Подобные

Азирафаэль открыл банку с мутным желтоватым раствором и аккуратно перелил содержимое в стакан. — Не Бог весть что, но… — он передал стакан в руки женщины, беспокойно переступающей с ноги на ногу у постели своего мужа, — это поможет облегчить некоторые симптомы. — Спасибо. Азирафаэль быстро записал что-то в блокноте. — Компрессы, отдых, пить побольше воды. И что-нибудь нежирное, куриный бульон, например. — Да, миссис Трейси заходила к нам на днях, занесла целую кастрюлю. Спасибо вам. Азирафаэль кивнул, особо не вслушиваясь. Он записывал рекомендации. Все, что может хоть как-то помочь в нынешних условиях. Вырвал листок из блокнота и вручил женщине. — Состояние немного улучшилось, сейчас наша задача дождаться антибиотиков, а пока максимально облегчить симптомы и не допустить распространения болезни. Азирафаэль повторял эти слова как мантру при каждом приходе сюда. Женщина терпеливо кивнула. — Я записала вам всех людей, с кем мы говорили, куда ходили. — Знаю. Просто хочу напомнить, что инфекция очень быстро распространяется. Избегайте лишних контактов. — Верно. Висок болезненно стрельнул. Азирафаэль поморщился, но тут же натянуто улыбнулся. — Мне нужно идти, извините. — Спасибо, доктор. Нам очень повезло, что в Тэтфилде такие замечательные люди. Оказавшись на улице, Азирафаэль привычным движением брызнул на ладони антисептик, сунул пустую банку в портфель. Нужно будет попросить Трейси сделать еще, вскоре им придется использовать любые методы, если антибиотики не привезут в ближайшие дни. Азирафаэль нашел рецепт травяного настоя, как одного из альтернативных методов лечения в библиотеке госпиталя, где хранились записи поколений врачей из их семьи. В один из приездов, еще когда Азирафаэль был ребенком, отец сгрузил справочники и тугие, набитые забористым почерком записные книги сюда, на полки летнего коттеджа. Будто в его в мире больше не оставалось места, чтобы хранить эти старые записи. То лето Азирафаэль провел среди пыльных томов, с трепетом впитывая рваные линии и изгибы гласных, будто смотрел на самого себя сквозь поколения, чувствовал в буквах восторги и переживания их открытий. Группа горожан столпилась у доски объявлений, горячо что-то обсуждая. Кроули все-таки заставил Хастура сделать официальное обращение, а теперь еще и развесить по городу предупреждения и инструкции по профилактике. После официального обращения город предсказуемо разделился на две части. Первые дни приемная госпиталя ломилась под напором обеспокоенных граждан, нашедших у себя и родных симптомы тифа. Остальная часть Тэтфилда либо предпочитала игнорировать предупреждения, либо в открытую насмехалась над нервными согражданами, называя болезнь частью всеобщего заговора. Азирафаэль не мог их винить, Альянс сделал все, чтобы заслужить такое отношение. К нему подошел старик Хоунелл. Не выпуская самокрутки, он ткнул пальцами в сторону толпы. — Это из-за вас все перепуганные, чего вы такую бучу подняли? Азирафаэль нахмурился. Облачко дыма зависло над головой фермера, тяжелое и густое от раскаленного полуденного воздуха. — Бучу? Мистер Хоунелл, все очень серьезно. — Да ну? Азирафаэль раздраженно поджал губы. — Жар, слабость, диарея, простите, а так же осложнения ввиде сепсиса, пневмонии и менингита. Вы разве этого хотите? Кто будет кормить вашу семью, если вы сляжете? А если сляжет ваш сын? — Азирафаэль решительно развернулся к остальным у доски. — Слушайте, я знаю, что все это вас всех сильно беспокоит, ситуация действительно серьезная. Нам с вами нужно быть крайне осторожными, пока ждем лекарств. Соблюдать предосторожности… — Это все чужаки с Уэтби принесли, — донесся чей-то скрипучий голос, — если б они сюда не явились, ничего бы не было. — Дело не в этом. — произнес Азирафаэль с нажимом. — Болезнь с высокой вероятностью все равно бы дошла. Эти бедные люди тут не причем, они могли ничего не знать, когда ехали сюда. — Он прав, не от хорошей жизни бежали, — кто-то одобрительно закивал головой, — Это все Альянс, слышал, там кто-то поджег их базу, а те зачистку устроили в отместку. Азирафаэль обреченно выдохнул. Нет, это бесполезно. Что бы он сейчас не сказал, это только подкрепит их страхи. Он побрел к дому, желая поскорее скрыться от пытливых взглядов. Ладонь скользкая от пота крепко сжимала побрякивающий портфель, словно это было единственным настоящим в этом плавящемся, полубредовом мире. Азирафаэль перешагнул через границу усталости даже не заметив. Ему больше не хотелось спать, ему хотелось найти темную пещеру и срастись с ней, став частью каменных сводов, молчаливых и холодных. Поэтому, когда он наконец ступил в темный и прохладный коридор дома и закрыл дверь, из груди вырвался облегченный вздох. Он съехал вниз по стене и закрыл глаза. Кто-то осторожно потрепал его за плечо. Шедвелл нависал над ним, хмуря косматые брови. — Ты чего, малой? — Все в порядке, — Азирафаэль поднялся на ноги, — просто сел отдохнуть. Старик кивнул и, прихрамывая, зашагал к кухне. — Трейси поплохело. Он поставил на плиту чайник и тяжело опустился на стул. У Азирафаэля упало сердце. — Нет, не может быть. — Ага. Азирафаэль с жалостью смотрел, как стариковские руки изъеденные морщинами беспокойно елозят по гладкому столу. — Я позвоню отцу, — голос дрогнул. Азирафаэль закашлялся. — Узнаю, что можно сделать. Шедвелл не поднимал головы. Тяжелые веки едва приоткрыты, тонкая прямая складка разрезала лоб, как трещина в камне. — А что он может? — Что-нибудь может. Азирафаэль стянул с себя пиджак и аккуратно повесил на вешалку. — А если сержант съездит разузнать как там с лекарствами. У него же есть знакомые, кто может достать их. Это была тихая, неуверенная просьба. И Азирафаэль ненавидел себя за то, что должен был сказать. — Это не опция, извините, Шедвелл. Мы не можем… — Мы не можем или ты просто не хочешь? Азирафаэль вздохнул. В этой фразе было куда больше беспомощности, чем злости. Еще бы он не злился. Как же все по-идиотски складывается. — Я позвоню отцу, — повторил он более уверено, — он сможет помочь. Трейси — крепкий орешек. Она быстро встанет на ноги. Он попытался улыбнуться. — Ясно. — Шедвелл встал, намереваясь закончить разговор. — Вечерний обход на тебе. Азирафаэль выключил закипающий чайник. Тяжелые шаги стихли в коридоре. Он прислонился лбом к холодной дверце буфета. Смеркалось. Из окна в приемной веяло нагретой травой дурманяще сладко. Азирафаэль сидел за столом, положив тяжелую голову на руки. Зазвонил стационарный телефон. Он торопливо поднял трубку. — Да, спасибо. Хорошо, — он быстро напечатал продиктованные цифры, — значит будем ждать. Спасибо, правда, не знаю как отблагодарить. — Он откинулся на спинку стула. Сердце неровно стучало. — Свадьба, да, она что-то такое писала. Не знаю, постараюсь приехать. Да, маме привет. Он положил трубку. Ну, вот и все. Отцу понадобилось каких-то жалких два часа, чтобы со всем разобраться. Эти гады еще и извинились перед ним за задержку. Два часа. Он продублировал номер доставщика в блокнот и встал. Вместе с облегчением пришла злоба. Для Альянса он всего лишь мелкая сошка. Служащий из крохотного городка, которому приспичило получить какие-то дурацкие ящики. За последние несколько дней что он только не придумывал себе, перечитывая текст неотвеченных писем, которые сам же им и направлял. Может быть, он был груб? Или, может, у них случилась авария по пути? Но нет, каких-то пару часов… Азирафаэль хлопнул дверью приемной. Из темного коридора на него удивленно смотрели Энтони и Шедвелл. — Все хорошо? — Лучше не бывает. Хлорамфеникол придет завтра, во второй половине дня. — Азирафаэль вырвал страницу из блокнота и передал Шедвеллу. — Нужно будет подогнать автомобиль. — Точно? Энтони, забывшись, мазнул ладонью по светлым кудрям, пытаясь разглядеть выражение лица Азирафаэля. — Точно. Азирафаэль мотнул головой и многозначительно кивнул на Шэдвелла. Но тому было плевать, он сжимал мятую страницу, как манускрипт, вчитываясь в номер на ней. — Да, отлично. — Шедвелл бережно убрал листок в нагрудный карман. — Пойду, обрадую Трейси. Когда он скрылся, Кроули выудил откуда-то бутылку вина. Азирафаэль поморщился. — Я не буду пить. — Будешь. Тебе надо. — Мне еще… — он неопределенно махнул рукой в сторону приемной. — Я поговорил с Шедвеллом. Мы берем вино, хлеб, сыр, — он потряс барсеткой, все это время сжимаемой в руке, — и идем гулять. — Не идем, — Азирафаэль протяжно зевнул, — я очень хочу спать. — Тем более. Получасовая прогулка перед сном, как врачи советуют. Азирафаэль не удержался от смешка. — Врачи советуют отложить эту идею до лучших времен. Кроули терпеливо кивнул. Он явно не собирался отступать. Азирафаэль обреченно вздохнул, решившись на последний аргумент. — Если я выпью, я буду злой и неприятный. Тебе оно надо? — Мне надо, чтобы ты расслабился немного. Аргументы кончились. Азирафаэль дернул плечами и взял пиджак с вешалки. — Как знаешь. Они шли по проселочной дороге мимо домов и желтых окон. День унес с собой жаркое марево, и на смену пришла ночная прохлада. Азирафаэль шел вперед, с удивлением замечая, как мысли услужливо уступают глухой, но приятной пустоте. Они свернули с дороги и пошли в обход, по самому краю города, туда, где начинались леса, и было мало света. Азирафаэль взял Кроули под руку, чувствуя как при каждом шаге неосознанно все больше переносит на него вес. Кроули молчал. Это был редкий случай, когда он был без очков вне дома. В лунном свете его бледное лицо казалось искусно выточенной скульптурой. Он обернулся на Азирафаэля, заметив направленный на него взгляд, и покрепче перехватил ладонь, сплетая их пальцы. Азирафаэль позволил себе какое-то время идти с закрытыми глазами, слушая сверчков и шорох барсетки. — Не помню, когда в последний раз было так жарко в мае. На Орбитуме было жарко? Кроули задумался. Он какое-то время молчал, глядя вперед, на темные верхушки деревьев. — Нет. Не уверен, что это нужное слово. Там было душно. Как перед грозой. Всегда. Азирафаэль сам не знал, зачем задал этот вопрос. Они почти не касались службы Кроули в разговорах. Разве что вскользь, но Кроули становился задумчивым и мрачным, и они быстро меняли тему. Просто иногда в нем просыпалось что-то чужеродное, что Азирафаэль до конца не мог понять. Словно на него ложилась тень той далекой планеты, огромная и черная. Кроули шел вперед медленно и решительно, думая о чем-то своем. — Ты звонил отцу? Шедвелл сказал. — Да. Про семьи они тоже не особо много говорили. Азирафаэль знал только, что мама Энтони умерла довольно рано, и мальчик провел большую часть детства, шатаясь по интернатам и военным училищам. Но это было все, что ему удалось разузнать за все время их знакомства. Сам Кроули никогда не спрашивал Азирафаэля о семье и почему тот решил работать в Тэтфилде. Этот вопрос задавали все, кто хоть немного был в курсе о положении его родных при Альянсе. Азирафаэль обычно отвечал что-нибудь прозаичное и трогательное, вроде того, что провел здесь детство и хотел быть ближе к родному дому. Но это было не совсем правдой. Дом с белым забором продали довольно давно, и теперь он мало чем напоминал место, в котором Азирафаэль вырос. Отец не особенно торговался с Шэдвеллом, отдав его за какие-то копейки, условившись однако, что врач оставит все семейные реликвии на месте. Из реликвий здесь был только шкаф с записями и резной трельяж матери, который они забыли увезти при переезде. Все это было давно, еще до войны. Тогда Тэтфилд был уютным, полным зелени и приветливых прохожих городом. Вернуться домой значило вернуться в то время. Разве такое возможно? То время переписано и стерто безвозвратно, Азирафаэль это хорошо понимал. Азирафаэль заметил знакомый изгиб дороги. Отвлекшись от мыслей, он остановился. — К озеру идем? — Там спокойно, — просто ответил Кроули. Азирафаэль улыбнулся. Маленькое озеро недалеко от нынешней базы Альянса было любимым местом в детстве. Прыгать в холодную мутную воду, задевая ногами илистое дно, плавать, пока губы не посинеют, и кожа не покроется мелкими мурашками, разве что-то может быть лучше. — Сотню лет здесь не был. Они расположились под раскидистой ивой. Кроули откупорил бутылку. — Из горла? Я стаканы забыл. Азирафаэль оторвал кусок хлеба и сыра, сделав своеобразный бутерброд. — Пей сам, я не хочу. Кроули не стал спорить, видимо решив, что может удовлетвориться тем, что все-таки заставил выйти Азирафаэля на прогулку. Доктор жевал хлеб и смотрел на спокойную воду, едва колышущуюся, ловящую серебристые отблески луны. Он склонил голову, прижавшись лбом к жесткому плечу. — Спасибо. Энтони ничего не ответил, только обнял его свободной рукой. Все пространство сузилось до глухого биения сердца, осторожных касаний и знакомого сладкого запаха. Говорить не хотелось.