Три имени или больше

Одарëнный врач и по совместительству пианист-любитель. Тот, за интервью с которым Теодора сражалась с поистине охотничьим азартом. Тот, кто в действительности был не настолько холодным и циничным, каким казался на первый взгляд. Тот, кто всколыхнул её душу… Когда Теодора узнала, что он — демон, те самые души забирающий, — она подумала, что сойдёт с ума. Но, согласно народной мудрости, человек привыкает ко всему. Или, как гласил религиозный постулат, бог не пошлëт больше испытаний, чем человек может вынести. Хотя Теодора порой сомневалась в верности этого суждения, равно как и в существовании бога. Она нутром чувствовала что-то неправильное в имени Джулиана — да и в его облике тоже. Он открылся ей, и смешанную с обидой злость смыло волной облегчения. Она нашла его — нашла, чтобы вновь потерять. Бежали друг за другом десятилетия, сменяли друг друга листки календаря и имена самой Теодоры. Оливия. Елена. Дарла. Астрид. Регина. Одри. На «Одри» она наконец обрела Джона. Точнее, Альморета. Теодора уже привыкла к этому имени — оно звучало внушительно и величественно, под стать его древней могущественной сущности. В конце концов, Джонов — пруд пруди, а Альморет — один-единственный. Она уже не заостряла внимание на факте его бессмертия и на его сверхспособностях. Как ни крути, Теодора и сама была бессмертной и регулярно тренировалась контролировать свою энергию. То, что простому человеку показалось бы фантастическим и нереальным, для неё стало обыденным. Так казалось ей до тех пор, пока очередное открытие не перевернуло её мир с ног на голову. В который раз. Альморет в определённый момент вспомнил всю правду о мире, о своей роли и роли прочих Аспектов. Вспомнил и своё имя — Мероталь. Хоть это была и анаграмма, звучала она принципиально иначе. Приходилось привыкать к этому… впрочем, имя — такая мелочь по сравнению с остальным. Её Джон, её Альморет — такой близкий, такой понятный и понимающий — не просто демон, а тот, кто стоял у самых истоков сотворения мира! Это не укладывалось в голове. Теодоре казалось, что это знание раздавит её бетонной плитой, что оно не уместится в её душе. Душе, что была отдана её многоликому возлюбленному безо всякой сделки. Как же теперь надо было называть его? Тянуло сказать, что это неважно — однако недаром ведь испокон веков люди придавали именам особое значение. Теодора знала даже о психологической тонкости: когда знаешь, как назвать ту или иную вещь — лучше понимаешь, как с ней справляться. Мероталь не был вещью, и справляться с ним было — уже — не нужно, и всё же… Сама Теодора сменила множество имён, но ощущала себя наиболее комфортно лишь называя своё истинное. С Мероталем же было сложнее. Однако когда он смотрел на неё своими пронзительно-чëрными глазами — совсем не холодными и безразличными, как когда-то, когда держал её за руку — кожа его не была ледяной, как когда-то… — все имена и статусы казались ничего не значащей ерундой. Им предстояло делить на двоих вечность.