Да будет свет

В последнее время Азирафаэлю часто приходилось переживать популярный человеческий опыт под названием «Плохой день на работе». Ангелы — хуже мафии. Азирафаэлю приходилось разбираться с людьми, единственной целью которых было увидеть его прохладное тело на полу собственного магазина, утащить его в укромное место и подделать документы о собственности, но за десятки лет он хорошо поднаторел в том, чтобы такие желания очень быстро покидали их умы, будь то чудеса или ответные угрозы. Ангелы — совсем другое дело. Азирафаэль привык, что конструктивный диалог можно иметь практически с каждым человеком по единственной нехитрой причине — все люди чего-то хотят. Уриэль хотели быстрой реакции подчиненных, идеально заполненные формы на своем столе и подсидеть Михаила. Михаил хотел порядка, больше влияния и возвращения Габриэля — или хотя бы исчезновения Азирафаэля, холодным ли телом в кабинете или столпом адского пламени (Михаил был бы отличным членом мафии). Сариэль хотели… Сариэль были загадкой. Они относились к Азирафаэлю с выводящим из себя терпением — как взрослый к ребенку, который еще не совсем понял, что песок по неизведанной причине есть нельзя, вещи, которые вы выпускаете из рук, всегда будут падать вниз, а небо голубое, потому что потому. Из всей троицы Сариэль нравились Азирафаэлю больше всех, но в то же время он практически не выносил их присутствия. Азирафаэль хотел найти с ними общий язык, но все его попытки бились о каменную стену полного безразличия. Единственная цель, которая объединяла всех четверых — приближение Пришествия, на что они и работали. Азирафаэль не собирался сдаваться, понимая, что изменить место, чьи порядки установились так давно и всеми силами укреплялись — задача нелегкая, и подходить к ней нужно было с огромным запасом терпения, целеустремленности и энтузиазма. У него были все три. Один шажок за раз. Процесс привыкания к новой реальности был бы куда проще, не будь в этом дурдоме кое-кого, кто делал бы это место сюрреалистично нормальным. Иисус приглашал его к себе приблизительно раз в месяц — приходить на официальные планерки он не любил, хотя всегда был на них званым гостем, а предпочитал узнавать все новости в тихой обстановке своего дома. Азирафаэль, хотя визиты не были строго обязательными, никогда не отказывался. Иисус приветствовал его, как старого приятеля, был неукоснительно вежливым и всегда накрывал чай. — Азирафаэль, добрый день. Добрый вечер? Доброе… Короче, привет. Иисус жил в маленьком здании вне основного комплекса. Со стороны оно выглядело, как крошечная деревянная хижина, но изнутри представляло из себя огромную, самым современным способом оснащенную столярную мастерскую, где каким-то образом нашли себе место маленькая кухня, уголок с телевизором и парой книжных полок и матрас, брошенный на пол. Каждый сантиметр пространства покрывала древесная пыль. Во всех возможных местах были свалены произведения его труда — деревянная мебель, деревянная посуда, игрушки, украшения и даже — новички этого месяца — пара гальюнных фигур в виде мифических созданий. Это место было любимым. Появление Азирафаэля заставляло Иисуса отвлекаться от дел, но ровно настолько, чтобы убедиться, что гость чувствует себя комфортно — после этого он сразу возвращался к работе. — Мой господин, чем могу быть полезен сегодня? — спросил Азирафаэль, устраиваясь напротив Иисуса у столярного станка. Он уже знал ответ. — Все по-старому, — сказал Иисус, натягивая на лицо защитные очки и заводя шлифовальную машинку. Перед ним стояло некомфортно выглядящее кресло из красного дерева. — Читал последний отчет по Антихристу. Есть что-нибудь новенькое? — В настоящее время Антихрист… Адам является нашим самым, м-м, большим осложнением, — признал Азирафаэль с неудобством. — Новый князь преисподней… — Кроули, — перебил Иисус. — Ваш платонический жизненный партнер слэш заклятый друг слэш сообщник по срыву Больших Планов, Кроули. Азирафаэль уставился в свою кружку, решив ничего не отвечать. — Какие проблемы у вас могут быть с Кроули? — продолжил Иисус, будто не заметив неловкую паузу. — Помнится, я обожал Кроули. Добрейшая, не дай Бог меня услышат Снизу, душа. Отличный собутыльник. Хорош в своей работе. Но не всегда был согласен с политикой своего офиса, оттого еще удивительнее, что он решил его возглавить. — В последнее время он стал всерьез воспринимать титул «хорош в своей работе», — буркнул Азирафаэль, вспоминая каждый раз, когда спускался в Тадфилд, чувствуя вокруг деревни знакомое присутствие, — а часть буклета про «противостояние» решил интерпретировать буквально. — Как я и сказал — очень хорош, — сказал Иисус с улыбкой. — Но ведь дело не в нем? Что вы, Азирафаэль, сделали, чтобы так вывести его из себя? Что же вы, Азирафаэль, сделали? Он прокручивал их последний разговор в своей голове больше раз, чем был готов признать, приходя, раз за разом, к единственному выходу — он так боялся отстать от Кроули, что не заметил, как оказался впереди. В подавляющем большинстве случаев в их паре именно Кроули был тем, кто брал на себя роль спасителя, ответственного, и Азирафаэль потакал — ему нравилось, когда о нем заботились, а Кроули явно доставляло удовольствие держать все под контролем. Но в подавляющем большинств случаев дело касалось маленьких, повседневных вещей. Что он мог сказать, не сойдя с ума от чувства вины? Иисус, осознав, что ответа на свой вопрос не дождется, усмехнулся себе в усы и включил машинку. — Метатрон, — сказал Азирафаэль, когда шум вновь стих. — Мы называем его голосом Бога, но всегда ли он на самом деле выражает то, что хочет сказать Бог? — Сложный вопрос. Я бы сказал, что нет. — Но… Как это может иметь смысл? — Не поймите неправильно. Все, что сказано Метатрону, сказано Богу — иначе я получал бы в разы меньше нагоняев, — сказал Иисус — серьезность этой реплики оставалась для Азирафаэля загадкой. — Тем не менее, он все еще остается самостоятельной сущностью, хоть и очень зависимой. — Это не ответ на мой вопрос, господин, — сказал Азирафаэль, удивляясь своему внезапному приступу смелости. — Ответ, ха? — послышался смешок. — Нет, я полагаю, не ответ. У Нее есть куда более интересные занятия, чем круглосуточно сидеть на телефоне с Метатроном. Такова работа пресс-секретаря — иногда приходится выкручиваться подручными средствами. — Значит, вероятность того, что у Метатрона может быть свой собственный план… — Вас это беспокоит? Азирафаэль, к чему? — Я продолжаю подводить абсолютно всех, кто возлагает на меня какие-либо надежды, — сказал он. — Заставляет задуматься, на своем ли месте я нахожусь. — Пробуждает желание спрятаться, да? Залезть в пещеру, сковать себя цепями, смотреть на тени и не видеть белого света? — Сомневаюсь, что данная метафора уместна в моем случае, — Азирафаэль скривился. — Расслабьтесь, — отмахнулся Иисус. — У Метатрона нет собственного плана, отличного от Божественного, и ваше назначение, настолько, насколько это вообще возможно, Ее собственная идея. — «Насколько возможно»? — Простите, что не могу объяснить больше, — сказал Иисус, встретившись с Азирафаэлем взглядом через прозрачный пластик защитных очков. — Мы здесь играем в игру, правила которой изобретаются на ходу, а проверить, действуют ли все еще предыдущие, никак не представляется возможным. Примите как данность — вы находитесь на своем месте и делаете именно то, зачем вы здесь. И нет никого, кто бы справился с этой ролью лучше. Азирафаэль кивнул. Руки сына Божьего в защитных перчатках подлили ему чай. — Но вы так и не ответили на вопрос, — сказал Иисус спустя несколько мгновений. — Что произошло между вами и Кроули? — Это… Долгая и сложная история, — сказал Азирафаэль, в котором еще теплилась надежда, что смена темы заставит Иисуса понять намек и бросить неловкие вопросы. — О, я с ней знаком, — весело сказал Иисус, намеков не понимавший. — После вашего фокуса с переодеванием — о котором я, разумеется, тоже осведомлен, хотя сомневаюсь, что другие сложили две и два, — Габриэль поднял все возможные записи о наблюдении за Землей. Можете представить, что он там обнаружил? — глаза Азирафаэля в панике расширились. — Я не осуждаю, как не осуждаю и Кроули. Вы были оставлены вашими соответствующими сторонами, и у вас, верите вы в это или нет, было множество путей на выбор, но вы выбрали этот — и друг друга. Если бы меня кто-нибудь спросил, то я бы удивился, развернись все иначе. — Но наши пути разошлись, — тихо сказал Азирафаэль. — Кроули… Мог бы выбрать меня снова. — Вы также могли бы снова выбрать Кроули. — Что я и сделал! — Азирафаэль всплеснул руками, от чего почти полная чашка чуть не упала со станка. — Кроули… Никогда себе в этом не признается, но он не любит быть демоном. Наше соглашение… Мне всегда казалось, что оно существует для того, чтобы хоть иногда у него был повод совершать чудеса. Он был таким счастливым раньше, до Начала, — тихо добавил он. — Я думал, что я могу подарить ему это вновь, но лучше. Любопытство, за которое он не будет наказан. Доброту, которой ему не нужно будет стыдиться, вызывая в себе вспышки гнева. Какой бы ни был риск — я хочу его спасти. — Занятно, — сказал Иисус, как будто предметом беседы был сюжет фильма. — А Кроули знает об этом? — Кроули ушел, притом ушел лицемерно, приняв на себя роль, от которой так… отчаянно отговаривал меня. Иисус рассмеялся. Искренне, полной грудью — этот звук не должен был вселить в Азирафаэля ужас, который в действительности вселил. — Мой господин? — осторожно спросил он. — Вы еще хуже, чем люди, — выдавил Иисус между приступами смеха. — Поверить не могу. Азирафаэль ничего не ответил, раздумывая, действительно ли его слова были достойны такой реакции. То ли Иисус знал больше, чем показывал (вполне разумное допущение), то ли она исходила из глубокого непонимания ситуации. — Простите, Азирафаэль, — отсмеявшись, Иисус глубоко вздохнул и стер выступившие от смеха слезы, но улыбка с его лица не исчезла, хотя радостной ее можно было назвать лишь с огромной натяжкой. — Возвращаясь к предыдущей теме — я не знаю, сколько еще времени смогу ждать. Мы относимся к Замыслам, как к шутке — к ним нельзя относиться иначе, в противном случае можно сойти с ума, — но они вполне реальны, и требуют исполнения, особенно Великий — заноза в… во многих частях тела. Я должен, с большой буквы, Сойти. Кому-то придется подняться из Преисподней. Конец истории. Чем скорее вы решите свои проблемы, тем лучше, — сказал он, откладывая машинку в сторону. За время беседы кресло превратилось из груды неотесанных деревяшек в настоящее произведение искусства — Азирафаэль невольно залюбовался. — Я все понимаю, мой господин, — сказал он. — Я рад, — ответил Иисус. — Мне бы очень не хотелось, чтобы все, что с вами произошло, произошло в пустую. А теперь… — он заметил направление взгляда Азирафаэля. — Красивое, а? Спорю, когда папа учил меня обращаться с инструментами, он не ожидал, что однажды я смогу создавать такие прелестные вещи. Но у меня было очень много практики — почти на две тысячи лет больше, чем у него. Я сохраню его для вас. — Это очень… — сделал попытку отмахнуться Азирафаэль. — Бросьте, — сказал Иисус. — Если бы вам здесь что-то платили, разговор был бы немного другим. Что до остального… — он снял перчатку, почесал нос освободившейся рукой и окинул помещение взглядом. — Пришлете обычных ребят, чтобы вынесли? Сам не успею — заболтался я с вами, нужно идти работать. — Конечно, — сказал Азирафаэль, слегка кивая. — Спасибо. Ну, бывайте, Азирафаэль. Иногда «Плохой день на работе» — широкое понятие. Большинство «плохих» дней Азирафаэля (начиная с того, первого и особенно памятного, когда ему нужно было одновременно следить и за воротами Эдемского сада, и за проклятым Древом познания) были, скорее, очень сложными. Азирафаэль с ними справлялся. Но такие дни, когда обходилось без стычек с Михаилом и остальными, были попросту утомительными, с чем справляться было куда тяжелее — в Раю его разум почти не отдыхал. Вернувшись в свой кабинет в тот день, Азирафаэль закрыл глаза и представил себе главный зал книжного магазина каким его запомнил — со всеми звуками с улицы и странными, отпугивающими посетителей запахами, с привычным ощущением книжной пыли в воздухе, легким сквозняком и паром, исходящим от чашки чего-то теплого на столе. Он почти не удивился, когда вместе с этим воспоминанием как наяву почувствовал, как на подлокотник кресла с левой стороны опускается кто-то близкий и теплый. *** Лондон, Англия, 1941 год от Рождества Христова Когда Азирафаэль пришел в себя на следующее утро после выступления на сцене Вест-Энда, он нашел себя монотонно отклеивающим этикетки с пустых винных бутылок. События последних нескольких часов слились в одну картинку: лихорадочное трепыхание пламени догорающих свечей, непривычная и от того весьма досадная невозможность сосредоточиться на чтении, тремор в руках и тихое посапывание уснувшего на диванчике у окна Кроули, завернутого в собственное пальто. Щурясь от начинающего пробиваться сквозь шторы белого света и легкой головной боли, Азирафаэль вручную вымыл бутылки и бокалы в раковине в глубине магазина и даже достал новые свечи вместо того, чтобы допустить шальную мысль, что они и так сгорели меньше, чем показалось ему изначально. Не сдался маленькому странному желанию бросить (чистую, она чистая!) скатерть в корзину для стирки. Дольше, чем необходимо, рассматривал умыкнутую у бывшего коллеги Кроули черно-белую фотокарточку, пока в конце концов не убрал ее в ящик стола, рассудив час для таких мыслей слишком ранним. Кроули проснулся к тому моменту, когда Азирафаэль уже успел избавиться от вещественных доказательств того, что все утро пробегал, занимаясь ручным трудом в попытках отвлечься от похмелья. Он выглядел… не злым, наверное, Азирафаэль никогда не видел Кроули по-настоящему злым, но точно весьма раздосадованным своим подъемом — еще одна вещь, которую Азирафаэль никогда не поймет. Зачем ложиться спать, если пробуждение вызывает столько неудобств? — Большой день? — осторожно спросил Азирафаэль, надеясь, что Кроули не воспримет этот вопрос как намек на необходимость уйти. Они мало виделись с момента последней ссоры в Сент-Джеймс парке — пару раз в восьмидесятых, разок девяностых и еще один памятный раз в 1926-м, когда Кроули обзавелся «Бентли» и просто не мог удержаться от того, чтобы не заскочить и не похвастаться. — Не-а, — сказал Кроули. Он все еще лежал на диване — голова опиралась на подлокотник, ноги свешивались вниз в опасной близости от покачивающейся стопки книг — и выглядел так, будто в ближайшее время планирует связаться с похоронным агентством. Он спал в очках. — Здесь, наверху? Никакой работы уже пару лет — чертовы смертные съели весь мой хлеб. Приходится поддерживать иллюзию деятельности, чтобы не вызвали разгребать завалы в приемном отделении. Все беды мира происходят из-за приемного отделения, — таинственно закончил он, закрепив сказанное огромным зевком. — А миссис Хэндерсон? — Все еще злится, — но меньше, чем могла бы, благодаря тебе, — из-за взорванных бутылок. Дам ей остыть пару дней. — Вот значит, как, — сказал Азирафаэль. Война не увеличивала количество святых, и аналогичное отделение Наверху не испытывало проблем с перегрузкой, но ангелы рангом повыше, в том числе и его непосредственное начальство, были повсеместно заняты раздачей военных и политических советов всевозможным мировым лидерам, что в итоге оставляло Азирафаэля без их внимания. Освободившееся свободное время он уделял тому, в чем разбирался, а именно распутыванию дела о снующих по всему Лондону в поисках редких книг с пророчествами нацистских шпионах — то, что из этого вышло, уже история. Беседа зачахла, едва успев начаться. В тайне Азирафаэль надеялся, что Кроули, как это обычно бывало, возьмет на себя роль подстрекателя и предложит что-нибудь — что угодно! — для того, чтобы это утро не закончилось поспешно и неловко, как, за неимением лучшего сравнения, прерванное посторонними тайное свидание. Кроули принялся неловко в какой-то степени даже трогательно выпутываться из пальто, но попыток сдвинуться с места не предпринял. Скрытые стеклами очков веки затрепетали и закрылись, и с дивана снова раздалось сопение. Удовлетворенный, Азирафаэль отправился на кухню и, напевая себе под нос, заварил чайник «эрл грея». Десять минут спустя (Азирафаэль уже успел погрузиться в чтение, уголком сознания раздумывая, не найдется ли в его завалах рамки для небольшой фотокарточки) запах бергамота разбудил Кроули, и он, кряхтя, как пулеметная очередь, скатился с дивана и исчез в арке, вновь появившись в зале с двумя чашками. — Спасибо, дорогой, — счастливо вздохнул Азирафаэль, принимая чашку. В ответ Кроули пробормотал что-то неопределенное и вернулся в свой угол дивана. Они пили чай в тишине, нарушаемой шелестом страниц, позвякиванием чашек о блюдца и просыпающимся городом. Спиной Азирафаэль ощущал неотрывно следящий за каждым его движением немигающий взгляд желтых глаз и чувствовал в груди трепыхание неопределенной природы, заставляющее уголки его губ то и дело бесконтрольно подниматься. Каждый посторонний шум он встречал внутренним протестом, боясь, что в любой момент Кроули может встать и исчезнуть в глубинах Лондона. Ему нужны были слова. Слова не находились. Кроули оказался тем, кто разрушил установившуюся гармонию. — Нужно сходить за машиной, — сказал он, но вопреки своим словам даже не пошевелил пальцем, чтобы начать воплощать их в реальность. Азирафаэль заволновался. — Тебе пора? — спросил он, стараясь звучать как можно менее заинтересованным в ответе. — А тебе не хочется как можно скорее наложить ручки на свои книги? — спросил Кроули в ответ. — Боже милостивый! — воскликнул Азирафаэль, осознавая. Перед тем, как последовать за Кроули в театр, он оставил саквояж с книгами на заднем сидении «Бентли». Позднее его мысли были заняты совсем другими вещами, и он и думать забыл о бесценной коллекции, которая пережила взрыв церкви лишь чудом. «Виндмилл» находился всего в нескольких кварталах от его магазина, так что почти весь вечер они перемещались пешком; автомобиль так и остался на том месте, где Кроули припарковал его прошлым вечером. — На улице! Всю ночь! В начале апреля! — Не поминай всуе, прекрати суету, — сказал Кроули, поправляя воротник пальто, — и пойдем. На улице Азирафаэль ожидал прилив энергии, позволивший бы им добраться до места назначения в рекордные сроки, но на деле испытал нечто прямо противоположное. Ночной и дневной Лондон военного времени — места совершенно разные. Несмелое весеннее солнце и отсутствие воя сирен воздушной тревоги превращали его из ночного кошмара в момент перед пробуждением, когда понимаешь, что все, что произошло раньше, было всего лишь дикой фантазией. В этот момент Азирафаэлю так сильно, что начинало покалывать пальцы, хотелось взять Кроули за руку, словно нарочно не исчезнувшую в кармане пальто именно с той стороны, где шел он, и согреть ее в своей. Он этого не сделал — позволить этому моменту стать реальностью он пока не мог. Когда Кроули припарковался у магазина, Азирафаэль увидел у крыльца двух мужчин в полицейской форме, и крепче ухватился за ручки саквояжа. Заметив его внезапное напряжение, Кроули проследил направление его взгляда. — Все интереснее и интереснее, — сказал он, в голосе затаилась легкая улыбка. — Что ты натворил, ангел? — Даже не представляю, — сказал Азирафаэль, спешно выбираясь из машины. Полицейские в ответ на его приближение тут же достали жетоны. Инспектор и сержант, один на десяток лет старше другого, оба вполне человеческие, но не вполне званые. Азирафаэль вел законопослушное существование торговца книгами уже почти сто пятьдесят лет, а если ему и приходилось нарушать человеческие законы, то только в благих целях и после санкционирования с начальством (а еще он отлично заметал следы). Его бухгалтерия была в идеальном порядке. В таком случае, что они здесь забыли? — Вы хозяин этого заведения? Мистер Фелл, Артур Закари? — спросил начинающий седеть инспектор, чье имя Азирафаэль не уловил. Кроули закрыл машину и уже стоял у него за плечом. — Да, это я, — подтвердил Азирафаэль, игнорируя Кроули, который бросил на него косой взгляд, одними губами проговаривая «Артур Закари, ты серьезно?», — Чем я могу вам помочь, офицеры? — Вы не против, если мы поговорим внутри? — Разумеется, — Азирафаэль выловил из кармана пальто ключи, которых мгновение назад там не было, и отпер двери, пропуская компанию внутрь. — А вы?.. — сержант с подозрением посмотрел на проскользнувшего мимо Кроули. — Коллега, — отрезал Кроули, кивая Азирафаэлю. — Пойду наверх, займусь… книгами. Он исчез на винтовой лестнице, ведущей на второй ярус, быстрее, чем полицейские успели запротестовать. Азирафаэль предложил им присесть на диван, а сам устроился в кресле, запихнув саквояж с книгами под стол. Их надлежало разобрать и вернуть на полагающиеся им места как можно быстрее, но, раз ситуация обязывала, он мог уделить немного своего времени на допрос, хоть и борясь с известным каждому человеку раздражением на правоохранительные органы. — Чаю, господа? — спросил он инстинктивно. — О, чай? — оживился сержант. — Простите, нет времени, — вздохнул инспектор. — Мистер Фелл, миссис Маргарет Фэрфакс обратилась к нам сегодня утром. — Молли? — удивился Азирафаэль. Молли Фэрфакс и ее семья владели магазином грампластинок — Азирафаэль был их частым клиентом. — С ней все в порядке? — Как давно вы знакомы? — Она взяла соседнее здание у меня в аренду что-то около двадцати лет назад. Вначале Фэрфаксы жили в квартире над магазином, но, когда бизнес пошел в гору, Молли с мужем купили дом на Мэддокс-стрит. Я был на крестинах Джорджа, Маргарет-младшей и Стефани, — торопливо объяснил Азирафаэль. — Что случилось с Молли? — Миссис Фэрфакс в полном порядке, — заверил его инспектор, — мисс Стефани Фэрфакс, однако… Сегодня утром после открытия магазина она зашла в «Магазин фокусов Уилла Голдстоуна» и обнаружила там тело своего жениха, мистера Патрика Хоукинса. — Точнее то, что от него осталось, — ввернул сержант с горящими глазами. — Сестра нашла ее в глубоком обмороке спустя пятнадцать минут, — закончил инспектор. Потолок затрясся — Кроули уронил на пол что-то тяжелое. — В глубоком обмороке? — повторил Азирафаэль, не веря своим ушам. Спустя секунду до него дошло, что этот фрагмент информации не был самым важным из того, что он только что услышал. — То, что от него осталось? — Мистер Фрэнк и мисс Климек, ваши соседи, утверждают, что видели человека, очень похожего на вас, выходящего из «Уилла Голдстоуна» вчера около половины седьмого, — сказал инспектор, будто не услышав встречных вопросов. — Это правда, — подтвердил Азирафаэль, — Вчера я экстренно заменял сорвавшегося фокусника на шоу в театре Виндмилл и заходил к мистеру Хоукинсу за реквизитом. — Вы — фокусник? — скептически спросил сержант. — У человека может быть хобби, — слегка обиделся Азирафаэль. — Точно… Значит, вечер вы провели на сцене, — рассудил инспектор. — И многие это подтвердят. — Если узнают меня без цилиндра и зеленой мантии, разумеется. Кроули все еще раскачивал потолок. — В каком часу вы вернулись домой? — Около десяти. — Вы были в одиночестве? — Мистер Кроули — мой коллега, в настоящий момент занимающийся наверху книгами — проводил меня. — Что вы делали после этого? — Мы отметили мое выступление, выпив по бокалу вина, — принялся перечислять Азирафаэль. — Вскоре мистер Кроули уснул на том месте, где вы сейчас сидите. Когда он проснулся, мы прошлись до Виндмилла, чтобы пригнать его автомобиль и забрать мои вещи. Вы встретили нас на обратном пути. Это все. — И никто из вас не покидал магазин в течение ночи, мистер Фелл? — спросил сержант. Инспектор покачал головой. — Вы можете объяснить мне, что происходит? — взмолился Азирафаэль. — Что случилось с мистером Хоукинсом? — После вашего ухода на мистера Хоукинса было совершено нападение, — сказал инспектор — Аналогичные которому произошли еще в нескольких местах в Сохо сегодня ночью и утром. Неподалеку от каждого места преступления видели двух джентльменов и даму в костюмах, — Азирафаэль открыл рот, но инспектор не дал ему вставить ни слова, — Мы не считаем, учитывая некоторые обстоятельства, что вы к этому причастны, но должны спросить: вы заметили что-нибудь странное перед возвращением домой? Если бы у Азирафаэля было сердце, в этот момент оно бы рухнуло в пятки. Два джентльмена и дама. Церковь. Незнакомый демон. Театр. — Нет, — солгал он. — В таком случае, это все, — оба полицейских синхронно поднялись с дивана. — Спасибо за ваше время. Вас вызовут в участок, если нам понадобится задать дополнительные вопросы. Они направились к выходу; Азирафаэль посеменил за ними. — Офицеры, если не возражаете… Какого рода… повреждения получили мистер Хоукинс и другие жертвы? Что позволяет связать преступления вместе? — У всех из них был разбит череп, из которого вынули все содержимое, — выпалил сержант прежде, чем старший коллега успел его остановить. Из его горла вырвался почти животный рык. — Прошу, не распространяйте эти сведения, — попросил он. — Мы не можем делать официальных заявлений, пока не появится больше информации. Постарайтесь не выходить никуда в одиночку. Всего хорошего. Они покинули магазин; еще несколько секунд после закрытия дверей с улицы слышалась ругань инспектора, распекавшего сержанта за длинный язык. Азирафаэль замер, не решаясь сдвинуться с места. Кроули свесился с ограждения второго этажа. Выражение лица у него было не под стать ситуации забавное. — Ты все слышал? — спросил Азирафаэль. — Мы идиоты, — сказал Кроули. Полчаса спустя они ругались в задней комнате книжного магазина. Азирафаэль успел забежать к Фэрфаксам, собираясь принести свои соболезнования по поводу смерти Хоукинса и поинтересоваться о здоровье Стефани. Молли Фэрфакс в магазине уже не было — сразу после дачи показаний она уехала домой, — но ее старшая дочь Маргарет все еще находилась внутри. С тех пор, как старший ребенок Фэрфаксов Джордж отправился воевать на север Африки, Маргарет переняла на себя большую часть работы матери и проводила здесь почти каждый день — Патрик Хоукинс был не только женихом Стефани, но и другом Маргарет. Азирафаэль использовал маленькое чудо, чтобы избавить ее от тягостных мыслей и благословил на сон без кошмаров, а потом отправил домой, убедив, что сам закроет магазин на сегодня, воспользовавшись запасными ключами. Кроули, ожидавший его на улице, метался из стороны в сторону, будто снова ходил по освященной земле. По возвращении в магазин он достал из шкафчика самую большую кружку, сотворил кофе и стал еще более вертлявым и нервным. — Мы идиоты, — повторил он с тягостным стоном. — Кто-то должен был заняться этим вопросом, — сказал Азирафаэль. Кроули помахал рукой, указывая вначале на себя, потом на Азирафаэля. — Наш город. Наша зона ответственности. Мы и есть «кто-то». — Но как мы умудрились забыть? — запричитал Азирафаэль. Глупые книги, глупые чувства. — Сделки на душу — средневековье, если об этом услышат Наверху… — он возвел глаза к небу. — Как это вообще авторизовали? — Спорю на что угодно, никакой авторизации не было. Парнишка получил наводку, хотел застукать нас на горячем и использовал все доступные подручные средства. Интересно, кто его надоумил… — Кроули погрузился в раздумья. — Совершенно, совершенно неприемлемо, — продолжал Азирафаэль. — Приемлемо, если у тебя плохое чувство юмора, — а у большинства моих начальников оно только такое, если вообще присутствует. Маленькая пакость — огромная выгода. Не сомневаюсь, что он уже получил все причитающееся, когда принес в Темный совет пустой доклад, но дальше разбираться с этим никто не будет. — Ты ведь не считаешь происходящее нормальным? — Азирафаэль остановился. — Ангел, я похож на сумасшедшего? — с горьким весельем спросил Кроули. — Ку-ку, я тоже здесь живу. Последнее, что мне нужно, это разгулявшиеся живые мертвецы, пожирающие горожан и сеющие панику. Я так совсем останусь без работы, — поспешно добавил он. — Сядь. Все не так плохо. Азирафаэль послушно вернулся в кресло. — Все очень просто исправить, — твердо сказал Кроули, снимая очки и глядя ему прямо в глаза. — Договоры в Аду не стоят бумаги, на которой записаны. Уничтожение равняется расторжению. После этого их сразу же затянет назад. — Нет! — сказал Азирафаэль, мгновенно понимая, что собирается предложить Кроули. — Риск, что тебя поймают, слишком велик. — Никакого риска, — возразил Кроули. — Потому что никаких доказательств. — Само твое присутствие там будет доказательством. Нельзя позволить вашему Темному совету даже близко подойти к этому делу. — Ладно, — сказал Кроули. — Ладно. Есть идеи получше? Азирафаэль скомкал в ладонях ткань брюк. — Позволим моей стороне вмешаться. — Ты бредишь. — Что? — То, — рыкнул Кроули. — Я уже запятнан подозрениями, но твои — пока что — ничего об этом не знают. Зачем давать им повод? Они придут на разборки, и наши общие знакомые, господа Глозье и Хармони и фрау Кляйншмидт, могут начать говорить. — Это совершенно не значит, что их станут слушать, — сказал Азирафаэль, чувствуя редкую уверенность в своих словах. Дело все же касалось Рая. — Риск слишком велик, — передразнил Кроули. Изо рта Азирафаэля уже собирались посыпаться протесты, но Кроули отмахнулся. Пустая кружка с гулким стуком опустилась на письменный стол. — Нет. Ангел. Пообещай, что не станешь разговаривать со своими. Пожалуйста, пообещай, — взмолился он. В последовавшее мгновение в тишине магазина раздавались только быстрые и неровные вдохи Кроули, больше похожие на всхлипы. — Хорошо, — сдался Азирафаэль. — Я никуда не пойду. — Хорошо, — повторил Кроули с облегченным вздохом. — Великолепно. Будь тут, не делай глупостей. Я съезжу домой, подготовлюсь, и быстро вернусь назад. Все будет хорошо. Он стремительно исчез. Послышался хлопок неаккуратно захлопнутой двери автомобиля, скрип покрышек по асфальту и вскрик неизвестной женщины, оказавшейся на пути Кроули на свое несчастье. С ней, конечно, все будет в порядке. Азирафаэль уставился в пространство. Кроули, умоляя его не обращаться за помощью в головной офис, по-настоящему паниковал — зрелище противоестественное, настолько близко подошедшее к разрушению картины мира Азирафаэля, как не подходило еще ничто. Он — чуднóе, глупое создание — в который раз был готов принести бессмысленную жертву только чтобы оградить Азирафаэля от неприятностей, устроив таким образом еще больше проблем для самого себя — последнее спасение чуть не закончилось раскрытием их соглашения. И он, несомненно, был прав — пойди что не так, на него начнут обращать больше внимания, возможно даже вызовут обратно Наверх. И тем не менее… Люди были в опасности. Кроули был в опасности. К тому же он чувствовал, что ему повезет. Надеясь, что из этого не разовьется дурная привычка, Азирафаэль сдвинул ковер в середине комнаты, зажег свечи и сел писать письмо. К тому времени, как он закончил, портал заработал на полную. Письмо исчезло. Оставалось только ждать. Ожидание не затянулось. С обычным ударом молнии в качестве спецэффекта, в комнате возник (Азирафаэль чуть не рухнул от облегчения) Михаил — не в своем обычном виде, с нашивками «Свободной Франции» на военной форме вместо офисного костюма. — Мой лорд… — начал Азирафаэль. Михаил отмахнулся. — Я знаю, Азирафаэль, — сказал он. — Ты сделал все, что мог. Дальше я сам. Азирафаэль послушно замолчал. Спустя несколько секунд дверь магазина вновь открылась — на пороге возник незнакомый демон. — Дагон, — губы Михаила скривились в отвращении. — Мы ожидали увидеть твоего лорда. Где они? — Не ваше собачье дело, — таинственно ответил Дагон, с молчаливого согласия Михаила переступая порог. Азирафаэля передернуло — до сих пор здесь был только один демон. — Ты тоже не Его Высочество Верховный крылатый задрот. Какая проблема, придурки? Михаил молча вытянул руку ладонью вверх — в магазин, потихоньку превращавшийся в проходной двор, колонной зашли три незнакомых ангела, каждый из которых вел за собой по зомби. Они представляли собой пренеприятнейшее зрелище, большей частью потому что за ночь растеряли носы, губы и ушные раковины, не говоря уже о других конечностях. — Как это можно понимать? — спросил Михаил. Рука фрау Греты с хлюпаньем отвалилась и шлепнулась на пол. Дагон перевернул ее носком ботинка. — Кто и зачем вас сюда отправил? — обратился он к мертвецам. Все трое зомби с рычанием и воем начали неловкие попытки вырваться из рук удерживающих ангелов, но ни одного осмысленного слова от них никто не услышал. С очередной волной облегчения Азирафаэль осознал — их языки, должно быть, потеряны где-то на улицах Лондона. — Под вашу ответственность отдают души недостойных вечного покоя, — сказал Михаил, выделяя интонацией каждое слово, — Почему мы находим их, бродящими по Земле? Это не только нарушение договора о прекращении активных боевых действий, но и нечестная игра. Миг — и тела мертвецов приняли жидкообразную форму, утекая сквозь доски паркета. Контракт еще не расторгнут, но когда будет — Азирафаэль не хотел знать, какая вечность в Аду ждет этих людей. — Меры будут приняты, — проговорил Дагон сквозь стиснутые зубы, смерив Азирафаэля нечитаемым взглядом. Похоже, по меркам Ада это была высшая форма раскаяния. — Тот, кто отпустил души нашего владыки на волю, об этом пожалеет. — Я на это рассчитываю, — Михаил извинений и не ожидал. — А теперь — покиньте здание. Дагон зашипел в ответ, но с хлопком исчез. Не заставил себя ждать и Михаил. — Твоя полезность, как всегда, превышает все ожидания, Азирафаэль. Габриэль об этом услышит, — сказал Михаил и был таков. Оставшись в одиночестве, Азирафаэль вновь нашел себя у раковины, оттирающим кофейный налет с кружки Кроули, и предвкушая будущее неприятное объяснение своих поступков. Доверие Кроули было одной из драгоценнейших вещей, которыми он владел — стоило ли этого его нарушение? Ответ на этот вопрос ему еще предстояло выяснить. Он надеялся, ждал, когда им овладеет удушающее чувство вины, но оно все не приходило. О приближении Кроули его в очередной раз возвестил скрип шин. Азирафаэль вздрогнул, но продолжил заниматься своим делом — сушить чайные чашки и блюдца мягким вафельным полотенцем. — Азирафаэль! Азирафаэль! Он ворвался на кухню и — ох. Азирафаэль был прав в своем утверждении, что никогда не видел Кроули таким. Стараясь сойти за человека, он держал радужки своих глаз под контролем, не давая желтизне расползаться дальше, чем смертным могло бы показаться странным — это был не тот случай. Глаза напротив были глазами незнакомого создания — ядовито-желтые, с расширенными круглыми зрачками, как у змеи, готовой к нападению. Его руки тряслись. — Я уже ехал обратно. У меня был план. И тут по радио со мной начинает разговаривать Томми Хэндли, — сказал он хриплым, как после крика, голосом. — Ты пообещал, что не будешь разговаривать со своими. — Я пообещал, что не пойду Наверх лично, — мягко возразил Азирафаэль. — Все уже закончилось. Наши «общие знакомые» ничего не сказали — не смогли, даже если бы захотели. Что сказал мистер Хэндли? — Что мне повезло, что я полезный, — сказал Кроули. — Дагон ненавидит выглядеть идиотом, но скорее сорвет злость на ком-то, кто на самом деле в этом виноват. — Прекрасно, — сказал Азирафаэль, кивая. Кроули был в безопасности. Они были в безопасности. Людям больше ничто не угрожало — кроме еженочных бомбежек, но эту проблему им предстоит решить самим. — Все хорошо, что хорошо кончается, да? Кроули зажмурился; его губы сжались в тонкую линию. Когда спустя несколько глубоких вдохов и выдохов он открыл глаза, его зрачки вернулись к своему нормальному виду. — Я так зол на тебя, ангел, — сказал он. — Я просто в бешенстве. Азирафаэль отвернулся, пытаясь подобрать слова. Он хотел сказать: ты всегда спасаешь меня, даже от моих собственных глупостей. Особенно от моих собственных глупостей. Он хотел сказать: я не мог позволить тебе рисковать собой. Он хотел сказать: я бы не пережил, если бы с тобой что-то случилось. Кажется, я в тебя влюблен. — Я сделал то, что должен был, — вместо этого сказал он. — Если ты хочешь извинений — пожалуйста. Прости меня. Я не должен был увиливать от обещания. Однако я не жалею о том, что сделал. Кроули медленно приблизился к нему. Злился он еще или нет, но напряжение в осанке спало. — Я хочу танец. — Нет, — сразу же вырвалось у Азирафаэля. — Да. — Нет. — Да, иначе мы отсюда никуда не сдвинемся. — Ладно! — Азирафаэль, негодуя, бросил полотенце на кухонную тумбу и обошел Кроули по кругу. — Я был неправ, лгать очень плохо, — взмах руки на каждую реплику, пируэт — Кроули широко усмехнулся — и глубокий реверанс. Ангелы не танцуют, — но один ангел в совершенстве владел целыми двумя танцами, — будь я проклят, ты был прав. — Чудненько, — сказал Кроули. Подлый змей, теперь он просто смеется! — Злорадствуй в другом месте, — сказал Азирафаэль, проглатывая брань и слабо упрекая себя за последний внутренний монолог. Он ангел — ему положено любить множество вещей. Но этого гадкого, коварного, изворотливого демона, чуть не сошедшего с ума от мысли, что Азирафаэль может оказаться в опасности? Что? Азирафаэль приоткрыл рот, из которого, прежде чем он сумел совладать с собой, вырвался крошечный удивленный звук. Любовь? Он посмотрел на Кроули, вопросительно вздернувшего бровь в ответ, и почувствовал себя очень настоящим: каждая клеточка тела горела. Знал ли Кроули? Конечно, знал, что еще он тут делал? Кроули, скорее всего… Кроули… — Тебе нужно уйти, — сказал Азирафаэль. Ему показалось, что если в ближайшее время он не окажется в одиночестве, сила его паники сотрет квартал с лица Земли. — Что? — растерялся Кроули. — Ангел, если это из-за танца… — Нет, — оборвал его Азирафаэль, закрывая глаза в отчаянной попытке совладать с собой. — Просто… Пожалуйста. Уходи. Когда Азирафаэль открыл глаза, на кухне уже никого не было. Если бы он знал, что эта простая просьба приведет к тому, что им не случится встретиться следующие двадцать шесть лет, он, возможно, придержал бы язык.