DICE

Хоранги перестал любить азартные игры. Давным-давно. Пока Кёниг не позвал его развеяться, сыграв партейку. Он трясёт кулаками, внутри них четыре игральные кости. На столе лежит развёрнутое, по-абстрактному странное, оранжево-зелёное игральное поле. На нём стоят фишки. Кёниг выбрал корону — иронично. Хоранги же остался при простой пешке, скорее походящей на обычный циллиндр из чёрного пластика с железным донышком. Правила простые. Каждый игрок выбирает себе карту. Эти карты — ролевые. Каждая из них уникальна. Есть роль капитана, водителя, доктора, связиста, разведчика, детектива и… инженера. Нужно быть осторожным: каждый из противников установил ловушки на карте. Оставайся при своей роли. Если ты попал в ловушку, то у тебя ровно один шанс выбраться. Ключ к свободе — загадка. Разгадаешь тайну, и ты свободен. Осталось лишь бросить игральные кости, и тогда… — Ну же, бросай, — окликивает Хоранги, полковник, успевший заскучать. Несмотря на то, что именно он предложил сыграть, он не выглядел счастливым. Было ли это из-за расчётливости Хоранги? Нет. Он кидает кубики на поле, ненароком сбив свою фишку. Шесть, четыре, пять и два. Чёрт, не лучший расклад. Будучи связистом, ему лучше не высовываться. Он точно не знает, за кого играет полковник, но ему кажется, что он играет чересчур пассивно для своего характера. Значит, он либо водитель, либо детектив — те ещё крысы. Не похоже на Кёнига, но и он вытянул роль, за которую играть крайне не любил. — Двигаю на… семнадцать, получается… — шепчет себе под нос оператор, ставя фишку обратно на поле и двигая её на семнадцатую секцию. На ней лежит карточка полковника. Ловушка. — Разгадывай загадку, — тихо смеётся Кёниг, усаживаясь в стуле так, чтобы он смог установить прямой зрительный контакт, — или же без загадок? — Говори уже, — выдыхает Хоранги и откидывается на стуле, заводя руки за голову, складывая их в замке на затылке. — Языка нет, — начинает полковник. Он замолкает на секунду. — И? — Хоранги хмурится и расцепляет руки, теперь ставя их на колени и упираясь в тыльную сторону ладони подбородком. — А правду скажет… — заканчивает Кёниг и снова молчит. Оператор готов поклясться, что мужчина напротив приглушённо улыбается за своей маской. Или мешком. Хоранги не знал ответа. Он проглотил слюну, отвёл взгляд, задумываясь над ответом. А полковник смотрел. Смотрел, не отрываясь ни на мгновение. Буквально сверлил взглядом, если не пожирал. — Язык проглотил? — Кёниг выпрямляется на стуле. Повисает неловкая пауза. — Не знаю, — хмыкает Хоранги. Он вздыхает, смотрит на игровое поле — Кёниг, хоть и далеко позади, но выигрывает. По крайней мере, сейчас. — Тогда… ты пропускаешь два хода, верно? — полковник расправляет плечи и наклоняет голову назад, хрустя шеей. — Пока что да, — отвечает Хоранги, продолжая изучать игровое поле взглядом. Да, эти два хода дадут Кёнигу огромную фору, но никак не победу. А на что они вообще играют? Хоранги не помнил, — а на что мы играем? — Ммм… — загадочно тянет Кёниг. Он тоже забыл. Придётся предлагать что-то новое. Хоранги уже собирается предложить игру на деньги, как полковник его перебивает: — что насчёт игры на желания? — Звучит раскрепощающе, — улыбается Хоранги. Кёниг нажимает на нужные кнопочки. — Тогда ты мне уже должен одно, — подмечает мужчина, — снимай кофту. Хоранги удивляется, но не перечит — стягивает слегка большую для него кофту с капюшоном с себя, оставаясь в одной белой футболке. Он бросает её на стул неподалёку, возле которого стоит зеркало, и на секунду задерживает взгляд на нём. Он давно не смотрелся в них. Кёниг это замечает, но молчит. Игра продолжается. Хоранги всё ещё в пролёте из-за дурацкой загадки, а Кёниг кидает игральные кости на поле. Две четвёрки, однёрка и шестёрка. Он ставит корону на пятнадцатую клетку и хмыкает: ловушки нет. Из-за этого связист и дерьмовая роль: всего две ловушки. Кёниг смотрит на Хоранги, вздыхает и делает ещё один ход, снова кидает кубики. Три тройки и двойка. Теперь он двигает фишку на восьмую. На ней лежит карточка. Карта Хоранги. Теперь его время отыгрываться. — Ходы не пропускаешь, карта обычная, — замечает он, смотря на полковника глазами, полными азарта. Он заставит его пожалеть о предложении поиграть в Дайс. — Ты связист, — говорит мужчина, смотря на поле. — А ты — детектив? — Хоранги знает, что он прав. — Догадливый, — Кёниг улыбается под маской, поднимает взгляд на оператора, сидящего напротив, — загадывай. — Что возвратить нельзя? — полковник перестаёт улыбаться, смотрит с недоумением, словно в словах оператора есть какой-то подтекст. — Время? — спрашивает он, и Хоранги остаётся только ретироваться — чертовски прав. — Ты прав, значит, без желаний, — мужчина напротив жмёт плечами и тихо цокает языком, улыбаясь глазами, — твой ход. Кёниг снова бросает кубики. В третий раз. Один из них падает с поля под стол, и полковник наклоняется за ним. Кубик лежит прямо у ног Хоранги, который ходит по казарме, начавшую отапливаться совсем недавно, уже только в носках. Мужчина хватает кубик, нарочно зацепив край ноги оператора. Хоранги дёргается от неожиданности, а Кёниг тихо смеётся, поднявшись из-под стола и кинув кубик ещё раз. Две двойки и две шестёрки. Шестнадцать. Шестнадцатая клетка пуста. На семнадцатой, прибеднившись от скуки, стоит фишка Хоранги. Он ставит свою корону на шестнадцатую и смотрит оператору в глаза. Теперь Кёниг дышит в спину Хоранги. — Интересно, не находишь? — глаза мужчины блестят — он знает, что он делает. Оператору не остаётся ничего, кроме того, что смириться со своей участью жертвы охотника, — теперь твой. Кубики снова у него в руках. Он трясёт кулаком буквально секунду и бросает их. Три шестёрки и двойка. Двадцатая клетка. На ней ловушка Кёнига. Полковник смотрит с издёвкой — понимает, что выигрывает. — Загадывай, — вздыхает Хоранги, откидываясь на стуле назад. — Ein kleiner flauschiger Klumpen Hilflosigkeit, wer ist das? — Хоранги не говорит по-немецки. — Я же не говорю по-немецки, — он хмурится и складывает руки на груди. Резкая смена языка удивила его, но в какой-то мере это было похоже на полковника, который зачастую витал в мыслях. — Значит, с тебя желание, — Кёниг пожимает плечами. — Я с таким же успехом мог на корейском заговорить, — Хоранги закатывает глаза и вздыхает. — Мог, — кивает мужчина напротив, — но не заговорил. — Всё равно нечестно, — говорит Хоранги, но, встретившись взглядами с полковником, замолкает. — Встань у зеркала, — указным тоном говорит Кёниг. И это его желание? Хоранги хмурится, но в ту же секунду встаёт у зеркала. Мужчина подходит к нему сзади, кладёт руки на плечи и подводит лицо оператора к объекту интерьера ближе. Он убирает правую руку с плеча и кладёт её ему под подбородок, осторожно поднимая его чуть выше указательным и средним пальцем. — Знал бы ты, какой ты красивый… — шепчет Кёниг на ухо Хоранги, фиксируя подбородок пальцами, и, убрав вторую руку с плеча, кладёт её у основания шеи, очерчивая её. — Сэр? — Хоранги становится некомфортно. Ему не нравится, куда ведёт его показуха у зеркала. Руки полковника без перчаток кажутся грубыми, чуждыми нежной коже оператора, а кончики пальцев как маленькие лезвия — режут ему шею, оставляют шрамы. Подбородок оператора резко задирают выше, из-за чего он больше не может видеть, что происходит — перед его глазами лишь недокрашенный потолок с сыпящейся штукатуркой. Он слышит шуршание ткани, секунда тишины, и губы Кёнига обжигают его кожу неожиданной близостью. Хоранги охает от неожиданности, но всё ещё стоит на месте, несмотря на то, что Кёниг держит его так, что выкрутиться из его хватки — секундное дело. Кончики ушей багровеют, а под животом кишки скручиваются узлом, Кёниг поднял маску. Он никогда не видел его без неё, только подбородок и всегда открытые для общего обозрения голубые глаза, которые из-за натуры Кёнига порой оставляли невидимые дырки от бесконечных взглядов. А подбородок… однажды, совсем давно, когда Хоранги еще был новичком, придя в КорТак глупым юношей, он не уследил за противником, и пуля шаркнула по лицу Кёнига, оставляя крупный разрез на его маске в зоне подбородка. Тогда он запомнил, что у мужчины нет даже щетины. Сейчас же, когда тот осторожно приблизился к нему, его кожу уколола аккуратно остриженная щетина. А сейчас он чувствует близость губ Кёнига к его красной от смущения шее. Его тяжёлое дыхание, кончики его пальцев на белой коже, да и в целом его присутствие: всё это до ужаса смущало Хоранги, из-за чего тот даже не думал сопротивляться. — Ты же не против, верно? — снова шепчет Кёниг, опуская руку у ключиц под футболку, осторожно водя по голой груди под ней. — С-сэр… — к губам Хоранги приставляют два пальца, затыкая его. Он открывает глаза шире от неожиданности, но молчит, то ли от удивления, то ли от того, что ему начинает нравиться. — Молчи, — дыхание Кёнига пропадает — он цепляется за шею губами. Хоранги тихо мычит, чувствуя горячую кожу на удивление нежных губ полковника на своей. Его пальцы двигаются между губ оператора, и тот, сдавшись, открывает их. В ту же секунду в его рту оказываются оба пальца и толкаются внутрь по костяшки. Они ложатся на язык. Рот Хоранги заполняется слюной. Хочется её проглотить, но пальцы мешают. Полковник давит на язык, оттого слюну проглотить невозможно — если оператор попробует, то, скорее, сблюёт. Губы Кёнига всё ещё на его шее, они покоятся на месте. Хоранги всё ещё смотрит в потолок. Слюна, скопившаяся по рту, противно затекает в горло, от чего оператор начинает давиться ей. Полковник вытаскивает пальцы, с них стекает слюна, несколькими большими каплями она падает на пол. Он снова всовывает пальцы в рот Хоранги и отстраняется от шеи. — Осторожней, не хочу, чтобы ты давился из-за меня. Наконец, переведя дыхание, у оператора получается посмотреть в зеркало. Он весь красный, уголки губ мокрые, а кадык дрожит. Сзади него, нависая над ним, будучи выше на голову, если не полторы, стоит Кёниг, его маска зафиксирована на его носу. Он с горбинкой, походу, ему его сломали, и он не так сросся, оттого маска и держится. С аккуратного и маленького носа Хоранги она бы точно съехала при первом же движении, если бы вообще смогла зафиксироваться на нём. Пару локон волос пробиваются через спешно загнутые края маски. Каштановые. И длинные. Его подбородок покрыт скорее бородой, чем щетиной. Она короткая, уходит вверх по скулам и прячется за маской. Кёниг совсем не такой, коим его представлял Хоранги. Пальцы в его рту начинаются двигаться, и Хоранги сдаётся. Он облизывает их, проходится между ними языком, наслаждается солоноватым вкусом от пота. Либо у Кёнига всегда потеют руки, либо это от недавней игры. Он не может найти себе места, поэтому хватается руками за деревянные рамки зеркала, опираясь на него. Он провокационно наклоняется, ставя ноги на ширину плеч и упираясь задницей в пах Кёнига. Хоранги опускает голову в пол от смущения, не видя довольной ухмылки мужчины. Рука полковника, до этого находящаяся на груди оператора, высовывается через ворот футболки. Он выпускает пальцы изо рта и хватает Хоранги за подбородок, поднимая его взгляд к зеркалу. — Ну же, смотри, какой ты хороший, — Кёниг хватает его за живот, вжимает его назад, вдавливая на себя. Хоранги чувствует напряжение сзади, чувствует абсолютно всё, несмотря на плотные карго штаны. Ему кажется, что он захлебнётся, слюна вытекает со слегка приоткрытых губ, стекает по углам, останавливается на подбородке и капает на пол. Он смотрит на себя в зеркале: волосы на лбу влажные, ресницы дрожат, а по вискам стекает пот. Губы опухшие, несмотря на то, что с ними ничего не делали, а глаза стеклянные, зрачки размазаны по ним широко, а радужки норовят потечь наружу. Его держит за подбородок рука Кёнига, которая ощущается нежно, несмотря на всю приложенную силу. От такого зрелища у него начинают подкашиваться ноги в коленях, а грудь начинает быстро вздыматься в истеричном дыхании. Он уже на пике, а они только начали. — Кёниг… — Хоранги хнычет. Шея уже затекла, в животе всё скручено, а самому ему слишком плохо, чтобы соображать, что происходит. — Мне продолжать? — спрашивает полковник, смотря в зеркало на оператора. Хоранги тоже смотрит в зеркало. В глаза мужчины. И кивает. Медленно кивает, соглашаясь на большее. Он отпускает зеркало, когда его ставят на ноги. Хоранги дрожит осиновым листом, всё ещё тяжело дышит. С него стягивают футболку, он податливо поднимает руки, позволяя избавиться от одежды. Мужчина смотрит на его торс, усеянный шрамами, редкими угольными волосами и каплями пота, как на сокровище. Хоранги падает на стул, оказавшийся как никогда надо рядом, и откидывается назад. Кёниг оценивает происходящее, после чего, хмыкнув, разворачивает стул к зеркалу. — Будешь смотреть на себя, как тебе такое? — Я… боже… — оператор готов поклясться, что никогда больше не будет дрочить, если полковник сделает это за него. Рука Кёнига расстёгивает болтающуюся на двух нитках пуговицу, порвав одну из них. Он хватается пальцами за молнию, тянет вниз, поднимает Хоранги со стула, схватив за бёдра, стягивает штаны не без помощи оператора и сажает обратно на стул, уже в одних боксерах. Полковник встаёт на колени сзади, оборачивает руки вокруг спинки стула и кладёт их на тело оператора: левую на бедро, а правую на рот. Маска соскользнула с его носа, теперь Хоранги видит лишь его глаза. Их хватает. Он не может издать ни звука, кроме заглушенного мычания из-за ладони на его лице. Его посадили на цепь, заперли в клетке и начали дразнить. Чёртов ад. Рука Кёнига ложится на давно твёрдый член Хоранги, он осторожно прижимается к нему, едва ощутимо давит на горячую кожу сквозь тонкую ткань чёрного белья. Оператор начинает извиваться под руками полковника, пытаясь доставить себе удовольствие, но его попытки получить то, чего он хочет, пресекаются первым же взглядом на зеркало перед ним — Кёниг смотрит на него, так, как хищник смотрит на добычу. Хоранги понимает: вот-вот сорвётся. Резинка боксеров поднимается большим пальцем, оттягивается в сторону и с тихим шлепком о кожу возвращается в исходное положение. Кёниг дразнит его, всё ещё зажимая его рот, предотвращая любые звуки. Хоранги думает, что готов кончить лишь от этих невесомых прикосновений. Белье стягивают ниже, оставляя Хоранги нагим. Его член стоит на двенадцать дня, а на уретре виднеется округлая капля смазки, которую Кёниг смазывает сразу, как добирается до плоти оператора. Он кладёт большой палец на обрезанную головку, а мизинцем, вытянув руку в ладони, подхватывает за мошонку. Размазав смазку, он отпускает голову и плавными движениями большого пальца опускается ниже, идя по шву уздечки, оттягивая кожу ниже. Добравшись до основания, он убирает руку со ствола Хоранги и наклоняется к нему на ухо. — Разогреем обстановку? Что насчёт небольшой игры? — спрашивает Кёниг, зачёсывая волосы Хоранги назад. Он не убирает руку с его рта — всё давно решено. Он отпускает оператора, встаёт с коленей и уходит вглубь комнаты. Хоранги смотрит в зеркало, тяжело дыша, пытаясь свести концы с концами. Он даже не заметил, как завёл руки за спинку стула, поддаваясь ласкам полковника; настолько ли мощно очарование Кёнига? Хоранги закрывает глаза и откидывается на спинку стула, тяжело вздохнув. Кёниг возвращается с чем-то в руке. — Будет немного больно, — говорит он, усаживаясь на колени за спинкой стула. Оператор заводит руки назад, давая свободу действий мужчине, — закрой глаза. Хоранги закрывает глаза, доверяя Кёнигу. Он вздрагивает, чувствуя, как холодный металл касается головки члена, а в следующую секунду стонет, раскрывая глаза от боли, когда в уретру погружается тонкий, ребристый, пепельно-чёрный зонд. Он смотрит в зеркало: Кёниг осторожным движением толкает игрушку глубже, а на её конце небольшой шарик. Хоранги извивается от боли, но вторая рука удерживает его. — Кёниг, больно… — хнычет оператор, срываясь на стоны, когда холодный шарик оказывается у уретры. Блять. — Насколько? — Терпимо, — шипит Хоранги сквозь зубы, откидывая голову назад. Пальцы полковника осторожно ложатся на член, у самого основания, но даже такое лёгкое прикосновение туманит голову мужчине на стуле, и он протяжно стонет. Кёниг наблюдает, не продолжает двигать рукой, пока стоны не сходятся в сбивчивое дыхание. После того, как Хоранги затихает, он всё с той же предельной осторожностью ведёт пальцами выше. Рот оператора открывается в громком подобии скулежа, голова всё так же запрокинута назад. — Тише… — Кёниг гладит Хоранги по шее, отпустив того, но не убрав руки с члена. Как только тот замолкает, он обхватывает ствол в кольцо. Оператору тяжело дышать: сил на стоны больше не осталось, он еле сдерживает себя. Ноги, несмотря на то, что он сидит, дрожат, а он опускает голову и смотрит в зеркало. Полковник медленно движется рукой вверх, от чего Хоранги хватает его голову рукой, зажимая в сгибе локтя. Кольцо из пальцев продвигается вверх, притягивает кожу выше, останавливается у начала головки и опускается. — Убери, прошу… — молит Хоранги, смотря в зеркало, прямо на Кёнига, таким взглядом, словно он вот-вот упадёт без сил. — Как скажешь, — отвечают ему и, схватившись за небольшой шарик, медленно вытягивает зонд из уретры. Ребристая поверхность, ощущение рук Кёнига, всё, что только что произошло заставляют Хоранги содрогнуться в оргазме, едва зонд покидает его ствол. Он сгибает пальцы ног, плотно сжимает зубы, почти до скрипа, и сжимает голову Кёнига в сгибе локтя так, будто готов свернуть ему шею. Многочисленные белые капли медленно стекают по стеклу зеркала, когда Хоранги открывает глаза, а полковник, выбравшись из его локтевой хватки, стоит сзади, оценивая взглядом сцену. Оператор смотрит на себя в зеркале: раскрасневшийся, грудь медленно движется в темп дыхания, по телу скатывается несколько капель пота, а бельё свернулось между ног у щиколоток в непонятной форме. — Ты проиграл, — хмыкает Кёниг. — Мы не заканчивали игру, я желание тебе проиграл, — вздыхает Хоранги, — салфетки есть? — Есть, — отвечает полковник. Он подходит ко столу, берёт пару штук и подаёт оператору, — доиграем? — Если без дрочки перед зеркалом, то я в деле.