Карты с заданиями на вечеринках с алкоголем пригодятся только компаниям, в которых людям не хватает фантазии, чтобы занять себя самостоятельно

      Но никто никуда не пошёл. Тоширо стоял в дверях, подпирая косяк и сложив руки на груди в позу столь же открытую, сколь границы мира для обладателей красной книжечки с позолоченным двухголовым орлом. Он выглядел как потрёпанная жизнью сутулая собака с тем лишь отличием, что он не сутулился. Да и вообще смотрелся довольно-таки прилично. Гинтоки поймал себя на мысли, что зам командующего Шинсенгуми держался вполне достойно: он был собран, сдержан, в чем-то даже по-своему привлекателен. Да и к чему лукавить? Хиджиката Тоширо производил некоторое впечатление. Отделаться от этого впечатления у Гинтоки выходило примерно с тем же успехом, что и объяснить его — то есть не выходило совершенно никак.       — Что за детские игры? — Хиджиката ровным отточенным, почти армейским шагом направился к Гинтоки и компании.       Компания его интересовала мало, куда больше его занимала красная физиономия Широяши. На демона он не походил совсем, но белочка однажды настигла бы горе-воина. К счастью, стражи порядка всегда появляются своевременно, чтобы предотвратить катастрофу. Тоширо смотрел сверху вниз на растекающегося по полу Гинтоки и думал лишь о том, какой же он беспросветно тупой. Только инфантильный придурок или полнейший идиот ухитрился бы попасть в такую ситуацию. Саката, впрочем, без труда подходил под оба случая.       — Хиджиката-сан! — в праведном ужасе повторял Шинпачи. — Хиджиката-сан, вы не обязаны ничего делать, это просто глупая игра!       — Кого ты назвал глупым? — стеклянные от сакэ глаза Цукуё сверкали искрами чистой ярости. Шинпачи переосмыслил свое существование в тысячный раз за этот бесконечно долгий вечер.       — Я имел в виду, что Гин-сан уже в дрова, и зам командующего не обязан...       Тоширо подумал и решил, что пора бы заткнуть его поцелуем. Правда, Гинтоки и без того уже давно молчал, и потому на него это возымело эффект скорее обратный — он замычал ругательства сквозь губы Хиджикаты, но вот заставить Шимуру заткнуться Тоширо всё-таки удалось. Можно было решить, что он пережил несколько приступов в одно мгновение и уже пару секунд как мёртв — так скривилось, сжимаясь в одну точку где-то на кончике носа, его лицо.       Кагура вскрикнула. Аямэ рыдала под барной стойкой. От гнева Цукуё можно было прикуривать, что она и сделала. Луна Йошивары по-прежнему оставалась ментально прикрученной к полу усилиями сестры Шинпачи и её ̶д̶е̶в̶у̶ш̶к̶и̶ бесстрашного компаньона, и потому ей оставалось только наблюдать, как наступают каблуком на ревность последствия её действий.       Гинтоки растерялся ровно на то время, за которое возможно было трижды послать Тоширо к дьяволу, всей душой возжелать совершить убийство стража порядка, а после — ощутить, как всё это затмевает упрямый низкосортный азарт.       «И что за херню ты творишь, придурок?» — Гинтоки упёрся руками в грудь Хиджикаты, чтобы тот не смог приблизиться к нему ещё больше. — «Дерьмо! Если я первым отстранюсь, я проиграю».       Тоширо не планировал передавать Ёродзуе инициативу. Сегодня он мастер на все руки и, может, не только руки. Мысли об этом вызывали у зама командующего отвращение, которое, однако, походило на какую-то крайне извращённую форму любопытства.       «Если он первым отстранится, он проиграет», — думал он, томно прикрыв глаза и протискиваясь языком сквозь сжатые челюсти Гинтоки. Саката не сообразил ничего лучше, чем ответить на выпад. — «Чёрт! Но если он не отстранится, то я проиграю тоже! Я вообще в любом случае проиграю, зачем я полез целоваться с этим кучерявым ублюдком?!»       Пофигистичная натура Гинтоки предавала его всякий раз, как Хиджиката Тоширо предпринимал попытки превзойти его в чём угодно. Сакэ пробудило в нём дух величайшего самурая Эдо. И этот самурай был вооружён более чем одним мечом.       — Закадровыйголос-сан, пожалуйста, перестаньте шутить про мечи! — умолял Шинпачи. — Мы ещё не настолько глубоко погрязли в... О нет!       О да. Ни Хиджиката, ни Гинтоки внимания на окружение уже не обращали. Они вели ожесточённую борьбу, в которой лишь один из них может выйти победителем.       Разум Гинтоки запотел от перегара, но даже это не помешало ему заметить, что от зама командующего Шинсенгуми несло куревом и майонезом. И ещё, по всей видимости, каким-то суровым мужским одеколоном, который с огромным трудом, но все же возможно было отличить от чистого спирта.       «Если ничего не предпринять, я обречён сосаться с замом гориллы до скончания времён!» — с ужасом осознал Гинтоки. — «Но если я что-то предприму, я просто в целом обречён! И что за слухи обо мне пойдут, если узнают, что я переспал с Шинсенгуми?!»       Саката дотянулся рукой до шеи Тоширо, опуская его окончательно на пол рядом с собой. Нельзя, чтобы его бестолковые глаза оказались сверху. Гинтоки обвился вокруг шеи Хиджикаты, стараясь выглядеть самцом. Выходило нечто вроде самца тюленя, барахтающегося на побережье.       «Ну и что ты теперь будешь делать, умник?!» — злился Тоширо, стремясь привести Широяшу в неловко лежачее положение. Он чувствовал пульс в раскрасневшихся на кончиках ушах, и, кажется, пульс этот принадлежал не ему одному. Его ладонь планомерно продвинулась от талии Гинтоки к плечу. Кимоно на этом плече теперь казалось лишним. Тоширо позволил себе запустить пальцы под белую ткань сомнительной свежести так, чтобы заставить Гинтоки паниковать. — «Если это его не остановит, я пропал! Садистский уродец Сого никогда мне этого не забудет!»       Поразительно ловким для своего состояния движением Гинтоки избавился от пояса на кимоно. И почему он так уверен, что отсутствие личной жизни связано с его серебристо-белыми, под цвет пыльной поношенной ткани, волосами? В конце концов, отнюдь не локоны снаружи лишили его извилин изнутри.       «Я заломаю эти руки ему в задницу!» — Гинтоки расстегивал мундир зама командующего. — «И почему это всегда происходит со мной?! Это должна была быть Кецуно Ана из прогноза погоды! Ты вообще не похож на Кецуно Ану! Ты достал, ты похож на говно!»       — Эй, Гин-тян! Я не уверена, что мне можно на такое смотреть, — без тени сомнения в голосе заявила Кагура.       — Да никому нельзя на такое смотреть! — надрывался Шинпачи. — На такое смотрят только куколды и извращенцы! Сестра! Нам надо уходить отсюда. Сестра?!       Но ни Таэ, ни Кьюбэй, ни даже Цукуё в поле зрения уже не наблюдалось. Пропала и Отосэ, и даже Тама. Шинпачи и Кагура, не сговариваясь, прикрыли друг другу глаза.       — Дура! Как мы пойдем с закрытыми глазами?       — Идиот! Держись за хвост Садахару! Он нас вытащит!       Садахару с таким раскладом согласен не был, и потому он взял свою драгоценную хозяйку и ее многострадального друга в зубы и выволок за голову прочь.       Гинтоки знал, что лучшая защита это нападение. Он также знал, что никому, кроме привычной тяги к прокрастинации, не позволит безнаказанно уложить его на лопатки в собственном (съёмном) доме. Саката действовал решительно — ведь зубы даны человеку, чтобы кусать. Безжалостно кусать оппонента за нижнюю губу. Он ожидал иной реакции. Он ожидал чего угодно, но не едва слышного стона, вырвавшегося против воли Тоширо. Гинтоки готов был поклясться, что дьявольский зам скорее предпочёл бы умереть прямо здесь, чем признаться в содеянном преступлении. Месть Шинсенгуми настигла мгновенно и неотвратимо, оставляя на шее следы, которые придется скрывать совсем недолго, может, пару минут хронометража, потому что в этом сила аниме-протагонизма.       «Какой же ты жалкий, Ёродзуя», — билось в голове у Тоширо. — «Какой же ты жалкий, нелепый кусок ленивого бесполезного террориста».       Хиджиката мог бы уже остановиться. Ни одни глаза не наблюдали за ними сейчас, весь этот глупый фарс больше не имел смысла. Как и все эти шмотки на теле Гинтоки. Он ведь даже на утро не вспомнит об их странном полуночном спарринге. Оставалось лишь соврать, что Тоширо победил.       Саката был пьян. Это нечестно, неправильно. Гинтоки его сомнений совершенно не разделял. Его серебристые кудри спутались окончательно, рассыпавшись по полу, щёки заливал нетрезвый румянец. Хиджиката осознал вдруг, что у него от напряжения заныли мышцы на руках. Гинтоки будто только и ждал подловить его в замешательстве.       Порядки сменились. Теперь массивная туша Гинтоки возвышалась над Тоширо неотвратимой гибелью Шинсенгуми.       «И нахер ты вообще пришёл сюда, урод», — Саката расстегнул ширинку брюк Хиджикаты, притворяясь, что это всего лишь алкоголь, и ничего больше. — «Век бы твою рожу не видеть».       Тоширо дышал Гинтоки в шею, опасаясь, что запас кислорода в этом пространстве критически мал. И врезать бы Ёродзуе по его самодовольной физиономии. Но вместо удара — только ладонь на щеке, и наглухо отбитый мерзавец целует сухие пальцы с желтоватыми никотиновыми пятнами.       И больше не осталось ни единой мысли о долгах перед старухой и о долге перед страной, не существовало ни сладостей, ни майонезного топпинга поверх всего на свете без исключения, ни вечерних шоу, ни аманто, ни даже журнала Jump. Одна лишь эта проклятая ночь, в которой они оба решили станцевать с дьяволом.       Тоширо прокладывал путь пальцем вниз по его груди, наблюдая, будет ли что-то меняться. Казалось, Гинтоки ничем не пронять. Чуть левее, чуть легче... Чуть крепче стиснуть кончиками пальцев сосок и, в идеале, припечатать со всей силы коленом между ног. Но чётко спланированная атака снова вышла, страшно подумать, почти совсем ласковой. От этого слова хотелось плеваться, но ещё очень хотелось до крови прокусить Широяше губы, чтобы выглядело так, будто Гинтоки целовался с самой планетой Земля собственной персоной, а вовсе даже не с замом командующего Шинсенгуми. Саката порывисто выдохнул, придавив всем своим весом грудную клетку Хиджикаты. Тот зашипел.       — Агх!.. Слезь с меня, придурок, ты же меня нахрен раздавишь!       Хватка у Гинтоки была крепкая, пальцы, привыкшие к̶о̶в̶ы̶р̶я̶т̶ь̶с̶я̶ ̶в̶ ̶н̶о̶с̶у̶ сжимать рукоять меча надёжно, и всё же не до белизны — в бою иначе долго не продержаться. Хиджиката сумел не издать ни звука лишь стиснув в кулаке ткань первой попавшейся вещи, ещё недавно это была его рабочая форма. Он поймал Гинтоки в ловушку зрительного контакта, не позволяя прервать его — ведь это тоже своего рода эмоциональный терроризм. Гин улыбался. Зарываясь руками в его волосы, Хиджиката тихо прохрипел:       — Да пошёл ты...       Он хорошо запомнил, кто из них проиграл.       В жаркой, обволакивающей темноте на первый взгляд не было ни души. Если присмотреться сперва получше, а после и вовсе заглянуть в угол за барной стойкой, можно заметить, как оттуда выглядывает сиреневая макушка, и бликуют во мраке прямоугольные стёкла очков в толстой красной оправе. Аямэ останавливала шарфом непредвиденное носовое кровотечение. Она увидела более чем достаточно на сегодня.