Ты только мой!

Безумец, известный как Инк, осторожно положил свою жертву на кровать, которая, внушая сомнения, ощущалась крайне нелегкой. Чтобы предотвратить любые попытки убежать, он аккуратно приковал оба его запястья к кровати, закрыл плотно занавеси окон и погасил свет повсюду. С бережностью, которую только он мог почувствовать к своему «возлюбленному», Инк укрыл его теплым одеялом и добавил ещё одно, чтобы наверняка гарантировать, что ему не будет холодно. Затем, сделав обход через кухню и направившись к подвалу, он с треском открыл маленькую железную дверь и спустился, ощутив приятный холодок. Там, в прохладной тишине, художник увидел Дрима, который раньше всегда был веселым и беспечным, но сейчас дрожал от холода. Инк не мог удержаться от легкой усмешки, которая скользнула по его губам. —Ох, Дрими, мой дорогой друг, –Инк немного помедлил, словно наслаждаясь моментом, —ты не голоден, правда? Ты комфортно чувствуешь себя здесь? –Его улыбка смешивалась с насмешкой, по мере того как он приближался к своей жертве. Тот лишь нахмурился, его взгляд был полон злобы, и он цыкнул, выражая свой насмешливый сарказм. —Да, конечно, 'лучший друг', –пробурчал он яростно под нос. —Думаешь, я глупый? –улыбка исчезла с лица художника, и его выражение стало более строгим. —Не смей лгать мне, противоречить или, что уж говорить, пытаться сбежать. Я слышал тебя прекрасно. Он подошёл ближе и легко пошлепал Дрима по лицу. Затем он быстро повернулся к стальному столику и взял оттуда банку консервов. Схватив Дрима за подбородок, художник приподнял банку очень близко к его лицу. Дрим вздрогнул, увидев надпись «говядина». Он попытался оторвать голову, но рука крепко сжимала его подбородок. Художник открыл консерву и переспросил: —Так, есть будешь? Мечтатель сглотнул и медленно кивнул, его взгляд приковался к открытой банке, и он не мог оторвать взгляд от склизкой консистенции «еды», которая пахла как обычная говядина. В его рту быстро образовалась слюна. Дрим уже два с половиной дня не получал нормальной пищи, а только разнообразные остатки, от недодоеденных мясных костей до маленьких крошек хлеба — что-то, что больше подходило для собаки. Его желудок стонал от голода и требовал еды. Инк, казалось, наслаждался тем, как он дразнил Дрима запахом и видом этой пищи. Художник резко поднял голову Дрима, сжимая его скулы и заставляя открыть рот. Дрим послушался. Затем Инк медленно начал перекладывать говядину, наклоняя банку. Половина содержимого банки слишком быстро попала в рот Дрима, и он начал кашлять и подавливаться. Но Инк оставался полностью равнодушным к его страданиям. Он продолжал настаивать, с силой давя на скулы и щеки Дрима, пытаясь вынудить его глотать и есть быстрее. Время для художника было настолько ограничено, что он не мог позволить себе долго медлить. Банка стала пустой, но Дрим все еще задыхался собственной слюной и пищей. Вкус масла, сала и холодца был так ужасен, что его чуть ли не вырвало прямо на Инка. Эти мучения были нечеловеческими, но в глазах художника горели решимость и некоторая жестокость. Ему не хотелось причинять боль, но для него это была необходимость. Покончив с пищей, художник оставил Дрима одного в холодном помещении, где только что происходил ужасный опыт. Он медленно поднялся наверх, оставив своего друга, страдающего и вырвавшегося из ужасной ситуации, наедине со своими мыслями и болью. Безумец медленно опустился на край кровати, его сердце билось так сильно, что казалось, будто оно выскочит из груди. Он с улыбкой, трепетом в голосе и глазах, уставился на лицо Эрра, которое спало перед ним. То лицо было для него как оазис в пустыне — спокойное, милое и невероятно дорогое. Легким прикосновением ладони он ощутил тепло его щеки, словно это была самая ценная сокровищница на свете. Но его собственная рука казалась холодной и безжизненной, как у мертвого. Инк почувствовал себя как призрак, проникающий в мир живых, но он был готов на все, лишь бы быть рядом с тем, кого любил. Время тянулось в бесконечность, и ночь становилась все более таинственной. Безумец лег рядом с Эрром, тщательно укутывая их обоих в теплое одеяло. Теперь, лежа рядом, он чувствовал, как их тела сливаются в объятиях, как будто они были созданы друг для друга. В мраке комнаты только их дыхание и сердцебиение нарушали тишину, создавая свой собственный музыкальный ритм этой ночи. Он обнял Эрра покрепче, словно боясь потерять его, и закрыл глаза, зная, что теперь он нашел свой уют и спокойствие в объятиях своего возлюбленного.

***

pov error. Моя голова трещала ужасно, и я ничего не мог вспомнить из вчерашнего вечера, хотя, возможно, частично. После посещения библиотеки, как мне казалось, я встретился с Дримом, мы провели время вместе, попили чаю… чаю?.. Да, точно, чай! Неожиданно я почувствовал руку, лежащую на моем боку, и это заставило меня открыть глаза. Мой взгляд упал сразу на окно. Оно было прикрыто серыми, немного рваными занавесками, сквозь которые пробивались белые лучи солнца. Они не раздражали глаза, но оставляли печальное впечатление. Без всякого желания вертеть голову, я окинул взглядом комнату. Она казалась приглушенной… Я внезапно почувствовал чужую руку на своем теле и резко дернул своей собственной. Вдруг раздался звук... цепей? Я чуть было не выронил ругательство. Чёрт возьми, рука! Осмотрев себя, я убедился, что я цел и невредим. Это заставило меня немного успокоиться, и я решительно перевернулся на другой бок. Это было трудно, и я немного поцарапал себя, но ничего страшного. Как только мой взгляд упал на человека передо мной... знакомого человека... Я просто потерял голову! Инк! Черт возьми, как это могло случиться? Почему я не заметил, что Дрим вел себя так странно, и что это вовсе не он? Это был не Дрим, не тот веселый парень... а какой-то безумец! В моей голове бушевала буря вопросов, и ответов, казалось, не было нигде на горизонте. Внешний облик художника, который выглядел измученным и спокойным, вызывал во мне непонимаемый страх. Я чувствовал, как он пронзал меня. Боялся его как огня. Я решительно не допущу, чтобы этот странный, безумный тип прикасался ко мне! Внутри меня бурлило отвращение – ведь он и я... на одной кровати... в объятиях. Ужас пронзал меня до мозга костей. В глубине души я надеялся, что он ничего не сделал со мной, что я остался невредимым. Но страх и сомнения продолжали мучить меня, и я не мог избавиться от них. Словно в плену кошмара, я оставался в этой мрачной обстановке, жаждущий понять, что произошло, и что ждет меня дальше. Инк, будто проснувшись из глубокого сна, невольно издал томное стонущее звучание. Я не мог сдержать смеха и прокомментировал происходящее, пряча лицо в одеяло, чтобы закрыть глаза. Но мой смех был короткой паузой в непонятной и пугающей ситуации. Вдруг я вздрогнул, совершенно не ожидая, что мое внимание так ненадолго отвлечется. Этот странный художник уставился на меня. Меня охватил страх, но его внезапная улыбка заставила меня почувствовать, как на моих щеках начинает расцветать розовый румянец. На мгновение я ощутил смесь страха и смущения, но с этой улыбкой он казался менее угрожающим. Инки мягко прошептал, его рука легла на моей голове, словно прикрывая и защищая меня от всего мира. Он заглянул в мои глаза, его взгляд был полон беспокойства и заботы. —Ты выспался? –его голос звучал как нежное прикосновение. —Как чувствуешь себя? Не было холодно? –Он медленно, словно перебирая каждое слово, старался узнать о моем состоянии. —На улице был сильный ветер, поэтому я на всякий случай укрыл тебя вторым одеялом. Моё сердце забилось сильнее. Эти вопросы, это его забота, все это вызывало во мне тёплые чувства. Он действительно волнуется обо мне? Его забота окутывала меня как нежное покрывало. Я лишь кивнул в ответ, пытаясь убедить Инки, что со мной всё в порядке. В этот момент я начал задумываться о нем – может быть, он все-таки хороший человек, несмотря на свою безумную эксцентричность. Но мои сомнения исчезли, как дым, как только мой взгляд упал на серую стену перед кроватью. Там висели фотографии, множество фотографий. Блять... И вдруг я заметил на них себя. Даже с моим плохим зрением, это было невозможно не узнать – это был я. Я знал себя лучше, чем кто-либо другой, и мои черты были отчетливо вырисованы на фотографиях. Но среди фотографий были также рисунки, картины, или что-то в этом роде. Одна из них также висела на стене, но все остальные, насколько я мог разглядеть, лежали на небольшом письменном столике. Я не успел даже оглянуться, как художник уже был рядом, сидя на моих ногах, прямо на двух тёплых одеялах. Это было странно, но вместе с отвращением внутри меня проснулись чувства, которые я даже не мог понять – возбуждение? Проклятье, это было действительно странно. Я мельком заметил, как его пижама-рубашка была полурасстёгнута и задрана вверх, оставляя обнаженный участок бледной кожи. Его волосы, средние и белые как снег, спадали на плечи, немного кудрявясь и приобретая легкий коричневый оттенок снизу. Взор его был сонным, а улыбка игривой и немного кривой, а глаза – серого цвета, словно бескрайние пустоши. — Ох, котёночек, моя жажда твоего прикосновения просто безумна, мой единственный, мой желанный. Каждое мгновение, когда я мечтал о том, чтобы дотронуться до тебя, целовать тебя... Это была вечность ожидания. Но наконец-то наступил этот момент, когда только ты и я, никто больше. – Инк словно взмыл надо мной, его слова звучали мягко, как прикосновение пера, а его рука медленно скользила по моей одежде, касаясь моей кожи, словно художник, который знает каждую крошечную деталь своего произведения и готов придавать ей жизнь. — Ты мой, только мой...