Стирая грани

***

      Аппарировав к стеклянным дверям ресторана “La Padella”, Рон взглянул на наручные часы, которые показывали пять минут восьмого, дернул ручку двери на себя и уверенно вошел внутрь. Глеб должен был быть уже на месте.       После того, как вчера ночью Рон проснулся от, пожалуй, самого страшного кошмара в его жизни, он до утра так и не смог уснуть, но не потому что нервничал или боялся, наоборот, Рон с холодным разумом активно обдумывал, как именно ему решить свою проблему, возникшую почти четыре года назад и не дающую спокойно жить все эти годы. Сказать, что разговор по душам с мамой и признание своей ориентации придали Рону сил – это ничего не сказать. Сейчас он ощущал себя умиротворенным, целостным, наполненным и ментально устойчивым, ну и еще, пожалуй, более зрелым, что ли, будто за одну ночь он повзрослел на годы и наконец понял, что прятаться и бежать от своих проблем – это детская позиция, а взрослые люди живут в согласии с собой и своими желаниями, берут на себя ответственность и, как бы им не было страшно, решают свои проблемы, уверенно отстаивают себя и окружающих, а не впадают в истерики, как маленькие дети. Имеются в виду ментально взрослые люди, если вы понимаете, о чем говорит Рон, и тут дело далеко не в возрасте, ведь тебе может быть пятьдесят, а ты даже толком шнурки себе завязать не умеешь, или тебе может быть шестнадцать, но жизнь уже успела потрепать тебя так, что ты мыслишь и действуешь намного более зрело, чем некоторые, кому далеко за сорок. Кстати, сегодня утром Рон поговорил и с отцом, и он тоже полностью его поддержал и принял. Годрик, спасибо большое за то, что у Рона такие понимающие и принимающие родители. Он рассказал отцу о своей ориентации и о том, что любит парня, с которым встречается уже почти месяц. Как считаете, их первый интим с Блейзом в душе можно считать датой начала их отношений или всё-таки правильнее считать с того момента, как Блейз признался в любви? Или с момента их первого поцелуя? В общем, если честно, Рон слегка запутался с датами, но это так – мелочи, главное, что теперь он был уверен, что хочет поведать всем и каждому о своей любви к Блейзу Забини. Возможно, вам интересно, почему Рон так и не рассказал родителям о том, как несколько лет назад его жестоко избили, унизили, оболгали и запугали Гибсоны. Всё просто: в этом вопросе Рон не изменил своего решения. Он по-прежнему хотел уберечь родителей от скандала, клеветы и обвинений. Только если раньше страх диктовал ему единственный путь – всё скрывать, прятаться и идти на поводу у этой ведьмы Виктории Гибсон, глотая оскорбления и обвинения, то теперь Рон выбрал путь бороться.       Практически потеряв Блейза, он наконец пришел к тому, что не позволит больше блядским Гибсонам вытирать о себя ноги. Не позволит больше унижать и притеснять себя, не позволит разрушать свою жизнь. Впредь он будет открыто и уверенно заявлять о своей ориентации и о том, что у него самый потрясающий на свете парень и что они влюблены до умопомрачения. А те, кому что-то не нравится – могут идти в задницу и больше оттуда не возвращаться. Рону глубоко насрать.       Хорошенько всё обдумав, Рон понял, что действовать нужно через Глеба, в конце концов, его бывший заварил всю эту кашу, вот пусть теперь и расхлебывает, а если всё-таки нет, что ж, тогда придется пойти на крайние меры, и Рон готов уже даже судиться, если понадобится, но молчать, прогибаться и отказываться от Блейза он точно не собирается. Хотя если всё дойдет до суда, скандала, афишируемого во всех газетах, точно не избежать, но после вчерашнего разговора с мамой, Рон в разы меньше переживал по этому поводу и был абсолютно уверен, что, если всё вскроется, родители будут на его стороне и выдержат все нападки общества. Даже больше: что-то подсказывало Рону, что как только мама узнает о том, что произошло три с половиной года назад, Викторию Гибсон вместе с её муженьком и племянничком придется отшкребать от стены по кусочкам, поскольку, можете поверить Рону на слово, его мама действительно страшна в гневе. Но всё же ему очень не хотелось бы потом носить матери передачки в Азкабан, когда ей дадут лет двадцать за многочисленное хладнокровное убийство, поэтому Рон всё ещё уповает на то, что задуманный им план сработает и родители, и Блейз так ни о чем и не узнают. А если план всё-таки провалится, то Рон решил, что сегодня же открыто говорит с Блейзом и предоставит ему право самому решать, хочет ли он продолжать встречаться тайно, пока вся шумиха, суды и скандалы не утихнут или решит несмотря ни на что афишировать их отношения.       Если честно, Рон еле дождался утра, чтобы отправить Глебу письмо с назначением встречи, и Глеб ответил практически сразу.       “Рад, что ты написал, надеюсь, с тобой всё хорошо. Сегодня днем я очень занят, никак не смогу вырваться. Если ты так срочно хочешь встретиться, то буду ждать тебя сегодня в 19.00 в том ресторанчике, в котором мы столкнулись вчера. Глеб”, — гласила ответная записка.       Именно поэтому Рон прибыл в “La Padella” и сейчас сдавал свою куртку в гардеробную.       — Добрый вечер, на какое имя у вас зарезервирован столик?       Рон повернул голову и встретился взглядом с тем самым управляющим, который был тут и вчера. Одетый с иголочки мужчина с пером и длинным списком фамилий в руках, смотрел на него вежливо и выжидательно.              — Я без резервации, — ответил Рон.       — Простите, но без резервации сегодня поужинать не получится, — деликатно улыбнувшись, пояснил мужчина. — В честь дня Святого Валентина все столики зарезервированы, у нас полная посадка зала.       Рон растерянно моргнул и перевел взгляд на огромный зал, полный посетителей, только сейчас заметив повсюду парящие шары в виде алых сердец, лепестки роз на столах и порхающих в воздухе небольших купидончиков, которые, летая от одного столика к другому, поздравляли влюбленные парочки, коих тут было великое множество, как гетеро, так и гомосексуальных кстати.       Рон мысленно чертыхнулся, со всеми этими проблемами, ранением и всем прочим, он совершенно забыл, что сегодня день Святого Валентина.       «Странно, что Блейз меня не поздравил», — мелькнула мысль в голове. — «Может тоже забыл».              — Рон! — послышался громкий оклик со стороны. Рон обернулся в пол-оборота и снова красочно чертыхнулся на этот раз вслух, поскольку ярко улыбающийся и махающий ему рукой Глеб стоял рядом со столиком, расположенным недалеко от большого витражного окна, и выделялся на общем фоне огромным ярко-красным пятном. Почему-то именно у этого столика огромная охапка шаров парила ниже, а еще на полу в вазе стоял большой букет благоухающих алых роз.       Стоящий рядом с Роном управляющий, услышав его отборный мат, деликатно кашлянул.       — Я с ним, — буркнул Рон, указав кивком головой в сторону улыбающегося во все тридцать два зуба Глеба и, чеканя шаг, направился к столику.       — Привет.       — Какого хуя? — ответил вопросом на приветствие Рональд, раздраженно отталкивая от себя парящие шары и окидывая взглядом сервированный на двоих столик, усыпанный лепестками роз. На столе стояла бутылка шампанского и тарелка с фруктовой нарезкой.       — Присаживайся. — Глеб указал рукой на мягкий стул напротив, никак не отреагировав ни на мат, ни на грубый тон, а затем присел за столик.       — Ты что, неадекватный? — хмуря брови, поинтересовался Рон. — К чему весь этот спектакль?       — Может всё-таки присядешь? — спокойно предложил Глеб. — А то на нас уже люди оборачиваются или предпочитаешь говорить стоя?       Рон крепко сцепил челюсти, а затем отодвинул стул и всё же присел напротив.       — Что это за хрень? — окинув взглядом огромный букет цветов, стоящий у его ног, раздраженно повторил он.       — Сегодня день Святого Валентина, — произнёс Глеб, будто это всё объясняло. — Во всех кафе и ресторанах подобного рода украшения, я тут не причём. А цветы это для тебя. В качестве извинений за вчерашнее.       — Да засунь себе их знаешь…       К их столику очень не вовремя подошел официант, и Рону пришлось прикусить язык на полуслове. Он сделал глубокий вдох, стараясь подавить растущую в груди вспышку гнева.       “Цветы, шары, а пофиг вообще”, — мысленно решил Рон. — “Нужно просто держать себя в руках. Сейчас расставлю все точки над i и отправлюсь к Блейзу в Хогвартс, как планировал. А этот недоумок пусть тут сам с цветочками и сердечками развлекается”.       Взгляд случайно прошелся по воркующей парочке, сидящей за столиком неподалеку, они обменивались подарками в честь праздника, и Рон решил, что перед тем, как аппарировать в Хогвартс, нужно будет еще быстренько пробежаться по магазинам, чтобы прикупить любимому подарок.       — Желаете сделать заказ? — поинтересовался официант, откупоривая бутылку шампанского.       — Нет, — отчеканил Рон.       — Мы еще не определились с выбором, — одновременно мягко произнес Глеб.       Официант поднёс бутылку к бокалу Рона и тот тут же накрыл ладонью свой бокал.       — Мне не наливайте, — попросил он.       Официант бросил вопросительный взгляд на Глеба, а затем наполнил его бокал и, оставив бутылку на столике, пожелал приятного вечера, а затем удалился.       — Как ты себя чувствуешь после расщепления? — спросил Глеб, беря в руку бокал шампанского и делая глоток. Рон лишь сильнее нахмурился, задаваясь вопросом, откуда Глебу известно о том, что его расщепило.       — Вчера я был в Хогвартсе и ваша директор сказала, что тебя случайно расщепило, когда ты аппарировал, — прочитав в синих глазах немой вопрос, пояснил Глеб.       — Какого черта ты делал в Хогвартсе?! — слегка склонившись вперед, прошипел Рон, снова в миг теряя бесстрастную маску, которую с большим трудом нацепил полминуты назад. Сердце сделало кульбит в груди, а желудок скрутило от страха, стоило представить, что Глеб мог случайно столкнуться с Блейзом и всё ему рассказать. Рону в принципе не хотелось, чтобы Блейз знал эту не самую радужную часть его прошлого, ведь он сам уже ни один год стремился забыть о том случае в сарае и семейке Гибсонов в целом, но если бы вдруг сложилась такая ситуация, что Блейз должен был всё-таки всё узнать, то Рон бы предпочел сам ему обо всём рассказать.       “Хотя нет, Глеб настолько трусливый, что и под угрозой смерти не стал бы рассказывать кому-либо о том, что у него когда-то были отношения с парнем”, — решил Рон и слегка успокоился.       — Я приходил в школу. чтобы поговорить с тобой и извиниться, — спокойно ответил Глеб на заданный ранее вопрос. — За поведение тети и… Вообще за всё, что было. — Рон откинулся на спинку стула и показательно фыркнул, складывая руки на груди. — В школе тебя не было и я отправился к тебе домой, но барьер меня не пропустил. Поэтому…       — Чтобы я больше тебя и близко возле своего дома не видел, ясно?! — наградив сидящего напротив Глеба убийственным взглядом, отчеканил Рон. — Иначе клянусь, я не моргнув глазом вызову на тебя авроров.       — Ясно, — спокойно кивнул Глеб, бегая по лицу Рона странным взглядом, а затем его губ коснулась мягкая улыбка.       Мерлин, когда-то Рон обожал эту улыбку и готов был на все лишь бы Глеб просто улыбался ему, теперь же эта улыбка не вызывала в Роне ничего, кроме раздражения.       — Что смешного? — вопросительно вскинув бровь, с каменным лицом поинтересовался он.       — Ничего, прости, я просто… Просто кое-что вспомнил. — Глеб снова ярко улыбнулся. — Помнишь, как мы пришли один раз к тебе домой, а близнецы в этот момент испытывали в твоей комнате какое-то зелье друг на друге и перепачкали все твои вещи непонятной жижей? — Глеб сел ровно и потянулся к бутылке шампанского, а затем всё же наполнил бокал Рона. — Ты был так зол, что мне казалось, будто ты сейчас разорвешь их обоих голыми руками. Я тогда еще сказал, что в гневе ты еще красивее, потому что твои синие глаза будто мерцают метая молнии. — Рон с каменным лицом молча смотрел на Глеба. — Так вот ты совсем не изменился, сейчас они снова мерцают, хотя теперь твой гнев направлен на меня, — с неподдельным теплом в голосе закончил он.       — Ну, раз уж у нас вечер воспоминаний, — не скрывая ехидства и раздражения, начал Рон. — Может тогда вспомним, как ты меня предал? — Глеб слегка вздрогнул, будто от удара, но Рону было плевать, уперевшись локтями о стол, он наигранно потер подбородок, делая вид, что задумался. — Как говорил, что любишь, а через минуту стоял и спокойно смотрел, пока твой брат избивал меня до полусмерти в грязном сарае?       — Рон... — начал Глеб, но Рон не дал ему и слова вставить. Именно за этим он и пришел сюда, чтобы высказать всё, что у него болело годами. — Хотя нет, давай лучше вспомним, как ты оболгал меня и мою семью, чтобы спасти свою трусливую шкурку. Как обвинил моего отца в воровстве, а меня в твоем совращении, хотя, по факту, это ты первый меня поцеловал. Почему ты этого не вспоминаешь? Почему не вспоминаешь, как сломал мне жизнь? Лично я помню это очень хорошо.       За столиком повисла напряженная тишина. Рон сверлил сидящего напротив бывшего возлюбленного злобным взглядом, пока Глеб виновато отводил глаза в сторону.       — Ты прав во всем, — слегка прочистив першащее горло наконец ответил Глеб, снова взглянув на Рона. — Ты имеешь полное право злиться и даже ненавидеть меня, но я правда искренне сожалею, Ронни.       — Не называй меня так.       — Всё чего я прошу – это чтобы ты выслушал меня. Тогда в сарае у меня просто не было другого выхода. Клянусь.       — Не было другого выхода, кроме как бросить меня на растерзание своей семейки? — ледяным тоном поинтересовался Рон, смотря в голубые глаза, умоляюще смотрящие на него в ответ.       “Блейз бы никогда так со мной не поступил”, — возникла мысль в голове. — “Он бы скорее пошел против всех, но защитил бы меня, не позволил бы никому и пальцем меня коснуться или оскорблять”. — Рон был абсолютно в этом уверен. — “Вот, значит, в чём разница между пылкой влюбленностью и настоящей искренней любовью”.       Рону вдруг нестерпимо захотелось поскорее оказаться в заботливых объятиях своего Блейза, прижаться носом к его шее и глубоко втянуть в себя запах вкусной кожи, зацеловать каждую черточку на любимом лице, ведь он так ужасно соскучился по своему Медвежонку. Какого черта он вообще тратит время на выслушивание этих жалких оправданий?       — Я виноват, просто я очень испугался и запаниковал. Мой брат убил бы меня собственными руками, если бы узнал, что я гей. А мои дядя с тетей мало того, что отреклись бы от меня, так ещё бы и рассказали всё родителям. Пойми, у нас в России всё по-другому, не важно маггл ты или волшебник, на данный момент у нас на законодательном уровне запрещены однополые связи…       — Мне плевать, что там и как у вас в России, — перебил Рон. — Из-за твоей трусости я годами жил в страхе, потому что твои родственнички угрожали, что раструбят о том, что мой отец якобы вор, а я извращенец и совратитель, что нас обоих посадят в Азкабан и все дорогие мне люди будут навсегда опозорены. Хотя всё, чем мы с тобой занимались происходило по твоей доброй воле и, более того, по твоей инициативе. — Глеб лишь виновато поджал губы. — До тебя я даже ни с кем не целовался, но в итоге оказался якобы совратителем бедного и несчастного тебя, — изобразив пальцами кавычки, с презрением выплюнул Рон. — Из-за твоего вранья и лживых обвинений, я пытался поломать себя, не принимал свою ориентацию, стыдился себя и чуть не совершил самую большую ошибку в жизни. — Рональд сделал глубокий вдох, стараясь совладать с собой не перейти на крик в переполненном людьми ресторане. — И сегодня пришел сюда не для того, чтобы услышать твои жалкие извинения, мне на них плевать. Я пришел сюда, чтобы кое-что прояснить. Я больше не буду вестись на поводу у твоей пришибленной тетки. — Рон качнулся слегка вперед и, смотря в голубые глаза Глеба, продолжил говорить: — Мне плевать на неё и на её гомофобные взгляды, впредь я буду жить так, как считаю нужным, и если она посмеет открыть рот в сторону моей семьи, попытается оклеветать меня или уволит моего отца с работы – я сам подам на нее в суд, ясно? Предоставив в качестве доказательств свои воспоминания, те, в которых твой брат избивал меня, и чтобы их приняли к рассмотрению, добавлю воспоминания нашего сегодняшнего разговора, в котором ты только что признал, что твой брат жестоко избил меня, что меня оболгали, а твои тетка с дядькой мне угрожали и запугивали. — Глеб молча слушал, смотря на Рона каким-то нечитаемым взглядом. — Я Герой Магической войны и лично знаком с Министром Магии, поэтому будь уверен, все мои показания примут к сведению. Разразиться скандал, твои родственники сами вылетят из Министерства за две секунды за использование служебных полномочий в своих корыстных целях. О твоей ориентации, которую ты так тщательно скрываешь, узнают все, поверь, я даже лично позабочусь о том, чтобы это дошло до твоего брата и родителей, поэтому лучше поговори со своей теткой и сам признайся, что тогда в сарае оболгал меня, что я ничем не опаивал тебя, что мы действительно встречались. И я, мать твою, не сделал ничего плохого, кроме того, что по наивности своей влюбился в такого козла, как ты!       Глеб усмехнулся краешком губ.       — Мне нет необходимости ни в чем ей признаваться, — спокойно произнёс он.       — Нет, есть необходимость, — крепко сцепив челюсти, почти прорычал Рон, чувствуя, что злится всё сильнее. — Ты заварил всё это дерьмо– тебе его и расхлебывать. Научись наконец брать ответственность и думать о ком-нибудь еще, кроме себя любимого.              — Мне нет необходимости ни в чём ей признаваться, потому что я уже решил этот вопрос, — произнёс Глеб, крутя между пальцами ножку своего бокала. — Вчера я стер ей и дяде память. Именно для этого я и приходил вчера в Хогвартс, чтобы сказать тебе, что они тебя больше не побеспокоят. — Рон моргнул, явно впав в ступор от услышанного, всё ещё смотря на Глеба с явным недоверием. — Я стер все воспоминания о том инциденте, они не помнят ничего. Они снова думают, что мы друзья. Тетя даже просила передать тебе привет, когда я сказал, что иду с тобой на ужин, — явно гордясь собой, с улыбкой пояснил Глеб.       — Почему я должен тебе верить? — поинтересовался Рон, бегая внимательным взглядом по раздувшемуся от самодовольства лицу напротив и стараясь уловить малейший намек на ложь.       — Почему-то я был уверен, что ты задашь этот вопрос, — улыбнувшись ещё ярче, ответил Глеб, а затем полез в карман брюк и выудил оттуда небольшую бархатную коробочку, которую, протянув через стол, положил перед Роном.       — Что это? — вопросительно вскинул бровь Рон, переводя взгляд с Глеба на шкатулку и обратно.       — Открой.       Рон открыл шкатулку и с его губ слетел рваный нервный смешок. В шкатулке лежала закупоренная деревянным чопиком прозрачная колбочка, в которой явно было воспоминание.       — Это воспоминание того, как я стёр им память. Доказательство, что они больше тебя не побеспокоят, — пояснил Глеб.       Рон перевел взгляд на Глеба, всё ещё стараясь переварить услышанное, поверить в то, что этот кошмар, длинною в три с половиной года, наконец закончился, снова хохотнул, а затем, запрокинув голову, истерически засмеялся в голос, абсолютно не обращая внимание на то, что люди за соседними столиками оборачиваются.       Надо же, он хотел стереть память Блейзу и даже не подумал о том, что можно было просто стереть память Гибсонам, слишком сильно боялся столкнуться с этой семейкой лицом к лицу все эти годы. И вот теперь, когда он наконец перестал бояться, в его руках доказательство того, что всё закончилось. Да уж, у жизни действительно странное чувство юмора.       Продолжая ярко улыбаться, Рон закрыл бархатную крышку, а затем сунул коробочку в карман брюк. Чувствуя, как на душе становится очень легко, будто оковы, сковывающие его всё это время, наконец рухнули, а за спиной вырастают настоящие крылья. Мерлин, неужели всё действительно закончилось и он снова свободен от этого ужаса? Протянув руку, Рон всё же взял свой бокал шампанского, чувствуя, что непременно должен выпить за свою свободу. Годрик, да его так и подмывало на радостях подскочить на ноги и пуститься в пляс прямо посреди ресторана. Он свободен. Свободен! Всё закончилось. Мерлин, спасибо!       Глеб, смотря на то, как Рон буквально светится от счастья, тоже ярко улыбнулся и, протянув свой бокал, стукнулся о бокал Рона, после чего пригубил шампанское. Рон же просто залпом осушил свой бокал.       “Гибсоны ничего не помнят о том дне”, — ликуя, думал он. Вдруг в памяти возникло перекошенное от ярости лицо Дмитрия, и Рон снова слегка нахмурился.       — Может закажем что-нибудь? — продолжая тепло улыбаться, предложил Глеб. — Расскажешь о своей жизни, я расскажу о своей…       — А Дмитрий? — перебивая, спросил Рон. — Ему ты тоже стер память?       — В этом нет необходимости, — ответил Глеб, тут же перестав улыбаться и слегка поджав губы. — Дмитрий умер восемь месяцев назад, так что он уже точно никому ничего не расскажет.       Рон удивленно вскинул брови, хотел бы он сказать, что ему очень жаль, но после того, как этот парень чуть его не убил, у Рона просто язык не поворачивался сказать, что он искренне сожалеет. Хотя, смотря на болезненный взгляд Глеба, сердце Рона всё же сжалось в груди от сочувствия. Каким бы мудаком не был этот Дмитрий, но для Глеба он был старшим братом. В битве за Хогвартс Рон сам чуть не потерял брата. Фреда тогда еле спали, и Рон до сих пор помнил ужас, сковавший его, когда он смотрел на окровавленное и практически бездыханное тело брата, лежащее среди трупов в Большом зале.       — Прими мои соболезнования.       — Спасибо, — кивнул Глеб, а затем протянул вперед руку и накрыл своей ладонью лежащую на столе руку Рона.       Капля сочувствия к Глебу тут же испарилась, будто её и не бывало. Рон попытался одернуть руку, но Глеб буквально вцепился в неё двумя руками, а затем поднес к губам и поцеловал тыльную сторону ладони.              — Отпусти, нахуй, мою руку, пока я тебе бутылку об голову не разбил, — с фальшивой улыбкой на губах угрожающе процедил Рон.       — Когда ты злишься, твои волосы становятся будто бы еще ярче, — подметил Глеб, но всё же выпустил ладонь Рона из рук.       — Я, пожалуй, пойду. — Рон начал подниматься из-за стола, и Глеб тут же подскочил следом.       — Прошу, останься ненадолго.       — Нет. — Рон уже сделал шаг в сторону выхода, когда пальцы Глеба накрыли его запястье, останавливая.       — Еще раз коснешься меня – я тебе втащу, понял? — уже без улыбки угрожающе произнёс Рон, резко вырывая из теплых пальцев своё запястье.       Люди, сидящие за соседними столиками, стали заинтересованно оборачиваться.              — Хорошо, извини. — Глеб примирительно вскинул руки. — Прости. Обещаю держать руки при себе. Только прошу, сядь и послушай меня хотя бы пять минут.       — Мне незачем тебя слушать, — ответил Рон. — Мы всё обсудили, а теперь мне пора.       — Я ждал этого разговора три с половиной года, — произнёс Глеб, умоляюще смотря в синие глаза. — Прошу, удели мне всего пять минут. Пожалуйста. Я уверен, на самом деле ты тоже хочешь получить ответы.       Рон вскинул руку и взглянул на наручные часы, которые показывали половину восьмого. Ему еще нужно было купить подарок Блейзу и успеть попасть в Хогвартс до девяти вечера, пока не установили магическую защиту.       — Пожалуйста, — повторил Глеб, смотря так умоляюще, будто от того, согласится ли Рон его выслушать, зависела его жизнь. — Или, клянусь, я каждый день буду приходить к тебе в Хогвартс, пока ты не согласишься меня выслушать, — уверенно произнес он.       Рон нахмурился. Он достаточно хорошо знал характер Глеба, чтобы понять: он так и сделает.       “Лучше закончить всё здесь и сейчас”, — решил Рон, присаживаясь обратно за стол, а вслух произнёс:       — У тебя ровно три минуты.       Глеб кивнул и, радостно улыбнувшись, тоже уселся на своё место.       — Ну, во-первых, как я уже и говорил, никакой невесты у меня в России не было…       — Поздравляю, — фыркнул Рон.       — Ронни, я понимаю, что поступил ужасно и причинил тебя огромную боль…       — О, правда понимаешь? Да неужели? — не удержался от нового комментария Рональд.       — Но я просто хочу, чтобы ты хотя бы попытался понять и меня…       — Я никогда не смогу понять тебя.       — Если бы ты перестал меня перебивать после каждой фразы, я был бы тебе очень признателен, — тяжело вздохнув, произнёс Глеб, а затем продолжил: — Тогда в сарае у меня правда не было другого выбора. — Рон открыл рот, чтобы вставить очередную ехидную реплику, но Глеб, не дав себя перебить, заговорил быстрее. — Я понимаю, что ты считаешь это лишь тупой отмазкой. Но мой брат, узнав о моей ориентации, убил бы меня. — Рон показательно фыркнул, складывая руки на груди. — Ясное дело, ты мне не веришь, — печально усмехнулся Глеб, — наверное, думаешь, как брат может убить брата. Но поверь – мой брат мог. Когда дело касалось гомосексуальности, он будто с катушек слетал, просто зверел на глазах.       — Да, я помню, — ледяным тоном произнес Рональд. — Благодаря тебе я на себе прочувствовал всю прелесть его буйного характера.       — Дима умер, потому что попал в “Медведь Сибири”.       — “Медведь Сибири”? — слегка скривившись, переспросил Рон.       — Это магическая тюрьма в России, скрытая в горах Сибири, — пояснил Глеб. — В прошлом апреле он поехал с друзьями в Питер на выходные и забил до смерти парня маггла… — Глеб осекся, и Рону даже не было нужды спрашивать, за что его брат избивал несчастного, на лице слегка побледневшего Глеба и так было четко написано, что его брат забил парня до смерти за нетрадиционную сексуальную ориентацию. — Его приговорили к пяти годам лишения свободы и он покончил с собой спустя два месяца заключения.       Рон лишь слегка поджал губы.       — Прости, но если ты ждешь сочувствия к своему брату, то, по сути, он сам выбрал для себя такой путь. Убил невинного человека и поплатился за свою неоправданную ненависть и гомофобию.       — Его ненависть к геям была оправданной, — негромко произнёс Глеб, смотря Рону в глаза. — Когда ему было девять, Диму похитили. Родители, все друзья, соседи, авроры и даже маггловская полиция искала его около пяти часов. Отец поднял всех на его поиски подключил все свои связи, и Диму всё-таки нашли… — Глеб тяжело вздохнул, а затем продолжил: — В заброшенном доме на окраине Москвы. Какой-то маггловский ублюдок педофил похитил его, отвез в заброшенный дом, приковал наручниками к батарее и насиловал не один раз перед тем, как их нашли. Эту сволочь даже арестовать не успели, отец голыми руками прикончил его на месте. — Сказать, что Рон впал в шок от услышанного, это ничего не сказать. Старые воспоминания в свете новых подробностей теперь выглядели по-другому. А поведение Дмитрия теперь казалось вполне логичным. Ведь с его стороны картина выглядела так, будто его младшего брата опоили и хотели совратить, и, само собой, он, как человек, сам переживший подобного рода травму, увидев, что это же хотят сделать с его братом, потерял над собой контроль. Мерлин, да Рону действительно дико повезло, что Дмитрий в порыве ярости тогда не забил его до смерти. В конце концов, гомофобами не рождаются, их создает враждебно настроенное общество и извращенные больные люди. Как это и произошло с братом Глеба.       — Само собой, после той ситуации Дима сильно изменился. И сколько бы родители не водили его по колдопсихологам – это не помогло, — продолжил говорить Глеб. — Родители даже хотели стереть Диме память, но колдомедики сказали, что подобное магическое вмешательство, во-первых, не безопасно, ведь Дима был ещё ребенком. А во-вторых, ничего не даст, поскольку для психики девятилетнего ребенка пережитое слишком большая травма, которая оставила глубинный след в его подсознании. И если бы ему стерли память, он бы только перестал понимать причину своей агрессии и чувствовал бы себя еще более потерянным, уязвленным и озлобленным, и в конце концов сошел бы с ума, поэтому родители отказались от этой идеи, — на мгновение за столиком повисла тяжелая натянутая тишина. — В общем, тот случай изменил не только Диму, и отца с матерью тоже, всё наша семья лютой ненавистью ненавидит людей нетрадиционной сексуальной ориентации, считает их больными извращенцами, угрозой для нормального общества и всё в таком роде. — Глеб печально усмехнулся. — А теперь представь, каково в четырнадцать лет узнать, что ты, оказывается, гей, живущий в такой гомофобной семье… Если мои родители узнают о моей ориентации, они не просто отрекутся от меня, в лучшем случае они засунут меня в магическую психушку на принудительное лечение до конца моих дней, а в худшем отец просто прикончит меня собственными руками.       Рон молча смотрел на Глеба, не зная, что на это сказать, сердце в груди непроизвольно сжималось от сочувствия. Ведь, если честно, Рон даже представить себе не мог, как бы себя чувствовал, если бы родители не поняли и не приняли его ориентацию, что уж говорить о каком-то принудительном лечении от болезни, которой, на минуточку, не существует, или тем более об угрозе убийства.       — Я правда любил тебя всем сердцем, Рон, — искренне произнёс Глеб. — Любил и всё ещё люблю. Ведь ты лучшее, что происходило с мной за всю мою жизнь… — Рон слегка поджал губы от услышанного и потупил взгляд. — В те полтора месяца лета, что мы, пусть и тайно, но встречались, я чувствовал себя живым и полноценным, как никогда, только с тобой я мог быть самим собой. И я правда планировал после окончания Колдотворца приехать работать в Лондон, чтобы мы были вместе. — Рон снова перевел взгляд на Глеба. — Я бы снял себе квартирку в маггловском районе Лондона и мы могли бы встречаться, больше не таясь, так как мои родители и брат были бы далеко, а тетя с дядей принципиально не бывают в маггловских районах. Я заглядывал бы к тебе в Хогвартс каждый день после уроков и отпрашивал бы тебя на выходные. Мы бы гуляли по маггловскому Лондону, ели твоё любимое малиновое мороженое и целовались на каждом шагу. И я бы покупал тебе всё, что ты захочешь… Если бы не тот проклятый случай в сарае... — Глеб быстро заморгал, так, будто у него глаза щипало от слез, плеснул себе еще шампанского, а затем, залпом осушив бокал, продолжил: — Я смотрел, как мой брат тебя избивает и внутренне умирал от своего бессилия, клянусь. Прости меня, я знаю, что не должен был так говорить о тебе и твоей семье, но от страха я сам не понимал, что несу, я просто… — Глеб с шумом выдохнул и шмыгнул носом, стараясь удержать стоящие в глазах слезы. — Все эти годы я ненавидел себя за то, что ничего не смог сделать, что не защитил тебя. Но поверь, у меня правда не было выбора. Ведь на тот момент я элементарно еще даже не был совершеннолетним и мне в любом случае пришлось бы возвращаться с семьей в Россию. Я понимал, что мне еще жить с этими людьми и если я признался бы Диме, это не уменьшило бы его гнева по отношению к тебе, тогда он бы точно в порыве ярости просто убил нас обоих. Если бы я тогда признался, то не пережил бы тот год, который мне нужно было доучиться в Колдотворце, чтобы элементарно получить аттестат и вернуться сюда, вернуться к тебе. Пожалуйста, скажи, что понимаешь, Рон, — умоляюще произнёс Глеб.       — Ты говоришь, что хотел вернуться через год. Вот только прошло три с половиной года, — негромко ответил Рональд, смотря в голубые,влажные от слез глаза, которые смотрели умоляюще в ответ. — И ты мог прислать мне хотя бы письмо, элементарно объяснить всё это, чтобы я понял. Ведь даже после того, как ты оболгал меня, а твоя семья так жестоко со мной поступила, я всё еще месяцами ждал от тебя хотя бы письма с извинениями и объяснениями.       Глеб, услышав это, виновато поджал губы и на мгновение прикрыл глаза, одинокая слеза всё же скатилась по его щеке, а затем он снова взглянул на Рона полным боли взглядом.       — Думаешь, я не хотел писать тебе? — не скрывая своей боли, спросил он. — Думаешь, не хотел приползти к твоему дому на коленях сразу после случившегося и умолять тебя о прощении? Я просто не мог, потому что Дмитрий после того случия следил за мной как Коршун. — Глеб горько усмехнулся и быстро утер бежавшие по щекам слезы. — Думаю, он всё равно тогда что-то заподозрил, заметил, как я смотрел на тебя в сарае, или, может, его насторожило то, что я слишком сильно убеждал его не возвращаться в сарай и больше не трогать тебя, пока мы не уедем, но все следующие года до тех пор, пока его не посадили, он не спускал с меня глаз, накладывал на меня следящие чары, контролировал всех моих друзей и проверял мою почту. Даже договорился с директором Колдотворца, чтобы мою почту заколдовали и все письма сначала попадали к нему на проверку. Он больше не доверял мне, и я прекрасно знал об этом, поэтому пришлось максимально затаиться. Россия, знаешь ли, очень отличается от Британии, там слово родителей и старших родственников для тебя закон, пока ты несовершеннолетний. Я просто выжидал, пока Дима остынет и немного ослабит контроль, наконец забудет о той ситуации, но он так и не забыл. — Глеб снова горько усмехнулся. — Когда я закончил Колдотворец, то хотел устроиться в Британское Министерство Магии, но Дима и этого мне сделать не позволил. Он поговорил с родителями и убедил их, что это небезопасно, так как в Британии уже назревала магическая война. К тому времени Волан-де-Морт открыто заявил о себе и об этом писали даже у нас во всех магических газетах, поэтому Диме и усилий особых прикладывать не пришлось, чтобы убедить их. Родители не отпустили меня в Британию, да и тетя сказала, что мне лучше остаться в России, плюс ко всему Дима всё расспрашивал меня, почему я так сюда рвусь. Поэтому пришлось временно отложить эту идею и прекратить любые разговоры о Лондоне. — Глеб тяжело вздохнул и слегка взъерошил волосы, как делал всегда когда нервничал, а затем спросил: — Как думаешь, насколько плохо глубоко в душе радоваться, что твой брат умер и теперь ты имеешь хоть какую-то свободу?       Рон ничего не ответил, лишь молча смотрел на сидящего напротив Глеба. Слушая его историю, он внезапно осознал, что абсолютно ничего не знал о жизни своего бывшего возлюбленного. Когда-то он влюбился в веселого, доброго, улыбчивого и, как ему казалось, беззаботного парня. Сейчас же напротив него сидел глубоко травмированный, запуганный, изворотливый и малодушный парень, которому приходилось годами просто выживать в своей семье.       Правильно говорят: любовь слепа. На первых парах бурной влюбленности мы сами идеализируем своего избранника или избранницу, стараемся не замечать их изъяны вызванные психологическими травмами и недостатки, а затем, когда со временем объект нашей привязанности оказываются совсем не таким, каким мы его себе представляли, и не оправдывают выстроенных в нашей голове ожиданий, мы разочаровываемся и, как следствие, страдаем.       — Все эти годы я жил всё равно что в тюрьме, — продолжил изливать душу Глеб. — Я клянусь, что хотел написать тебе и не раз, хотел всё объяснить и попросить прощения, но пока Дима был рядом – я просто не мог этого сделать, а когда его посадили и у меня наконец развязались руки, я понимал, что спустя столько лет это всё равно ничего не изменит. Пришли я хоть сотни писем, ты бы и читать их не стал, верно? — Рон молчал, и Глеб кивнул, как бы сам подтверждая собственные слова. — Вот видишь. И после того, что я сделал, ты был бы абсолютно прав. Поэтому я просто оформил все документы, перевелся в отдел к своей тете и приехал, чтобы объяснить всё и извиниться перед тобой лично.       Глеб снова протянул руку вперед, чтобы накрыть ладонь Рона своей, но Рон, заметив это, тут же убрал руки со стола, не позволяя себя коснуться.       — Прошу, скажи, что прощаешь меня, Ронни…       Рон открыл рот, чтобы ответить, что прощает Глебу его предательство, клевету и трусость. Возможно, действительно хорошо, что он решил остаться и всё-таки выслушать Глеба, так как этот разговор на самом деле был нужен им обоим. Услышав давнюю историю со всеми недавно всплывшими подробностями, Рон понял, что правда больше не держит на Глеба зла или обиды, всё, чего ему хотелось – это наконец отпустить эту ситуацию. В конце концов, нельзя судить человека, если ты не прошел его путь, и кто знает, каким бы стал сам Рон, если бы рос в такой семье, в которой приходилось расти Глебу, но следующая фраза Глеба буквально ввела Рона в ступор, заставив забыть, что он вообще хотел сказать.       — Я клянусь, что теперь у нас с тобой всё будет по-другому.       — В каком смысле “у нас с тобой”? — слегка ошарашенно уточнил Рон.       — Я… — Глеб сел ровно и нервно поправил воротник своей рубашки. — Я всё еще люблю тебя, и я знаю, что глубоко в душе ты тоже всё еще меня любишь, Ронни. Потому что такая любовь, как наша, не проходит бесследно, я верю, что ты любишь меня достаточно сильно, чтобы…       — Я больше не люблю тебя, Глеб, — смотря в голубые глаза, спокойно произнес Рон. — Я правда любил тебя, но больше не люблю.              — Не говори так, Ронни, — перебил Глеб. — Я понимаю, ты всё ещё злишься, но не говори так. Я сделаю всё, чтобы ты забыл тот злосчастный случай, я…       — Глеб, ты серьезно думаешь, что после того, что мне пришлось пережить по твоей милости, я продолжал любить тебя все эти годы? — уточнил Рон, абсолютно не понимая, с чего Глеб вообще решил, что они снова могут быть вместе. — Да это даже звучит абсурдно.       — Ты очень меня любил, я знаю это, — не желая слушать, уверенно заявил Глеб. — Я видел это в каждом твоем взгляде, в каждом касании.       — Тогда, но не сейчас.       — Я могу стереть тебе память. Ты забудешь тот инцидент и у нас снова всё будет как прежде.       — Что? — скривившись, переспросил Рон, полагая, что ему просто послышалось.       — Ты забудешь тот день, и мы снова будем счастливы, — повторил Глеб, кивнув для достоверности, так, будто пытался убедить в сказанном в первую очередь себя, а затем уже Рона. — У тебя же осталось всего несколько месяцев до окончания школы, а затем мы сможем вместе уехать туда, где не будет моих родственников, туда, где нас вообще никто знать не будет, — взволнованно предложил он. — Я готов даже оставить работу, сбежим вместе в Америку, Канаду… Хотя ты не любишь холод, тогда можем поехать в Австралию например.       — Глеб, я никуда с тобой не поеду, — внёс ясность Рон, невольно вспомнив, как всего пару дней наза сам предлагал Блейзу сбежать, но Глеб его, кажется, даже не услышал.       — Точно, в Сидней! Мы убежим, начнем новую жизнь и снова будем счастливы, как тогда, мы снова будем вместе. Снимем уютную квартирку с видом на океан. Тетя напишет мне хорошие рекомендации и меня возьмут на работу в Австралийское Министерство Магии, я в этом точно уверен, первое время может быть немного тяжело с деньгами, но не переживай, я быстро продвинусь по карьерной лестнице… — Глеб с лихорадочным блеском в глазах воодушевленно рассказывал о новой жизни, которая якобы ждет их в Австралии, он рассказывал о их совместном будущей так уверенно, с таким предвкушением и трепетом, будто Рон уже на всё согласился и от этого у последнего невольно мурашки бежали по спине. Рон смотрел на своего бывшего возлюбленного со стороны, четко понимая, Глеб действительно искренне верит во всё, что говорит. Сейчас перед ним сидел человек, который все эти годы жил под гнетом своей гомофобной семьи и спасался от эмоционального давления какими-то несбыточными мечтами, укрываясь в них, убегая таким способом от жестокой реальности, он фантазировал и ждал того, чего никогда не будет.       — Мы даже можем завести собаку, если хочешь, какую-нибудь небольшую, ты же любишь собак, и…       — Глеб, стоп, — довольно громко произнёс Рон, вскидывая перед собой руки, чтобы привлечь к себе внимание.       — Прости, я слишком увлекся, — неловко улыбнулся Глеб, слегка закусывая нижнюю губу.              — Я прощаю тебя, — сказал Рон. — Прощаю за ту ситуацию в сарае, за всё, что случилось тем летом, но между нами никогда и ничего больше не будет. Я давно не люблю тебя. Я люблю другого человека.       — Другого человека? — Глеб поджал губы и на мгновение потупил взгляд, а затем снова взглянул на Рона и, растянув губы в презрительной усмешке, поинтересовался. — Дело в том мулате, с котором я тебя видел, верно?       — Не важно, — ответил Рон, решив обойти тему Блейза. Смотря на слегка безумный взгляд, он почему-то невольно забеспокоился, чтобы Глебу не пришло в голову причинить какой-либо вред Блейзу. Спроси его кто-нибудь три с половиной года назад, сможет ли Глеб пойти на подобное, Рон бы уверенно заявил, что его возлюбленный самый добрый человек на свете и никогда намеренно не причинит кому-либо вред. Сейчас же он был абсолютно уверен, что его бывший парень далеко не белый и пушистый, каким по уши влюбленный Рон считал его когда-то.       — Нет, важно, — отчеканил Глеб и его голубые глаза полыхнули злостью. — Я люблю тебя. Все эти годы любил, — постучав пальцем по столу, заявил он. — А этот мулат просто играется тобой.       — Я не собираюсь это обсуждать с тобой, — перебил Рон. — И, поверь мне, ты не любишь меня, Глеб.       — Люблю!       — Нет, — отрицательно помахал головой Рон, стараясь говорить спокойно. — Ты убедил себя, что любишь, чтобы иметь силы вырваться от своей семьи. И я не виню тебя, — тут же внёс ясность Рон, заметив, что Глеб уже порывается что-то сказать. — Возможно, я в твоих условиях поступал бы так же. Но ты даже не знаешь меня настоящего.       — Конечно, знаю, — уверенно заявил Глеб. — Ты любишь торт, мороженое и терпеть не можешь холод, ты хорошо играешь в шахматы и…       — Если бы ты знал меня, то не предлагал бы мне уехать, — перебил Рон. — Потому что знал бы, что я люблю Англию и не хочу далеко уезжать от родителей.       Глеб пожал губы.       — Хорошо, тогда мы можем переехать в Италию, например, это совсем близко и…       — Я не буду никуда переезжать, Глеб, — снова перебил Рон. — И между нами больше никогда и ничего не будет, — четко произнес он. — У нас с тобой была юношеская влюбленность, которая, увы, закончилась не очень хорошо, пора нам обоим перестать на этом зацикливаться, хватит жить прошлым, нужно двигаться дальше.       — Об этом я и говорю, начнем новую жизнь!       — Двигаться дальше по отдельности, Глеб, — пояснил Рон.       — Но я не хочу двигаться по отдельности, мне никто кроме тебя не нужен! — слегка прикрикнул Глеб.       — Но ведь ты даже не пробовал, — спокойно, будто говоря с умалишенным, парировал Рон. — Ты сам говоришь, что я единственный парень, с которым у тебя были пусть и тайные, но отношения. Поэтому ты так и зациклился на мне. Твоего брата больше нет, родители далеко и тетка с дядей больше ничего не помнят. Теперь ты наконец свободен. Попробуй сходить в гей-клуб, к примеру, познакомиться с каким-нибудь парнем, позвать его на свидание…       — Ты не слышишь меня! — Глеб потер лицо руками, явно стараясь совладать с собой. — Этот мулат видимо задурил тебе всю голову, но знай, я тоже так просто не сдамся. Я не отдам тебя ему…       — С меня хватит. Я не хочу больше этого слышать. — Рон поднялся из-за стола, а затем, смотря на хмурого Глеба сверху вниз, добавил: — Я не приз, за который борются, и сам решаю, с кем мне быть, понятно? Несмотря на то, как ты со мной поступил, я искренне желаю тебе всего хорошего, правда. Но больше не появляйся в моей жизни. Прошу пока по-хорошему.       Рональд развернулся и уверенно зашагал в сторону выхода из ресторана, чувствуя при этом невероятную легкость, будто огромный, ужасно мучительный этап в его жизни был наконец завершен. И теперь впереди его ждет лишь светлое будущее со своим Медвежонком.       “Сейчас куплю Блейзу самый лучший подарок и сразу в Хогвартс”, — думал Рон, забирая куртку из гардеробной и со счастливой улыбкой покидая ресторан.       Если бы он только знал, что его ожидает в Хогвартсе, наверное, еще бы сто раз подумал перед тем, как туда отправиться.