Экстраверсия смерти (треш-роман про наркоманов, 18+!)

Иллюстрация: https://sun9-37.userapi.com/impg/D2V7EMdZoaLWOy8724GwbUmUkxtMopO6N7obPw/dNjKpVrutco.jpg?size=2160x1208&quality=95&sign=34db9f10687875e795dab65d86df7bdf&type=album *** Одно дело делать вид, что тебе все равно, но другое — чувствовать безразличие на самом деле © Марианна *** — Клуб закрывается, — будто из параллельной вселенной услышала я раздражающий мужской голос из динамиков, встроенных по углам комнаты, — просим всех покинуть помещение. Первое, что поняла, резко откинув одеяло — на мне не оказалось трусов. Они валялись рядом, и я, быстро их подцепив, надела; практически вся кожаная обивка дивана была усеяна грязными следами от чьих-то ботинок. Ни крови, ни каких-то других подозрительных следов. Никакой боли. Только смятая наволочка от подушки валялась рядом с низким столиком и колготки, от которых осталась запутанная паутина. Последним, кто здесь находился, был Луи. Но я проснулась одна. Меня снова одолела тошнота, как только встала на ноги — голова раскалывалась, руки тряслись, я ненавидела все вокруг. Шатающаяся, подобрала юбку и, несколько раз уронив ее, все-таки смогла надеть. Оглядев комнату, увидела пустые бутылки и свои разбросанные вещи; начало знобить, так что я поскорее накинула на себя кожаную куртку. Хотелось заплакать — отчаянно и громко, но я нуждалась в том, чтобы быстро отсюда исчезнуть; горько ощущать себя самым несчастным человеком. Я хаотично вталкивала все вещи в рюкзак и задавалась самым очевидным на тот момент вопросом: он что — меня изнасиловал? Нет, в это невозможно было поверить. Блять. Неужели… Где он сейчас?! — Клуб закрывается, просим всех покинуть… Но ведь крови нет или там следов спермы? А вообще, мне могло стать во сне настолько жарко, что пришлось раздеться самой? Могло?! Черт, голова совершенно не соображала. Подойдя к двери, я увидела, что она была не заперта. Заходи не хочу, как говорится. Кто угодно мог сделать это со мной, что ли?! Тошнота увеличивала свои обороты, особенно если я представляла, что со мной, вероятно, вытворяли, и она уже подступала к горлу; ракетой выскочила из этого рассадника заболеваний, передающихся половым путем. Луи не мог. Нет, нет, и еще раз НЕТ. Кто угодно, но не он. Не может быть… Меня вывернуло наизнанку уже снаружи, за какой-то скамейкой. Стало плевать, если кто-то увидел бы. Так плохо, что я готовилась откинуться прямо здесь — только чтоб перестать мучиться. Но мучения только начинались — достав телефон, я увидела цифры на главном экране — пять часов утра. Не хило так! Если бы я продолжила стоять на утреннем холоде, да ещё мучаясь от озноба, то точно скончалась бы прямо здесь, поэтому дрожащими и ледяными руками вызвала такси прямо до дома, не обращая никакого внимания на цену. Деньги у меня точно имелись, я не могла их потратить только на одни коктейли. Драные колготки выкинула в урну — от них все равно никакого толку, а я, ослабевшая, только запуталась бы в них. Накинула свитер, джинсы поверх юбки, но теплее не становилось — жутко трясло. Как назло, пришлось ждать десять минут, и меня начало лихорадить — тело скручивало будто под температурой в сорок два градуса. Во рту не осталось жидкости со времён мезозоя, а тошнота стала моей спутницей. Краем глаза увидела уведомление о том, что Райан открыл доступ к своему аккаунту — единственная хорошая новость за все утро! Это так согрело меня, что села в прикатившую тачку уже гораздо менее раздражённая. Когда тебя мутит, то любая резкая остановка машины или наоборот, сильное ускорение чувствуется каждой клеточкой тела; блевотные массы уже рвутся наружу — но ты терпишь, изо всех сил терпишь, отчего становится только хуже. Такое состояние, будто тебя прокручивает в мясорубке… То есть, когда, например, натираешь ногу до мозоли, и продолжаешь ходить в обуви, пока не начнёт сочиться кровь. Или когда ешь сахарную вату, ветер дует на волосы и они все липнут к ней. Или когда под свитером надета футболка, ты вспотел, но боишься снимать свитер, потому что иначе все увидят эти огромные следы пота… И продолжаешь терпеть, продолжаешь потеть ещё сильнее и больше. Пока не задохнёшься от собственного запаха. — У вас кэшем будет? — от мысленного бреда меня отвлёк водитель, когда мы уже подъехали к моему дому. С третьего раза я нашла нужный карман в джинсах, в котором, как я думала, должны быть деньги; но, естественно, он оказался пуст. Голова закружилась так, будто меня избили десятеро человек. В других карманах валялось несколько центов, но их не хватало для оплаты поездки. На этом все… — Нет… — я слабо подала голос, потому что врать было бессмысленно. — Переводом? У меня не было зарегистрированного виртуального счета, так что я покачала головой и взялась за неё обеими руками. Он оценил меня с головы до ног, и сказал: — И что делать будем? — Меня сейчас вырвет… — я вся, наверное, позеленела и дернула ручку, но она оказалась заперта. — Отдай нижнее белье и выйди, — меня будто бросили с высоты тысячи метров в бездну, настолько испугалась и обомлела. Мне повезло, что я осталась без колготок — трусы оказалось снимать проще. Сделала все, как он сказал, постепенно снимая и джинсы, и поднимая полы юбки, корчась от его возбужденного вида — такая плата меня ждала за весь прошлый вечер. Вот так водитель — я самый везучий человек на планете! Учитывая, откуда он меня вез, это было не слишком удивительно. Как только белье оказалось у него в руках, он вдохнул их запах и разблокировал двери. Выскочила из машины на холодную мерзлую землю и скорчилась от нового позыва. Блевать уже, казалось, было нечем — но меня все выжимало и выжимало, особенно при виде этого извращенца, мастурбирующего на мои трусы. То, что я его презирала, казалось, заводило его ещё больше, отчего рука в штанах двигалась вверх-вниз ритмичнее и быстрее. Первостепенной целью стало не смотреть в его сторону. Если бы я не нащупала ключи от дома на дне рюкзака и не втолкнула интуитивно в скважину, несколько раз повернув и ввалившись в прихожую, то так бы и отключилась у крыльца. Сказать, что я ощущала себя самым падшим человеком на свете, омерзительным, униженным и оскорбленным, значит, промолчать. Мне хотелось добраться до Луи, чтобы сжечь его заживо — настолько ярость ослепила меня, настолько хотелось все прояснить. Но тошнота сводила все на нет — я оказалась не в состоянии даже взять в руки телефон, чтобы что-то настрочить. Только начав расшнуровывать свои ботинки, тут же бросила это дело и побежала в уборную, прямо так, шлепая осенней грязью, — туалет был закрыт и оттуда доносились характерные звуки — мама уже торчала там и ее тоже рвало — только по другому поводу. Поэтому мне пришлось занять раковину в ванной. Что сказать, настоящая семья. Это, наверное, последнее, что нас двоих объединяло. Я уже не понимала, как меня может продолжать рвать — вышло все, что можно, а тело выворачивало ложными позывами. До того вечера я была леденцом, гладким и аппетитным, но потом его уронили на пол, подняли, а он весь оказался в волосах и пыли; теперь это новое амплуа. Закончив, очень тяжело выдохнула, встала и развернулась. В проходе незаметно для меня уже стояла мама, ждущая объяснений. — Сейчас, по-твоему, десять часов вечера? — она осматривала меня с головы до ног и чуть ли не переходила с агрессивного шепота на крик, — ты не забыла, какой сегодня день? — она все об одном, — дрянь. Она приблизилась ближе, а я инстинктивно сделала шаг назад. — А это что такое?! — она откинула запутавшиеся волосы и распутанные косы у лица, — шлюха, — она ударила по лицу так сильно, что я отлетела к зеркалу и заодно посмотрела в него. Со всей этой суматохой я даже не успела оценить себя со стороны — там красовался здоровенный такой засос на ложбинке у шеи, простирающийся вплоть до ключиц… Я совсем забыла про него. А это она еще не знала про отсутствие у меня трусов. — О, а это, видимо, первый свадебный подарочек, — внезапно подошедший Андре ещё больше затянул мою пружину испуга. — Посмотри на неё, — я никогда не видела такого отвращения к себе, — гадина. Воу, спасибо, мама. Она снова бросилась меня ударить, но отчим схватил ее за руки и ровным, уверенным тоном сказал: — Не надо портить настроение перед важным событием, — из-за его нежных поглаживаний по плечам она постепенно успокаивалась, — мы сейчас все проспимся, потому что это важнее. А потом разберёмся. Отпустив руки, он плавно обнял ее за талию и вывел из ванной, а потом они вместе скрылись в спальне. То, что Андре был таким спокойным, это какой-то нонсенс. Такое ощущение, что они поменялись телами. Я уже хотела выбираться из ванной, но не ощущала сил даже пошевелиться. Вскоре послышались тяжёлые, широкие шаги. — Какого черта ты творишь? — нет, все-таки, я ошибалась, и он приблизился ко мне вплотную, буквально рыча, — тебе было сказано вернуться в ДЕСЯТЬ, — он повысил голос на последнем слове, схватил руками мои волосы и обернул вокруг кулака, — кто ты такая, чтобы трепать ей нервы?! Он начал тянуть волосы так, что у меня чуть не полопались глаза, а губы не впились в зубы. В такие моменты я вообще не могла соображать — только корчиться от боли и от все нарастающей ненависти к себе! — Мы ещё с тобой поговорим, — он пнул мои и так измученные колени и развернулся, выходя в коридор. *** — Вы уже уезжаете? — Да, машина приедет через десять минут. — Марго и Аннет уже будут там? — Ага, они помогут собраться. В меня внезапно что-то кинули, и от этого пришлось окончательно проснуться. Мама в панике бегала по дому, собирая вещи и на автомате отвечая Андре. В моих руках оказалось легкое коктейльное платье нежного, розового оттенка с кучей складок. — Шевелись, — отчим кинул в меня пачку плотных колготок, болеро с тёплой подкладкой, и громко хлопнул дверью. С моей последней блевоты прошло несколько часов — сколько точно, я не могла сказать, но клянусь, они превратились в одну гребаную минуту. Рвота отступила, теперь меня просто тошнило и ужасно хотелось есть. Первым делом умылась и мне полегчало — вся косметика расплылась тёмными пятнами по глазницам и щекам, отчего я больше походила на оживший труп, а не дочь невесты… Я жутко перепотела за все прошедшие часы, так что переодеться оказалось в моих интересах — уже не могла оставаться наедине со своим запахом. Меня бы снова вырвало, но этого я бы не пережила. Скинув с себя всю одежду, я впервые поняла, что это больше не мое тело — оно мне не принадлежало. Я не такая глупая, чтобы отрицать изнасилование — но все же, хотелось верить в лучшее. Стоя под душем, мне хотелось выпрыгнуть из своего тела, главное — больше не прикасаться к нему. Каждый изгиб, каждая родинка теперь казались чужими, незнакомыми и грязными. Как бы я ни пыталась отмыться под душем — мне это не удавалось. Струи текли вдоль тела, и я мечтала, чтобы они превратились в кислоту — сожгли заживо кожу, мышцы и органы вплоть до костей и скелет заодно. Или заболеть последней стадией рака, чтобы метастазы сгрызли меня заживо — все равно никто не стал бы переживать. Или умереть от взрыва ядерной бомбы — превратиться в тень, пойти вслед за облаком пыли… Но стоять под водой долго не получилось, Андре уже стучал кулаками по двери, дав знать, что машина подъехала. Я слабела с каждой минутой все больше, желудок сворачивало от голода; на автомате оделась и краем глаза оглядела себя в зеркало, держась за ручку двери. Да… Все перевернулось с ног на голову. В тот момент я выглядела как невинная, наивная и хрупкая маленькая девочка. Но изнасилованная; хоть мне и не хотелось в это верить. Вчера я выглядела как элитная молодая шлюха, но все же оставалась девственницей. До того как уснула, естественно. — Ты нам свадьбу хочешь сорвать? — мама огрызнулась, и я вышла прямиком к ней, быстро накинула белые, с бежевой полоской осенние ботинки, тонкую куртку и рассеянно посмотрела на провожающего нас отчима. — А завтрак?.. — Ты сама виновата в том, что спала, так бы поела с нами, — отчитал он, и, как только я успела выскочить следом за мамой на улицу, захлопнул дверь. Снова машина, снова заднее сиденье и тошнотворное чувство при каждой остановке — снова чувство стыда и вины. На этот раз из-за того, что спустя двадцать минут езды мы ни разу не сказали ни слова. Пугающая тишина повисла между нами, и никто не осмеливался ее нарушить — кроме громко звучащего радио. Впервые мои мысли звучали в голове громче, чем окружающая музыка. Вообще, за эти два дня многое происходило впервые. Теперь уже я закидывала Луи сообщениями в десять часов утра, гневными и взбешёнными: 10:05 «Что произошло ночью?» 10:05 «Мне надо знать» 10:06 «Не игнорируй, как последняя сволочь» Я даже перенимала его тон и слова. 10:08 «Я думала, ты хотел помочь, а только воспользовался» 10:08 «Я проснулась одна, а дверь была не заперта. Ты просто смылся» Его профиль был не в сети, так что спамить бесполезно. 10:15 «ОТВЕТЬ» Эффективнее было бы встретиться, или хотя бы созвониться. Но учитывая присутствие мамы рядом, я не могла себе этого позволить. Мне нужно было все выяснить, но правда страшила. Я взглянула на невесту — она смотрела в окно, не обращая на меня никакого внимания. У неё сегодня очень важный день, а я так подвела нас обеих… — Мам, я… — первый шаг должна сделать дочь, и краем глаза я заметила, как водитель убавил громкость динамиков. — Можешь не начинать, — ее лицо было абсолютно безымоциональным и пустым. А могло бы стать счастливым и радостным, — Андре правильно сказал, ты только портишь настроение. Эти двое ополчились против меня и, казалось, весь мир в этот момент взял меня на мушку своей снайперской винтовки и следил, когда я в очередной раз облажаюсь. Ноющая пустота в желудке не проходила, а заусенцы беспрестанно рвались в этот момент; одной рукой я держала телефон, проверяя, не объявился ли Луи, но нет, только накручивала себя ещё больше, уродуя пальцы и чувствуя их липкость после следов крови. Когда мы (наконец-то!) прикатили в салон-студию, где маме должны были сделать самую эффектную (по ее мнению) прическу и не менее эффектный макияж, то увидели у входа двух близких ее подруг — про которых спрашивал Андре утром. Они принялись обниматься, пока я стояла в стороне, не зная, куда деваться. Раньше они приезжали на Рождество, когда отец ещё жил с нами. Отец… Мне стало невыносимо горько. — Она так изменилась! — Марго радостно говорила про меня, пытаясь поднять настроение невесты, а Аннет протянула свои худощавые руки для объятий, чтобы я подалась вперёд. Да уж, во всех смыслах. — Похорошела, — чертово лицемерие. Я, вообще-то, успела посмотреться в зеркало, и картина была не обнадеживающая. — Поспешим, — мама решила замять тему, никак не акцентируя на мне внимание, и в следующую минуту все оказались внутри просторного, светлого холла. Пока мама вместе с подругами стояли на ресепшне и она впервые за день улыбалась, я приметила кулер с водой и пиалу со сладостями для гостей. Вместо одного стакана я выдула сразу три, свистнула шесть штук печенья и восемь конфет. Я держала своё богатство в потной, окровавленной руке, будто боясь, что кто-то у меня его отнимет. Администратор предложила снять верхнюю одежду, а я, пряча улики в рукав, предпочла вспотеть ещё больше. — Прическа-ракушка, мнения? — мамы тыкала в картинки портфолио мастеров, пока я лопала одно за другим хрустящие сладкие печенья. — Главное, что не гнездо, — Аннет всегда что-то комментировала так, что все валялись на полу от смеха, включая девушку, их обслуживающую, но я ей не поддавалась. — У нее теперь будет своё гнездо с Андре, — Марго ласково смотрела на невесту, пока та застенчиво улыбалась. Ага. Я больше не в счет. Не у «них», а у «нее». Но, тем не менее, мы с мамой теперь обе оказались по-своему счастливы: я — наконец-то поев, а она — отвлекаясь и заботясь о себе. Вся еда, которую я набрала, улетела за считаные минуты — и стало гораздо лучше: теперь можно было не зацикливаться на голоде, а подмечать мельчайшие детали. Эти три женщины не замечали меня, а я просто следовала за ними, ощущая себя посторонней. Уже в зале, с кучей кресел для клиентов и зеркалами, маме сооружали прическу, а вокруг хлопотали подруги. Марго фотографировала ее со всех ракурсов, а Аннет шутила, делая невесту такой радостной, что она преображалась на моих глазах: беременность здорово выматывала ее. Мое мнение не спрашивали, я будто не существовала; это я, я должна быть на их месте, поднимать маме настроение и делать фото, а не они! Или я могла быть четвёртой, и тоже незаменимой помощницей… А так, мне лишь оставалось сидеть, не особо понимая, что здесь делать. — Лоренцо хоть понимает, что он потерял, — эти две женщины настраивали ее против моего отца, — я уверена, ты будешь гораздо счастливее с Андре. — Он не стоит даже воспоминаний, — мама высокомерно посмотрела в зеркало, отчего мне стало ещё горше. Вообще — я бы не хотела таких лицемерных подруг — они приехали только из-за шоу, потому что это единственное, о чем позже можно пустить сплетни. Я бы не хотела свадьбы. Все пропитано двуличием; дамочки, с которыми она видится раз в год, стали в одночасье ближе, чем родная дочь. Краем глаза наблюдая, как маме уже сделали ракушку и приступили к макияжу, я открыла закрытый аккаунт Райана и начала смотреть его ночные истории — он выкладывал все фото, где его упоминали фанатки, и на одном из них было прекрасно видно со стороны, как находясь рядом с Тео и миксуя треки на пульте с его помощью, он по-настоящему улыбался. Своей самой искренней улыбкой. Они танцевали вместе и их лица находились так близко друг к другу… Они были пьяны, обкурены и слишком счастливы. Уже четвертый палец страдал от болезненного следа и крови, но я не останавливалась. Это отвлекало, это заставляло дышать чаще и думать о другом, а не о ревности. Был полдень, а Луи так и не заходил в сеть, пока я изводилась в переживаниях. Маме, после идеальной прически, украшенной на затылке ангелочком и цветами, и такого же идеального макияжа оставалось только облачиться в свадебное платье — его привезли доставкой прямо в салон, и она тут же переоделась. Все в ней казалось слишком совершенным, аж до головной боли, которая продолжала преследовать меня. Ровно в час запланировали встречу с женихом и фотосессию — поэтому два с половиной часа я наблюдала за наигранными эмоциями отчима и матери сначала в музее Орсе, где они целовались на фоне огромных прозрачных часов вместо окна, запечатлев таким образом бесконечность своих чувств; потом у розового дома на Монмартре — лишний раз напоминая о рвотном рококо; у падающего дома там же — Андре это показалось очень забавным, а я только испытывала стыд за их счастье… Конечно, ее подруги были без ума от него — я уверена, они были без ума и от отца, да и от каждого, кто появлялся бы у матери. Наигранные объятия, поцелуи — все увиденное делилось сразу на десять. Сотен фото им было недостаточно, и ещё двадцаток Андре решил сделать у Эйфелевой башни. Как же это банально! — Всю жизнь об этом мечтал, — ну да, на большее ты и не способен, — Марианна, подержи фату, — я упорно сверлила взглядом профиль Луи, ожидая его онлайн, — я хочу, чтобы создался эффект ветра, — чертов идиот, стал меня игнорировать?! — ХВАТИТ ПЯЛИТЬСЯ В ЭКРАН! Я аж дернулась от неожиданности; Андре очень старательно скрывал раздражение ко мне, хотя невооруженным взглядом было видно, что он всей душой ненавидит, и это полностью взаимно. При посторонних он не стал бы закатывать скандал — особенно, когда к концу фотосессии на берегу Сены на тачке прикатили его трое мужчин — друзья жениха. Ни на одно совместное фото меня не пригласили. Я уже не знала, что хуже — открытое отвращение или безразличие; но вскоре все изменилось. Луи тем временем заходил в сеть, но упорно не отвечал на мои сообщения, и они несколько часов оставались непрочитанными. На двух машинах вся наша орда доехала до места церемонии — крытый огромный зал с голой аркой, раскиданными стульями и валяющимся мусором. Да — все точно не так, как задумывалось, и тем более не в стиле рококо. Я уже боялась смотреть на лица мамы и отчима… — Ты что, так и не позвонила декоратору? — Андре накинулся до меня, взбешённый до предела, — что ЭТО такое? Впервые за последние несколько часов меня заметили. Именно это во время покраски своих волос я забыла сделать… — Андре, не стоило доверять организацию ребёнку, — один из его друзей протянул телефон, и в следующую секунду он разъярённым тоном выяснял, когда зал приведут в порядок. Ребёнку?! Это возмутило до смеха — до злорадного, надменного, от знания всего, что ему было неизвестно обо мне. Странно, но теперь мне льстило то, что я, вероятно, лишилась невинности. Но веселилась только я — у всех остальных были загруженные, опечаленные лица, погрузившиеся в тревогу, пока Андре не закончил звонок. Нет, они рассматривали вариант с агентством, но из-за экономии и того, что «Мы сами знаем, как лучше», отбросили его в первую очередь. — Ты каждый раз меня разочаровываешь, и я каждый раз думаю, что хуже быть не может, — сказал Андре абсолютно холодным, даже ледяным тоном, когда все ушли вперёд, — но ты умеешь удивлять. Его голос превратил меня в застывший айсберг — я просто оказалась не в состоянии сдвинуться с места и наблюдала, как мама, вдалеке, у самого входа, начала встречать первых гостей — среди них была Адель и ее родители. 14:35 «Что за бред?» — вибрация от уведомления будто ударила током, и я автоматически посмотрела на экран — это Луи. — Я хочу к Марианне! Где она? — девочку начали выводить в коридор, пока я тряслась от того, что она, наверное, единственная, кто думала обо мне. — Значит так, — Андре вернулся ко мне, и закрыв двери, отрезал от гостей, — декоратор будет тут через пару минут. И ты сделаешь все, как он скажет. — А если нет? — я копала себе могилу заживо. — Я продолжу то, что начал утром, — в голове промелькнули картинки избитых коленей и непрестанный рёв. Мудак. 14:38 «Ты в своём уме? Ты соображаешь вообще, в чем меня обвиняешь?» — помимо Андре у меня развивалась параллельно другая драма, из-за которой я уже сомневалась в своей адекватности. Это же газлайтинг в чистом виде. 14:40 «Да, я ушёл, и как бы я снаружи закрыл дверь?» — каждое его слово раздражало все больше — я ничего не понимала. Молча ждала, пока он допечатает новое сообщение. 14:41 «Последнее, что я сделал с тобой — только донёс на руках до кровати и уложил спать» 14:41 «То есть, кто-то другой раздел меня ночью?!» — мои ногти от того, как я интенсивно ковыряла кожу, уже должны были искривиться. 14:41 «Ну да, это, наверное, тот, с которым ты вчера танцевала на афтепати» Не может быть. 14:42 «И курила кальян» — Так, это ты Марианна? Последнее сообщение осталось непрочитанным. Я покачала головой своим мыслям, а не декоратору, которая заявилась на церемонию, и хмурила брови, в панике открывая ночные видео Райана и просматривая от начала до конца. Храни Господь интернет и привычку Тайпса выкладывать все подряд, что он видит — так я лишний раз убедилась, что он ни при чем, потому что все публикации были ровно в то время, пока я лежала в отрубе. [Скриншот публикации (крепкая мужская дружба): https://sun9-78.userapi.com/impg/MzUlpPus6pJShb5Qzi13NhsAaGcucPSUUUyIOw/6bjexFobHPc.jpg?size=997x2160&quality=95&sign=b6691f1acdb391e6db153c168bb13d21&type=album] — Давай, надо украсить арку, — девушка передала мне ту корзину цветов, над светом которых я мучилась еще вчера, — и расставить стулья. В моей голове начались трехэтажные вычисления — Луи казался слишком порядочным, чтобы сделать такое. Значит, это кто-то посторонний? Кажется, он говорил правду… А может, вообще ничего не было? Ведь ни крови, ни… — У нас меньше получаса. Я бессознательно вставляла цветы в неправильном порядке и не в те отверстия, так что девушке приходилось переделывать все за меня. Но вот эта ерунда беспокоила сейчас меньше всего! Значит, он правда положил и ушёл? Но он держал в руках цветные мелкие бумажки. Или это приснилось? Что-то явно происходило с головой — я уже сомневалась во всем, что вижу. Это очень похоже на момент в пробке — когда сидишь на заднем сидении и не сразу понимаешь, это ваша машина тронулась или из соседнего ряда. То же самое и с умом — это мир перевернулся с ног на голову или, все-таки, спятила именно ты? — Расставь лучше стулья, — я чувствовала, как готова ее ударить, пока она снисходительно смотрела на меня, понимая, что ни черта не выходит. Вскоре заиграла легкая музыка, и я даже отвлеклась от гнетущих размышлений. Гул за стеной усиливался, означая, что гости прибывали; пара человек настраивали аппаратуру. Или может я разделась сама? Мама говорила, что я сплю с открытыми глазами. А в детстве ходила по комнате, будя отца, реагирующего на каждый шорох, ничего не помня на утро. Точно, мне стало жарко. Однозначно, так и есть. Расставлять стулья оказалось гораздо легче — может, потому что я мысленно успокаивала саму себя и уже не так дергалась. Значит, единственный способ — попросить записи с видеокамеры? Это выход. Это лучший выход. Я увижу все своими глазами. Да. Решено. Я доберусь до правды. Как-то так весь зал оказался подготовлен к церемонии — декоратор открыла главные двери и пригласила рассаживаться гостей; Адель, завидев меня, напролом побежала в объятия. Я ощутила знакомое, необъятное тепло — что-то постепенно ускользающее на бешеной скорости, которое мне оказывалось не в силах догнать. Я разделялась пополам и даже начинала ей завидовать — ее беззаботности, лёгкости и невинности, в то время как сама терзалась тягостными подозрениями и разочарованием; мечтала стать вновь пятилетним ребёнком и вернуться в детство, где был отец. В то время, когда в моем желудке вновь начала образовываться ноющая пустота, родственники мамы и друзья Андре активно беседовали друг с другом, и как-то так окружение отчима вклинивалось ещё теснее в нашу семью. Теперь они перестали быть посторонними людьми… Со мной тоже здоровались, конечно. Например, бабушка, к которой я ездила раз в год отдыхать на каникулы в летний домик за городом. Или двоюродный брат мамы, даривший мне на каждый праздник заумные книги, те, что я совсем не понимала, «на будущее». Но Андре все равно был главной звездой. Из-за того, что свадьба отложилась на полчаса, опаздывал и ведущий. Стол с легкими закусками оказался уже накрыт, и мы с Адель направились к нему. Я стащила несколько яблок в карамели для неё, а сама со скоростью реактивного самолёта уплетала сэндвичи, а после — зелёный виноград. В зале тем временем находилось уже больше половины совершенно незнакомых мне людей: родителей Андре, его братьев, дальних кузин, даривших подарки и пробирающихся к нам, к столу. Одна женщина притащила такую огромную коробку, перевязанную ленточкой, что все охали и ахали, а потом ту отнесли в импровизированную комнату для всех презентов. Адель, завидев это, детским голосом пролепетала: «Хочу!», а я бы хотела, чтобы ничего этого не было. Вскоре заявился церемониймейстер и прервал нашу с ней трапезу. Все гости начали рассаживаться, и Андре о чем-то шептался со своими друзьями. В общем, пришлось сесть на второй ряд, потому что спереди они все заняли… Отчим упорно делал вид, что не замечает мое присутствие. А из-за того, что Адели ничего не было видно, ей пришлось усесться ко мне на колени. — В этот замечательный день, — да уж, лучше и быть не может, — когда у жениха день рождения, — тут все гости радостно закричали и замахали руками, а отчим ухмыльнулся, — я хочу сочетать браком Вивьен Долонес и Андре Делакруа, — надо же, она отказалась от фамилии моего отца. Дальше мужчина продолжил свою заранее подготовленную, никого не волнующую речь, а после дал слово новобрачным. Начались бесконечные клятвы любви друг к другу, и в чем был их смысл, если отцу она говорила то же самое? Даже все здесь сидящие — жертвы обстоятельств, ждущие банкет. Последовал обмен кольцами и поцелуй; грязный, развратный, будто они готовились съесть друг друга. За последние четыре месяца случалось и похлеще, но перед пятилетней девочкой, сидящей на коленях, кажется, только мне было стыдно. Адель ерзала, не выдерживая скукоты, прямо как я. И вот, наконец-то пара прошла мимо нас, пока гости обсыпали их конфетти, цветками и семенами лаванды, лепестками роз, и скрылись в комнате для переодевания. Некоторые продолжали жечь бенгальские огни, махать флажками, а их лица выражали ликование. — Почему ты такая грустная? — Адель развернулась ко мне боком и смотрела своими огромными зелёными глазами, — смотри, — она вытащила из кармана своего платья значок с «Сейлор Мун»*, которая улыбалась, зажмурив один глаз, — это тебе. Такой резкий порыв доброты от ребёнка заставил чувствовать себя более чем сконфуженно. Она самостоятельно взяла мою ладонь и раскрыла ее, положив пластик на кожу. — Обещай, что будешь смотреть на него и улыбаться. Я зажала значок в кулак и подняла на неё глаза. — Обещаю. У нас произошла своя собственная клятва — намного более искренняя, чем нам довелось видеть несколько минут назад. Порой маленькие дети внимательнее, чем равнодушные взрослые. *** На банкете началось самое долгожданное за день — подали конфи из утки, галету, луковый суп и кучу десертов, среди которых, разумеется, оказался свадебный торт — крокембуш, и эту горку профитролей с заварным кремом Адель ела быстрее всего. Для полного счастья ей не хватало свадебных драже — но их принесли вскоре каждому по маленькой порции. Она так смешно злилась, когда вместо шоколада ей попадался миндаль в глазури, а я гордо сидела с ее значком на груди, будто пытаясь показать его всему свету. — Отнеси это к остальным подаркам, — Андре подошел ко мне, протягивая в руки полуметровую коробку с фактурой дерева, — и не смей ронять, это набор сомелье. Она оказалась ужасно тяжелой, около шести или семи килограмм; моментально вспомнилась прошлая ночь, и теперь я клялась никогда в жизни не притрагиваться к алкоголю. Зашла в одну из комнат, где повсюду стояли один на другом подарки, перевязанные ленточками, вещи гостей, разбросанные по полу или висящие на вешалках. Положила набор на пол, и услышала, как следом за мной кто-то вошёл и воткнул ключ в замочную скважину. — Слушай внимательно, — это был Андре, теперь уже чертов муж моей матери. Я вся затряслась, осознавая, что оказалась заперта с ним. Наедине, — сейчас мы поедем в ресторан. А ты — домой, я вызову такси. В его глазах я увидела лишь чистый гнев, который нисколько не испарился за все прошедшие часы. Он только очень умело его скрывал перед остальными. — Нет! — конечно, как это могло устраивать?! — она моя мама! — отчим быстрым шагом приблизился, пока я договаривала, — я еду с вами, — мне хотелось сказать это назло! Он мне отвесил такую оплеуху, что я не удержала равновесие и упала прямо на гору подарков… Уронив некоторые из них. — Ты уже достаточно сделала, — он склонился надо мной, пока я потирала под лопаткой, наткнувшись на острые углы коробок, — больше ты ничего не испортишь. — Ты никогда не заменишь отца, — о, это его просто вывело из себя! — знаешь, почему она с тобой? — я истерически засмеялась, — чтобы сначала позлить его, а потом забыться, — ещё одна пощечина, и я окончательно сползла на пол. — А где он сейчас? — я впервые заплакала от переизбытка чувств, — ты знаешь? А? Я перешла на рёв, валяясь среди подарков… Да, я оказалась самым главным подарочком — отчима это разозлило ещё больше, так что он ударил кулаком над правым виском и по губе так, что начала сочиться кровь. Слёзы текли и от душевной, и от физической боли, и усилились, когда он ударил по рёбрам, задев на груди значок — тот отскочил в сторону с характерным металлическим звоном. — Заткнись! Я потянулась за значком, а отчим наступил на кисть своим огромным грязным ботинком, и я закричала во весь голос, привлекая этим внимание. Двери начали дергать, по всей видимости, из-за странных звуков, поэтому он убрал свою ногу и пнул меня по бёдрам и икрам, окончательно пачкая нежно-розовое платье. Вышел из комнаты, запирая двери уже снаружи, пока я сидела в одиночестве одна несколько минут, беспрестанно плача. Искала значок и, когда это все-таки удалось, сжала его в кулак так сильно, веря, что все дерьмо в моей жизни перестанет так быстро размножаться. Значит, так: мама проныла ночью ему все мозги по поводу моего отсутствия, а он ее успокаивал, как мог; из-за моих провокаций и многочисленных косяков вся ненависть стала концентрированной настолько, что он не сдержался и в самый важный день своей жизни решил избить главную «соперницу» за внимание Вивьен. У него всегда имелись проблемы с самолюбием, и он не умел воспитывать подростка — действовал по наитию, но я всегда это отвергала. Когда отчим вернулся обратно, голоса снаружи уже стихли; ума не приложу, что он им сказал. Резко схватил за многострадальную кисть, дернул ее так, чтобы увидеть страх в моих глазах, и потянул вперёд, таща по полу, пока я кожей и платьем собирала всю пыль с пола со значком, зажатым в кулаке, а картина впереди расплывалась из-за потока влаги. Как бы я ни моргала — она не становилась четче. Ногой толкнул двери и вытащил мою тушу наружу; людей вокруг нас не было: он определённо что-то придумал, чтобы скрыть своё преступление. Блять! Любое насилие — это преступление, и то, что я его раздражала — никак не оправдывало его действия. Кинул в меня куртку, рюкзак, пнул ботинки, и я, только встав в них, так и вышла на улицу, не зашнуровавшись, и увидела машину. Он грубо толкнул меня в салон, отчего я упала на сиденье, и уже был готов хлопнуть дверью, чтобы переломать ноги, но я быстро подтянула их к себе. Водитель не задавал никаких вопросов, а только обеспокоенно поглядывал на меня всю поездку через зеркало заднего вида, и я очень сильно сдерживалась, чтобы не завыть от боли при нем. Меня снова тошнило — это какое-то проклятие — от вкуса крови, сочившейся из губы, и я уже представляла, какая огромная гематома появится на моем лице после его «возмездия». Вскоре, разжав кулак, я увидела знакомую блондинку из аниме и вспомнила своё обещание. Только на этот раз я улыбалась так злобно, кривясь, будто обдумывала план мести. А он ее точно заслуживал.