Пролог
1 августа 2023 г. в 06:00
Крылья распахнулись в сером небе, взметая в морозный воздух шлейф снега.
«Драконы».
Джон пристально наблюдал за тварью, следил за движениями её задних лап, считал её шаги. Она повернулась вправо, опустила голову, закрыла глаза. Наконец, её розовая глотка испустила пронзительный вопль, заглушая шум океана, бьющегося о скалы внизу.
«Дейнерис».
Мейстер дотронулся до чугунного звена на своей цепи, вспоминая уроки архимейстера Валгрейва. Старик собственное имя-то вспоминал с трудом, но тайны обращения с воронами всё ещё били крылами в его погасшем рассудке. Новичков и кандидатов в мейстеры не спешили учить языку белых воронов, но иногда Валгрейв принимал Джона за кого-то по имени Крессен, или Валис, или Хозер, и тогда он, улыбаясь и заговорщицки подмигивая, нашёптывал юноше секреты своих любимых пташек.
«Значит, Конклав уже провёл собрание», подумал Джон.
Взяв птицу с окна, он внёс её внутрь башенки и поставил на стол. Осень продлилась один год, пять месяцев и двенадцать дней. Большинство мейстеров королевства думали, что архимейстеры на собрании всего лишь обозревали различные измерения и графики, дабы обозначить смену сезонов, но мейстер Джон знал, что к чему. Будь дело в одной только астрономии, старики давно бы уже свалили это всё на плечи архимейстера Вейллина и его бронзовых звеньев. Тут другое. Архимейстер Теобальд раздал стаду свои приказы.
Белые вороны Цитадели всегда смущали Джона, начиная с тех времён, когда он был розовощёким школяром. Объявлять новый сезон с таким шиком, используя этих громадных, приметных птиц, было очень странным обычаем для ордена, исповедовавшего служение в скромности. И, раз уж на то пошло, почему существ столь умных используют столь неохотно? Он уже наполовину заслужил своё железное звено, когда обнаружил на грачевне Валгрейва мешочек с сажей.
Джона ни капли не удивляло, что драконы привлекли внимание архимейстеров. Когда он готовился отбывать к скалистым отмелям Крэга, в Староместе только о драконах и говорили. Сначала он думал, что это просто россказни пьяных моряков, вроде баек о русалках. Переубедил его Аллерас — Аллерас, что знал обо всём и всегда так же хорошо, как и выглядел. Сфинкс был прав. Он всегда прав.
— Драконья королева грядёт! — провозгласил тогда Аллерас, и к его обычной хитрой ухмылке тогда добавился воодушевлённый блеск в глазах. Как же Джон тосковал по этой сияющей физиономии!
«Если я смогу получить доказательства, о которых говорил Конклав», подумал Джон, «Они призовут меня обратно». Серые крысы, которых изгнали из великого гнезда, ничего особо не добавляли к сокровищнице знаний Библиотеки, не оставляли после себя никаких гениальных трудов, не оставались в памяти будущих поколений школяров. Судьба замкового мейстера была печальна: получать бессмысленные письма своего лорда, помогать при рождении его безмозглых детей и, наконец, быть забытым вскоре после смерти. Джону не место в Крэге, а тем более — в Кастамере. Он должен убедить в этом архимейстеров. Он должен закончить свой труд. «Они не оставят меня болтаться в руинах, когда я наконец разгадаю тайну времён года, когда я продемонстрирую, как и почему они меняются именно так. Уж тогда меня не бросят здесь замерзать». В Староместе его уже заждалась тёплая погода. Тёплая погода и тёплые объятия.
Юный мейстер хотел уже было заняться вороном, когда на винтовой лестнице башенки послышались голоса. Джон поднялся на ноги, бросил птице на стол пригорошню зерна и вернулся к окну. Сквозь далёкий туман проглядывали доки Крэгспорта, где стоял «Браво». Этот треклятый корабль. Единственное судно Домов Вестерлинг и Спайсер вернулось из Нефритового моря два дня назад, и сокровища, что принялось исторгать его чрево, шли бесконечным потоком. Были там и шелка всех возможных цветов, и бочонки с вином, с ромом, с экзотическими ликёрами, о которых Джон никогда и не слышал, и бочки на бочках редких дорогих специй, и сундуки, ломящиеся от слоновой кости и лакированного дерева, и россыпи драгоценных камней, похожих на крупные стеклянные яйца.
Мейстер дотронулся до звена из золота, вспоминая уроки архимейстера Райама. Джон провёл частичную инвентаризацию груза, рассчитал его стоимость. Выходило целое состояние. Согласно его рассчётам, этого должно было хватить, чтобы восстановить замок Кастамере и осушить большую часть тамошних шахт. А серебра и золота в тех шахтах хватит на поколения вперёд. Добыча «Браво» была благословением богов для обедневших лордов Вестерлинга и Спайсера… и проклятием для мейстера Джона.
Сир Рольф Спайсер, новый хозяин Джона, получил затопленные руины Кастамере за свои заслуги перед Домом Ланнистер, хотя что именно это были за заслуги, никто не говорил. Теперь этот выскочка настаивал на том, чтобы восстановление замка началось в течение месяца, а надзирать за работой строителей должен будет Джон. «Мейстер должен идти туда, куда отправляют», пробурчал тогда Джон себе под нос. Зиму ему предстояло провести, наблюдая за постройкой водяных колёс и лошадиных кабестанов, что должны будут осушить заброшенные шахты Рейнов. Днём он будет ползать среди грязи и льда, а по ночам дрожать от холода в заваленном снегом шатре. И что хуже всего — Джон будет на другом конце мира от него.
Мейстер резко отвернулся от окна с его видом на доки. Плещущие морские волны слишком уж сильно напоминали ему о тех чернильно-чёрных кудрях.
В башенку вошёл мейстер Амори, сопровождаемый детьми лорда Гавена Вестерлинга. Компания это была скучнейшая. Амори, может, и был умён лет тридцать назад, когда только-только выковал свою цепь, но на этой промозглой скале разум его совсем притупился. Мейстер Крэга не был озабочен научными изысканиями, и после себя ему не суждено было оставить ни сочинений, ни наследия. Не считая интриганства против мальчишки-короля. Впрочем, Джон изображал уважение к возрасту старика. Может статься, тот подтвердит его открытия, когда будет что подтверждать.
— О, — сказал Амори резко, — Я не ожидал встретить тебя здесь.
Был ли это интерес в его голосе, или раздражение? Два мейстера делили башенку Амори последние полгода, так как законная башня Джона находилась в замке Кастамере, да к тому же развалилась сорок лет назад. Комната была завалена записями и образцами Джона, что, несомненно, раздражало стеснённого таким соседством Амори. Останься мейстер Вестерлингов один, комната определённо стала бы такой же пустой, как его голова.
— Стражники на стенах заметили белого ворона, — продолжал старик, — И мы сразу пошли сюда, чтоб самим посмотреть.
— Конечно, — сказал Джон. Скромным движением руки он представил им птицу, клюющую зерно на столе Амори, — Зима пришла!
— Один год, пять месяцев и десять дней продлилась осень, — провозгласил мейстер Амори плетущимся за ним по пятам Джейн, Элейне и Ролламу, что уставились теперь на бледного посланника Староместа. Он сказал это с таким удовлетворением в голосе, что Джон задумался о том, не испортил ли он бедолаге давно предвкушаемый момент.
— Надеюсь, этот умеет говорить, — сказал Роллам, — Прошлый был тупой какой-то. Ничего не говорил.
«Прошлый был умным. Лучше уж молчать, чем весь день говорить с Ролламом». Джон подавил смешок. Младший сын лорда Вестерлинга был мальчиком десяти лет и, по всей видимости, наследником Крэга — с тех пор, как его старший брат без вести пропал на Красной Свадьбе. Рыцарь Ракушек был почти наверняка мёртв, но никто не решался сказать этого вслух в стенах замка, ибо никто не хотел быть вздёрнутым из башенного окна по приказу леди Сибеллы. Насколько Джон мог судить по тому, что слышал, Роллам со своим пропавшим братом не имел практически ничего общего. Если Рейнальд был непокорным и насмешливым, Роллам был серьёзным и послушным. Слишком послушным. Сначала он боготворил Рейнальда, затем — Робба Старка, теперь же — свою сестрицу Джейн. Джон когда-то тоже обожал своего брата, так же бездумно и слепо, как их лорд-отец, но к седьмым именинам у него уже было достаточно мозгов, чтобы перестать. Мозгов, и шрамов тоже.
— Птица ничего не говорила, — сказал Джон извиняющимся тоном. «На Всеобщем, по крайней мере».
Искомая птица издала «кар!» и вернулась к своему зерну. Элейна таращилась на ворона с восхищением.
— А это правда, что если лето было долгое, то зима будет ещё дольше? Я не люблю, когда холодно.
Эта простушка была самой терпимой из детишек — потому что меньше всех показывалась на глаза. Она часто проводила дни напролёт в одиночестве, наблюдая из замкового окна за тем, как волны бьются об утёсы. Впрочем, её уединению скоро придёт конец: недавно девчонка расцвела, и вот уже пару недель как вороны летали туда-сюда, наполняя воздух галдежом брачных предложений.
— Длительность лета действительно вляет на суровость зимы, — уверенно произнёс Амори. И был неправ. Старый мейстер только таращился на Джона, когда тот пытался объяснить ему движения небесных светил. То, как он смог заслужить своё бронзовое звено, само по себе было высшей тайной, — Но не бойся, дитя. У нас был хороший урожай, мы всегда можем положиться на дары моря, да и богатство, что привёз сир Дункан, сможет покрыть все наши нужды, — он тепло улыбнулся девочке, — Это будет поистине милосердная зима, если холод будет нашей главной заботой.
— Не будет! На эти деньги мы должны нанять наёмников! — пробурчала Джейн.
Из всех трёх, старший ребёнок лорда Гавена был самым невыносимым. Девчонка была вдовой вот уже полгода с лишним, но вела себя так, будто Молодой Волк помер за завтраком этим утром. Она постоянно рвала на себе платья, уже даже не траура ради, а чтобы позлить мать — хотя злила в основном замковую швею.
— Фреи должны заплатить за своё предательство! За то, что они сделали с Роббом! С Рейнальдом! — она недоверчиво уставилась на Джона, — Ну вы-то хоть согласны? Вы тоже могли потерять родню на Красной Свадьбе!
«Я жалею, что не потерял», подумал мейстер.
До того, как дать свои обеты, мейстер Джон был Джоном Вэнсом, пятым и последним сыном лорда Норберта Вэнса. Сыновья слепого лорда Атранты все выглядели одинаково: высокие, красивые, с густым каштановым волосом. И все, кроме Джона, были как один полными подонками.
Эллери и Хьюго, в манере низменного коварства, научились срывать свою жестокость на животных, которых они ловили в частых выездах на охоту. Кирт, вспыльчивый и жестокий, обладал мстительным сердцем, но оставлял Джона в покое, если его не трогать. Кто был настоящим чудовищем в Доме Вэнс, так это Рональд.
В своих жестоких порывах юноша носился по коридорам замка, объявляя себя его принцем, борющимся со злыми волшебниками. Если Джон был хорошим злым волшебником, брат его просто избивал. Но шрамы на его руках и спине были свидетельством тому, что так было не всегда: бывало, он отбивался слишком отчаянно, или, наоборот, недостаточно сильно, и тогда принц поражал его своим магическим мечом — ржавым маленьким ножиком.
Джон мог бы и умереть, не найди он себе тогда тайное убежище. Старую кладовую давным-давно заложили кирпичами, но он смог пробраться туда, вытащив камень из стены прилегающей к ней библиотеки. Там он проводил часы напролёт за чтением книжек при свечах, прячась от принца Рона. Когда пламя гасло, Джон просто сидел в темноте; иногда он засыпал, иногда заставал рассвет нового дня, вылезая наружу. Когда ему было двенадцать, он упросил своего невидящего отца отправить его в Цитадель. Может статься, однажды злоба Кирта пересилит его страх, и он отомстит Рональду. По крайней мере, Джон на это надеялся.
— Я — мейстер Цитадели, обязанный служить при замке Кастамере, — мягко ответил Джон на нелепые изменнические речи девицы, — Зимой войн не начинают, миледи.
— Ваше Величество, — огрызнулась та.
Она именовала себя вдовой королевой, хотя даже Винтерфелла ни разу в жизни не видела. Да уж, «королева Севера». Такой же абсурдный титул, как «принцесса Зуламбера» — златовласая красавица, которую Рональд должен был спасти согласно его собственному пророчеству.
— Ваше Величество, — поправил себя Джон. Он смиренно склонил голову, но всё равно уловил выражение лица Амори. Старый мейстер Крэга совершил ту же ошибку этим утром, с тем же результатом. В этом братья по ордену пришли к молчаливому согласию: проще потакать девчонке. Пусть леди Сибелла сама с ней воюет.
Джейн лишь фыркнула, отвернулась от Джона и принялась рассматривать полки со снадобьями Амори. Коллекция старого мейстера действительно впечатляла, и всё благодаря супруге лорда Гавена. Согласно самому Амори, прабабка Сибеллы Спайсер была квартийской жрицей по имени Ксарата Ксизина Мексареква. Она была чем-то вроде целительницы, «знающей», как её звали в Кварте, и она дала благородный обет оказывать помощь больным. С собой с востока она привезла внушительный запас зелий и мазей — по большей части, предназначенных для возбуждения похоти. Простой люд Западных земель дивился с неё, и счёл её чужеземной диковинкой, гадалкой по имени Мэгги. Оскорбившись невежеством вестероссцев, людям, пришедшим к ней в лекарский шатёр за предсказаниями будущего, она пророчила всякие ужасы и несчастия. Когда же старуха умерла, шатёр разобрали, а снадобья перекочевали в башенку Амори.
— Роллам, — сказал мальчишка птице в надежде на ответ, — Роллам.
Белый ворон поднял взгляд и наклонил голову, но ничего не сказал.
— Их дрессируют при помощи еды, — объяснил Джон. Он решил всё же взять на себя ненадолго роль Амори, поиграть в снисходительного наставника, — Сейчас поглядим, что он скажет.
Джон подставил птице закрытую рукавом руку.
— Сюда, — скомандовал он.
Расправив крылья и захлопав ими, ворон прыгнул на предложеннную руку. Мейстер зачерпнул пригоршню зерна из мешка и спросил:
— Зерна?
Огромная птица яростно забила крыльями, больно ударив Джона по лицу. Элейна и Роллам завизжали от смеха; даже Джейн с трудом удавалось сохранять угрюмую бунтарскую мину. Белый ворон свирепо клюнул Джона в закрытую ладонь, поранив до крови. От неожиданной боли Джон вскрикнул, а тварь соскочила с его руки и с громким криком прыгнула обратно на стол.
Затем она наконец заговорила.
— Джон! — прокаркал ворон с необъяснимой паникой в голосе, — Джон! — повторил он, — Джон! Джон! Джон!
Он прошёлся по столу, с клювом, по-прежнему испачканным кровью.
— Похоже, он выучил твоё имя, — заметил Амори, лишь с лёгким намёком на любопытство в голосе, — Дети, мне нужно позаботиться о ране мейстера Джона.
Всё ещё хихикая над конфузом Джона, Вестерлинги гуськом сбежали по винтовой лестнице, Амори же зажёг свечу, потом другую.
— Только не слишком много, — попросил Джон, возвращая себе невозмутимый вид, — Я держу башню в холоде для своих наблюдений. Не видишь эти кусочки льда у окна?
Амори окинул взглядом брусочки льда, нахмурился.
— Это просто лёд. Что ты надеешься узнать таким образом?
— Они съёживаются, — объяснил Джон, — Каждый день, по кусочку. Я записываю то, с какой скоростью они уменьшаются. Они высыхают, словно лужи.
— Ну да. Испарение, — Амори наконец нашёл бинты, — Об этом знает любая прачка, что хоть раз вывешивала бельё во время зимы.
— Вот именно. Ты не задумывался о том, почему со Стеной этого не происходит?
Амори задумался ненадолго, затем сказал:
— Дождь и снег возмещают потери.
— Но в таком случае поверхность изгладилась бы, а Стена стала бы шире в основании, — Джон указал окровавленной рукой на один из кусочков льда, — Вон тот видишь? Я капал на него водой.
Мейстер Амори открыл рот, чтоб сказать что-то, но в итоге просто закрыл снова.
— Джон! — гаркнул белый ворон.
Старик присел, чтоб взглянуть на рану Джона.
— А вот эти ты когда получил? — спросил Амори нахмурившись при виде маленьких шрамов на кончиках его пальцев.
— В ночь перед тем, как я дал обеты. Полгода назад, или около того.
Большинство шрамов Джона были связаны с болезненными воспоминаниями, но только не те, что были на его пальцах. От одних мыслей о той ночи у него на душе стало теплей.
— Сфинкс очистил и перевязал мне раны. Аллерас. Мы его Сфинксом звали. Кандидат такой есть, и поумнее многих. Крутейший парень, что я знал. По части мозгов, я имею в виду, — Джон уже не мог скрыть своей улыбки. Даже о боли в руке успел забыть.
Амори старательно осмотрел его пальцы один за другим. Затем он поднял глаза на Джона и усмехнулся.
— Ха! Перед тем, как ты дал обеты, говоришь? Теперь я понял. Я однажды так большой палец порезал об одну из этих штук. Дурак был дураком, но боги, как же глубоко они царапают! О чём ты думал вообще? Ублажать эту штуку пытался, что ли?
Джон только глупо улыбнулся в ответ.
Перед тем, как стать мейстером, кандидат должен провести ночь взаперти в пустой, неосвещённой комнате наедине со свечой из валирийского драконьего стекла, кривой и тёмной. Архимейстеры называли это последним испытанием, но на деле это предполагалось как своего рода урок смирения. Ни от кого не ждали, что у него получится.
Именно Аллерас и подал ему эту идею касательно свечи. Решение было простым, но изящным. Красавчик-кандидат называл это «круговой рекой», а саму идею подал его матери, из всех возможных людей, какой-то заклинатель теней. Пронести в рукавах мейстерской робы медные монетки, каламин и проволоку не составило труда. С лимонами оказалось сложнее. Им со Сфинксом пришлось прилепить три дюжины оных к телу Джона — вдоль ног и вокруг торса — при помощи древесной смолы.
Джон читал о бесплодных попытках зажечь обсидиановые свечи, предпринимаемых мейстерами на протяжении последних столетий: в ход шли и костры из чардрев, и драконья кровь, и дикий огонь. Один даже пробовал дуть в рог из валирийской стали, позаимствованный на Крабовом острове. В конце концов, Конклав махнул рукой и свалил этот неблагодарный труд на кандидатов. Обсидиановые свечи стали лишь символом высших тайн, не более.
Кто мог подумать, что всё это время ответ заключался в лимонах?
Аккуратно прикрепив к груди Джона последний жёлтый фрукт, Аллерас достал из кармана в рукаве маленький кусочек ткани. Внутри были высушенные грибы.
«Это с Летних островов», пояснил он, «Чтоб ты не заснул».
Джон без вопросов положил грибы себе в рот, прожевал, проглотил. На вкус они напоминали грязь. А ещё осенние яблоки, и шафран, и форель, только что из реки. Но больше всего, больше всего Джону запомнился вкус губ Сфинкса.
Аллерас действовал быстро и застал Джона врасплох, но сам поцелуй был нежным. Его губы были ласковыми, тёплыми как весна, мягкими как перышко, пьянящими словно сидр. «Стань свечой», сказал он, глядя на Джона снизу вверх. Его глаза были чёрными ониксами, сияющими в темноте.
Нагруженному добром Джону повезло: запирал его вечером архимейстер Хародон, полуслепой старик с обвисшим подбородком. В темноте Джон был как дома. Темноту он любил; в темноте он чувствовал себя в безопасности. Слепой, словно его отец в Атранте, Джон отцепил от себя лимоны (морщась каждый раз) и принялся на ощупь соединять их проволокой. При этом он не переставал глядеть в угол комнаты. В обсидиановую свечу. Стань свечой. Слова Сфинкса крутились у Джона в голове. И его поцелуй тоже.
Должно быть, в какой-то момент он заснул. Уже утром его разбудили крики архимейстера Гаризона… и свет немигающего пламени.
Спустя считанные минуты почти-мейстера уже допрашивали архимейстеры Кетерс и Марвин. Они слушали с каменными лицами, как Джон воодушевлённо рассказывал про медные монетки, про каламин, про лимоны. Об Аллерасе он не сказал ни слова. После этого Марвин унёс обсидиановую свечу в свои покои, чтоб разобраться, что именно произошло.
Джон был уверен, что его достижение впечатлит Конклав, обеспечит ему звено из валирийской стали и сделает его гордостью Цитадели. Но вместо этого, едва он произнёс обеты, едва его израненные пальцы были обработаны, как Джон попал в трюм пузатой посудины «Мириам», направляющейся в Крэг. Ему было запрещено обсуждать обсидиановые свечи до конца жизни.
Поначалу Джону было очень горько. Он чувствовал себя преданным и брошенным теми самыми стариками, что стали для него как отцы — ибо лорд Норберт отцом для него никогда не был.
Но в одну из ночей на борту корабля, когда заснуть было невозможно из-за постоянных воплей ребёнка капитанской дочки, любуясь бескрайней чернотой Закатного моря, Джон пришёл наконец к заключению о причинах своей ссылки. Хоть он и стал теперь мейстером Цитадели, он по-прежнему оставался сыном лорда Норберта, а лорд Норберт сражался на стороне Молодого Волка. Его отец получил королевское помилование, но простить — не значит забыть. Пока Джон находится в руках у Вестерлингов или Спайсеров, Вэнсы не осмелятся нарушить королевский мир. Но, по правде сказать, слепой лорд был уже одной ногой в могиле, а наследующий ему «принц Атранты» только обрадуется, если Джона казнят. Горечь в душе Джона сменилась полной фрустрацией от осознания бессмысленности его изгнания.
— Джон! — снова рявкнул белый ворон, поклёвывая каплю его крови на столе.
Амори покачал головой.
— Зря ты научил его говорить твоё имя.
— Не делал я этого! — возмутился Джон, — Он прилетел прямо перед тем, как…
— Берегись! — предупредил вдруг ворон.
Это насторожило Амори. Он поднял глаза от бинтов.
— Думаешь, это послание из Цитадели? О каких опасностях может идти речь?
Джон подумал о драконьей королеве, но вслух сказал:
— Может, железнорождённые?
— Они бесчинствуют далеко к югу отсюда. Если б они заплыли в воды Запада, Праздничные Огни предупредили бы нас, или Бейнфорт, если б они полезли с севера.
— «Браво»?
— Чего опасного в шафране? — удивился старик, — Признаюсь, конечно, когда я посещал корабль, мне некоторые вещи не понравились: жутковатые моряки, эти беженцы из Астапора, три бледнющих квартийца — но их всех держат в Крэгспорте.
— Шахты?
— Шахты? Ага. Я понял, что ты сделал, — Амори усмехнулся, — Хитро. Поверь, в Кастамере будет тяжко первые годы, но могло бы быть гораздо хуже. Говорят, на Стену нужны мейстеры. Сможешь изучать этот свой вопрос со льдом напрямую. Как, обрадует это тебя?
— Я тебе клянусь, птица не подражает моим словам!
Амори закончил перевязывать руку Джона. Сработано было весьма умело.
— Лорд Рольф меня спрашивал, просмотрел ли ты его планы на эти твои страшные шахты, — в его голосе прозвучала неодобрительная нотка.
— Да просмотрел я, но он не обрадуется. Я уверен, что северо-западную шахту осушить не получится, — Джон встал, чтобы проверить образец ртути в углу башенки. Сегодня уровень жидкого металла в стеклянной трубке был чуть-чуть пониже — очередное доказательство того, что мирийские учёные были правы.
— Ты опять об этом? — старый мейстер наморщил лоб, — «Воздух давит на воду»? Бессмыслица. Ничто не может давить на нечто. Сам понимаешь, он заставит тебя сидеть в этой шахте день и ночь, пока не осушишь её.
Джон вздохнул. Поддержи Амори его предположение, что воздух имеет вес, лорд Рольф, может, и прислушался бы. Вместо этого он выставил Джона дураком. Придётся всё-таки поговорить с лордом, чтоб эта глупая авантюра хоть как-то сдвинулась с мёртвой точки.
Молодой мейстер спустился по винтовой лестнице, намереваясь найти лорда Кастамере. Лорд Спайсер должен быть либо в солярии лорда Гавена, либо в Ракушечном чертоге. Коридорами замка Джон прошёл мимо дюжины арочных окон, из которых открывался захватывающий вид на Закатное море. Тёмные утёсы, обрамляя смуглые волны, уходили в серый туман на севере. В лучшие времена в каждой арке помещалось по шесть мраморных ракушек; теперь же можно было найти разве что одну ракушку в каждой третьей. Покрытые орнаментом краеугольные камни на вершине каждой из арок сменились простыми камнями или кирпичами, и многие из них уже грозили выпасть.
Мейстер дотронулся до бронзового звена, вспоминая уроки архимейстера Перестана. Крэг был древним замком: история вотчины Вестерлингов уходила корнями в Век Героев. Полные золота и олова земли обеспечили Дом богатством на тысячелетия. Частенько Вестерлинги выдавали своих девиц за королей Утёса, а тёзку юной Джейн взял в жёны Мейгор Жестокий. Относительно того, когда же именно шахты иссякли, историки не могли придти к единому мнению. Некоторые утверждали, что закат Вестерлингов начался несколько веков назад. Так или иначе, теперь от былого величия остались лишь руины Крэга да пустые пещеры с тоннелями.
Если верить песням, в этих пещерах жили Дети Леса, пока Вестерлинги не изгнали их и не вывернули с корнем их чардрева. Джон ни разу не видел белого дерева — живого, по крайней мере. Те, что росли в Атранте, были сожжены андалами тысячи лет назад, но изучение чардрев всегда завораживало Джона теми историями, которые могли рассказать древние деревья. В Западном саду Цитадели хранился спил огромного бревна чардрева, привезённый из-за Стены. В ширину он был пятьдесят футов — больше, чем любое живое дерево, что Джон когда-либо видел. Архимейстеры утверждали, что чардреву было пять тысяч лет, когда его срубили. Возможно, это было старейшее живое существо на свете. И старейшее мёртвое тоже.
Каждый школяр в Цитадели рано или поздно предпринимал попытку посчитать кольца чардрева, каждое из которых означало древнее, давно забытое лето. Чем шире расстояние между кольцами, тем дольше длилось лето. Это была лучшая летопись сезонов в Вестеросе, и она была старше мейстерских хроник, древнее записей септонов. Главным свидетельством чардрева была закономерность в ширине колец: она отсутствовала. Выглядело так, будто боги определяли длину сезонов случайным образом. «Это загадка», думал Джон, вспоминая те глубокие тёмные глаза, «И я её разгадаю».
Ракушечный чертог, названный так из-за перламутровой плитки, покрывавшей стены и сводчатый потолок, когда-то представлял собой чудесное зрелище. За прошедшие года плитка осыпалась, но её никто не заменял; оставшиеся ракушки образовали нечто вроде звёздного неба на потолке, всё ещё прекрасного, но наполненного какой-то мерцающей меланхолией. Во главе чертога висел выцветший, покрытый пятнами плесени гобелен, изображающий визит Джейхейриса верхом на Вермиторе в Крэг. После этого в течение двух веков ни один король не изъявлил желания посетить замок, пока его не взял штурмом Молодой Волк.
В чертоге было поставлено шесть больших столов в форме ракушек. За центральным столом сидели лорд и леди Вестерлинг, напротив них — лорд Спайсер и капитан «Браво», сир Дункан Спайсер.
Лорд Рольф хлопнул в ладоши, увидев входящего Джона.
— Мейстер Джон! — произнёс он язвительным тоном, — Как там поживают ваши измерения? Я надеюсь, они не сильно отвлекают вас от моих шахт? Не прошло и месяца, как он копался в грязи в пещерах, а теперь он уже играется со льдом и ртутью!
«Как мне убедить человека, презирающего знание как таковое?».
Джон медленно вдохнул, выдохнул.
— Ртуть имеет прямое отношение к шахтам, милорд. Как и подземные воды…
— А что вы ищете в этих пещерах? — вмешался лорд Гавен, — Случайно, не наконечники ли стрел из драконьего стекла? Мой дед подарил мне один такой, он нашёл его ещё в молодости. Мне всегда было интересно, в огне какого дракона его выковали.
Джон едва сдержал себя, чтоб не поморщиться в ответ на такое невежество. Лорд Крэга, как свойственно ему, перескакивал с одной темы на другую, но долгом Джона было угождать ему.
— Я изучал то, какие металлы добывали ранние Вестерлинги, милорд, — ответил он, — Как я и ожидал, по большей части это медь и олово, но в одной из старейших пещер первые Вестерлинги добывали железную руду.
— Железную? — лорд Гавен почесал бороду, — Так давно? Вы уверены? Поневоле задумаешься, откуда взялось название «железнорождённые».
— Вчерашние железнорождённые волнуют меня куда меньше, чем сегодняшние, — вставила леди Сибелла. Супруга лорда Гавена была выдающейся женщиной, хитрой и проницательной. Будь она мужчиной, имела бы неплохие шансы стать мейстером, — Мой кузен, конечно, впечатлил нас всех, сумев вернуться сюда по кишащему их кораблями морю, но мы не можем брать на себя подобные риски в будущем.
Джон понял намёк хозяйки замка.
— Как же случилось, что «Браво» так повезло? — спросил Джон капитана. Пускай себе похвастается успехом лишний раз.
Кузен лорда Рольфа и леди Сибеллы своим загорелым, обветренным лицом напоминал скорее пирата, нежели рыцаря. Большую часть жизни он провёл в плаваниях между Вольными городами и дальше на восток.
— Когда мы добрались до Арбора, мы избегали проливов и держались подальше от берега, — сказал сир Дункан, — Мы были предупреждены об опасности, когда остановились пополнить запасы пресной воды в Высокодреве, на Летних островах. Там были пришвартованы несколько кораблей железнорождённых, переживших шторм. Они бахвалились, что этот их новый король подарит им Арбор, Старомест и весь Вестерос, когда вернётся его брат с его королевой и её драконами.
— Драконами? — переспросил лорд Гавен, — Это же шутка, да?
— Я видел их своими глазами. В Кварте, перед тем, как мы прошли в Нефритовое море, — сказал капитан угрюмо, — Они были маленькие совсем, как и мать их, эта Дейнерис Таргариен. Однако, они уже успели подрасти. К тому времени, когда мы вернулись в Летнее море, она уже успела стать королевой Миэрина. Я взял на борт астапорцев в Новом Гисе: они рассказывали нам истории о пожарах, об убийствах детей двенадцати лет. Моряки рассказывали и другие истории об этой королеве, в которых фигурировали жеребцы… но эти разговоры лучше не повторять в присутствии моей леди.
По всей видимости, разговоров о свойствах воздуха и воды на этом собрании тоже не предвиделось. Джон понял, что здесь и сейчас он лорда Рольфа ни в чём не убедит. «Не будет никакой разницы, что там думает Рольф Спайсер, когда меня призовут обратно в Старомест. Старомест…», Джон с беспокойством подумал о белом вороне и его предостережениях, «Может, Цитадели грозит опасность и от железнорождённых, и от этой драконьей королевы?».
— Каким бы образом она не взяла Миэрин, я ей желаю удачи с ним, — сказала леди Сибелла, — Он лежит на другом конце мира, а железнорождённые рядом, и доставляют проблемы. Впрочем, вороньи крылья принесли нам добрые вести: лорд Терренс Кеннинг просит руки нашей Элейны. Мы ответили согласием. Кеннинги с Харлоу и Кеннинги из Кайса по-прежнему близки, несмотря на различия в сюзеренах… или в королях, раз уж на то прошло. Лорд Терренс уверяет нас, что сможет обезопасить Крэг от рейдов железнорождённых, так же, как он обезопасил свои земли.
Джон сомневался, что лорд Кеннинг действительно горел желанием взять в жёны младшую девицу Вестерлинг. Старый лорд Кайса избегал женитьбы уже тридцать лет и считал своим наследником племянника, даже даровал ему фамильный рог. Нет, от этой помолвки попахивало львами, хоть Джон и не понимал, почему выдают Элейну, а не старшую Джейн.
— Защита нужна не только Крэгу, — неуверенно произнес сир Дункан, — Гильдия потребовала от меня, чтобы мы обеспечили их торговым галлеям безопасный проход по Летнему морю. Я согласился в обмен на уступки в ценах на шафран, корицу и гвоздику. Тогда сделка показалась мне выгодной. Теперь же…
Лорд Гавен заморгал на него.
— И как мы теперь обеспечим им защиту от этого Вороньего Глаза? Лорд Маллистер мне о нём нарассказывал вдоволь.
Лорд Гавен год пробыл пленником в Сигарде, хоть его и вытащили из темницы, как только он стал отцом королевы. Видимо, после этого ему пришлось терпеть трапезы с Джейсоном Маллистером, без конца бубнившим о древней вражде его дома с железными королями, об их гнусных преступлениях и его жажде мести.
Лорд Рольф пренебрежительно махнул рукой.
— Мы тратим время на маловажные проблемы. Насколько я слышал, Редвины скоро разберутся с железнорождёнными.
— А даже если нет, почва на Железных островах по-прежнему будет скудной, лето прохладным, а осень сырой, — решила леди Сибелла, — Они будут вынуждены сбывать свою добычу за зерно. А кому её сбывать, как не нам и нашей новой кеннингской родне? Тогда мы сможем выставить свободный проход этих квартийских галлей как одно из наших условий, и в наших руках окажется единственный надёжный торговый маршрут вдоль восточного побережья.
«Зачем железнорождённые будут покупать то, что они могут взять силой?», подумал Джон, но оставил свои мысли при себе.
— Наш дед был членом Древней Гильдии Пряностей, — добавил лорд Рольф, поворачиваясь к капитану, — Что бы ни произошло, я убеждён, что наши квартийские друзья останутся к нам благожелательны.
Сир Дункан не выглядел убеждённым.
— Гильдия остаётся благожелательной ровно до тех пор, пока ей это выгодно. Чаячий Город и Старомест заламывают крутые пошлины, это правда, и Крэгстаун может оказаться куда более дружелюбным портом, в том числе для торговли товарами из-за Стены… но только в том случае, если путь сюда для квартийских кораблей будет безопасен.
— Из-за Стены? — фыркнул лорд Гавен, — Что там добывать? Снег?
«Пушнину», подумал Джон, «И рабов». Когда Дейнерис освободила всё двуногое имущество в Заливе Работорговцев, она вынудила рабовладельческие города искать товар в других местах, а путь до Стылого берега был свободен от браавосийцев, которые могли поймать ловцов в Узком море. Как называют представителей «вольного народа», попавших в рабство к квартийцам?
— Тогда решено, — заключила леди Сибелла, проигнорировав вопрос своего мужа, — Осушаем шахты, расширяем доки, планируем свадьбу. Через месяц мы едем в Кайс.
— Все, кроме вас, мейстер Джон, — добавил лорд Рольф с презрительной улыбкой, — Вы поедете с нами на юг только до Кастамере. И тогда начнётся ваша настоящая работа.
«Моя настоящая работа к тому времени будет завершена», решил Джон, вспоминая своё последнее непрошенное путешествие. В ночь перед отплытием «Мириам» школяры и кандидаты устроили Джону шумные проводы в «Пере и кружке». Молландер надрался, всё оплакивая своего отца — не понимал он своей новообретённой свободы. Высокомерный Армен и здоровяк Роберт яростно спорили о чём-то, в чём никто из них на самом деле не разбирался. Пейт, как всегда легковерный, трепался с этой своей ушлой девчонкой, которая всё заливала ему про своё якобы нетронутое девичество. Даже Ленивец Лео явился, чтоб самодовольно скалиться на Джона через весь зал.
Из-за своих перебинтованных рук он едва держал третью кружку эля, которую Аллерас принёс ему.
— Ну вот, теперь ты мейстер Джон, — объявил он с лукавой усмешкой, едва скрытой под почтительным обращением.
«Боги жестоки», подумал Джон, глядя на темноглазого Сфинкса. Увидит ли он когда-нибудь снова эти глаза?
— М-может быть… — слова Джона были так же неуклюжи, как его руки, — …тебя тоже пошлют в Западные земли… когда ты выкуешь свою цепь.
У Аллераса уже было два звена, а скоро будет три. За три года парень уж наверняка выкует цепь целиком. Но на слова Джона он только улыбнулся:
— Я в Староместе не для того, чтобы испытать свои познания архимейстерской учёностью. И даже не для того, чтобы испытать свой лук на яблоках Молландера, — улыбка стала ухмылкой, — Здесь я начну своё собственное испытание.
Джон не понял, что Аллерас имел в виду, но что-то в его манере говорить убедило мейстера в том, что он прав. Он всегда прав. Никто не погрузит Аллераса на корабль, ни к Западным землям, ни куда-либо ещё. Он останется в Цитадели, пока не достигнет своей цели, в чём бы эта цель ни заключалась. Сердце Джона упало, но он постарался не показать виду.
— Твоё испытание?
Аллерас отпил своего сладкого вина.
— Вот тебе загадка. Скажем, все звери мира решили выбрать себе вожака. Царя Зверей. Как понять, кто больше всех достоин править? Овца потребует, чтоб претенденты состязались в том, кто произведёт больше шерсти. А змеи — в том, у кого яд сильней, — он сделал ещё один глоток, — Львы захотят меряться остротой когтей и клыков, ястребы — умением летать. Каждый захочет состязание, подходящее его умениям. Так скажи мне, мейстер Джон, как им выбрать себе короля?
Джон подумал над вопросом, пока осушал стакан, но ни к какому хорошему ответу так и не пришёл. «Он о Сфинксе говорит, что ли?».
— Взять у каждого понемножку? — предположил он.
Аллерас лишь ухмыльнулся.
Когда они наконец встали, Джону пришлось держаться перевязанной рукой за Сфинкса, чтоб не упасть. Двое парней пересекли старый деревянный мост и углубились в туман.
Они долго плутали вдвоём по лабиринту города в эту свою последнюю ночь вместе, по его проулкам, аллеям, кривым улочкам. Они прошли через Синие ворота и по грязному камню Цветочного базара. Остановились они в узком переулке, утопающем в тени.
Здесь Аллерас поцеловал его во второй раз, но теперь нежность уступила место страсти. Джон ответил на поцелуй, и аллея закружилась вокруг них. Аллерас цапнул его губами за мочку уха, укусил за шею; его рука скользнула под новую робу Джона. Тот лишь охнул. Перебинтованная рука его возилась с плащом Аллераса. Мостовая таяла под ногами мейстера… а затем растаял и он сам.
Утром Джон пытался найти Аллераса, но не смог. Он погрузился на корабль до Крэга в каком-то отупении, и лишь смотрел, как купола и башни Цитадели уменьшаются вдали.
С тех пор он грезил лишь Сфинксом.
Когда лорд Рольф наконец отпустил его из Ракушечного чертога, Джон побрёл обратно через замок и поднялся в башенку. Амори принёс для белого ворона с грачевни большую клетку, и тот мирно спал в ней. Ещё старик успел аккуратно разложить бумаги Джона, и комната теперь выглядела пусто и одиноко. Джон открыл окно, впуская холод. Облака над Западным морем расступились, заливая комнату красноватым сиянием заката. Юный мейстер так и сидел, пока солнце не скрылось за горизонтом.
В комнатушке стало темно. Разгадай тайну сезонов, Джон. Разгадай её, или любуйся облаками в этом небе, над этой землёй, до последней своей зимы.
В полумраке Джон нашёл зрительную трубу Амори, стоящую на треножнике в углу. Этой ночью будет видно звёзды, а луна будет полной. Он собрал свои звёздные карты и диаграммы, чернильницу, перо. С полными руками отправился наверх по лестнице.
Проходя по тёмной грачевне, Джон разглядел во тьме смутные очертания чёрных крыльев. На крепостных стенах гулял сильный ветер, но для наблюдения за ночным небом лучше места было не найти. Джон установил трубу на треножнике, направил её в сторону мерцающей завесы вдалеке. Осталось лишь дождаться просвета в облаках.
Мейстер коснулся рукой бронзового звена, вспоминая уроки архимейстера Вейллина. Когда луна была полной, на её поверхности были одновременно видны кратер Лимана и кратер Левой Руки. Линия, соединявшая два этих пятна, была своего рода горизонтом — почти, но не совсем параллельным земле. Размер погрешности мог меняться. Сейчас, благодаря мирийской линзе, Джон видел, что Лиман поднялся на четверть градуса со времени его приезда в Крэг. Уксусный Вейллин прозвал этот феномен «вихлянием».
Архимейстеры так и не пришли к согласию по поводу того, что же там, собственно, вихляло. Большинство приписывали это явление тряске луны, хотя некоторые считали, что шатается на самом деле Земля. Септоны были убеждены, что это человеческий взгляд искажён своей собственной греховностью. Джон провёл бесчисленные часы, сопоставляя «вихляние» луны с движением Семи Странников и сезонными кольцами огромного чардрева. Он даже изучал прилёты комет и Рок Валирии. Никакой закономерности здесь не было.
«Если всё действительно так, то я обречён», подумал он, «Письма и лекарства, да вода, которую не осушить — и так всю жизнь. Всю жизнь в этой дыре.
В одиночестве».
Он отступил на шаг назад от трубы, взглянул на звёзды невооружённым взглядом, задумавшись о вещах, которых он не понимал. Он думал о лимонах, о великой реке, текущей сама в себя, о железе, что старше письменности, о драконьем стекле, выкованном под землёй и каким-то образом вытолкнутым на её поверхность. Он думал о ростке чардрева, за тысячелетия вырастающим в раскидистое дерево рядом с неизменной Стеной, пока наверху сезоны сменяют сезоны. Он чувствовал вес воздуха на макушке, вихляние земли под ногами, жар поцелуя на губах.
Его пробрало холодом.
И в этот самый момент, когда он дрожал под звёздами и луной, к нему пришло озарение.
Джон поражённо раскрыл глаза. Так и оставив зрительную трубу стоять на треножнике, он сгрёб свои бумаги в охапку и помчался вниз по лестнице. Сотни чёрных крыльев яростно забились о клетки, когда мейстер пронёсся по грачевне. «Зерна!», верещали вороны, «Зерна! Зерна!».
Уже в мейстерской башенке он зажёг свечу, взял перо и чернильницу, развернул чистый бумажный лист. Слова струились с его пальцев, словно кровь с драконьего стекла.
Закончив, он ещё раз пробежался взглядом по словам, сам себе дивясь. Подумал о том, какому архимейстеру послать свои предположения, чтоб тот хотя бы обратил на них внимание. Теобальду? Норрену? Виллиферу?
Он свернул письмо, запечатал его песчаного цвета печатью Крэга. Настоящий песок, замешанный в воск, поблёскивал в свете свечей. На обороте он написал имя: «Архимейстер Марвин».
«Наверное, теперь меня пошлют на Стену», подумал Джон, глупо улыбаясь. Впрочем, в Сумеречной Башне ему будет лучше, чем в Кастамере. На Стене, по крайней мере, будет надежда, будет шанс раскрыть вселенскую истину. Может, он даже чардрево вживую увидит. «Сначала на Стену. Потом домой».
Мейстер Джон снова поднялся на грачевню, прикрепил письмо к староместскому ворону, любовно пригладил его по перьям и отпустил в небо. И глядел вслед птице с лёгкой завистью, пока та не скрылась из виду.
После этого он осторожно вернул на место зрительную трубу мейстера Амори и трипод к ней, убрал чернила и воск и старательно прибрал свои бумаги, чтоб башенка выглядела так же аккуратно, как раньше. Закрывая окно, Джон приметил, где в небе находилась луна. Был только час призраков: ещё можно было найти лорда Рольфа и рассказать ему о своём открытии. Неважно, поверит ему лорд или нет — Джон не мог держать в себе эту тайну, он бы просто не заснул.
— Берегись! — отозвался проснувшийся белый ворон. Утром Джон проверит, какие ещё послания тот ему принёс.
Джон спустился по лестнице и в очередной раз пересёк замок, теперь направляясь в солярий лорда Гавена. Это было самое благоустроенное помещение во всём Крэге, ибо о нём заботились, пока остальной замок разваливался. Когда лорд Гавен был пленником в Сигарде, лорд Рольф оставался за кастеляна и проводил там вечера за чтением у камина. Вернувшись, хозяин Крэга счёл слишком грубым лишать брата своей жены этой роскоши, зная, что вскорости его ждали промозглые руины Кастамере. Джон знал, что лорды и леди должны быть у него.
Стражник снаружи солярия отсутствовал, что было странно. Что-то было не так. «Берегись!». Внезапно напрягшись, мейстер подошёл к двери, осторожно приоткрыл её. С бешено бьющимся сердцем он заглянул внутрь.
Нет.
Нет. Нет. Нет!
Мейстер коснулся серебряного звена, вспоминая уроки архимейстера Эброуза. Опустившись на пол, он приложил ухо к груди лорда Рольфа. «Сердцебиения нет». Три тела, и ни капли крови. «На них нет никаких ран». Это определённо был яд. Но какой яд? Чтоб спасти их, нужно действовать быстро. Он пронёсся взглядом по комнате, но не увидел ни чаш с напитками, ни подносов с едой. «Не ночная тень, не сероголов, не слёзы Лиса». Кожа лорда Рольфа была усеяна сине-зелёными пятнами, пены во рту не было. «Не душитель, не волчья смерть, не пляска демона».
Оставался только… яд мантикоры. Этот токсин убивал в тот миг, когда достигал сердца. Джон сел, осознавая своё поражение.
Лорд Рольф был мёртв. Лорд и леди Вестерлинг — тоже.
Джон хотел было позвать стражу, но помедлил. «Два мёртвых лорда и Вэнс», подумал он, «Подозрение падёт на меня». Ни у него, ни у Амори яда мантикоры не было, но почему стража должна ему в этом поверить? Что, если старик не распознает яд? Да даже если Джон останется на свободе — его лорд погиб. Он помнил, как все хихикали в Староместе, когда великий мейстер не смог спасти короля Джоффри. Хоть это и была невозможная задача, Пицель с тех пор всё равно стал считаться дряхлой развалиной.
Джон подумал о своей работе, о письме, что он послал. «Теперь Конклав лишь отмахнётся от всего этого, посчитает это отчаянными бреднями перепуганного мальчишки!».
Он должен объяснить им. Он должен… И тут его осенило. «Лорд Кастамере мёртв, и лорд Крэга тоже». Все их земли и доходы достанутся мальчишке Ролламу — мальчишке, у которого уже есть мейстер. Джон был больше не нужен в Западных землях. Хоть и опозоренный, он вернётся в Старомест.
Он вернётся домой.
Джон думал об Аллерасе, когда что-то кольнуло его в лодыжку. Оглянувшись, он заметил, как что-то зелёное и блестящее пробежало по полу. А там, за дверью, стоял человек в плаще и с очень бледной кожей.
— Мне так жаль, — прошептал он.