Кокосовый запах

      Мне не нравится, что она сейчас не здесь. Не со мной. Не в моей, блять, комнате! На горящем от возбуждения языке остался вкус её губ, которых я коснулся мимолётно, ибо в следующую секунду получил звонкую пощёчину. Перед глазами всё ещё стоят картинки, как я агрессивно хватаю её, убегающую от меня прочь, за хрупкий локоть и резко разворачиваю к себе, чтобы снова впиться в губы на этот раз жёстко и горячо, наплевав на то, нравится ей это, мать её, или нет!       Пусти меня, придурок! Ненавижу тебя!       Они крутятся в голове, текут оттуда смертоносным ядом вниз, прямо в грудь, не позволяя опомниться, подумать, пожалеть, принять боль. Они остро впиваются в сердце, доселе мёртвое, но дрогнувшее после её неистового крика. Вырвалась. Выбежала, громко хлопнув дверью. И я помню её взгляд. Она выкрикнула то, о чём думала. То, что чувствовала. А я не могу понять, почему мне больно. Мне было настолько плевать, что никто даже не старался внушить мне обратное, зная, что сердце у меня ублюдочное, почти мёртвое.       Чёрт её дери, как же хорошо я, блять, жил до появления Уокер. Ненавижу суку. До крови, льющейся из сердца фонтаном, ненавижу. Не хочу думать о ней, но последние пару недель, проведённые в её объятиях, не позволяют выкинуть из головы ненавистные мысли. Хочу топить её в ванне, душить, пока не испустит дух, бить о каменную стену коридора Ада, пока не издаст последний вздох. Представляю, как ломаются её позвонки, а на спине красуется множество кровоподтёков и синяков. Как вырываю клочок светло-каштановых волос и отбрасываю прочь. Мне хочется посмотреть ей в глаза в этот момент. Посмотреть и удовлетворить мечту о её мучительной смерти.       Давно ненавижу. Вики знала об этом с самого начала. С тех самых пор, когда я впервые прижал её к книжным полкам в душной библиотеке и поцеловал, настырно врываясь в рот языком. Знала, когда затащил её в один из учительских кабинетов, в идеально мрачный и прохладный, и трахнул на массивном столе, сметая книги и всякое барахло. Трахнул, не позволяя её стонам вырываться изо рта, затыкая злыми поцелуями и укусами. Знала, когда нагибал над туалетным столиком в её комнате и вбивался по самые яйца, засовывая в рот пальцы, до этого размазавшие её соки по половым губам. Знала, когда вбивал в стенки душевой и переключал воду с комнатной температуры на ледяную и специально зажимал её прямо под водой, с удовольствием ловя её рваные крики, а затем снова целовал. Целовал и целовал, пока она не задыхалась, а мне всё было мало. Так мало, что иногда порывался взять её, когда спала, мирно обнимая мою подушку. Но вместо этого, всего лишь курил. Знала, когда дрался из-за неё с этим мудаком Дино, когда увидел их смеющихся друг с другом, сидя на лавке. Знала, сука, когда потом заперся с ней в аудитории и снова оттрахал, не переставая душить, сомкнув пальцы вокруг лебединой шеи.       Знала ведь, тварь, и не смогла больше вынести моей ненависти, когда я, ругая за то, что не пришла ко мне вовремя, потащил за гладкие волосы из её комнаты в свою и толкнул прямо к столу, чтобы ударилась плечом об острый угол и не смогла подавить болезненный стон, схватившись за больное место. Тогда-то и развеялся туман злобы.       От седьмого бокала виски никакого толку. Раздражает. Бесит до такой степени, что снова хочется разгромить половину дворца, чтобы вывести отца из себя и подраться с ним, чтобы он выбил из меня всю дурь, всю тягу к этой сучке. Может, хотя бы такой способ поможет мне избавиться от мыслей о ней. Я ненавижу тебя. Я так тебя ненавижу, что уже мечтаю убить самыми жестокими способами.       Комната пропахла ароматом её кокосового геля. Он чересчур чувственный, почти родной, едва уловимый, и такой, мать его...       Бокал разбивается о стену. Я бросил, представляя на его месте сердце Вики. Оно разбилось бы красиво. Со звоном. С болью. С отчаянием. Мне понравилось, но внутри всё равно демоны царапают плоть длинными когтями и рогами. Они недовольны. Недовольны её болью, причинённой их хозяином. Они воют, кричат, бьются и требуют.       Чего? Чтобы я пошёл к ней и извинился? Хрена с два, уроды! Ни в одной вселенной ни единая живая или мёртвая душа не увидит, как я извиняюсь перед этой вошью. Никто и никогда! Ни в каких, блять, обстоятельствах!       Я тоже знал, что Вики ненавидит меня. Знал, когда впервые якобы нечаянно толкнул плечом в грязную лужицу во дворе школы, а она начала кидать грязь мне в лицо. Знал, когда из-за меня она провалила свой первый экзамен и осталась отрабатывать занятия с самого начала. Знал, когда после проведённой ночи в моей комнате, она проснулась, спешно оделась, даже не проронив ни слова, ни разу не взглянув на меня, ушла, не бросив напоследок даже что-то вроде долбанных «Пока», «До встречи» или «Увидимся». А я ещё несколько минут прожигал дверь взглядом и только потом понял, что хлопок дверью был в духе «Пошёл ты».       Ночной ветер зол. Он яростно толкает шторы балкона в сторону, свистя, навязываясь, раздражая меня сильнее. С такой же яростью закрываю двери, а свист продолжается, словно ругает меня.       Но я знаю не только то, что она меня презирает. Ещё мне известно, что она любит, когда я целую её плечи. Ей нравится, когда я наваливаюсь на неё всем телом, ликвидируя все попытки хотя бы сдвинуться. Нравятся поглаживания по спине после секса. Да. Точно. Вики любит нежность после извращённого траха. Я знаю. А она не знает. Даже не представляет, как я люблю зарываться в её шелковистые волосы. Как сильно люблю наматывать и оттягивать назад во время мощных толчков. А когда она устало плюхается на подушки... Дьявол мой! Они охеренно мягким и нежным облаком собираются у лица, мирно ложась на ключицы, а я с нескрываемым удовольствием принимаюсь с ними играться, разбирая каждую прядь, попутно расцеловывая спящее лицо. Волосы Уокер для меня нечто истинно святое. А ночи... Вики не знает, что мне нравится, когда она остаётся со мной на ночь, как ещё и не знает, что она единственная, кому я это позволяю.       Я не знаю, что это такое и как это, блять, объяснить, но хочу, чтобы она вернулась, а я до конца этой ночи буду с ней нежен. Может, я и псих, но воспоминания о времени, которое мы провели вместе, заставляют меня сожалеть о том, что я вёл себя, как, мягко говоря, мудак. Может, мне и правда нужно пойти к ней и извиниться?       Может... Может. Да.       В коридоре почти кромешная тьма, и меня это полностью устраивает. Она должна тут царить хотя бы до тех пор, пока я не вернусь обратно, прихватив Вики.       Я постучался уже дважды, а ответа всё нет, хотя я чувствую её энергию, печальную, злую и разочарованную. Бесцеремонно ворвавшись к ней, застаю её, стоящую у окна ко мне задом в сексуальной ночнушке с вырезом на гладком бедре.       — Почему не открываешь? — бросаю раздражённо, захлопывая дверь.       — Потому что не хочу никого видеть. Тем более тебя. Выйди. — в её голосе одна только сталь. Полное безразличие. Может, даже ненависть, но всё это не мешает мне подойти к ней и насильно развернуть к себе за холодные плечи, — Убери от меня руки, я больше не хочу с тобой видеться! — шипит, когда мои пальцы впиваются во внушительный синяк, царапает мои руки длинными, отманикюренными жемчужным лаком ногтями, пытаясь добиться моей боли. Чуть сдвигаю руку, чтобы не давить на рану.       — Выйду, только если ты согласишься пойти со мной, — цежу, вглядываясь в светло-голубые глаза, зрачки которых вдруг расширились настолько, что голубизна грозилась исчезнуть. Глазные яблоки переняли алый цвет. Значит, она только недавно перестала плакать.       И я начинаю в полной мере понимать, что с ней нельзя вести себя, как сволочь. С остальными можно. С Вики нельзя. Она не будет терпеть мою жестокость, мои игры и пренебрежительное отношение к себе. Не будет терпеть дикость и то, что я буду швырять её в твёрдые и острые предметы каждый раз, когда буду взбешён.       — Я не пойду. Не хочу. Уходи! — не оставляя попыток вырваться, кричит она, пока я сгребаю её в охапку.       — Успокойся, — шепчу, поглаживая по распущенным, дико любимым волосам, — я... мне жаль, что я так... Вики. Пойдём ко мне. — плевать, если выгляжу жалко. Я сделаю всё, что угодно, чтобы она больше не выкрикивала о своей ненависти. Дерьмово тогда было. Охренеть как дерьмово...       — Сказала же, не хочу! Отстань, я устала! — всхлипывает, прикрывает глаза, вытирает непрошенные слёзы.       — Отдохнёшь у меня. Обещаю. Можешь бить меня, но находясь в моей комнате и в моей кровати, — взглянув с высоты роста, вкрадчиво произнёс я, после чего она всё же заткнулась.       Я наклонился, чтобы поцеловать её, но Вики в тот же миг повернула голову, подставляя щёку. Но я был уверен, что и касание до своей щеки ей было крайне неприятно. Что, мне, блять, теперь насиловать её?!       Уокер не смотрела на меня. Смотрела в сторону. Только сейчас я заметил, что она может грустить. Что ей может быть больно. Что эту боль она получает от меня и, возможно, не в первый раз. Я ублюдок, знаю. Она тоже знает, но всё равно позволила поднять себя. Может, потому что ещё знает, что я не отстану от неё.       Уложив Вики на чёрное постельное бельё, снимаю облегающую майку, оставаясь в домашних брюках, и ложусь рядом, тут же притягивая её к себе. Вики поднимает глаза, щекоча длинными и густыми ресницами мою скулу, и я прошу её шёпотом:       — Поцелуй меня.       Молчание.       — Ну же...       Я начинаю ощущать стук сердца в районе горла. Попросил же, блять...       Привстаю на локтях, переставляя один на другую сторону от её головы, нависая над ней, — девчонка продолжает смотреть на меня со злой издёвкой, из-за чего кровь начинает бурлить, а снисходительность к её желанию спать тут же исчезает.       — Что тебе мешает? — несдержанно обращаюсь.       — Извинись... — нерешительно произносит она.       — Извини, — нелепо вырывается.       — Нет. Не так.       — А как же тогда? — раздражаюсь я.       — Скажи: «Пожалуйста, прости меня, Вики, я вёл себя, как козёл». Давай, — а глаза-то огромные, терпеливые, красивые. И я не могу не принять участие в этой её дебильной авантюре. А там, чёрт знает...       — Пожалуйста, — к своему удивлению, вырываю из себя, — прости меня, Вики...       Уголок соблазнительно пухлых губ, оголённых от помады, дёргается вверх, но почти сразу возвращает невозмутимость.       — Я вёл себя, как козёл...       — Теперь заново и энергичнее.       — Я, блять, как добьюсь довольного кивка, покусаю так, что ни один ёбаный бальзам не поможет твоим губам. Пожалуйста, прости меня, Вики, я вёл себя, как козёл. Целуй! — цежу.       — Нет. — отрезает.       — Что нет?       — Не поцелую. Я пришла поспать, — улыбается и отворачивается, ища удобную позу, а я возвращаю её мигом обратно и набрасываюсь на рот, захватывая запястья и тотчас фиксируя над головой. Кусаю, вылизываю, кусаю, целую, кусаю, блять, и поглаживаю языком, не скрывая довольства оттого, что она без препирательств отвечает мне, принимая язык, грубо ласкающий её губы.       Вот так, сучка. Её нельзя предупреждать и тем более просить. Она не из доминирующих. Её нужно сминать, ломать, кусать и лизать.       Насытившись, пусть и не до конца, отстраняюсь, вспоминая об её усталости, но тонкие руки пока держу в плену. И пока я ожидал, что Вики попросит отпустить себя, она приподнимает голову, чтобы коснуться губами моих губ и томно выдохнуть, словно прося продолжения.       — Ты же хотела отдохнуть, — голос вожделенно хрипит.       — Теперь нет... — тяжело дыша, отвечает, выгибаясь, прижимаясь к моей груди ближе.       — Вот как.       Рука в притворной ласке то поднимается по стройному бедру, то опускается к чуть изогнутой коленке, пока дыхание девчонки не выравнивается. Затем грубо разрывает ткань ночнушки, превращая в ошмётки, вызывая у неё короткий писк.       Она в белых трусиках, блядски красивая, как и в каждую секунду своей жизни, лежит подо мной покладистая, горячая, с трогательно трепещущими серыми перьями. Смотрит из-под тёмных ресниц, поглощая каждое моё действие. Стягиваю с неё трусики и, грубо раздвинув ноги, устраиваюсь между ними.       Девичьи щёки давно покраснели, чувствую под кожей груди, прижатой к её, дико бьющееся сердце, и мне остаётся только мурлыкать, довольный тем, какую реакцию я у неё вызываю.       Снова припадаю к губам, но не задерживаюсь, а проделываю дорожку из укусов вниз по шее, ключицам, рёбрам и до самой чувствительной точки, пока Вики нервно сжимает простыни в руках. Нежный секс и Вики? О чём я только, блять, думал?!       Всасываю плоть, впиваясь пальцами в нежную кожу бёдер, губами размазывая соки повсюду, чтобы она не могла подавить крики, даже если будет придерживать рот ладонью. Кусаю и оттягиваю клитор до тех пор, пока она не даёт мне пощёчину, выкрикивая моё имя.       — Ещё раз ударишь меня, я тебя нагну и выебу, как шлюху, — подняв затуманенный, но злой взгляд, прошипел я, и вернулся к увлечению, накрывая ладонями грудь.       А ведь она до безумия сладкая. Совсем не приторная, а сладкая, как экзотический фрукт, которого я непременно съем и даже сок не вытру. Что и делаю с Уокер.       В последний раз облизнув клитор, не позволяя ей кончить, я поднимаюсь, обдавая горячим дыханием искажённое в гримасе удовольствия и разочарования лицо, и жадно припадаю к губам, посасывая сначала верхнюю, следом нижнюю, упиваясь её бессилием и беззащитностью, своей властью над ней и чётким обещанием самому себе, что больше никогда не позволю убежать ей. Только не ей, и только не от меня.       Целую долго, влажно, жарко, не жалея укусов, слизывая кровь с губ и возвращаясь к укусам, как она любит, и как люблю я. Обхватывает ногами торс, стараясь прижаться ближе, пока я сминаю соски, вытаскивая очередной умоляющий стон. Тяну один, чтобы добиться цели, как долбанный эгоистичный мудак: тяну сосок до боли.       Удар по лицу.       Мой рык.       Её взволнованное дыхание. Кожа доселе нежнее бархата теперь напряглась под роем многомиллионных мурашек.       Она знает, моя сучка... Знает, как я не люблю, когда к лицу прикасается даже она.       Резко разворачиваю её к себе задницей, тут же одаривая звонким шлепком и следом от него, а взамен получаю нервный вздох.       — Предупреждения, Уокер. Ты вообще не принимаешь их всерьёз, — угрожающе наклонившись к уху, прошипел я.       Избавляю себя от остатков одежды, и, скрывая удовольствие от её пощёчины, надавливаю на изящную спину, заставляя опереться локтями о матрас и приподнять задницу на уровень члена. Облако волос рассыпается и спадает вдоль её лица.       Она красивая. Просто. Нереально. Мать её. Красивая. И чувственная, сука, и сексуальная. Она ещё добрая, но только не со мной. Со мной Вики сучка.       — Повтори!       — Ч-что... повторить?       — Чем я тебе, блять, пригрозил, Уокер? — касаясь налитой головкой входа, поглаживаю ягодицы. А терпение уходит сквозь пальцы.       Она сглатывает.       — Тем, что трахнешь.       — Как кого?       — Шлюху.       — А теперь, — наматываю божественно шелковистые волосы на руку и оттягиваю, чтобы было больно-больно. Чертовски хреново, но сладко, — заново, сучка, и энергичнее.       — Нагнёшь и трахнешь, как шлюху! Прекращай, Люцифер!       — Прекратить что? Не думаю, что смогу вытерпеть твой отказ, так что тебе стоит хорошенько подумать, прежде чем...       — Издеваться надо мной... прекращай.       Так даже лучше.       Впившись пальцами в талию, толкаюсь до самого основания, выбивая из неё облегчённый стон. Выхожу и проделываю тот же трюк, но уже резче и сильнее. Снова, блять, и снова, пока не слышу её тихий плач удовольствия. Вдалбливаюсь по самые яйца, не прекращая наращивать адский темп, пока Вики стонет, стонет, стонет и кричит, сжимая края подушки не в силах опустить голову, потому что я не позволяю. Кайфую от волос. От криков, плача, прогнутой спины, округлой задницы, выпирающих рёбер, красивых сисек, от неё всей кайфую проклято, бесповоротно.       Она, мать её, самая редкая наркота. Самая охеренная вредная привычка, от которой не избавиться, не отмыться, о которой нельзя никому высказаться. О ней нельзя говорить с другими ублюдками. С ней нельзя быть неосторожным мудаком. Уокер — дрянь! Не предупредила, что вызывает привыкание, зависимость. Что я стану самым отменным наркоманом, который никогда не сможет вылечиться. Такую дрянь только трахать. Только драть. Её жемчужную кожу можно только протыкать зубами, чтобы оставить метку. Никому, суки! Никому нельзя отдавать. Никому нельзя смотреть, думать, оборачиваться на её аромат. Голову оторву на хер!       Я уже и сам не замечаю, как откидываю голову, как стоны вырываются и из меня тоже, пока трахаю, трахаю, блять, трахаю, как последнюю, самую грязную шлюху. Если и шлюха, то только моя. Если драть, то только мне.       — Люци... чёрт, не могу... — стонет сладко, не описать мне, не запомнить.       Отпускаю волосы и хватаюсь обеими руками за бёдра. Ощущая приближение кульминации, ожесточаю движения тазом, а Вики просто нахрен не выдерживает. Она кончает с красивым криком, с красиво распахнутым ртом. Для моего члена.       Ощущаю её оргазм и сам толкаюсь мощным движением в последний раз, а затем выхожу и кончаю ей на ягодицы, тяжело дыша. Она падает на простыни. Я — на неё, выбивая весь воздух из груди.       — Слезь, Люци... — шепчет, растратив голосовые связки.       — Заткнись... — зарываясь носом в шею, произношу тем же усталым тоном, цепко хватая запястья с чётко выраженными тоненькими реками вен.       Хрупкая, слабая, бесподобная в этой нежности, лежит подо мной смиренно, впервые не ставя слова поперёк моему грубому приказу заткнуться, и я чувствую, блять, чувствую, что... как это... да! Влюбляюсь. Она просто единственная дева, которая проткнула руку через кожу и дотронулась до самого сердца. Единственная, чья боль приносит боль и мне. Может это и есть ваша дурацкая любовь?! Хочу только её. И не только трахать. Хочу, чтобы она перестала меня ненавидеть и начала испытывать ту же херню, что и я.       Еле отдышавшись, Вики пытается вылезти из-под моего тела, да только терпит крах, когда я образовываю кокон из крыльев. Она обречённо выстанывает моё имя, и только тогда я меняю позу, усаживая её на себя. А у Вики нет сил держаться, опираться руками о мою грудь, и ей остаётся только лечь на неё, заставляя меня чувствовать кончики пальцев на татуированной коже, а мне остаётся только ловить их, подносить к губам и целовать, чтобы она теперь изумлённо подняла на меня глаза, в которых, если долго смотреть, можно и потеряться, и снова чуть распахнула красивые губы.       — Что уставилась? — бросаю бесстрастно, переходя к внутренней стороне тонкой ладони.       Она улыбается и снова кладёт голову на грудь, прислушиваясь к биению сердца. А оно предательски громко и больно стучит по рёбрам.       — Вики, — тихо зову её, не прекращая ласку.       — Что? — сонно произносит.       Я всё думаю, как сказать, предсказывая самому себе её реакцию, стоит только этим словам вылететь изо рта и, наконец, после долгой паузы, произношу охрипшим голосом:       — Давай больше не будем ненавидеть друг друга?       Её дыхание замирает, она несмело поднимает голову, вглядываясь в моё лицо, пока я второй рукой поглаживаю тонкую кожу спины, задевая лопатки, проходясь по позвоночнику, по маленьким, чувственным горам.       — Хорошо, — неуверенная, чуть ли не детская улыбка вырисовывается на её губах, вызывая во мне нездоровую радость, которую я подавляю, чтобы, если вдруг потом что-то пойдёт не так, не было больно. Я вовсе не боялся боли, но, когда слова «боль» и «Вики» появляются в одном контексте, становится не по себе, — Но больше не обижай меня.       Да, блять, чертовски страшно снова столкнуться с её ненавидящим взглядом, в котором чётко выражается боль. Не хочу больше повторять этот дурацкий опыт. Я признаю, что мне страшно, до кончиков перьев ненавижу себя за это, потому что исключил страх из своих эмоций ещё давным-давно. А Вики так просто вернула его.       — Как скажешь, — без резких движений уложив её на спину, принимаюсь расцеловать плечи, особое внимание уделяя больному из них. Целую ключицы, ямку между ними, поднимаюсь к шее, подбородку, мягко прохожусь по щекам и ровному носу и спускаюсь к губам. Мягко раздвигаю их и проникаю языком внутрь. Без грубости, жадности, импульсивности. Просто с нежностью и стоном. Ловлю её руки и кладу их на свои скулы, давно влюблённые в прикосновения её кожи. И Вики гладит. Невесомо, неуверенно, словно боится, что я же и скину их с себя. Но нет. Мне только это и нужно сейчас...       — Не уходи утром, — оторвавшись на миг, выдыхаю я, и снова возвращаюсь к ней, — Вик-ки-и... Чёрт бы тебя подрал...       — Как скажешь...