В упор

Дверь скрипнула — и открылась. Соуп рванулся было к ней, но Гоуст успел сграбастать его за плечо, сжать до синяков и вспышки боли, перескочить пальцами на загривок, вцепиться — не отодрать. Зато ты мог бы меня… Блядство, соберись, МакТавиш! В такой позиции их и застал вошедший в подвал мужчина: вяло трепыхающегося тяжело дышащего Соупа и неподвижного Гоуста, убравшего руку с его шеи только когда помещение затопило светом из коридора. Мужчина оглядел их живописную позу. Хмыкнул. Бросил небрежно, на чистом английском с едва угадывающимся акцентом: — Вижу, один из вас или слишком смел, или слишком глуп. У него были смуглое остроскулое лицо, пронзительный взгляд и ещё — аккуратная бородка. За его спиной маячило несколько вооружённых фигур. Вряд ли Соупа застрелили бы за попытку нападения; однако, безусловно, и по головке бы не погладили. — Зато второй, — вкрадчиво продолжил мужчина, — уже научен горьким опытом. Все мы здесь наслышаны о тебе… Саймон. Гоуст рядом с ним напрягся, сделавшись похожим на огромного хищника, готовящегося к прыжку. Исходящее от него напряжение можно было теперь буквально пощупать. — Я щас захлебнусь пафосом, — едко прокомментировал Соуп, как будто не его сердце ёкнуло от осознания: ублюдки раскопали про них всё. — Долго перед зеркалом репетировал, приятель? Мужик перевёл свой тяжёлый взгляд питона на него. Потом — неожиданно — улыбнулся, вышло бы дружелюбно, не останься его глаза такими внимательными и такими холодными. — О длинном языке сержанта МакТавиша, — мягко, с еле уловимым придыханием на «а» прошелестел он, — нас тоже проинформировали. Как и о его феноменальной… дерзости. Последнее слово он произнёс после кивка — кивка, который заставил двух громил позади него пошевелиться и двинуться по направлению к Соупу и Гоусту с пушками наперевес. Соуп подобрался, но Гоуст, на которого он метнул осторожный взгляд — невозмутимый и молчаливый Гоуст, такой спокойный, будто не его имя только что было озвучено, — незаметно покачал головой. И Соуп, сжав зубы, позволил ублюдку связать ему руки и подтолкнуть к выходу, пока бородатый мужчина негромко говорил: — Я хотел бы пригласить вас на небольшую беседу. Надеюсь, вы не откажете мне в этой любезности. На слове «любезности» конвоир Соупа чувствительно ткнул ему промеж лопаток дулом, вынуждая переставлять ноги активнее. Соуп снова покосился на Гоуста. Гоуст, связанный и подталкиваемый к коридору тем же способом, что и он, не сопротивлялся, его немигающий взгляд был сосредоточен на лице говорившего. Тот, по всей видимости, оказался этим доволен. — А, чуть не забыл! — произнёс он, когда Соупа почти уже вытолкали наружу из подвала. — Рашид. Мешки. Судя по оскалу, мудила вовсе не забывал про это — просто играл в Плохого Парня Из Кино. Пока на него небрежно напяливали холщовый мешок, Соуп мрачно пообещал себе, что прострелит выблядку башку, а кишки намотает на ближайший столб. Эта благословенная мысль позволила ему вслепую подняться по лестнице — семнадцать ступеней, две запинки, один болезненный тычок в спину — и не совершить никаких глупостей, которые Гоуст, несомненно, не одобрил бы. Их вели длинным извилистым путём коридоров. Сперва Соуп пытался запомнить маршрут: поворот направо, тринадцать шагов по прямой, налево и сразу направо, ещё пять… Но вскоре понял, что это было бесполезно — их очевидно путали, петляя и возвращаясь, через грёбаный мешок не было видно даже смутных очертаний, а запястья оказались стянуты так туго, что осторожная и незаметная попытка ослабить верёвки привела только к острой вспышке боли — по запястью полоснула бечёвка. Он слышал спокойное и ровное дыхание Гоуста, феерически невозмутимого даже сейчас, и отчаянно завидовал его способности держать под контролем ярость. Ту же, что сейчас клокотала у него в груди. Наконец путь завершился; его втолкнули в помещение, силой усадили на стул, сдавили грудь и лодыжки верёвками, сдёрнули мешок. Комната оказалась светлой, после подвала — практически невыносимо, это ударило по глазам и заставило его зажмуриться, а всё тот же бородатый мужик, что координировал шествие, проговорил практически с нежностью: — Скоро станет легче. Впрочем, не советую привыкать. Соуп не сразу понял, что обращался тот к Гоусту. Мощная фигура на соседнем стуле казалась отлитой из камня — и такой же тяжеловесной и жёсткой. — Итак, — произнёс мужчина, жестом приказывая одному из своих сопровождающих запереть дверь, — позвольте представиться. Меня зовут Джераб Аль Сафа, и на ближайшее время я стану вашим основным собеседником. — И что ты за хуй такой? — осведомился Соуп, наконец сумевший проморгаться. Гоуст предупреждающе шевельнулся; Соуп начисто проигнорировал этот невербальный приказ завалить ебало; ублюдский Джераб-да-насрать-как-тебя-там улыбнулся фальшивой улыбкой дельца и вкрадчиво проурчал: — Кажется, твоё боевое прозвище переводится как Мыло? Я бы пересмотрел его. Приблизился — Гоуст на соседнем стуле беспокойно повернул к ним голову. Склонился к самому лицу Соупа, так, что можно было разглядеть каждый волосок в его бороде. Шепнул в самое ухо: — Твой позывной может смениться на Труп, если ты не научишься держать рот закрытым. Дешёвая угроза напрягла Соупа значительно меньше, чем его глаза — теперь, когда между ними было всего несколько дюймов, было хорошо видно, что у грёбаного Джераба были расширены зрачки. Его взгляд метался по лицу Соупа, ни на чём толком не фокусируясь; он выглядел нетерпеливым, выглядел наслаждающимся, выглядел безумным; словом, к этой минуте у Соупа практически не оставалось сомнений в том, что их новый приятель был совершенно, наглухо ёбнутым. — Очень хорошо, — промурлыкал Джераб после непродолжительной тишины, которая стоила Соупу титанического усилия воли. — Раз уж мы пришли к взаимопониманию… Он выпрямился. Шагнул в центр комнаты, остановился, широко расставив ноги, напротив пленников, скрестил руки на груди. — Я предлагаю вам простую и понятную схему, которая облегчит жизнь мне и избавит от ненужной траты времени и конечностей вас, — с дружелюбием акулы произнёс он. — Я задаю вопросы — вы отвечаете. Всех всё устраивает? Гоуст не шевелился, но Соуп видел, как он сощурился; белые ресницы ярко выделялись на том измазанном углём участке лица, что виднелся в прорези балаклавы. — Вижу, возражений не имеется, — с усмешкой продолжил Джераб, показушно пройдясь перед ними взад-вперёд. На нём была военная униформа, бёдра и грудь опоясывали ремни с боеприпасами, на шее болтался бело-синий платок, сейчас спущенный со смуглого лица. Очевидно, он был кем-то вроде местного вождя, раз мог позволить себе подобную неанонимность; а может, просто даже не рассматривал вариант, в котором его сегодняшние пленники могли вернуться по его душу. О, Соуп вернулся бы. Каждую косточку пересчитал бы. — Мой первый вопрос, — тихо и вкрадчиво начал Джераб, завершив бессмысленное дефиле демонстрацией дробовика, — касается того, сколько ещё ваших слоняется по Алеппо. Соуп мысленно сделал себе пометку: остальные смогли скрыться. Это радовало — было бы совсем уж скверно, если бы весь отряд угодил в лапы террористов; с другой стороны, это всё ещё не давало им никаких гарантий того, что остальные были живы. Пожалуйста, блядь. Пусть они будут живы. Гоуст в футе от него излучал вселенское «мне похуй». Соупа это странным образом успокоило, даже сердце перестало колотиться как бешеное, и он расслабился, насколько это было возможно сделать будучи связанным по рукам и ногам, и небрежно осклабился. — Никто из вас не стремится удовлетворить моё любопытство? — опасным тоном уточнил Джераб. Соуп покачал головой. Гоуст даже не шевельнулся. Не дёрнулся он и тогда, когда дуло дробовика вжалось в его грудь, хотя Соуп видел, с какой силой Джераб его вдавливал. — Очень жаль, — мягко, будто бы увещевая их, промурлыкал Джераб и, шевельнув рукой, ткнул дулом теперь в спрятанное под балаклавой горло Гоуста. — Видите ли, я очень не люблю, когда кто-то не оправдывает возложенных на него ожиданий. — Понимаю, — прохрипел Соуп, едва шевеля пересохшими губами: он видел, как напряглось тело Гоуста и как остекленел его взгляд, и одно это заставило его заговорить. — Детская травма, да? Мамочка хотела, чтобы ты стал вра… Джераб, приблизившийся в два широких шага, отвесил ему такую затрещину, что его голова безвольно мотнулась, а и без того пострадавший подбородок вспыхнул болью. — Я же сказал тебе, не испытывай судьбу, Джон, — в голосе Джераба прорезались стальные нотки. — В противном случае я буду вынужден укоротить твой язык. Он выпрямился. Снова повернулся к Гоусту. — Должен сказать, Саймон, ты плохо их воспитываешь, — с прежней улыбкой любящего папаши произнёс он. — Но я помогу тебе восполнить этот пробел. Уверен, ты поймёшь меня… как хорошо выдрессированный однажды пёс. Соуп не понял, о чём он говорил, но, судя по тому, каким безжалостным сделался в это мгновение взгляд Гоуста, выстрел оказался метким. Джераб понял это тоже — а потому осклабился, подступил ещё ближе, практически вплотную к Гоусту, мазнул дулом по его ноге, от колена к бедру, вышло почти интимно, так же, как и его отчётливый шёпот: — Я не стану спрашивать в третий раз. Сколько. Ваших. Осталось? Было что-то странное в том, как он вёл себя с Гоустом — будто арабский ублюдок знал о нём что-то очень личное и очень жуткое; что-то, чего не знал Соуп. Но откуда?.. Гоуст не ответил. — Не вынуждай меня прибегать к проверенным временем методам, Саймон, — нараспев протянул Джераб, склонившись ещё ниже к лицу Гоуста и теперь практически соприкасаясь с ним лбами; он выглядел восторженным, и вот это — это пугало. — Вряд ли твоему щенку понравится быть зако… Гоуст резко подался вперёд, насколько позволила верёвка, мотнул головой, явно метя в чужую переносицу, Джераб в последний момент успел отпрянуть, но силы удара всё равно оказалось достаточно для того, чтобы пришедшийся на губы урон превратил их в кровавое месиво, кто-то из конвоиров бросился к Гоусту, кто-то навёл на него пушку, Джераб рявкнул что-то на арабском — вероятно, нечто вроде «нет», потому что выстрела не последовало, — дёрнувшегося Соупа приложили прикладом, на мгновение воцарился хаос… А потом Джераб выпрямился. Небрежно обтёр губы рукавом. Сплюнул на пол сгусток крови. Оскалился разбитым ртом: — Что ж, придётся по-плохому. Он кивнул одному из конвоиров, перебросил тяжёлый дробовик ему, сорвал с шеи платок. Соуп настороженно проследил за этим действом, не очень-то укладывавшимся в «по-плохому». А в следующее мгновение его развернули лицом к удерживаемому на мушке Гоусту, так, что теперь они сидели друг напротив друга, а Джераб, прижавший платок к лицу, встал в сторонке и скучающим тоном оповестил: — Я буду задавать вам вопросы по очереди. За каждый пропущенный ответ ваш напарник понесёт наказание. Что скажете, парни? Достаточно справедливо, а? Соуп дёрнулся. С силой развёл запястья в стороны, пытаясь избавиться от верёвок. Но это было всё равно что вскрывать себе вены тупой бритвой — бечёвка не поддалась, узел сделался только туже. Вариант был один: рассечь кожу в кровь, избавиться от пут самым неприятным и болезненным из потенциально возможных способов. А что дальше? Ну, что дальше, МакТавиш? В одиночку и безоружным — против четверых вооружённых до зубов бойцов? Гоусту, судя по тому, как на мгновение напряглись и тут же расслабились мышцы на его руках, пришло в голову то же самое. Они встретились взглядами. В глазах Соупа наверняка была паника; в глазах Гоуста не было ни-че-го. Ещё более всеобъемлющая и пугающая пустота, чем обычно. С тобой ничего не случится, элти, мысленно пообещал ему Соуп, я не позволю, чтобы… Это было ложью, и они оба знали об этом — во время допросов приоритет секретности миссии был намного, намного выше сохранения зубов, пальцев или жизни. Своих или чужих. — Но прежде, чем мы приступим, — неожиданно произнёс Джераб, швырнув окровавленный платок на пол и шагнув к ним, — я хотел бы нанести последний штрих. Он приблизился к Гоусту, очутился у него за спиной, Соуп видел, как Гоуст напряжённо замер, как грубые мозолистые руки Джераба опустились на его плечи, поначалу это выглядело как объятие или как ласка — абсурдная и идиотская мысль, — но потом узловатые пальцы одной руки переползли на горло, туда, где начиналась плотная чёрная кромка балаклавы, Соуп забыл как дышать, Гоуст взвился и мотнул головой с такой силой, что, не будь на его левом плече противовеса в виде чужой ладони, наверняка рухнул бы набок вместе со стулом, кто-то из террористов приблизился к Гоусту и зарядил ему кулаком в солнечное сплетение, тот подавился вдохом, Соуп рванулся к нему до врезавшихся в грудь верёвок и, кажется, даже заорал: — Отвалите от него! Джераб удовлетворённо оскалился и сделал шаг назад. В его левой руке была теперь зажата чёрная балаклава с белым узором черепа: Соуп завис на ней беспомощным взглядом. — Полагаю, это добавит происходящему пикантности, — ласково заметил Джераб. Соуп сглотнул. В его голове пронеслось и сдавленное «Господи, блядь, Боже», и предательское малодушное «Наконец-то». А потом он мысленно пожелал себе терпения и зажмурился.