В упор

Соуп пришёл в себя от того, что кто-то с силой похлопал его по щеке. Лицо вспыхнуло болью, он застонал, разлепил ресницы — глаза почему-то пекло, — проморгался… И, прежде чем сдавленное изумлённое «Гоуст?..» успело сорваться с его губ, на его рот легла широкая ладонь в чёрной тактической перчатке, и широкоплечая фигура подле него, едва угадываемая в окружающей их тьме, еле слышно прошелестела: — Тише. Зрение понемногу возвращалось. Когда его глаза приспособились к мраку окончательно, Соуп мотнул головой. Гоуст убрал руку, и он смог сесть, сперва приподнявшись на локтях. Всё чудовищно болело, особенно — лицо, Соуп прикоснулся к скосоёбленной переносице и отдёрнул пальцы, беззвучно выругавшись. — Нос сломан, — констатировал очевидное Гоуст, помогая ему встать на ноги. От смены положения голова закружилась, Соуп покачнулся и наверняка шлёпнулся бы на задницу, если бы не успел схватиться за твёрдое предплечье лейтенанта Райли. Правда, при попытке удержать равновесие его слегка занесло вбок, и он впечатался грудью в чужую, почему-то только сейчас осознав, что бронежилета на нём — на них обоих — больше не было и что теперь соприкосновение их кожи скрадывало лишь два тонких слоя футболок. Гоуст окаменел. Соуп зачем-то стиснул его руку до побелевших костяшек, как если бы в этом ещё была хоть какая-то необходимость. Под подушечками ощущались горячая кожа, волоски, зазубрины шрамов. За невольным преступлением последовало неизбежное наказание. — МакТавиш. Вот же ж блядство. Мне больше нравилось, когда ты называл меня Джонни, подумал Соуп и отстранился, неловко запылав ушами. Потом пробормотал: — Даг… где бы? Ну отлично. Теперь он звучал как комедийный актёр второго сорта. Гоуст, едва различимый во тьме помещения, насмешливо фыркнул. Это вместо издевательского «Есть предположения, сержант?», надо полагать. У Соупа были. Он хотел бы в них ошибаться. — Ду, — буркнул он, когда молчание сделалось невыносимым, — бы броде в бодвале. Гоуст позволил себе крошечный кивок. — И вряд ли бас прибологли сюда как почётдыг госдей, — мрачно продолжил Соуп. Ещё один кивок. — И ды уже бробовал… Третий кивок вышел раздражённым. Соуп понятливо заткнулся. Разумеется. Раз Гоуст привёл его в чувство, значит, сам очнулся значительно раньше, чем он. Наверняка успел оценить обстановку, понять, что означает отсутствие бронежилетов и оружия, и попытаться найти выход из положения. У Соупа на языке роилась тысяча вопросов. О том, на кой хер их взяли в плен; о том, спаслись ли ребята; о том, вытащат ли их отсюда, или придётся справляться своими силами; о том, наконец, что Гоуст здесь делал — вместе с ним. Его блуждающий взгляд нашёл чужое лицо — белый оскал черепа на балаклаве, блестящие глаза. И вместо всех необходимых ему уточнений Соуп ляпнул первое, что взбрело ему в голову: — Басга. Гоуст моргнул. Он стоял неподвижно, в нескольких футах от Соупа, и казался статуей, декорацией, ещё одной деталью скудного интерьера маленького тёмного подвала с голыми стенами и крошечным окошечком под самым потолком. — Что? — спросил он наконец; человечнее это его не сделало — такой голос мог бы принадлежать роботу. Соуп облизнул губы и гнусаво повторил, ткнув пальцем в его балаклаву: — Басга. Бочебу оди де… — Почему с меня не сняли маску? — уточнил Гоуст после долгой паузы, в течение которой он, очевидно, пытался расшифровать смысл вопроса Соупа. Соуп закивал так яростно, что, кажется, чуть не свернул себе шею. Гоуст приблизился к нему. Соуп невольно дёрнулся и шагнул навстречу, но Гоуст прошёл мимо него, едва не задев его плечом (как он ненавидел это «едва»), и опустился на пол прямо под окошком, привалившись спиной к стене. Соуп помялся. Гоуст вроде как не приглашал его присоединиться; но, когда Соуп сел рядом, возражений не последовало. Только спокойное: — Похоже, они знают, кто я такой. В их интересах сохранить меня узнаваемым. — Зачеб? Гоуст не отвечал очень долго. От его плеча, к которому Соуп почти прижимался своим, шло ровное тепло. Было безумием думать об этом сейчас, в подобных обстоятельствах; но он всё равно думал. Как полный кретин. Наконец Гоуст выплюнул: — Тебе не кажется странным то, что мы сидим в этом подвале вдвоём, и ни одному из нас пока не вспороли брюхо? Соуп пожал плечами, покачал головой, кивнул — всё разом. Гоуст рядом с ним пошевелился, как если бы ему стало неуютно или зябко, и напряжённо произнёс: — Они попытаются обменять нас. Соуп клацнул зубами. Что ж, это было закономерным выводом, и, если бы он чуть меньше думал о голых предплечьях лейтенанта Райли, это гениальное умозаключение пришло бы в голову и ему. Наверняка террористы уже связались со штабом. Может, даже выдвинули требования. Это было у них очень популярной практикой, особенно когда переговоры велись со странами, которые не хотели вступать с ними в открытую войну. Ёбаная Сирия. У них были инструкции на этот случай — ну, ситуации-в-которую-не-хочется-попадать. И первая из них гласила: сиди, сука, на жопе ровно. Не выёбывайся и не играй в героя. Дождись, пока не появится противник. Трезво оцени свои силы исходя из количества врагов. И только если тебе, барану несчастному, настолько феерически повезло, что в твоей импровизированной тюрьме всего парочка надзирателей… Тогда драпай. А если нет — жди чуда. Заложников ведь редко убивают. Даже террористы. Их выгоднее обменять, чем прихлопнуть. «Редко», правда, не означает «никогда». Соуп потрогал опухшую скулу. Засохшая кровь неприятно стягивала кожу, переносица пульсировала тупой тянущей болью. Нет, так дело не пойдёт. — Ды божешь его вбравидь? — прогнусавил он, повернувшись к Гоусту. — Дос. Гоуст помедлил. Соуп даже ожидал, что он откажется, но после продолжительной паузы на его подбородке вдруг сжались чужие пальцы, стиснули, надёжно зафиксировав голову, Соуп прижался затылком к стене, зажмурился, вторая рука Гоуста деловито ощупала его разбитое лицо… — Будет больно, — зачем-то сообщил Гоуст. Никогда такого не было, и вот опять. Мгновение Соуп разрывался между двумя вариантами ответов — «А то я, блядь, не в курсе» и «Будь нежен, элти», — но выбрать ни один из них не успел: Гоуст надавил пальцами на участок возле сместившейся кости, лицо взорвалось болью, Соуп взвыл и дёрнулся, приложившись затылком, и где-то уже на периферии его слуха и уплывающего сознания раздался глухой щелчок. Ещё целую маленькую вечность он не существовал: только и слышал, что своё рваное дыхание, только и ощущал, что мучительную пульсацию. Перед глазами расплывались цветные круги. Гоуст продолжал держать его за подбородок, но вторая его рука теперь лежала у Соупа на груди — слева, в аккурат над лихорадящим сердцем. Это было бы охуеть как интимно в других обстоятельствах. В любых других. Наконец звон в ушах чуточку стих, а боль сделалась терпимой. Соуп разлепил губы, неприятно саднящие и наверняка кровоточащие, прохрипел: — Блядство. — Порядок? — еле слышно уточнил Гоуст, наклонившись к самому его лицу. Соуп слабо кивнул. Гоуст убрал руки и отстранился, и это стоило ему маленького взрыва разочарования где-то в горле. — Как думаешь, что с командой? — спросил он, не без усилий напомнив себе о том, что должно было являться его приоритетом здесь и сейчас. Гоуст утомлённо прикрыл глаза — Соуп скорее почувствовал это, чем увидел. — Они достаточно умны для того, чтобы вырубить рации и лишить террористов возможности выйти на нашу линию связи, — сказал сам Соуп только чтобы прервать тишину. — Так что, если успели скрыться, с ними всё должно быть пучком. Ты же не видел, что с ни… — Нет, — сухо перебил его Гоуст. — Не видел. Ты бежал ко мне — вот что я запомнил последним, прежде чем мне вломили прикладом по роже. Пытался помочь, элти? Ты ведь поэтому угодил в ту же передрягу, что и я, да? Спросить это вслух было равносильно самоубийству, и Соуп позволил себе только пару минут передышки — напряжённого молчания, полного догадок, сомнений и сожалений. Потом повернул голову, нашёл лицо Гоуста во тьме и выдохнул: — Ну и… какой у нас план? Гоуст не смотрел на него. Его ладони, теперь лежащие на обтянутых тканью камуфляжных штанов коленях, были неподвижны, и Соупу отчего-то почудилось в этой неподвижности нечто наравне с нервной дрожью. Странная ассоциация, нелепая и абсурдная — в отношении всегда невозмутимого лейтенанта Райли. — Не сдохнуть, — невыразительно произнёс Гоуст, когда Соуп уже потерял надежду на ответ. — Такой у нас план.