Ребёнок для чародейки

      Ужин проходил спокойно. Геральт и Йеннифер дулись друг на друга, однако открыто не ссорились, сидели на противоположных концах стола и по необходимости обменивались короткими колкими фразами. Лютик отдавал должное молодому вину и отварной баранине в сливочно-луковом соусе. Насытившись, взял в руки лютню и исполнил полдюжины баллад. Разношерстная публика аплодировала и накидала горсть монет в шапочку. Корчмарь и корчмариха, которым посыпались заказы, скостили плату за постой.              Разморённый горячей пищей Геральт начал клевать носом, первым встал из-за стола и поднялся в свою продуваемую всеми ветрами мансарду, что в жару было и неплохо. Чародейка допила вино и ушла в комнату, не бросив и кивка на прощание. Лютик присоединился к другой компании, поучаствовал в споре, выиграл три партии в гвинт и две проиграл. Стрелял глазками в женщин, но те, что оставались на ногах к этому часу, не возбуждали в нём желание ехать завтра к Малютке невыспавшимся.              В замок баронессы Лютик намеревался ехать спозаранку — до него от Лисьих Ям была четверть дня пути на свежем коне, но проснулся он, уже когда стоявшее высоко солнце наполнило комнату духотой. Разбудил ведьмак, колотивший в дверь.              Они вместе позавтракали. Геральт без конца описывал, как выглядит меч, наставлял, на какие аргументы напирать, чтобы сбить цену и вообще снизить значимость клинка для коллекции. Потом они пошли в конюшню, надели на пегого мерина сбрую. Обленившийся конь с неохотой воспринял необходимость везти седока. Лютик подкупил его яблоком и вывел за ворота постоялого двора.              — Жди меня через несколько дней, — приторачивая лютню к седлу, сказал он провожавшему Геральту. — Вернусь сам или отправлю за тобой посыльного. И присматривай за моими вещами, тут много плутов, без присмотра сопрут даже засохшую чернильницу. А она мне ещё самому нужна.              — Присмотрю, Лютик, — терпеливо согласился Геральт. — Буду стеречь твою чернильницу пуще собственного кошеля с золотом на покупку меча.              Он собирался добавить что-то ещё, но окно на втором этаже корчмы распахнулось, и оттуда высунулась Йеннифер. Чародейка посмотрела в знойное, почти бесцветное небо, и вроде как не заметила их, стоящих внизу. Поправила блузу на груди исчезла в помещении, окно закрылось.              — Йеннифер остаётся здесь? — спросил Лютик.              — Не знаю, — честно ответил ведьмак. — Она передо мной не отчитывается.              — А чего хочешь ты, чтобы уехала или осталась?              — Неважно, чего хочу я, от меня её действия не зависят. Отправляйся, а то не поспеешь добраться к замку до темноты, пьяная стража может не за того принять и поприветствовать арбалетным болтом.              Лютик в испуге схватился за грудь, но помедлил прыгать в седло.              — Поскольку задание моё не только приятное, но и рискованное, и, как ты сам признаёшь, из ряда вон сложное, я имею право на достойную трудов награду.              — Я не буду убивать сирену, — безошибочно догадался Геральт.              — Вот ты несносен, чёрт тебя задери! Не убивай, но обещай придумать другой способ, как достать эти чёртовы ингредиенты для зачатия. Наверняка, есть какие-то лазейки, и ты, как опытный мастер по части монстров, их знаешь. Вдруг эти сучьи потроха продаются на развес в какой-нибудь подводной мертвецкой? Сирены же дохнут. Потрошение мёртвой твари не считается убийством.              — Лютик, — предупредил ведьмак, — ещё слово, и я снова усомнюсь в здравости твоего рассудка, поеду за ворожеей в соседнюю деревню.              Их беседу вновь прервало появление Йеннифер. В этот раз она вышла из двери корчмы, как обычно, в чёрном и белом, застёгнутая на все пуговицы, веющая холодом и словно смеющаяся над изнуряющей жарой. Лютик, засмотревшись, выпустил поводья, и почувствовавший свободу пегий мерин подвинулся к забору, где в тени трава была сочнее.              — Куколка! — забыв о нём, воскликнул трубадур. — Ты свежа, как рассвет после грозы!              Йеннифер обернулась, точно впервые узрела его и нервно топчущегося Геральта. Окинула взглядом безразлично пасущегося мерина.              — Болтливый виршеплёт и его хмурый приятель. Вы наконец убираетесь из Лисьих Ям?              — Нет, Куколка, уезжаю только я, ты же видишь здесь только одного коня. Еду засвидетельствовать почтение баронессе де Фраэль, прозванной Малюткой, владелице небольшого клочка земель к западу отсюда, в её именье. Еду по чрезвычайно важному поручению Геральта. Дождись меня, ибо в награду я запросил у Геральта путешествие в Бремервоорд или на Скеллиге…              Геральт за спиной зашипел и наступил на ногу, убеждая молчать. Йеннифер не была слепой и увидела. Презрительно фыркнула:              — Вот ещё, с тобой буду советоваться, сколько мне оставаться в глуши. А награды баронессе раздавай. Говорят, она хоть и родилась, когда двухлемешный плуг вовсю использовали, достаточно опытна в любовных играх.              Йеннифер надменно прошла мимо них в ворота и сразу же создала портал, заставив шарахнуться мерина и стаю гусей, разлёгшихся в тени на другой стороне улицы. Люди, наблюдавшие этот магический финт, пригнули головы, заслонили их руками. Йеннифер бесстрастно шагнула внутрь и растворилась в колеблющейся мути. Портал мигом закрылся, но прежде чем кольцо схлопнулось, Лютик и Геральт различили надсадный кашель, донёсшийся с той стороны.              — Опять? — спросил Лютик. — Не разучилась ли наша черновласка прокладывать порталы? Или её и раньше тошнило при переходах?              — При мне ни разу, — озадаченно ответил Геральт.              — Да, странно, — протянул Лютик. — Не ослабела ли у неё чародейская сила? Или она чем заболела? Геральт, её желание может стать последним, будешь жалеть, если не выполнишь его.              Геральт сжал губы. Очень плотно, до белой полоски.       — Понял, понял, скачу к моей несравненной Малютке, — ухватившись за луку, Лютик ловко взобрался в седло, удержал недовольно затанцевавшего от мерина. — Ох, меня ждёт несколько упоительных ночей! У Малютки взаправду колоссальный опыт и неиссякаемая выдумка, кто бы ни поведал об этом Йеннифер, её не обманули.              — Угу, — сказал Геральт. — Кстати, ты обидел Йен, нанёс существенный урон её гордости, сравнив с дебиловатой дочкой корчмаря, которую ты зовёшь Мотыльком. Зря ты заявил, что спал с ней только из-за отсутствия выбора. Она теперь не простит тебя, даже поймай и распотроши ты сирену собственноручно, а не просто уговори меня. Ты своим несдержанным языком и пустой башкой нажил себе врага.              Лютик насупился, надвинул на глаза шапочку.              — Поеду, — сказал он и, направив мерина на дорогу, пришпорил его. Чувство вины билось под рёбрами, но через пару-другую стае рассеялось.              Замок баронессы стоял на холме, окружённый рвом с зелёной затхлой водой, ощетинившимся частоколом и рощей. Представлял он собой каменный дом в три этажа с различного назначения надворными постройками. В случае осады гарнизон мог бы продержаться за стенами полгода, а то и год. Но Лютику осаждать и как-либо конфликтовать было незачем, к перекинутому через ров подъёмному мосту он подъехал в сумерках, задолго оповещая о своём прибытии и мирных намерениях игрой на лютне. Два бугая в кирасах с гербом дома де Фраэль, перепёлкой на лазурном фоне, встретили его, спросили имя и цель визита, после чего отвели к своей нанимательнице.              Баронесса находилась большой, заполненной людьми зале, закинув ногу на ногу, сидела на инструктированном перламутром подобии трона. В вырезе юбки её нефритового платья виднелось стройное бедро в кружевном чулке. В достаточно откровенном декольте в свете десятков свечей искрилось колье из крупных бериллов, несколько камней украшали пальцы и собранные в пышную причёску волосы.              — Малютка! — воскликнул Лютик и, раскинув руки, устремился к ней.              — Лютик! — она поднялась навстречу.              Они обнялись, расцеловались, и в следующие несколько часов, до самого утра Лютик только и делал, что пил, пел, декламировал вирши, лобызал прелестные ручки, щёчки и другие восхитительные выпуклости баронессы, заставлял её смеяться, всхлипывать и стонать, гореть в его объятиях. А на следующий день, в который они проснулись ближе к обеду, всё повторилось. Миниатюрная Малютка отпускала его от себя исключительно по нужде, да и то требовала скорее возвращаться. Веселье в замке не утихало, вино и самогон лились рекой, столы ломились от пернатой дичи, кабанины, оленины, осетров. По вечерам были карты и танцы, ночью местный двор соперничал нравами с лучшими борделями Новиграда.              На постоялый двор «Три кота» в Лисьих Ямах поэт явился лишь на пятые сутки, глаза слипались, но чувствовал он себя бодро и удовлетворённо, в покрытой шапочкой голове ещё шумел хмель щедрых застолий и разудалой любви.              Геральт обнаружился за конюшней, костяным гребнем расчёсывал гриву лошади, рядом на рассохшейся от жары лавке лежали щётка с жёстким ворсом, скребница и суконка. Кобыла почти не обращала внимания на его манипуляции, жевала траву у забора, выбирая стебли посочнее.              — Куда-то собираешься? — выныривая из-за сарая, спросил Лютик.              Геральт обернулся. Окинул пристальным взглядом.              — Привет, Лютик. Улыбаешься, значит, не зря съездил. Давай рассказывай. Если я куда и собирался, то теперь передумал. Баронесса согласилась?              — Да! — торжественно объявил Лютик. — Иди ты во мне сомневался, дружище? Разве я не выручал тебя сотню раз из поистине безвыходных положений?              Обычно ведьмак на такие речи говорил что-нибудь саркастическое, принижающее, но тут не спорил, бросил гребешок на лавку, разулыбался, отряхивая ладони:              — Не знаю, как и благодарить тебя, Лютик. Знал, что у тебя получится, знал! Умеешь ты с бабами разговаривать! Любят они тебя, холера, менестреля-красавчика!              — Не буду скромничать, так и есть. Малютка и все её придворные дамы восхищались моим талантом и сложенными в их честь стихами. Ну и другим моим достоинствам Малютка тоже отдала должное. Надеюсь, ты понимаешь о чём я?              — Ещё бы я не понимал, какие свои «достоинства» ты демонстрируешь Малютке и всем мазелям, — посмеялся ведьмак. — Но прошу тебя, рассказывай. Ближе к делу. Сколько баронесса запросила за меч? Тебе удалось сбить цену?              — Ты снова меня недооцениваешь, Геральт.              — Извини.              — Мне удалось. И тебе даже не придётся потратить ни дуката, золото и драгоценности останутся при тебе. Малютка отдаст тебе меч за услугу.              — Какую? — улыбка ведьмака заметно померкла. — Лютик, ты ни во что меня не впутал?              Трубадур замотал головой, но отступил на всякий случай на несколько шагов, ближе к сараю.              — Услуга пустяковая, Геральт, тебе справиться с нею — раз плюнуть… Однако ты прав, чёрт задери, она тебе не понравится.              Лютик замолчал, нарочито тяжело вздохнул, ожидая ответа.              Геральт некоторое время играл желваками и сверлил его взглядом.              — Продолжай, — наконец сказал он.              Лютик прошёлся по двору, сорвал цветок календулы, потрепал безучастную кобылу по расчёсанной гриве и сел на лавку, подвинув инструменты, снял шапочку, помахал ею перед лицом.              — Ну и жара, свариться впору… Ты только не сердись, Геральт, я сделал всё, что мог, чтобы отговорить Малютку, убеждал её взять деньгами, даже добавить свои к твоей тысяче предлагал, или потребовать другую услугу, но она упёрлась, как осёл, ей-богу, топнула ножкой и сказала, что или так, или никак. Мол, меч незаурядный, и плата за него должна быть за гранью собственной этики. Надо превзойти себя, переломить, чтобы владеть этим феноменом оружейного искусства. Так она и сказала, слово в слово.              Геральт хмурился всё сильнее, от радости на лице не осталось ни следа.              — Так что же она потребовала? — спросил он.              Лютик посмотрел на свои ногти и сказал как можно невиннее:              — Сирену.              — Сирену? — уточнил Геральт.              — Ну да, дружище, сирену. Обычную сирену, обитающую в холодных водах. Живую или мёртвую. Мне кажется, она задумала отдать её Йеннифер.              — Что? — задохнулся ведьмак, зарычал, взмахнул руками, мечась на месте. — Йеннифер? А про Йеннифер она откуда узнала? Лютик!              — Не обвиняй меня, Геральт, — воскликнул трубадур, отодвигаясь на край лавки подальше от кулаков, — это не я проболтался. Я не рассказывал Малютке про нашу ситуацию, не просил её помощи, не подбивал затребовать вопиющих услуг, чтобы сковать тебя. Она… Она просто застала меня за сочинением баллады. Знаю, я не собирался перелагать историю на стихи, но позавчера утром на меня внезапно нахлынуло лирическое настроение, и строки потекли сами собой. Это, конечно, были так, несущественные наброски, музыка корявая, но…              — Хватит, Лютик! — разгневанно прервал ведьмак. Кобыла от его крика дёрнулась и взбрыкнула. — Хватит. Я поручил тебе одно задание. Одно! А ты его запорол! Этот меч был необходим мне, он с детских лет был моей мечтой, а теперь мне не видать его как своих ушей. Из-за твоего длинного языка и рифмованных строчек! Дай угадаю, ты ещё в свою песенку цветастой чуши напихал, чтобы было жалостливее и романтичнее?              Лютик постукивал по земле носком башмака, сопел. Когда Геральт закончил, встал.              — У каждого есть право на маленькие ошибки. Нет человека, который их не совершал, и ты тоже, приятель…              — Я не виню тебя, Лютик, — быстро ответил ведьмак, но повернулся спиной, устало потёр лицо. — Нет смысла винить тебя. Это моё упрямство создаёт проблемы. Однако переступать через свою этику я не хочу. Видимо, мне на роду написано владеть лишь обычным ведьмачим мечом. Такова моя судьба. Надо смириться.              Лютик потоптался, сунул шапочку под мышку и обогнул Геральта.              — Моя оплошность, — со вздохом признал он, пряча глаза. — Дьявол меня угораздил сочинять эту дрянную балладу… Геральт, я снова поеду в замок и добьюсь изменения условий сделки. У Малютки изменчивая натура, вчера на неё накатило сентиментальное настроение, она рядилась в платья да бериллы, а завтра наденет кольчугу и ботфорты, ей по нраву станет звон монет… Я обещал тебе меч и сдержу слово. Просто придётся ещё немного подождать. Ничто не потеряно.              — Хорошо, Лютик, — согласился Геральт, поднял с лавки щётку, принялся чистить левый бок кобылы. — Попытайся. Используй всё своё красноречие. Объясни баронессе, что даже если я поймаю сирену, целый десяток сирен, привезу их из Бремервоорда в большом, полном морской воды стеклянном чане с песком и водорослями, путешествие будет напрасным. Разве что она разместит этот чан в замке на потеху своим придворным и челяди. Йеннифер не примет подачки, она слишком горда. Она заочно невзлюбила баронессу из-за твоего ей предпочтения, а уж если баронесса получит от меня то, что не получила сама Йен, то начнётся буря похлеще напророченного Белого Хлада. Достанется и мне, и тебе, и баронессе. Поверь, ты не захочешь на себе испытать этой ледяной ярости.              Поэт поёжился, будто снег уже посыпался ему за шиворот, хотя солнце пекло так, что пот тёк ручьями.              — Пожалуй, верю. Женщины призваны дарить наслаждение, а не муки, и нет у меня желания менять эту устоявшуюся норму… Но кстати о Йеннифер. Она отбыла в Венгерберг? Я не встретил её, когда заносил лютню в комнату и после искал тебя, за её дверью тишина.              — Она ушла к знахарке в соседний посёлок, Коптильник, — не отвлекаясь от чистки кобылы, сообщил ведьмак, — к вечеру будет.              — Значит, не отбыла, — протянул Лютик, обдумывая, чем её долгие сельские каникулы продиктованы. Он-то ставил на то, что чародейка после приключившейся неудачи с уговорами упорхнёт восвояси.              — Не отбыла, — подтвердил ведьмак. — Осталась. И каждый день к разным знахаркам-травницам-ворожеям ходит, прямо с утра, всю округу исходила. Первые два дня с твоего отъезда открывала портал, а после пешком ходить стала. Кажется мне, ей и впрямь нездоровится. Бледная она слишком, полупрозрачная, хотя её кожа, конечно, никогда загорелой не была, но тут что-то не так. По вечерам запирается в комнате, ест одни яблоки и запивает их грушевым сидром!              — Во дела! — хохотнул Лютик, но тут же бросил смеяться, спросил со всей озабоченностью, на которую был способен: — Геральт, а магички чем-нибудь болеют, ну, по-настоящему? Корью, дифтерией? У них же не ко всем инфекциям иммунитет? Может, Йеннифер подхватила какую-то заразу в деревне, здесь же кругом нечистоты, мухи и крысы? Ты говорил с ней?              — Пытался, да она меня игнорирует. Чародейки болеют. Наверно, реже, чем обычные люди, но я однажды наблюдал, как болеет Трисс. Элементарное расстройство желудка свалило её на несколько недель. Правда, у Трисс аллергия на любые эликсиры, а у Йен, насколько я знаю, нет. Йен сама практикует целительство, могла бы без труда изготовить лекарственное снадобье или попросить кого-то из подруг, но почему-то ограничивается деревенскими знахарками. Опасаюсь, что с её магическими способностями действительно что-то неладное, и она не хочет, чтобы о проблеме узнала Ложа.              — Я сталкивался с чародеем по имени… вроде бы Крайслин, да, из Керака. Молодой повеса, только что выпустился из Бон Арда. Так, уйдя в запой и загуляв на месяц в борделе, он напрочь потерял свои способности. У него получались только огненные воробьи, коими он вздумал развлекать тамошних девиц. За что и был изгнан бордель-маман ввиду своей повышенной пожароопасности.              — Твой Крайслин из Керака скорее всего был обычным неучем, магические способности нельзя потерять, даже проведи ты в борделе всю жизнь до седой бороды и перещупай всех тамошних работниц. Силы могут истощиться, но только в следствии огромной нагрузки, потом они восстановятся. Йеннифер пережила такое истощение после битвы на Содденском холме. Сейчас она изнурительных деяний не совершала.              — А моральная нагрузка, Геральт? — не унялся трубадур. — Моральная нагрузка оказывает вредоносное воздействие на организм не меньше физической. Я знаю: когда пишу ямбом, а строки упорно складываются в хорей, я тогда три дня больной, ничего тяжелее кружки пива поднять не могу. А Йеннифер долгие годы страдает от невозможности стать матерью. Шанс появился, но ты грубо рубишь его на корню. Она хоть и заносчивая ведьма, но женщина, в её груди бьётся живое сердце.              — Опять ты за своё, — буркнул ведьмак и перешёл по другую сторону лошади, занялся чисткой правого бока. Кобыла махнула хвостом и продолжила щипать траву.              Лютик подошёл ближе. Он чувствовал, что ведьмак вот-вот даст слабину, надо его всенепременно дожать.              — Жертвенность, Геральт, жертвенность. Мы много о ней говорили и много примеров наблюдали. Непреклонная и своенравная Шъееназ в конце концов обменяла хвост на ноги ради любви к балбесу Агловалю и села с ним на трон. А ещё Лилле, Дева Полей из Долины Цветов. Она раскрыла перед кметами свою настоящую сущность, чтобы спасти нас с тобой. Не убедил?              — Нет, Лютик.              — Тогда… Тогда вот, — трубадур усиленно перебирал в памяти все их приключения. Нашёл нужный эпизод, встал в позу оратора. — Вот тебе самая наглядная иллюстрация, весьма подходящая к случаю — ты сам!              — Ну-ка, — хмыкнул Геральт.              — Смеёшься? Что же, позволь мне снова вернуться к охоте на золотого дракона. Вспомни-ка, дорогой мой сердобольный друг, с какой истовой решимостью ты схватился за меч, намереваясь убить редчайший из реликтов, наделённый, ко всему прочему, острейшим интеллектом? Вижу, помнишь. Несколько дней, что мы плелись по горам с экспедицией короля Недамира, ты беспрестанно твердил, что не убиваешь драконов, однако в единый миг резко поменял планы. Уж сирена не идёт ни в какое сравнение с уникальной рептилией. Сирен — что пескарей, они ещё икры намечут, расплодятся.              Геральт перестал чистить лошадь, молчал, комкал щётку в руках. Лютик сделал к нему ещё шаг.              — Геральт, дьявол, ты, будто в тот раз, скрипишь зубами и отказываешься, но в итоге схватишься за меч. Вопрос времени. Оттягивание выглядит как набивание цены. Йеннифер знает, что ты согласишься, иначе с чего бы ей до сих пор сидеть рядом с тобой, при её-то гордости и спеси? Она изучила тебя как свои изящные пять пальцев. Заковыка в том, что и ты изучил себя. Ты сдашься, это неминуемо. Не берусь утверждать, но мне думается, Йеннифер готова торговаться и предложить тебе куда более высокую плату.              — Мне не нужна плата, Лютик, — неожиданно сказал Геральт. — Не нужна, потому что я и впрямь соглашусь, вопрос времени, ты, как всегда, прав. Только не с Йеннифер я торгуюсь, а с самим собой, не набиваю, а сбиваю цену. Но в итоге соглашусь, схвачусь за меч, как ты называешь, превзойду себя, переломлю, переступлю через свои принципы и убеждения, через которые, чего уж там, не единожды переступал, и дам Йен желаемое. У меня тоже в груди живое сердце, не могу я смотреть как моя любимая женщина страдает, морально и физически.              — Холера, чума и проказа, Геральт! — воскликнул поэт, воздевая руки. — Не думал я, что ты так быстро поддашься! Ты здорово сэкономил мне время! Так пойдёшь же выпьем и обдумаем, как нам ловчее сирену изловить. Идём в корчму, в прохладный уголок да потребуем пива из дальней части погреба, которое ещё не нагрелось. Идём скорее, иначе я расплавлюсь точно свеча.              Геральт не возражал. Убрал инструменты в сумку, потрепал кобылу по холке и присоединился к Лютику.              Во дворе корчмы их захлестнул шум из перемешанной ругани батраков, привезших телегу сена, всполошённого гогота гусей, кудахтанья кур и посвистывания хозяйского сына, мастерившего из прутика дудочку. Новых клиентов ни из числа едущих транзитом купцов, ни местных выпивох не было, таковые появлялись, когда солнце оранжевым диском путалось в кронах утомлённых жарой деревьев, а до этого времени оставалось ещё часа два.              Они сели в тёмном углу обеденного зала, которого достигало минимум солнечных лучей, корчмарь, крутившийся за стойкой, принёс холодного пива в глиняных кружках, с толстой белой пеной, расхвалил поспевающий на очаге ужин, начал осторожно допытываться, где пропадал метр менестрель, и был быстро выпровожен, в не слишком тактичной форме, вернулся к незаконченным делам за стойкой.              Лютик немедленно приложился к пиву и вылакал треть кружки.              — Хорошее пиво, — оценил он, вытирая губы и нос от пены.              — По-моему, кислит, — сделал глоток Геральт.              — Зато холодное, это главное и самое значимое его достоинство на сегодня, то что мне нужно, — Лютик приложил кружку к виску, блаженно закряхтел. — Не знаю, как ты не взопрел на жаре, мне бы сейчас в прорубь окунуться, жаль не зима.              — Была бы зима, ты бы вместо проруби печку горячую просил.              — Твоя правда. — Лютик убрал кружку ото лба, глотнул, помахал перед лицом шапочкой. — На побережье погода всяко должна быть сноснее, а на островах так и вовсе лето прохладное, ветрами продуваемое. Решил, куда мы за сиреной отправимся? Я давно не был на Ундвике, сказывают, местные скальды продвигают новую манеру пения без сопровождения музыкальных инструментов, хочу послушать.              — Ты никуда не отправишься, — сказал ведьмак.              — Опять ты препятствуешь мне! — возмутился Лютик, но тут увидел, что Геральт удручён. Тем не менее продолжил: — Я сыграл в твоём согласии ведущую роль, так позволь мне сопровождать тебя на всех этапах. Кроме того, мне нужны сюжеты для баллад, а где их ещё черпать, как не в странствиях с охотником на чудовищ. Мы всё это многократно проходили, Геральт.              — Боюсь разочаровывать тебя, но в этот раз прогулка будет скучной, без остановок и побочных заказов, а твоей публике не понравится сюжет, где чёрствый мутант безжалостно убивает разумное существо ради прихоти ведьмы.              — Тут ты сильно ошибаешься, публика проникнется к испытаниям, которые обрекает себя благородный ведьмак, чтобы подарить возлюбленной чародейке дитя. Мазельки слёзы будут лить, батистовыми платочками утирать. Мой талант бередит даже самые загрубевшие души.              — Лютик, — упрекнул Геральт.              Трубадур поёрзал. Сказал без бахвальства.              — Ты не можешь отказать мне в возможности сопровождать тебя. Пусть не Ундвик — дьявол с ними, со скальдами, поеду с тобой, куда скажешь, в любое место.              — Нет, Лютик, ты останешься, — твёрдо повторил Геральт и, когда бард снова собрался настаивать, пояснил: — Ты останешься с Йеннифер, приглядишь за ней, а в случае прогрессирования магической слабости, убедишь связаться с Трисс или сам свяжешься с ней.              Лютик закрыл рот, выдохнул воздух, который набрал для обличающей тирады. Понимающе кивнул.              — Ладно, видимо, действительно придётся остаться. Но с тебя в последствии подробнейший рассказ, день за днём.              — Хорошо, Лютик, если будет что рассказать, ты это услышишь, — пообещал Геральт. — Моя просьба не из желания избавиться от тебя, с тобой в дороге было бы веселей. Однако я и вправду беспокоюсь за Йеннифер, тревожно оставлять её одну, а тебе могу доверять, ты найдёшь способ уговорить её на настоящее лечение, выкрутишься. Тем более вы с Йен уже прекрасно поладили.              — Извини за тот порыв похоти, Геральт, — нехотя произнёс трубадур. — Наверно, я поступил по-свински. Трудно было устоять перед будоражащей смесью властности и обольстительности.              — Не надо, — с мучением на лице прервал ведьмак, — забудем, сейчас есть более важные вопросы. Я буду отсутствовать не меньше двух месяцев: просить Йен о портале я не хочу — такая нагрузка вытянет из неё силу, да и не люблю я их. Буду стараться обернуться туда-сюда быстрее, по этой причине острова отпадают, до них плыть неделю, да и не каждый капитан на борт чужака возьмёт. Ближайший залив, где водятся сирены, в Вердене, чуть севернее крепости Настрог, двинусь туда.              — Но это устье Яруги, граница с Цинтрой! Там шли бои! Земля пропитана кровью, солдаты, дезертиры, разбойники и… трупоеды! Не лучше ли поехать в Бремервоорлд и попросить помощи у Шъееназ? Разница всего в неделю.              Ведьмак горько хмыкнул:              — Хорош я буду, прося помощи у бывшей сирены в убийстве ещё сородича. Меня вышвырнут из княжества и батогами погонят от побережья.              — Что ты сразу об убийстве? Разве ты не подумал о моих словах об уже мёртвой сирене? Умершей от старости, к примеру. Шъееназ тут нечего сердиться.              — Ты ничего не смыслишь в алхимии. Сирену нужно умертвить правильным образом, да и не любая подойдёт. Внутренности тоже нуждаются в корректном извлечение, один неверный надрез, и ингредиент испорчен. Йеннифер попросила заняться этим меня отнюдь не потому, что я ей нужен в записных отцах ребёнка, а потому, что у меня есть навык зельеварения, я умею обращаться с компонентами. Но оставь этот вопрос мне, а сам сосредоточься на поддержке Йеннифер и моём легендарном мече.              — Меч! — оживился Лютик, заёрзал, выцеживая последние капли пива. — Считай, он уже у тебя за спиной. Я сочиню другую балладу! Малютка расчувствуется и подарит его мне, она добродетельная и уступчивая девушка, лёгкая, как весенний бриз. Просто у неё иногда случаются капризы.              — Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, Лютик, — предупредил, впрочем, смеясь, Геральт. — Твой весенний бриз любит сыпать градом и колючей пургой. Не завышай ожиданий.              — Я не оплошаю, Геральт, поверь мне.              — Верю, Лютик, верю.              Они кликнули зажигавшего свечи хозяина, требуя ещё пива. В корчму вошёл первый клиент, за ним второй, третий. Скоро в зале не осталось пустых столов, еду и питьё разносили на пару толстая расторопная корчмариха и её заторможенная дочка, корчмарь. Рыжий кот ходил между столами, выпрашивая куриные косточки.              — Геральт, а что ты сказал насчёт Йеннифер? — вспомнил сытый и захмелевший Лютик. — Мой слух не подвёл меня? Наша дорогая чародейка ревнует меня к баронессочке?              — Не ревнует, — отозвался Геральт. — Но ты слишком поспешно поменял её на Малютку. Фактически бросил. Сомневаюсь, что Йен строила на связь с тобой далеко идущие планы и вообще хоть какие-то планы, но ты слишком быстро и без душевных терзаний переметнулся в чужую койку. Женщины этого не любят.              — Женщины постоянно стремятся принудить мужчин к моногамии, хотя и редкая женщина её блюдёт, — заметил Лютик, почесал подошедшего рыжего кота, кинул ему половину плохо обглоданного крылышка. — А почему ты считаешь, что фиалкоокая красотка не заинтересована во мне?              Он не узнал ответ, потому что после его слов дверь корчмы снова открылась и в пропахшее пивом и жареным мясом помещение вошла сама фиалкоокая красотка. Держалась она, как всегда, надменно и даже в удушающую жару не изменяла любимому чёрному цвету, превалирующему в её дорожном наряде над белым. Ботфорты были в пыли, однако костюм будто только достали из гардероба, и волосы блестели точно чёрный глянец. На шее на бархотке сияла обсидиановая звезда.              Бригады путешественников и выпивохи тут же обратили на неё внимание, зазвучали восхищённые возгласы, смешки и шепотки: «Ведьма! Дурной глаз!»              Лютик с шептунами соглашался не до конца — ведьма, да, но глаза у неё были тусклыми, уставшими, и спину она держала гордо только чтобы не показаться утомлённой. Геральт не преувеличивал, говоря, что Йеннифер ослабла за неделю.              Она остановилась возле порога, осмотрела столы, вероятно ища смельчаков, обзывавших её ведьмой, и увидела в углу под чадившим факелом их. Зрачки расширились, болезненный взгляд полыхнул такой грозой, какую трудно представить. Но фиолетовые молнии били всего мгновенье, затем Йеннифер задрала голову и направилась к лестнице на верхний этаж.              — Яблок и грушевого сидра, — распорядилась она подоспевшей корчмарихе.              Едва она скрылась в густом сумраке лестничного пролёта, Лютик повернулся к Геральту:              — Ух, дьявол! Ты видел, она меня взглядом чуть в лягушку не превратила! А ты говоришь, не ревнует! Сожрал бы меня кот!              — Угомонись, Лютик, сейчас не до твоих любовных страстей, — осадил Геральт. — Ты заметил, что с Йен происходит?              — Лишь слепой не заметит, — поёрзал поэт. — Печально. Надо немедленно сообщить ей о нашем решении, хорошая новость наверняка предаст ей сил.              — Идём, — сказал Геральт и встал из-за стола.              Они поднялись на второй этаж, где горел один факел, постучали в комнату Йеннифер.              — Йен, пожалуйста, открой.              — Куколка, у нас отличные новости.              Она открыла. Была уже без ботфортов и без кофты, в облегающих брюках и кружевном лифе, поддерживающем упругую грудь. Лютик мгновенно уставился на просвечивающиеся через ажурную ткань соски.              — У нас замечательная новость, — повторил он, вдыхая ароматы сирени и крыжовника, — я уговорил Геральта переступить кодекс и добыть сирену. Он отправляется в Настрог на рассвете.              — О, действительно, какая замечательная новость, а главное, своевременная, мне очень лестно, — съязвила чародейка, не пуская их в комнату. — У меня для вас тоже есть новость: уже не надо. Не нужна мне теперь сирена. Так что Геральт может завтра спать хоть до обеда и с кодексом его будет всё в порядке.              Лютик поднял глаза от сосков. Они с Геральтом почти одновременно охнули и сделали шаг к чародейке.              — Это из-за болезни? Чем ты больна? Скажи!              Йеннифер сказала.              — Я не больна, идиоты, я — беременна.              Она захлопнула перед ними дверь.