Экстраверсия смерти (треш-роман про наркоманов, 18+!)

Иллюстрация: https://sun9-52.userapi.com/impg/ImKhs_wgXgxyhOqgI555lEx21mT-3yeGzlSm6g/NzYGlQCvRbs.jpg?size=1625x2160&quality=95&sign=b71ea98d0a22a426602770cf61b86195&type=album *** Говорят, лучшая месть для врагов — твоё собственное искреннее счастье. Отчим думал, что я зависима от него, от его денег, от его влияния на мать, от его контроля. Но любую зависимость всегда побеждает зависимость посильнее © Марианна *** Оказавшись дома, я буквально тут же упала у порога в бессилии, сомневаясь, что поднимусь к себе в мансарду. Дежавю. Телефон снова завибрировал от уведомлений, и на этот раз это была внезапно объявившаяся Джейд. Как-то боком все-таки удалось подняться по лестнице и, оказавшись в комнате, кинуться в кровать, отвечая на все сообщения мысленно, в своей голове. Грани реальности стирались; все-таки, в последний раз я отключилась у раковины в ванной, и поймала себя на мысли, что, тем не менее, отчим доделал то, что хотел. Из хорошего вспоминался лишь засос, поставленный Райаном.… Хоть он и был сильно пьян, и скорее всего, слабо осознавал, что делал. Ноги в то же время беспокойно ныли, а губа при любом неаккуратном вздохе жгла так, будто я получила ожог третьей степени, заставляя капли крови литься снова; голова гудела из-за удара в висок, но все же, лежать в кровати оказалось приятнее, чем в комнате клуба с грязной от ботинок простыней или на кафеле, касаясь затылком холодной плитки. *** Я спала почти семнадцать часов, иногда просыпаясь от пота или наоборот, от холодной дрожи, чувствуя прилипшую кожу к ткани из-за засохшей крови и дёргающиеся ноги. Глубокого сна не было — лишь как будто дремала, а мозг прокручивал пережитые ужасы снова и снова, в разных вариациях, только заставляя чувствовать нарастающую панику и тревогу. Все было как-то иначе — в полдень, вместо завтрака, я взяла сигареты отчима в гостиной и отправилась курить на балкон; впервые для себя, а не для показа причастности к компании. Мама с отчимом до сих пор не вернулись, и, должно быть, после ресторана началась вечеринка, а потом они поехали в отель и ночевали там, потому что ясно видела, как они накануне укладывали вещи в сумки. — Ну, как все прошло? — Джейд позвонила мне оживленная, пока я смотрела вдаль рассеянным взглядом, держа в руках тлеющую сигарету. — Паршиво, — и концерт, и свадьба, — а у тебя что было? Я помнила, как всю последнюю неделю подруга не ходила в коллеж и торчала дома — вместе с криками, орами и визгами. — Так не пойдет, где подробности? Ты так хотела попасть на этот концерт, — меня раздражало ее любопытство и энергичность — неужели мы поменялись местами? — Да, и мы вернемся с тобой туда, — мне неожиданно вспомнилась та идея, — нам нужно увидеть камеры видеонаблюдения. — Что? Ты объяснишь? В чем дело? — она решила устроить бомбардировку из вопросов и не особо стремилась заявляться туда. — Тео тоже будет там. Он работает диджеем. Сработало. Она тут же согласилась. Я отвечала максимально отстраненно, но не потому, что мне было плевать на подругу, а потому что не чувствовала никаких сил. — Это все как-то связано с Райаном? Я аж закашлялась. Впервые я думала о нем меньше всего. — Нет. То есть, да. Не совсем. Помолчали. Потом она снова попыталась что-то разузнать, а я совершенно не реагировала, просто вися на линии; Джейд бросила трубку, окончательно сдавшись и устав слушать пустоту. Я не обижалась; на самом деле, меня уже ничто не могло заставить что-то чувствовать в тот момент. Выкинув сигарету с балкона, я зашла обратно в комнату, все в том же грязном, испачканном кровью платье. Я даже не заметила холода. Джейд мне больше не писала и не звонила — это становилось у нас в порядке вещей: ждать, когда человек захочет откровенничать сам; чаще всего желание пропадало, и мы держали все в себе. Луи тоже не объявлялся. После моего сообщения: «Это точно не Райан», он перестал писать. Он его определённо беспокоил, а меня беспокоила правда — и я боялась узнавать ее в одиночестве. Время будто стало вязким, тягучим и невыносимо тяжелым — я не верила, что всё за прошедшие два дня произошло со мной. Но верить приходилось — засос на шее, не исчезнувший до сих пор и образовавшаяся гематома на лбу на пару с разбитой губой красовались на лице, а синяки — на ногах; я не могла спокойно смотреть на чёрный экран телефона, на котором отчетливо виднелось мое отражение. Поэтому я тут же разблокировала его и зашла в личную переписку с Райаном, которая стала мне недавно доступна. 12:44: «Вечер пятницы был настолько кайфовым, что я пришла в себя только сейчас. Я бы не хотела пропускать ничего подобного» На что я решила подписаться — ещё не знала, но очень ждала ответа, который не приходил довольно долго. Это был именно наш с ним вечер — не Луи, не Тео, и не Лотти тем более. Поняв, что мы завтра увидимся в коллеже, а у меня не готова ни одна домашняя работа, я попыталась сесть и сделать что-нибудь из заданного, но все цифры разбегались, буквы не складывались в слова, и приходилось перечитывать один абзац по четыре раза, только чтоб понять его смысл. Нет, я не могла нормально существовать, пока не увидела бы записи с камеры! Даже посты в ленте вместо французского казались написанными на ненавистном английском, настолько я не усваивала простейшую информацию! Я все проверяла: когда же Райан прочитает сообщение? И пребывала в томительном ожидании. Мой фанатизм продолжался — и чем мы становились ближе, тем он усиливался. Рухнув на подушку, я нащупала ладонью значок и вспомнила об Адели: может, стоит попытаться соорудить крылья для куклы? Но нет, руки тряслись, не слушаясь, и я, после одной бесполезной попытки что-то для нее сделать, кинула игрушку на край стола и спустилась на кухню, где не было абсолютно ничего из еды — с этой свадьбой они совсем обо мне не думали. Вернувшись в комнату от безделья, погрузилась в глубокий сон, в котором мне приснилась лихорадочная и параноидальная проверка сообщений от парня. И он ответил, когда я проснулась. Там было всего три слова. 18:15: «Я тебя понял» И они были теплее и ценнее всех, что приходили от Луи за те две недели. Не предполагавшие никакого продолжения диалога, они лелеяли надежду на что-то большее, чем уже случилось между нами. Вскоре я поняла, что меня разбудило: снизу раздавался смех и заигрывающий шепот, больше напоминавший шум — это вернулись мама с отчимом. Теперь он официально считался моим родственником, и только от одного этого осознания испортилось настроение. А ещё от голода. Они собирались что-то с этим делать? — Давай закажем что-нибудь, — мама хихикала, пока Андре обнимал ее сзади и целовал, не прекращая, а я наблюдала за этим с лестницы, — и продолжим. Да уж, брачная ночь преследовала их где попало. Продолжили они сразу, как только скрылись в спальне, а до того подтвердили заказ по звонку, и следующие двадцать минут я сидела на балконе, укутанная в одеяло, потому что это было единственным местом в доме, где не слышны их стоны. Обнаружился ещё один плюс — я сразу увидела подходящего к дому курьера и тут же приняла ранее оплаченный заказ. В пакете были круглые картонные коробочки с пластиковой прозрачной крышкой — в них были поке с лососем, авокадо, помидорами черри, огурцом… Всего их было две. — Вы что, на меня не взяли? — я растерянно смотрела на взъерошенную парочку, возникшую на кухне. Мама как-то решила выключить меня из семьи — то ли мысленно отказалась от меня, то ли собиралась это сделать. — Съешь мою порцию, — она чувствовала себя виноватой, а мне было неловко от этой «победы». Андре тяжело выдохнул и выставил нижнюю челюсть вперёд, сжимая зубы. — Самой, вообще-то, надо учиться готовить, — усмешка, — тогда мою поделим пополам, — с мамой он становился чрезвычайно обходителен! Мы начали есть, и пока они флиртовали между собой, каждый кусок для меня не проходил без боли — губа ныла из-за трещины, а соль, которой приправлялись овощи, попадала на рану и провоцировала жуткую резь. — Ты не хочешь узнать, откуда у меня это? — я решила любой ценой обратить на себя внимание и показала на лоб. Мама отстранилась от отчима и состроила свой самый серьезный вид. — Андре сказал, что ты несколько раз оскорбила его и причинила себе вред специально, чтобы после обвинить ЕГО в этом. Господи! Как сильно он ее обработал! Кажется, все мои боли в теле усилились в тысячи раз… — Это ложь… — Как предсказуемо, — мне ужасно хотелось всадить ему нож в лицо прямо в межбровье и провести лезвием до зубов! — я даже не удивлён. Нет, мама была окончательно на его стороне. Не знаю, какую версию он придумал, но она была блестящей. — Смотри, — я подняла ногу и продемонстрировала синяки, — по-твоему, я их тоже поставила сама? Отчим на этих словах только аккуратно взял мать за руку и гладил пальцами по костяшкам. — Не надо шляться где попало, а потом искать виноватых. Воу… та ночка определенно ни для кого не прошла бесследно. — Так что, я тоже не удивлена, — теперь понятно, как чувствуют себя невиновные арестанты, вынужденные терпеть несправедливое наказание, — и еще: если повторится подобное, как в пятницу, можешь не возвращаться домой. Ого! Даже так. Нет, она, конечно, преувеличивала и пыталась шантажировать, но и я понимала, что слишком сильно тогда вляпалась. Разбираться в прошедшем, особенно после свадьбы, ей не хотелось, и она предпочла просто закрыть глаза. После такого «впечатляющего» ужина до воспалённых от гнева глаз я ограбила Андре ещё на несколько сигарет в гостиной, чтобы быть в вооружении к следующему дню. Ночью я не смогла уснуть, и, открыв окошко над изголовьем кровати, курила прямо в комнате, стряхивая пепел в одну из смятых бумажек, на которых с упоением рисовала… прежде. Меня только иногда беспокоила резкая стреляющая боль около виска, и эта гематома определенно нуждалась в маскировке. Как бы я ни пыталась закрасить ее карандашами для грима или тональным кремом, синь все равно проступала и была видна с другой планеты… Я остановилась на обычном белом пластыре и, не удержавшись, нарисовала на нем маленькое сердечко. Выйдя из дома в коллеж сильно раньше обычного, я теперь понимала, как же, черт возьми, тяжело таскать за собой хромающую ногу! Колени будто регулярно били палкой, отчего они подгибались. Доковыляв до своей парты, я просто упала на неё головой, как сделал Тео в своей первый день. Зои, Лина, Роберт и ещё кто-то подбежали ко мне и затрясли изо всех сил, беспокоясь больше как за старосту, а не за их друга. Но я отгородилась стеной, и окно в ней было только для Райана, который заметил пластырь почти сразу, как зашел в класс и, вопросительно посмотрев на меня, сел на своё место. Тео с Джейд опять не было. Я недоумевала: неужели она забыла о нашей договоренности? Увидеть записи для меня стало единственным, что заставляло вставать по утрам последние два дня. А для неё — принудительное мероприятие, объяснению авантюры которого она предпочла времяпровождение с Тео. И она продолжала всегда выбирать его. *** — Откуда это у тебя? — Райан как бы между делом кивнул на мой пластырь, пока я доставала сигареты на перерыве. После третьего урока я заметно вспотела, и тот начал отслаиваться от кожи. Воу… Неужели ему правда интересно? Я настолько привыкла к его отстраненности, что поначалу мне показалось — он имеет в виду курево. — Отчим постарался. Я могла говорить с ним на любую тему, но только не на эту. И, если поначалу он проявил любезность, то теперь им завладел самый настоящий интерес, потому что… Он плавно подошёл вплотную и, уверенно поднеся пальцы к пластырю, аккуратно, миллиметр за миллиметром, отлепил пластырь. Кожа как будто вновь начала дышать. — Черт возьми… — на его лице застыло искреннее изумление — будто он видел вещи и похуже в своей жизни, не от самой гематомы, а скорее от того, кто ее сделал и совсем недавно. — Они поженились, — я повторила это раза три, как в бреду, сама пугаясь от того, что действительно случилось, — она беременна… она беременна… Вот так, я открывала ему сердце и не только в прямом смысле — позволив воочию увидеть синяк, а еще и рассказала, запинаясь, рвано глотая ртом воздух, о том, как он меня подстерег и поколотил. — Да… нет счастливых людей, есть скрывающие правду, — как-то разочарованно подытожил он и достал из карманов чёрной рубашки самокрутки. Я уже мысленно радовалась, что с нами не было Лотти — любую слабость она использовала для дальнейшего унижения, а я не зря боготворила Райана: он нашел способ избавиться от неё, оказавшись со мной наедине, просто найдя причину — она не осталась на афтепати. Ему не нравилось ее бесконечное «поклонение» отцу, поэтому он не принимал никаких оправданий. Он вообще помнил, что оставил след на моей шее? Я решила проверить это, приблизившись и попытавшись крепко обнять. — Так, курить вместе — окей, но вот это всё, — он намекал на любые отношения, заходящие дальше его личного желания, — уже слишком. Понятно. То, что он сделал, ничего не значило. Я по-прежнему дублер Лотти, который нужен ему время от времени. — Держи, — парень протянул папиросу, набитую гашем, — станет легче. — Меня не торкает, — я не хотела снова курить наркотик, в прошлый раз я сделала это, только чтобы войти в доверие, а дважды… — Чтобы торкнуло, надо регулярно упражняться, — я посмотрела ему прямо в глаза и поняла, что он заигрывает. И я, конечно же, проиграла. Затяжка за затяжкой, сладостный аромат попадал в ноздри и заставлял забыть о ноющей боли во лбу и в губе. Вместо беспокойства о несделанной домашней работе, о наших с парнем отношениях, я теперь радовалась дымке, обволакивающей нутро. Ответный вопрос насчёт его матери отпал сам собой, особенно при воспоминаниях о реакции Джейд. Он был очень, очень несчастливым человеком, но чем хуже у него складывалась жизнь, тем лучше он преподносил ее окружающим. Мы молчали; и, если честно, это лучшее, что он мог сделать — курить рядом. Автоматически я начала сравнивать его с Луи — шатен бы начал отвлекать глупостями вроде пустых разговоров или просмотра фильмов. Он постоянно пытался перебить, постоянно обволакивал свободное время, будто существовал только он. Нет, сейчас с Райаном мы были порознь — каждый в своих мыслях, по очереди куривший то сигарету, то спрессованную в пластилин коноплю, смешанную с табаком. После перерыва заявилась Джейд — и наша встреча обвенчалась кардинально противоположными эмоциями — у меня это счастье от сдержанного ей слова, а у неё страх и испуг от увиденного на моем лбу. После снятого пластыря, предназначенного для Райана, я уже никому не боялась показаться с таким здоровенным пятном. — Где ты была? — С Тео, — понятно, толкали дозы. Он не пришел, и я почему-то этому бесконечно радовалась. — За что ты так поплатилась? — она с поверхностным сочувствием смотрела на мое лицо. — За, как ты выразилась, — я решила ей напомнить, — мамино счастье. Она не чувствовала себя виноватой. Она, кажется, вообще ничего не чувствовала. — А ты за что? — моя очередь делать больно. Я намекала на крики и ее пропуски в коллеже в тот день, когда пришла к ней домой. Да… Она вела себя максимально растерянно, будто все взгляды мира теперь направлены на неё, и отмахнулась, не желая рассказывать. А я не собиралась останавливаться. *** — Зачем мы туда идём? Я взяла Джейд за руку и повела за пределы коллежа, ничего не объясняя. — Что на тех видеозаписях? Я молчала, уверенно идя вперёд, пока она пыталась понять логику моих действий. — Что ты хочешь увидеть? В том то и дело, что я не хотела. Не хотела видеть подтверждения подозрений. — Ты знаешь Луи? Подруга резко остановилась, уже потянув меня за собой. — Брата Лины? — я кивнула, и увидела в ее глазах прозрение, — это он с тобой так? Если бы я отделалась ушибом… — Нет, — я истерически засмеялась, что вызвало у неё только недоумение, — но лучше бы все было так, как ты говоришь. Спустя несколько километров и сорок минут, я закончила подробный рассказ обо всем, что меня покалечило — во всех смыслах — за те дни, что мы с ней не виделись. Заново переживать все это, вспоминая, — путь супергероя. Мы почти подошли к клубу, в который изначально направлялись, и я услышала от нее одобрение и… сочувствие. А она до этого его никогда не проявляла. — Я думаю, это верное решение, — она теперь понимала, почему я взяла ее с собой — не каждый способен спокойно воспринять правду, какой бы она ни оказалась, — и я не знала, что неадекватность передаётся половым путём, — сарказмом насчёт Андре и нервозности моей мамы от беременности она вызвала у меня легкую улыбку. Мы только подошли ближе к массивным дверям, с которых уже содрали в спешке сделанную мной афишу, как все внутренности судорожно сжались. С каждым шагом я будто прирастала кожей к обуви, а подошва к асфальту, на который она ступала. Эта неизбежность, с которой мне придётся столкнуться. Уже внутри подруга вовсю разглядывала интерьер — было чуть больше семи часов вечера, а торчки, про которых рассказывал Тео, заполонили танцпол. Теперь она увидела их воочию, и самого диджея тоже, который наигрывал электронные композиции. Конечно, она сразу побежала к нему, оставив меня в одиночестве разбираться с этим дерьмом. Легенды про то, как подружки ходят везде под ручку, даже в засранные сортиры, нас явно не касались. Мы были подружками по случаю — когда сводили обстоятельства, а как только те исчезали, обеих постигало осознание, что их ничего не связывает. Я возмутилась! Как будто ей не хватало всех предыдущих часов с ним — и зачем мы притащились сюда вместе?! Постояла, скрестив руки на груди и наблюдая, как они совершенно меня не замечали, а Джейд уже распахнула свою куртку и позволила парню касаться пальцами ее ключиц и смущенно краснела при этом. Снова я чувствовала себя ужасно преданной. — Мне нужен администратор, — я подошла к бармену, который прекрасно меня запомнил в тот вечер, — срочно. Парень посмотрел на меня как-то… Недоверчиво, будто у малолетки не может быть претензий к их заведению! Но все же отошел, и через несколько минут возникла девушка, лет на десять старше меня, которой я высказывала все, что думаю, и она терпеливо ждала окончания моей истерики. — Я ничем не могу помочь, — она категорически отмахнулась, и мне не верилось в услышанное, — мы предоставляем архивные записи только правоохранительным органам. Мой мир рушился на глазах… Коленки, и так подбитые, затряслись еще сильнее. Заусенцы отрывались с кровью. — Проще говоря, если тебя что-то не устраивает, то ты должна написать заявление в полиции, — да-а, конечно, я так себе это и представляла: я обвиняю Луи в изнасиловании, в котором он даже может быть не виноват, лишаюсь друга, порчу собственную репутацию, заставляю переживать беременную мать и получаю очередные побои от отчима, и это — ради того, чтобы разобраться во всем. В параллельной вселенной! — Замкнутый круг. Черт возьми, чтобы заявить на того, кто меня изнасиловал, я должна убедиться в этом собственными глазами, а не наоборот! — Ну, что? — Джейд незаметно подошла к нам, вызывая во мне резкое желание плюнуть ей в лицо и свернуть шею. Та девушка тем временем уже оставила нас. — Пошли отсюда, — я снова схватила ее за локоть, в этот раз очень больно, что она аж застонала. — Что ты там увидела?! — она уже кричала, стараясь перебить оглушающую нас музыку, а я упрямо тянула ее вперед. — Это все-таки он? — она продолжала кричать, даже когда мы вышли наружу, — это сделал Луи?! Теперь этот секрет был не только в моей голове, а угрожал быть узнанным всем Парижем; резко вскипела, но так же резко остыла, сжимая ее кисть с титанической силой. — Зачем ты со мной пошла? — конечно, это ввело ее в ступор, — чтобы сейчас задавать эти вопросы? — Тео очень сильно мне помог. Мы помолчали, а потом, к удивлению обеих, заговорили одновременно. Так бывает, когда пиковая точка нарастает у каждого из собеседников. — Мама чуть не убила одного из братьев. — Мне-не-дали-увидеть-эти-записи! Им надо… ЧТО?! — выдала я на одном дыхании, прокручивая это в своей голове всю дорогу. Джейд опустила голову так, что передние пряди закрывали лицо, и медленно опустилась на корточки, держа виски ладонями. Все мои мышцы одновременно решили дать слабину и отказывались подчиняться, поэтому я рисковала упасть навзничь, окончательно обессилев. — Она снова начала пить. Звон стекла и крики ребёнка, неделю назад. Уставший и измотанный голос подруги, не желающей видеть и принимать гостей. Вот почему она закрыла дверь без объяснений. Вот почему с самого начала она ходила загруженная и ничего не рассказывала мне. Почему пропускала занятия. Таких вещей стыдятся, потому что они приносят боль. И я только ухудшила ситуацию, застав ее врасплох и пытаясь докопаться до истины. Теперь, когда мы раскрыли все карты, ее разочарование не знало предела. Но мы обе должны были сказать это вслух. Потому что некоторые вещи становятся реальными — по-настоящему реальными — только когда мы находим в себе смелость признать их существование. Реальными — значит, исправимыми. Подающими надежду. — Как он тебе помог? — логичный вопрос. Я аккуратно подбирала каждое слово, боясь ее спугнуть. — Работой. Теперь, когда у нас есть деньги, я смогу положить ее в больницу. В предыдущие разы, когда она там была, мы все могли дышать спокойнее. А вот у меня, кажется, вовсе остановилось дыхание. Через секунду я услышала первые всхлипы; мое сердце раскрошилось на тысячи осколков. Я тоже присела, показывая, что внимательно ее слушаю — даже взяла за руки. И это остановило ее потянуться за сигаретами — теперь она всегда курила, если нервничала. — Отец перестал с ней бороться, — она вся задрожала, — он почти не навещает нас с близнецами, а все алименты мама тратит на алкоголь. Она смотрела не на меня, а как бы сквозь тело, не контролируя падающие слезы. Тут мы заметили, как все больше подвыпивших молодых и не очень людей стекается к ночному клубу — я встала и протянула ей руку, намекая, что нам лучше здесь не застаиваться. — У неё была стойкая ремиссия. Раньше я всегда мечтала о ее полном избавлении от зависимости. Но с каждым семестром в коллеже надежда тает. Новые суммы, которые повышаются, только раздражают ее, отчего она снова берется за бутылку… Влезает в долги, а из пособия отдаёт их. И так по кругу. Мы тоже начали ходить по кругу, из округа в округ, пока она откровенничала. Нам все нужно было обсудить. Жизненно необходимо. Некоторые вещи можно сказать вслух, только дойдя до точки кипения. И если градус ослабнет — душа захлопнется в собственной же ловушке. — Когда она на лечении, а это обычно месяц, то мы живем в покое, без скандалов, драк и криков. Бывало, она разбивала бутылки и резала себя осколками. Едва ли я делала шаг без взгляда на нее — боялась внезапной агрессии, спровоцированной воспоминаниями. Но нет, она уверенно шла вперед, в закрытой позе, скрестив руки на груди, будто оборонялась от мира. Ходьба развязывала ей язык, и чем быстрее она шла, тем больше рассказывала. Я уже не беспокоилась об Андре, который мог устроить допрос; об огромном, заданном на завтра, докладе по истории Франции — у нас творилась своя — не менее волнующая — история, вытягивающая слово за словом как тончайшую нить в огромное полотно переживаний. — Самое обидное, что такое поведение родителей, хотя они не заслуживают ими называться, будет считаться братьями нормой с самого детства. Моя очередь хвататься за голову. Я не знала, как иначе реагировать, кроме как бескрайнего внезапного шока. Продолжала слушать рассказ о том, как мать била ее в начальной школе до рождения близнецов за плохие отметки, даже за «отлично» с минусом. Они часто дрались с отцом, только вот он защищался, а не нападал. Когда ему это надоело, что оправданно, он оставил ее разбираться со всеми проблемами. А потом человеку незачем решать проблемы, потому что их заменяет алкоголь. — А другие родственники? — должны быть еще люди, помимо этих двоих! — Все сразу делают вид, что у них своих забот по горло. У бабушек и дедушек есть внуки помимо нас. Они воспитали одно поколение — и сняли с себя ответственность, так они думают. Даже если это поколение неудачное. Я предчувствовала, что мы приближаемся к самому болезненному ядру. — У мамы хотели отобрать нас и лишить прав, — мне резко перестало хватать воздуха, и, несмотря на бесполезные попытки заставить лёгкие работать, я не могла пошевелиться, — но лучше такой родитель, чем без него вовсе. Мама — она есть мама. Я была не согласна, но признаться в этом казалось ужасно стыдно — подруга ее любила несмотря на то, какой она была. Некоторым людям просто вредно размножаться — их дети будут расплачиваться за все позже. — Я не сплю уже третьи сутки, — мы остановились у озера и сели на одну из скамеек, ощущая лицом и ладонями маленькие брызги, когда ветер касался водной глади, — может, дремлю пару часов, а потом говно возвращается. Она срывается на нас, и нам едва удаётся сбежать от неё в ярости, вперемешку с бешенством, — она вытянула шею к ветру и брызгам, позволив им смешаться со своими слезами, — мне страшно. Очень. Давно. Холодные капли хоть как-то приводили меня в чувство от услышанного. Легкий ноябрьский ветер казался ледяным бора, ураганным ветром со снегом. Я ежилась не от физического дискомфорта, а от эмоционального цунами. — Зимой, — она продолжала, но изо всех сил старалась не смотреть на меня, — она выходила гулять с близнецами ночью и засыпала прямо в сугробах или на мокром асфальте, — а ведь я еще жаловалась на Андре, — когда они были голодные и не знали, куда деться. Да… эта история оказалась для меня более чем поучительной — теперь я понимала слова Луи о том, что она могла мне завидовать, и ее двухнедельную обиду. Вся моя неудовлетворённость жизнью обесценивалась — теперь я считала, что просто не имею на это право! Кому-то гораздо хуже… а я просто неблагодарная тварь. — Бросала в нас пустые бутылки, — подойдя вплотную к озеру, она протянула руки к поверхности воды и смочила лицо, — несколько раз я обнаруживала ее у двери, которую она не смогла открыть. Просто была не в состоянии вставить и повернуть ключ. Джейд касалась лба, и я вспомнила о своём — отчим не имел права так поступать, но он делал больно резко, а не отравлял жизнь годами. — Треть денег с пособия, получаемого за близнецов, ей удаётся пропивать, — она вернулась ко мне и села, поджав под себя одну ногу, — я выливала водку в унитаз, но каждый божий раз у нее находятся полные, новые бутылки. Если не находятся — то нам с братьями хуже. Она начинает драться насмерть, пока не причинит себе вред. Меня трясло, будто все кости были сделаны из желе и теперь качались на ветру — но я слушала, не в состоянии выдавить и слова. — Когда она пьет, ее не волнует голод — в отличие от нас, которые считали крошки и готовы были жевать ткань, только чтобы обмануть желудок, — мои внутренности сжимались при воспоминании о том, как мама отдала свою порцию поке без раздумий, а я еще осталась недовольна, что они про меня забыли, — одна из соседок позволяла нам сидеть у неё и греться у чайника, когда у нас совсем не осталось денег платить по счетам. Между ее рассказом и моей реакцией на него мы делали паузы, чтобы она успокоилась, а я наоборот не начала рёв. Что мне говорить? Ничего. Поэтому я просто была рядом. Не скажешь: «Соболезную», или там «Мне жаль», потому что она не нуждалась в жалости. Жалость гарантирует унижение и лишает силы. — Если бы не Тео, это продолжалось бы до сих пор. Только вот фокус сместился и жалость превратилась в поглощающее чувство вины. Все это время я расстраивалась из-за отношений отчима с мамой, не зная, что происходит совсем близко, у подруги. А она в это время не находила себе места, не спала, терпела запах спирта и перегара, терпела скотское поведение. Слушала по телефону, как у меня, на самом деле, все сахарно и чудесно. Андре, конечно, тот ещё подонок, но мама хотя бы выбрала человека, а не бутылку. — Теперь нам не так часто приходится бояться за свою жизнь. Она смотрела на тёмные облака и говорила о парне как о Боге. — Рано или поздно придётся искать другую работу, — я прекрасно помнила, что поначалу она только помогала парню — а потом втянулась сама, — такие риски не стоят свободы. — Все лучше, чем такая жизнь. Она резко встала со скамьи и махнула мне рукой, пританцовывая. Такая резкая смена настроения дала мне понять, что теперь ей по-настоящему стало легко. Я шла сзади, наблюдая, как она улыбалась и кружилась вокруг, наконец перестав скрывать то, что ее постоянно отравляло. — Я знаю, как мы поступим. Она поравнялась со мной и посмотрела в глаза впервые за все это время. — Мы будем гулять вместе с братьями и делать уроки, а ещё водить их в бесплатные секции. Теперь она была готова заплакать от счастья… Ради такого блеска в глазах, наверное, и стоит жить. Мы обнялись, и я чувствовала, как она дрожит. — Только пообещай, что прекратишь толкать эту дрянь. Она медленно отстранилась, блеск в глазах потух, сменившись отчаянием и гневом. — А ты, — она продолжила мстительным тоном, — что сходишь на гинекологический осмотр, — я опешила, — потому что это единственный способ узнать правду. — Ни в какой из жизней. Она даже не договорила, а мой ответ уже слетал с губ — потому что я панически боялась таких осмотров, где в тебя норовят залезть — и гинекологов в том числе. — Тогда мы квиты. И она оказалась чертовски права — потому что нам обеим нереально это сделать.