Аппа

      Тишина становилась невыносимой. Ким Дан сконфуженно стоял на месте, не поднимая глаза на потерявшего дар речи Дже Гёна. Он долго набирался смелости, чтобы сообщить ему новость. Реакция была предсказуема, но Ким Дан всё равно, затаив дыхание, ждал ответа, как смертники ждут объявления даты казни.       — Какого чёрта? Ты же говорил, что пьёшь таблетки!       На удивление, его реакция была более спокойной, чем Ким Дан ожидал. Не сильно отличалась от раздражения, если приходилось менять его привычное расписание.       — Т-так и есть, господин… Но даже они не дают абсолютной гарантии, особенно если…       — Что значит «не дают гарантии»? Тогда покупай хорошие таблетки! Я, что, даю недостаточно денег, что ты даже о такой мелочи позаботиться не в состоянии?       — Нет-нет! Просто в период течки шанс забеременеть сильно возрастает, — поспешил объяснить Ким Дан с такой отчаянной улыбкой, будто небеса вот-вот рухнут ему на голову, а сам он должен сохранять беззаботный вид. Спустя несколько бессонных ночей, это лишь придавало его лицу ещё более болезненное выражение. — Эффективность препарата резко снижается, я бы сказал… Процентов на восемьдесят.       — Блядь! Почему ты только сейчас это говоришь?!       — Я пытался.       Пытался. C хорошо подобранными подавителями Дан неплохо справлялся с симптомами течки, но иногда Дже Гён просто не позволял принять их.       «Мне нравится, какой ты, когда течёшь. Такой развратный и умоляющий, будто маленькая скулящая сучка.»       Подобные откровения до сих пор вгоняли Ким Дана в краску и вызывали желание провалиться под землю. Ему было проще думать, что господин Дже Гён преувеличивает. Сам он, как и всякий омега, смутно помнит, как ведёт себя во время приступов, но подавители старается принимать регулярно, чтобы сохранять здравый рассудок. Дже Гён по-прежнему не хотел использовать презервативы. Ким Дан не чувствовал, что имеет право на этом настаивать, а с наступлением течки, лишенный своего подавителя, и вовсе потерял способность мыслить адекватно. Опомнившись, он поспешил прибегнуть к экстренной контрацепции, но в этот раз она не помогла.       Предвидел ли он, что такая ситуация может возникнуть? Разумеется. Знал ли, что за этим последует? Иначе и быть не могло. Представлял ли в полной мере, в каком смятении будет находиться его душа всё время, с тех пор как он услышит от врача «Поздравляю, вы беременны»? Вот здесь он очень и очень сильно ошибся на свой счёт.       Первое время он находился в прострации и раздражал Дже Гёна своей нерасторопностью. «Что ты копошишься, как сонная муха?» — иногда возвращал дока в реальность его оклик.       Всё было просто: на раннем сроке беременность устраняется медикаментозно. Наименее травматичный способ из возможных, если так вообще можно сказать об аборте. В день, когда ему сообщили о беременности, он уже прошёл осмотр, сдал необходимые анализы и подписал добровольное соглашение.       Добровольное.       Сама мысль о том, что он мог бы оставить ребёнка, была просто нелепа.       При завтрашнем повторном визите к врачу ему предстояло принять первые три таблетки. Процедура могла затянуться, а весь процесс прерывания беременности требовал повторных приёмов, поэтому ему пришлось поставить Дже Гёна в известность. Конечно, устранять все последствия их секса, было в том числе обязанностями Ким Дана, за что он получал хорошую плату, но своё отсутствие, ему нужно было объяснить.       Дже Гён привык к своей размеренной жизни, высоко ценит свой комфорт и не скупится ни на какие деньги для его достижения. Такой человек точно не обрадуется своему внезапному отцовству. Во всяком случае не сейчас и не с таким партнером, как Ким Дан, представляющим для него не больше ценности, чем какой-нибудь интересный и дорогостоящий секс-девайс, который тут же отправится на свалку, когда надоест хозяину. А потому прерывание беременности было неизбежным этапом, через который придётся пройти.       — Покончи с этим как можно быстрее. Я подброшу тебя в клинику по пути.       Всё прошло гораздо лучше, чем ожидалось. Осталось ещё немного потерпеть и всё будет кончено. Ребёнка, что сейчас внутри него, совсем скоро не станет. Он никогда и не посмотрит на него любящими глазами, как он сам смотрел на свою бабушку. Ким Дан никогда не обнимет его.       Не возьмёт на руки.       Не услышит его звонкий смех.       Не увидит его первые шаги.       Не отведёт в первый раз в школу.       Ким Дан осознал, что вместе с этим ребёнком умрёт его последняя надежда когда-нибудь завести свою семью. Ему почти тридцать. Когда умрёт бабушка, он останется в этом мире совсем один и всю жизнь будет работать на господина Дже Гёна, чтобы погасить долг, и больше его в этой жизни ничего не ждёт. Просто пустое, бессмысленное, жалкое существование. Всё вокруг становилось расплывчатым и плохо различимым из-за влажной пелены.       — Эй, ты чего? — с насмешливым удивлением обратился Дже Гён к трясущемуся, с мокрыми от слёз глазами, омеге. — Никак малыша от меня захотел?       Ким Дан был поражён этой издёвкой, как молнией. Всё напряжение последних дней, всё горе и безысходность, что он испытывал, подкатило к самому горлу удушливым комом.       Его малыш погибнет, а он, Ким Дан, настолько ничтожен, что никак не сможет его спасти, ведь он сам не был хозяином собственной жизни. Если бы не эти чёртовы долги, что проклятием нависали над ним, сколько он себя помнил, он бы из кожи вон вылез, но обеспечил своего ребёнка и бабушку всем необходимым. Наверное, это было бы слишком большим счастьем для кого-то вроде него.       — Нет. Н-нет… — повторял Ким Дан, будто оправдываясь и поспешно вытирая хлынувшие слёзы, которых он до этих пор не замечал. — Простите.       Он умчался в ванную комнату. Вода из-под крана обжигала холодом горячее раскрасневшееся лицо, помогая омеге взять себя в руки. До чего он был жалок — так расплакаться из-за какой-то ерунды перед господином Дже Гёном. Он и так всё время доставляет ему проблемы. Не за чем причинять господину ещё больше неудобств и раздражать его. Ким Дан должен быть благодарен за всё, что господин для него делает. Он ведь знал, что так будет, и не ожидал ничего другого, так почему в очередной раз не смог сдержаться? Во всём виновата его дурацкая сентиментальность.       Это была полностью его вина. Может, если бы он был настойчивее, говоря об использовании презервативов во время течки, господин бы к нему прислушался и всей этой ситуации бы не произошло? Может, ему стоило более ответственно подойти к приёму своих подавителей и хотя бы пить их тайком, и тогда господин бы не терял голову из-за его запаха? Какой же он всё-таки дурак.       Ким Дан выключил воду, опустился на пол и обхватил колени руками. Приближались твёрдые шаги. Дверь в ванную оставалась незапертой, а Ким Дану сейчас хотелось побыть в одиночестве. Шаги за дверью остановились и около минуты сохранялась тишина. Потом шаги стали удаляться, становились всё тише и тише, пока не затихли совсем.       Когда Ким Дан вышел из ванной, в квартире больше никого не было. Уже поздно, господин не ходит на пробежки в такое время. Но оно и к лучшему — было бы трудно смотреть ему в глаза после того, что сегодня произошло. Ким Дан отправился в постель, но уснуть совершенно не получалось, и он просто лежал, глядя в потолок, обдумывая всё, что ему завтра предстоит.       В подобных ситуациях Ким Дан сильнее всего ощущал своё одиночество. Единственному близкому человеку на всём белом свете он не мог поведать о своих неприятностях. Для своей бабушки он всегда должен оставаться сильным и позитивным человеком, хотя на деле Ким Дан вовсе не ощущал себя таковым. Прямо сейчас он не был один: он чувствовал, как его печаль отражается на только успевшей зародиться внутри него маленькой жизни. Таким образом он как будто мог разделить свои переживания с одним единственным существом — его малышом.       В гостиной зажёгся слабый свет, щёлкнула входная дверь. Шаги из прихожей проследовали в ванную, заработал душ. Через какое-то время шаги направились к гостевой комнате. Сейчас Ким Дан притворялся спящим, лёжа спиной к вошедшему, но ощущал на себе чужой взгляд, слышал чужое дыхание. После недолгой паузы шаги снова отдалились. Хлопнула дверца холодильника. Едва слышно заработал телевизор.