.              — Мне плевать на количество её отверстий. Как и на любовные утехи, виршеплёт, твои и чьи-либо иные. Сирена мне нужна для более практичных и прозаичных нужд.              Йеннифер замолчала, прожёвывая мясо. Походило, будто она не собиралась продолжать, но Лютик выжидал, вылавливая из похлёбки морковку и лук, знал, что одной расплывчатой формулировкой дело не кончится, и оказался прав. Чародейка зло откромсала от ломтя второй кусок и сказала, глядя в тарелку.              — Существует гипотеза, что эндокринные железы сирены способны излечить бесплодие, вызванное соматическими изменениями и функциональными нарушениями гипофиза.              — То есть нивелировать твою «плату» за способности к магии? — Лютик повозил ложкой в похлёбке. — Звучит весьма знакомо. Напоминает прославленный поход в горы за драконом, в коем участвовали, помимо прочих, король Недамир, маг Доррегарай, Рубайлы из Кринфрида, Ярпен Зигрин с краснолюдами, уважаемый Борх по прозвищу Три Галки с очаровательными воительницами, беловолосый ведьмак и твой покорный слуга. — Он слегка поклонился, приложив ладонь к груди. — Об этом походе мною сложена баллада, мгновенно разошедшаяся по миру и не единожды сплагиаченная. Фигурировала в ней и некая чародейка, которой дракон требовался для…              — Ни слова больше, поэт! — глаза Йеннифер полыхнули фиолетовым огнём. — Ни слова.              — Молчу, — с притворной покорностью произнёс трубадур. — Я всего лишь пытался проследить связь между мифическим лекарством из драконьей требухи и нынешней внезапной охотой Геральта на туманников. Если я помню тот не увенчавшийся успехом поход, то и он наверняка тоже. Наш благородный друг и по куда более веским причинам не убивает драконов, не убивает сирен и других разумных бестий, а ты, как мне послышалось, употребила понятие «гипотеза».              — Научный труд, — поправилась Йеннифер, вновь принимаясь за сочную индюшатину. — Исследовательская работа, отчёт об экспериментах. Не так давно мне попали в руки дневники Бируты Икарти, которые были конфискованы после изгнания оной из не менее известного тебе Риссберга.              — У меня мурашки до сих пор бегут от одного его упоминания, — поёжился Лютик. — Жуткий замковый комплекс на стыке Темерии и Цидариса. Пристанище, а правильнее сказать, рассадник полоумных и мерзких колдунов.              — И гениальных учёных, — поморщилась Йеннифер, — надо это признать. Бирута Икарти имеет существенные познания в генетике, гибридизации и иных областях. До опалы она занималась в том числе восстановлением чародейского бесплодия, очень подробно описала процесс. Он сложный, затяжной, но при определённых навыках и терпении, кои у меня имеются в избытке, вполне исполнимый. Единственная загвоздка, заставившая меня употребить понятие «гипотеза», в том, что ничего неизвестно о результатах эксперимента. Нужный том записей отсутствует. Вероятно, затерялся при транспортировке.              — А разузнать у самой… как её там?.. Бируты?              — Ты плохо знаешь чародеев, Лютик. Проще выудить информацию у настоящей гремучей змеи, чем у её образного аналога. Бирута или соврёт, или подстроит какую каверзу. К тому же она командирована в Зерриканию и прибудет назад нескоро. Я полагаюсь на свои силы. Ситуация небезнадёжна. За месяц поисков мне удалось выяснить про два случая беременности у магичек, бывавших в Риссберге. Дети родились в срок и здоровыми.              — Но? — спросил трубадур. — Должно же тут быть «но»? По твоему раздосадованному лицу вижу, что есть.              — Но доподлинно неизвестно, проходили ли сии магички лечение по методу Бируты или их репродуктивные органы изначально функционировали нормально.              — А ты склоняешься к какой версии?              Йеннифер бросила вилку и налила полный кубок «Фьорано».              — Обе трахались налево и направо как дикие кошки на мартовском солнце. А лечение подразумевает продолжительное воздержание и дозированные половые сношения под присмотром специалистов.              — О! — выдал Лютик и тоже потянулся за кувшином. — Малоутешительные выводы.              Они молча выпили.              — Выводы делать преждевременно, — покачала головой Йеннифер. — Я должна проверить. Сама. На своём опыте.              — А где ты возьмёшь оных специалистов, чтобы они присматривали за твоими… дозированными половыми сношениями? — с сальной улыбочкой поинтересовался Лютик.              Чародейка смерила его взглядом.              — Обойдусь без оных, — сказала она, накалывая на зубья мясо. — Налей-ка ещё вина, поэт, оно действительно хорошо… С подробным описанием Бируты специалисты мне не нужны. Проблема в другом. В другом специалисте.              — По бестиям и тварям, — догадался Лютик, подавая ей полный кубок. И себя, конечно, не обделил. — Даже если бы Геральт согласился, что весьма фантастично, в Понтаре не водятся сирены. Они предпочитают морские просторы. Последний раз мы с Геральтом видели сирен в Бремервоорде, вассальном княжестве Цидариса. Там мы выполняли заказ местного владетеля Агловаля, который сдуру ума возмечтал жениться на сирене по имени Шъееназ. Как бы ни сложно было задание, мы справились и убедили зеленокожую возлюбленную проявить немного жертвенности и поменять уродливый рыбий хвост на стройные ножки… и то, что между ними. Думаю, именно оное и интересовало князя в первую очередь.              — Я слышала твою побасенку об этом, не продолжай, — прервала Йеннифер. — Да, я, несомненно, знаю, что сирены предпочитают холодные морские воды, что лучше всего искать их у берегов Скеллиге, что их осталось мало и значительная часть популяции истреблена морскими разбойниками и пиратами. Однако Геральт направлялся сюда, в Лисьи Ямы, на встречу с тобой, трубадур, со своим извечным попутчиком и собутыльником, поэтому и мне проще было перехватить его здесь. При его согласии я без труда могу перенести нас в Бремервоорд, на Ард Скеллиге или же Хиндарсфьялл. Куда пожелает. Я даже готова ждать, пока он доскачет туда на своей Плотве, потому что заупрямится лезть в портал, и ссудить денег на корабль.              Лютик уплетал свиные рулетики с грибами и тёртым сыром, оказавшиеся и вправду недурственными, мягкими и пикантными, как и запечённый с паприкой картофель, который отправлял в рот с не меньшим аппетитом. На мгновенье отвлёкся. Сказал, промочив горло туссентским:              — Геральт не согласится, ты только зря потратишь время. Ты быстрее сговоришься с разбойниками и пиратами, которые за умеренную плату добудут тебе хоть самого морского дьявола. Без всяческих сантиментов, даже найдись у него диплом Оксенфуртской академии.              Йеннифер нервно потопала носком ботфорт. Зыркнула по сторонам на гогочущих и отрыгивающих пьянчуг. Взяла кубок.              — Быстрее и надёжнее. Я бы обязательно так и сделала, договорилась бы с разбойниками. Но я хочу, чтобы сирену добыл именно Геральт. Я хочу, чтобы он поучаствовал в процессе и был хоть таковым образом причастен к результату.              Она выпила залпом. Сразу наполнила ещё, до краёв, и снова выпила. Утёрла карминовые губы рукой и, вытащив с блюда намазанный гусиным паштетом ломоть белого хлеба, откусила на четверть.              Прибежал корчмарь с новым кувшином «Фьорано», рассыпался в комплиментах, спрашивал, правда ли стряпня его жены превосходит яства из венгербергских рестораций. Не удостоив ответа, Йеннифер отправила его обратно за прилавок. Пока он суетился, Лютик смог уловить скрытую суть. Главным образом потому, что уже зацепился за неё краем уха, но в тот момент не имел возможности озвучить.              — Понимаю, понимаю, — нараспев протянул он. — Напрямую Геральт быть причастен к «результату» не способен, такова уж его природа, ведьмаки, как и вы, чародеи, стерильны. Ко всему прочему, обратить его приобретённую посредством мутаций бесплодность не помогут декокты и вытяжки из внутренностей сирен, драконов али ещё каких гадов.              — Знаю, — просто ответила Йеннифер. Уставилась в пустой кубок, покручивая его за ножку.              Лютик налил.              — Ты уже подобрала кандидата для непосредственной причастности?              — Ты спрашиваешь совсем как он, — фыркнула Йеннифер, не отрывая глаз от кубка, от тёмной, лоснящейся поверхности вина.              — Геральт так спросил? Почему я не удивлён?              — Слово в слово, — подтвердила чародейка. — С той лишь разницей, что выплюнул свой вопрос мне в лицо. Со злой интонацией, так, словно я придорожная шлюха, сулившая верность и изменившая, едва он выехал со двора. Он обвинил меня во всех грехах! Как будто я никогда не находила рыжих волос в его вещах!              — Мяу! — неожиданно взвыл пушистый кот и, подскочив, стремглав бросился в открытое окно.              Все, кто находился в зале, обернулись. Трубадур первым заметил причину кошачьего побега. Отпрянул, едва не опрокинув лавку и не свалив лютню.              — Спокойно, красотулечка, — пролепетал он, обращаясь к чародейке. — Вдохни поглубже, а то ты, вероятно, не замечаешь, но между пальцев у тебя сверкают белые искры. Не спали эту милую корчму, где так вкусно кормят. Признаться, мне не хотелось бы ночевать под кустом боярышника, а наверху, говорят, есть приличные крепкие кровати с чистым бельём.              Йеннифер подняла руку, посмотрела на пальцы. Две крохотные звездочки вспыхнули и погасли, искрение прекратилось.              В корчме снова загомонили. Пьянчуги, помнившие фокус с прожаренными половицами и при новом представлении переставшие оглашать заведение рёвом и громогласной отрыжкой, снова загремели кружками. Два купца в летах, прибывших уже после инцидента и устроившихся в углу вместе со слугами, вытерли пот со лбов, обрамлённых пучками седых волос. К ним побежал корчмарь, до этого с ужасом в глазах замерший у прилавка. И только девка продолжала меланхолично тереть тряпкой освободившийся от едоков стол.              — Кровати есть, — как ни в чём не бывало сказала Йеннифер, когда Лютик уселся на место, отодвинула тарелку и блюдо с яствами. — Бельё достаточной чистоты и свежести, и я пойду на него прилягу, ведьмака, по всей видимости, всё равно до утра не дождусь, хоть высплюсь.              — Подожди, а как же я? — удержал за локоть Лютик. — На кого ты оставишь меня, прекрасная черновласка? В чьей компании мне пить «Фьорано», которое ещё плещется в кувшине? С кем есть грушевые булочки? Ведьмак ведь и меня бросил. Предпочёл мне туманников.              — Уверена, ты найдёшь компанию, поэт, — сказала Йеннифер, забирая локоть. — Я иду наверх.              — Я пойду с тобой, — вскочил Лютик, ухватился за лютню.              Йеннифер развернулась. Взгляд её хоть хмельно блестел, но смерила она им с головы до ног.              — Зачем ещё? Что ты удумал, виршеплёт?              — Не сердись, Куколка, — примирительно улыбнулся Лютик, перекидывая ремень лютни через плечо, тронул струны. — Я спою тебе свои самые чарующие баллады о неземной любви и счастье через годы испытаний. Мы допьём изысканное вино, обсуждая последние сплетни, а после, ежели у нас возникнет желание, займёмся тем, о чём ты подумала. Любовью, то бишь.              Йеннифер рассмеялась, так, что пьянчуги настороженно замолчали.              — Я с тобой? Я и ты? Да в каком сне ты смог такое представить, виршеплёт?              — Почему тебя это смешит, Куколка? — не смутился поэт. — Я всемирно известный менестрель, красавчик, утончённостью черт сравнимый с эльфами, виконт. Ты… Ты тоже привлекательна, хоть холодна. В своем чёрном и белом ты хороша, как декабрьское утро, а я сумею растопить лёд и возжечь огонь, озарить твоё небо ослепительными лучами восходящего солнца. И не забывай, я уже видел твои безукоризненные грудки с аккуратными сосками, тогда, на охоте на дракона.              Йеннифер опять рассмеялась, теперь действительно весело.              — Ты хвастлив и самонадеян, этого у тебя не отнять. В попытке залезть абсолютно под каждую юбку во всех королевствах Севера, ты даже забываешь, что Геральт твой друг.              — Как будто Геральт никогда не валялся в постели с моими подружками.              Глаза чародейки сверкнули, однако на настроение вспышка ревности не повлияла.              — Я иду спать, трубадур, — произнесла она и, грациозно покачивая бёдрами, направилась к лестнице.              — Геральт бросил меня, — патетически вскричал ей вслед Лютик, воздевая руки, — так ты не бросай меня!              Но чародейка не оборачиваясь ушла, скрылась за скрипнувшей дверью второго этажа, лишь марево чёрных как вороново крыло волос качнулось напоследок.              Лютик театрально вздохнул, опустил лютню на лавку и сел, наколол на вилку выпавший из последнего свиного рулетика гриб, отправил в рот. Аппетита он не потерял, хотя и голода больше не чувствовал. Доел картошку, густо усеянную охряными перчинками, попробовал индюшатину с блюда чародейки, в завершение набрал в горсть засахаренных фруктов и хрустел ими, запивая сладость «Фьорано».              Кучу свободного времени, которая неожиданно выдалась из-за отъезда упрямого ведьмака, трубадур планировал заполнить песнями, стонами и ласками. К его огорчению, девицы, окромя худосочной дочки хозяина, в корчме отсутствовали. Не было ни благородных мазелек, коих можно сразить льстивыми речами, ни блудниц, что торгуют собой за звонкую монету. Не было даже разбойниц, падких до страстных развлечений. Жены пастухов и лесорубов тоже в этот день решили обойти заведение стороной.              Купцы поужинали и ушли спать. Выпивохи увлечённо занимали любимым делом — пили пиво и дешёвую водку, резались в карта, бузили, устроив в пропитанном невообразимой смесью запахов помещении ор и гвалт. Иногда об стены бились кружки, табуреты, а то и головы мухлюющих игроков.              Публика не располагала для пения и симпатий. Соседство с ней без компании могущественной волшебницы начало тревожить. Лютик махнул корчмарю, и тот немедленно объявился у стола. Кинул мимолётный взгляд на грязные тарелки, остатки стряпни и пустой кувшин.              — Чего изволите, маэстро? Ещё вина?              — Пожалуй, да, любезный, — качнув ещё наполовину полным кубком, сообщил Лютик, — однако чуть позже. Сейчас же такой вопрос: помнится мне, ты говорил про комнату для ночлега и бадью с горячей водой. Мне угодно всё, да самого высшего качества.              Он достал из-за пояса тугой кошель и положил перед корчмарём две золотые монеты с гербом Новиграда. Корчмарь явно питал дружеские чувства к вольному городу, потому как глаза загорелись, и новиградские кроны быстро исчезли под фартуком.              — О своих клиентах мы печёмся более, чем о самих себе, — выдал присказку он и согнулся в поклоне. — Будет вам комната, мэтр артист. Не самая лучшая, поелику лучшую заняла госпожа магичка, но и не коморка какая. Не менее просторная и уютная. В «Трёх котах» комнаты приличные, для дорогих гостей, сами убедитесь. И бадью притащат. Воду сейчас же велю нагреть. Не извольте беспокоиться, ваша милость. Поднимайтесь наверх через минуту, всё будет готово к услугам вашей милости. Вещи ваши и полный кувшин там найдёте.              Расшаркиваясь, корчмарь побежал исполнять. Но прежде он, конечно, запрячет монеты понадёжнее.              Когда Лютик допил вино, к нему подбежал малец, что давеча крутился возле конюшни, сунул ключ, забрал сумку и лютню. Шмыгая носом, пробубнил, которая из комнат отведена в расположение доброму господину менестрелю.              Лютик вышел во двор, прогулялся под лунным небом. У подобия кузни встретил неряшливого батрака, который по приезде окатил его из ушата, попытался расспросить про ближайший бордель или склонных к поэзии простушек, но тот только мычал нечленораздельно да точил оселком ржавую косу. Не добившись успеха, Лютик отправился отдыхать.              Поднявшись на этаж, он увидел, как на другом конце освещенного одним факелом коридора два незнакомых крепких прислужника, пыхтя, вытаскивают через узкий дверной проход бадью огромных размеров. Не из предназначенной ему комнаты, а, следовательно, это Йеннифер перед сном смывала с идеальной белой кожи дорожную пыль.              Лютик потоптался, любопытствуя, но ничего и никого внутри той комнаты, ни округлого плечика, ни плавно изогнутой талии, обёрнутой в тонкую простыню, разглядеть не удалось.              Его временное пристанище оказалось куда богаче, чем он ожидал. На накрытом скатертью столе в резном подсвечнике горели две свечи, язычки пламени едва уловимо танцевали от ветерка из раскрытого окна со сдвинутой на край занавеской. С улицы доносились нестройный собачий лай и ароматы сельских угодий.              Дубовая кровать, без труда способная вместить двух человек, занимала дальний глухой угол, над ней висел выцветший гобелен, изображающий стадо оленей на водопое. Пол устилала потёртая дерюжка. В середине же комнаты стояла бадья с парящей водой, правда поменьше той, что пользовалась Йеннифер. На стуле рядом лежали мыло и полотенце.              Лютня и сумка были пристроены на большом, окованном железом сундуке. Туда же прислуга поставила кувшин с вином и грушевые булочки в вазе на высокой ножке.              — Эх, фиалкоокая бестия, как много ты пропускаешь, — патетически изрёк Лютик, наливая в кубок вина. Отпил вина. — Впрочем, и друг Геральт тоже.              Попивая вино, трубадур достал из сумки бритвенные принадлежности, зеркальце, разделся, залез воду. В волю насладившись её теплом, помылся, выскреб подбородок, после вылез, оставляя на половых досках влажные следы, и насухо вытерся, надел сменное исподнее и рубаху. Пока расчёсывал и укладывал волосы, двое тех самых крепких прислужников, что он видел в коридоре, унесли бадью вместе с взмыленной водой, молчаливая девка вытерла пол.              — Золотуля, твои руки не созданы для грубой работы, — подоспел к ней Лютик, — они созданы, чтобы о них слагали песни. У меня как раз слагаются стихи в твою честь, мотылёк. Кинь в угол свою ужасную тряпку, я прочту их тебе, обучу играть на лютне!..              Девка поднялась с пола, забрала тряпку, которой мусолила лужу, и, не сказав ни слова, вымелась за дверь.              Лютик остался стоять посреди комнаты в патетической позе. Пламя свечей колебалось, рисуя на стенах причудливый узор. Не везло.              Вдруг в дверь постучали.              — Мотылёк, ты вернулась! — он радостно кинулся открывать, но дверь распахнулась, и порог переступила совсем не малахольная девица. В комнату вошла чёрно-белая грация, воплощение страсти и совершенства. Дохнуло сиренью и крыжовником. В вырезе лифа между наливными грудями сверкнула обсидиановая звезда.              — Не спишь, трубадур?              Йеннифер сменила дорожный костюм на муслиновый халат, перетянутый на осиной талии тонким пояском. Из-под него выглядывали мягкие тапочки с меховой опушкой. В таком наряде, без помады она была непривычно домашней и оттого возбуждающей. Лютик едва выдавил слова сквозь пересохшее горло. Впрочем, он не обольщался.              — Ты чего-то хотела, Йеннифер?              — Да, — она прошлась по комнате, остановилась у окна, повернулась. — Мне захотелось вина, а хозяин сказал, что последнее «Фьорано» отдал тебе. Не успел всё вылакать?              — Для прекрасной гостьи найдётся, — Лютик показал на кувшин. — С удовольствием поделюсь, я ведь и ранее предлагал продолжить вечер в моей комнате, а ты упрямствовала.              В руках чародейки материализовался кубок. Лютик охнул. Забрал его, потрогал, осмотрел на свет свечей, после налил Йеннифер и себе. Передал ей.              — Вино нас сблизило, Куколка. Не только оно, но всё же… Мы на краю восхитительной ночи, — он обратил взгляд к окну, — природа тиха как в первозданный миг, над нами холодная чёрная даль, и звёзды рассыпаны точно бриллианты, лунная дорожка серебрится — и всё это для нас с тобой, красотуля. Для нас двоих.              Йеннифер пригубила, улыбаясь.              — На меня твои дешёвые приёмы не действуют, трубадур, — сказала она.              — На всех женщин действуют, — не стушевался Лютик. — Ты женщина, следовательно, и на тебя.              — Ты действительно надеешься со мной переспать?              — Почему бы нет?              — Тогда переходи к делу, хватит слов.              Йеннифер первая подалась, обвила за шею рукой, впилась в губы. Кубки упали, зазвенели, прославленное туссентское вино разлилось туда, где только недавно вытерли лужу.