So messed up, I want you here
In my room, I want you here
Now we're gonna be face-to-face
And I'll lay right down in my favourite place
***
Первое утро полнолуния. Девятый час
чёртова ада «очередного планового отпуска» подходит к своему завершению, впереди ещё около шестидесяти пяти. Это меньше, чем три дня, но больше, чем Хокка может выдержать. По крайней мере, он так думает.
Пока Йоонас спит, громко сетовать не выходит, хотя Йоэлю очень хочется. Хочется орать и выть, что время течёт бесконечно долго, что ему некогда и надо работать, что спать на диване неудобно, и где вообще те каштаны, что он насобирал в прошлом году? Как только Порко проснётся, Хокка обязательно ему всё это выскажет, и плевать, что ни слова понятно не будет. А пока пусть спит. Да и сам Йоэль сейчас не в том состоянии, чтобы возмущаться: обращение отнимает так много сил, что и подняться бывает тяжело. Потому он и лежит на полу в уголочке, обводя взглядом гостиную: шкаф с наградами, фотографии на стенах, аккуратную стопку своей одежды на диване и фикус в горшке, которого уже завтра там не будет.
Голод потихоньку напоминает о себе, а скоро и остальные жизненные необходимости погонят их с Йооном на улицу. Пренеприятнейший аспект собачьего бытия, особенно, учитывая привычку Хокка терпеть до последнего. Ближе к десяти часам организм начинает уже требовать, и Йоэлю ничего не остаётся, кроме как пойти будить своего благоверного. Первоначальная слабость прошла, лапы не заплетаются, скользят только по паркету немного да хвост мешает. Ничего, это всегда так: то привыкнуть не можешь, то отвыкнуть, и потом ходишь пару дней, как дурак, хватаясь за копчик и не обнаруживая там ничего. А хвост у него красивый, бубликом, с таким даже в человеческом обличье ходить не стыдно было бы!
Вот у Йоонаса хвост был бы как у пуделя кудрявым. А бывают ли оборотни-пудели…? Хокка не выяснял и выяснять не хочет. Хаски вот бывают, как видно, хотя сам он может поклясться, что в ту злополучную ночь его укусил именно волк. Так что либо это Йоэль бракованный (что не исключено), либо оборотневая «магия» работает как-то криво (что более вероятно). Конечно, можно это проверить, Порко сам пару раз предлагал укусить его (сперва — «ну чтоб тебе одиноко не было», потом — «ну мне интересно просто»), но двух ненормальных беспомощных псин эти стены точно не выдержат. Пусть хоть один остаётся собой 100% времени.
— Вуф, — бурчит пёс, подходя к кровати. Йоонас, ожидаемо, не отвечает: дрыхнет себе, раскрыв рот и подложив ладонь под щёку, слюни в подушку пускает. Не понимает, дуралей, какая трагедия скоро произойдёт. Сам же убирать будет — у Йоэля лапки!
Хась фыркает, положив голову на матрас, и робко тычется носом в чужой подбородок. Крошечные капельки остаются между щетинками, но Йоон так и не просыпается. Обидно до того, что Хокка начинает жалобно скулить, усевшись на полу. Ещё немного, и он укусит Порко за нос, чтоб не повадно было столько спать. А пока в ход идут предкрайние меры: не укусить, а лизнуть. Всё же, как говаривали знакомые собачники, пёс он на удивление вежливый.
— Ммм? — наконец подаёт голос Йоонас, разлепляя тяжёлые веки, и первое, что видит — пристально уставившиеся на него голубые глаза, — Что, уже…?
Йоэль жалобно подвывает, переступая передними лапками. Сейчас его даже не придётся по всей квартире отлавливать. Поводок он, конечно же, не наденет, но и под столом шкериться не будет — не та ситуация.
— Как ночь прошла? — спрашивает Порко, снимая телефон с зарядки. А следующие 10 минут — спокойно одевается и чистит зубы, пока его парень самозабвенно жалуется. По его воплям нифига не понятно, но перевод и не нужен — текст из месяца в месяц не меняется и повторяется как минимум дважды: в начале обращения и после него. Тогда Хокка бегает по квартире и ворчит, как старый дед, пытаясь наверстать всё, что не успел сделать за «выходные». Навёрстывать, по сути, и нечего — работа всей группы стопорится в эти дни, но это неплохо. Не всё время же работать, верно?
Йоэль, конечно, так не считает и первую неделю «после» горбатится вдвое больше, доводя до психоза и себя, и других. За годы, что они провели вместе, это стало обыденностью, и как минимум Йоонас уже привык начинать первое утро цикла с бродящего по квартире гортанного воя сирены.
— Да что ты говоришь… — тянет он, выпутывая расчёску из волос, — Ужас какой, не представляю, как ты это терпишь…
Хокка сидит позади него и орёт, запрокинув голову. Ответы Йоона не совпадают ни с единой выкрикнутой им «фразой», но вовсе не потому, что текст ежемесячного монолога вдруг поменялся. Просто Йоэль ничего сказать уже и не пытается. Все предъявы он высказал ещё в ванной, пока Порко зубы начищал, а остановить собственные разыгравшиеся рефлексы не так уж и просто. Как начал волоёбить, так хрен закончишь, и продолжаешь верещать, потому что «надо». Ну, пока чужие руки пасть не закроют со словами «Я всё понял, заканчивай, гулять пошли».
А там уже и хвост из стороны в сторону ходуном сам ходит, и энергии хоть отбавляй — зима же! Развлечений значительно меньше, чем обычно — ни на снегоходе не погоняешь, ни в хоккей не сыграешь, — но хотя бы куртку можно не надевать и за копание в снегу никто не осудит. Да и на земле валяйся, сколько влезет, это ли не счастье?
— Я вот чего подумал, — бормочет Йоонас, затягивая ошейник вокруг пушистой собачьей шеи, — Посмотрим вечером что-нибудь? Сделаю тебе чипсы печёночные, как ты любишь.
Пёс коротко лает в знак одобрения и, поджав уши, быстро проводит Йоону по губам языком — целует, как умеет, а Порко и не против. Хихикает потом тихонько, утирая рот рукавом пуховика. Карабин на поводке цепляется за кольцо ошейника, шапка натягивается на уши, ноги в полосатых шерстяных носках обуваются в ботинки на толстой подошве, и вот парочка уже готова выйти в мир навстречу первой в этом месяце лесной прогулке. Ну, не считая рождественских выходных, когда они, оставив телефоны дома, свалили на целый день к чёрту на кулички. Заблудились, выблудились, Хокка чуть не угробил снегоход, а все родные едва не начали собирать поисковый отряд и потом вставили им обоим по самое не балуйся.
«Два взрослых мужика, тридцатник на горизонте маячит, а ведёте себя, как два детсадовца». Мда, в чём-то роува Хокка была права. С другой стороны, произойди это сейчас, они бы не заблудились — что-что, а обоняние у Йоэля в эти дни отменное, всегда обратную дорогу найдёт, как бы далеко ни убежал. Как сейчас, с визгами несясь из ельника, находящегося в паре сотен метров. Раньше было страшно отпускать его вот так, одного, без поводка — мало ли что. Но природная независимость и пара скандалов быстро заставили Йоонаса поменять мнение. Ликантропия, конечно, штука весьма деликатная, но инвалидом его парня всё же не делает.
— Сейчас за печенью пойдём или ещё погуляем? — спрашивает Порко, но торчащий из сугроба меховой попец своим вниманием его не удостаивает; знай себе, хвостом виляет да ворчит чего-то, с головой закопавшись в снег, — Чё ищешь-то хоть?
Как будто ему ответят, ага. Наверняка учуял что-то, теперь не успокоится, пока не достанет. Жабу какую-нибудь или ящерицу, мирно спящую под землёй до самой весны, или, может быть, что пошустрее, вроде ласки. Их здесь водится много, каждый пёс хоть раз да пытался угнаться за проворным зверьком. Хокка тоже. Сам он никогда в этом не признается (естественно), но его фееричное падение в реку ещё долго было предметом шуток, а запись этого прекрасного момента не обошла стороной ни один «посвящённый» чат. Особенно Микко любил это припоминать, пока Йоэль безудержно краснел. Дурачок. Можно подумать, у Йоонаса мало другого компромата на него.
— А говорят, музыканты много зарабатывают. Вон, до чего дошли, — тихо бубнит Порко в ворот пуховика, снимая видео на телефон; упираясь задними лапами в сугроб, хась с трудом выбирается из него и вприпрыжку мчится обратно, — Совсем с голоду помирают, дичь ловить начали. Да, Йори?
Хокка, как умный пёсик, садится на заснеженную землю и в непонятках наклоняет голову, держа в зубах… мышь. Здоровую, серенькую, истошно визжащую и извивающуюся на собственном хвосте.
— Ну и нахрена ты её откопал?
Хась собирает глазки в кучку, пытаясь увидеть свою добычу, и, кажется, только теперь осознаёт, что зажато в его пасти. Нечто мохнатое, грязное и… и живое.
Чёрт, давал же себе слово не идти у внутренней псины на поводу! Хотя бы не сегодня, ну! С визгом перепуганный Йоэль разжимает челюсти и отскакивает, перевернувшись через голову. Освобождённая мышка не мешкает ни секунды — скрывается в снегу, на прощание махнув хвостиком.
Спасибо, что хоть не птица… Не хватало ещё в первый же день заработать инфаркт.
«Чё ты ржёшь, а?!» — хочет предъявить Хокка, но собачьи связки выдают лишь низкочастотный рык. Что ж, тоже красноречиво. Только вот Йоону на это плевать, он ржёт на весь лес, из последних сил пытаясь держать телефон прямо.
Блогер доморощенный… Ну ничего, Йоэль ему ещё покажет.
Повиляв хвостом, пёс вскакивает с земли и предупреждающе фыркает. Сейчас по физической силе он превосходит Порко раза в полтора, а по способности грязно играть — оставляет далеко позади. Кого вы хотите заставить правила соблюдать, собаку? Смешно. И не говорите
«технически, ты человек» — дайте положением воспользоваться, Хокка это и так удаётся крайне редко. Вот цикл завершится, и любой спарринг опять будет заканчиваться победой Йоонаса, так кстати, в отличие от Йоэля, не боящегося щекотки. Честно это? Да нихуя! Так что не надо лишать хорошего мальчика шанса отомстить. Тем более, что Йоон сам нарывается, всё не прекращая угорать.
Хась припадает к земле и, взяв хороший разгон, с наскока валит Порко в сугроб. Прицельно, мордой в снег, чтобы точно понял, как не надо себя вести. Визг разносится по лесу, и Хокка, пусть и готовый к этому, прижимает уши к голове.
Что ж он такой громкий-то, а… Зараза… Ничего, пусть вопит, заслужил!
— Ах ты псина блохастая! — наглая ложь, о которой пёс спешит напомнить, прыгнув на спину всеми лапами, — ТВОЮ МАТЬ!
Он не то чтобы очень тяжёлый, всего килограммов двадцать семь, но с прыжком ощущается на все сорок. Да и снежные комья, нещадно набивающиеся Йоону в рот, под куртку и за воротник, положения не облегчают. Йоэлю его почти жалко, но месть есть месть. А ещё ему просто весело.
— Ладно, ладно, прости! — хрипит Йоонас, пытаясь выбраться из-под собачьей тушки; Хокка демонстративно ложится на него и ехидно рычит в самое ухо, — Да понял я, больше не буду смеяться! Слезь!
Хась благосклонно спрыгивает и, задрав голову, горделивой походкой направляется к выходу из леса. Хвостом своим машет, словно веером, разбрасывая в стороны остатки снежной муки. Провожая это чучело взглядом, Порко фыркает:
пижон. Даже в собачьем обличии не может не выёбываться. Идёт себе, чуть ли не пританцовывая, наверняка ещё и язык высунул, как он это любит.
На то, чтобы его догнать, много времени не уходит. Гораздо дольше приходится снова пристёгивать поводок. Все дела сделаны, душу и организм больше ничего не гложет, можно и поартачиться. Побегать по сугробам, спрятаться за ёлкой, сбить Йоонаса с ног, облаять его и едва не отгрызть себе лапу, пытаясь освободиться. Йоон весь мокрый, как мышь, от пота и натаявшего снега, но сдаваться не хочет, сволочь такая. Хочется за ляжку его укусить, чтобы знал, но нельзя: страшно силу не рассчитать, а последствия у этого необратимые. Хорошо, что впридачу к клыкам природа «одарила» Йоэля ещё и громким голосом. Пока он орёт дурниной, Порко ему не помеха… лишь бы не психанул.
— ПОПАЛСЯ!!!!
Хокка сам не понимает, как оказывается с визгом прижатым к холодной земле. Лапами не пошевелить, голову не повернуть, даже пасть не раскрыть — неудобно. Только хвост озлобленно мечется из стороны в сторону да из глотки хрип рвётся вместо рычания: Йоонас безжалостен, уселся сверху и держит, елейно приговаривая:
— Ну-ну, тихо-тихо. Не дёргаемся! Вооот тааак… — с величайшим разочарованием Йоэль слышит, как цепляется за ошейник карабин поводка.
Попался. Блин…
Слезает Йоон с него нарочито медленно — явно мстит за то, что в сугробе его повалял. Одного не учитывает: парень у него тоже не промах, вот возьмёт, да и не пойдёт никуда.
— Да ты затрахал!
— Вуф! — подвывает пёс в ответ и снова кладёт голову на снег. Порко морщит нос, сводит брови, как будто Хокка не плевать на его мимические манипуляции. Он и в обычное время-то не очень за этим следит, приходится пихать и на ногу наступать, а сейчас вообще. Не смотрит даже: башку отвернул, глаза закатил, всё, не трожьте его! Ну, раз ему так хочется, то пускай. Что, Йоону жалко, что ли?
— Ладно, лежи себе на здоровье! — а сам идёт не домой — за печенью говяжьей. Обещал же чипсы запечь к фильму…
Снежок громко хрустит под ногами, но даже так слышны семенящие шаги собачьих лапок за спиной. Йоэль вперёд не убегает — идёт себе рядышком, неся в зубах поводок. Лишних звуков тоже старается не издавать, но носом всё же в ладонь тычется иногда, мол,
«поведи».
— Ага, а потом тебе взбредёт чё-нибудь в голову, и опять все шишки мне прилетят. Нет, спасибо.
Хась скулит жалобно и не отстаёт ни на шаг. Он и сам мог бы пойти, но мало ли что? Город большой, живущий по жестоким законам человеческого мира. Кто знает, какие опасности могут подстерегать простого оборотня без денег и элементарных речевых навыков? Хокка же за бессчётное количество циклов так и не смог научиться проживать это время самостоятельно. Всё опирался на кого-то, то на родителей, теперь, вот, на Йоонаса. Потому и ведёт себя порой строптиво… Легко быть сильным и независимым, когда твою пушистую задницу кто-то прикрывает.
Приходится пройти почти четыре квартала, прежде чем Порко смягчается. Смотрит на своё чучело, виновато поджавшее уши, и всё-таки забирает у него поводок. Может, хоть теперь Йоэль сделает выводы…
И надежда, о чудо, оправдывается: в магазине обходится без истерик. Пока Йоон беседует с продавцом, Хокка увлечённо рассматривает ассортимент колбасы в мясном отделе. Обычно — даже в рот не возьмёт, но сейчас пасть предательски наполняется слюной.
— Может, молодому человеку что-нибудь возьмёте? — с улыбкой спрашивает полнотелый мужичок, заметив, как хась облизывается. Йоонас треплет пса за ухом и подмахивает аккуратным бумажным свёртком:
— Молодому человеку уже взяли, спасибо большое!
На улице Йоэль толкает его бочком в отместку за «щенячьи нежности». Помнить должен, что Хокка не любит этого! По крайней мере, не на людях. Ладно уж, другие в нём стопроцентную собаку видят, но сам-то он — человек! Вот и обращается Порко пускай с ним по-человечески. А то совсем уж как-то унизительно выходит…
Правда, что по-другому с ним обращаться не получается, Хокка не учитывает: нет у него такой привычки, как, например, внезапно вырываться и прыгать в сугроб, едва не утаскивая Йоона за собой. А в собачьей форме — есть. И тут уж хочешь, не хочешь, а забудешь, что это существо, игриво машущее закрученным хвостом, — вообще-то твой бойфренд. Вряд ли Йоэль понимает, что удовлетворение своих guilty pleasures ему на руку не играет, но разве ж его остановишь? До дома в целости дошли, в грязи не извалялись, к врачу не надо — и то хлеб. А то, что Порко надо в душ бежать, отогреваться, так это не беда.
Когда он выходит из ванной, в квартире подозрительно тихо. Знак нехороший: чаще всего Хокка так шкерится после того, как что-нибудь разъебёт. Случайно, естественно (но скорее всего, нет). Заходя в гостиную, Йоонас зажмуривает глаза, боясь, что именно может там увидеть, а открыв… выдыхает. Лёжа на ковре пузом кверху, Йоэль увлечённо рассматривает собственные лапы. Вперёд вытянул их, пальцами подёргивать пытается и смотрит внимательно-внимательно, как будто в первый раз видит.
— О боже! Ты собака! Пиздец!!
Пёс фыркает, мол,
«не смешно», но от того, чтобы ему почесали животик, не отказывается.
А после завтрака начинается один из тех трудовых будней, которые Порко предпочитает проводить «на удалёнке». По первости он пробовал уходить на студию, оставляя возлюбленного дома одного, но у инициативы этой было больше минусов, чем плюсов.
«От того, что ты не в кондиции, не должна страдать работа группы, согласен?». Хокка соглашался. Более того, сам всячески продвигал эту мысль. Они репетировали без загрипповавшего Томми, выступали без Олли, сломавшего руку. Мысленно Йоэль понимал, что его
«проблема» — не повод срывать репетиции, но вот с инстинктами ничего не мог поделать.
Соседи не готовы были терпеть вой, без конца раздававшийся из квартиры, а сам Хокка не мог перестать скучать. Обычно замкнутый, в дни обращения он как никогда жаждал компании. В одиночестве время тянулось невыносимо долго, а занять себя было практически нечем. Ну, кроме распевки как раз. Она не сильно облегчала страдания, но хоть помогала держать связки «в форме». Поначалу он «пел» специально. Потом верх взяла собачья сущность, снова выпихнув ожидание любимого на первый план. Йоэль слышал удары в стену и стук по батареям, но прекратить орать никак не мог. Равно как и визжать от радости, когда Порко возвращался домой. А однажды Йоонас задержался на целый час. Квартира за это время превратилась в грёбаное поле битвы, а перевозбудившегося пса пришлось успокаивать ещё 40 минут. Больше Йоон его одного не оставлял, работая в такие дни дома, и очень скоро выяснилось, что из ликантропии можно даже извлечь некоторую пользу.
— У меня сомнения насчёт этого бриджа. Ну, помнишь, где у меня палец соскочил? Послушай ещё раз.
Йоонас сидит на диване в обнимку с ноутбуком, хась лежит рядышком и поводит ушами. Слух у него отличный, выявляет слабые места, недоступные человеческому. Где сбивку поправить, где перегруз убрать, где нота фальшивая. Конечно, можно обойтись и без такой дотошности, но Хокка тоже хочет чувствовать себя полезным. Особенно — в первый день, когда маньячно ищет подтверждение тому, что нужен группе невзирая на свою «особенность».
— Что скажешь? Оставляем?
Пёс тонко подвывает в знак согласия. Позже они вернутся к этой демке, и он скажет, что вышло круто, по-живому, что общую картину это ничуть не портит, но на живых выступлениях, Йоон, уж будь добр играть нормально.
На улице успевает стемнеть, когда Порко наконец вспоминает о более важных планах на вечер.
— Чур я фильм выбираю, — Йоэль показательно ворчит, но вынужденно соглашается: свои предпочтения обозначить он сейчас в любом случае не в состоянии, — «Сонная лощина». И не надо выть, мы твоего «Венома» пять раз уже смотрели!
Ну, пять раз — не пятьдесят, можно и шестой глянуть. Хороший фильм же, почему нет, ну?
Вот и Хокка не понимает, а потому демонстративно валяется на полу, раскинув лапы, и страдальчески подвывает. Ещё и следит, засранец, смотрит Йоонас или нет. Не смотрит. Даже перешагивает через него несколько раз, таская в гостиную пиво и миску с попкорном.
— Не надейся, на поводу не пойду. И вообще, щас на хвост наступлю тебе случайно — будешь знать!
Словесные увещевания не помогают (как будто они хоть когда-нибудь действовали), и Йоону не остаётся ничего, кроме как подхватить пушистую тушку на руки и, кряхтя, понести её на кухню.
Йоэль показательно ворчит на ухо и за мочку слегка покусывает, но не сопротивляется — когда его ещё на ручках поносят? Закрученный хвостик чуть мотается из стороны в сторону, выдавая тщательно скрываемую радость, и Порко сам себе невольно усмехается.
Капризное ты создание, Хокка! Ещё и манипулировать пытаешься. Хотя, сегодня только первый день, потому и получается так неумело. Послезавтра привыкание пройдёт, и уже Йоонас будет плясать под чужую дудку.
Пока он разогревает сковороду и возится с блендером, Йоэль вьётся под ногами, печень сырую выпрашивая.
— Хорош клянчить, ты такое не ешь!
Не ест, да, он знает. Знает, что это невкусно, что вредно, что слишком «по-собачьи». Но так хочется… За годы своего оборотневого бытия Хокка ни разу не опустился до сырого мяса и прочей еды для собак. Заставлял готовить сперва маму с отцом, потом Йоона, пару раз даже брата младшего припахал. Всё — от курицы до креветок, и не приведи господь это всё сложить в миску и поставить на пол. Облик пса ещё не даёт разрешения на соответствующее обращение! Будь добр поставить отдельный стул и с вилочки кормить, как положено. Сам бы, в целом, справился, да лапки к мелкой моторике не приспособлены. Максимум — палец чей-нибудь сжать в кулачке или в землю когтями вцепиться (что, по правде говоря, не особо-то удаётся). И по этой же причине сейчас ему ни кусочка печёнки не свистнуть.
— Господи, да сядь ты уже! Сколько можно?
Сколько нужно. И вообще, он не мешается, он
следит за процессом! Как Порко прокручивает печень в блендере, как тесто замешивает без добавления соли и сахара — пёсьему желудку такое едва ли полезно, — как проверяет консистенцию венчиком и, о чудо!, даёт Йоэлю его облизать.
— Норм?
Хась кивает, а потом встаёт на задние лапы, передними о столешницу опираясь, и мордой едва не попадает в пакет с мукой. Реакция у Йоонаса что надо: в секунду успевает переставить его на другое место, потому что…
— Я помню, как ты в него чихнул, давай хоть сегодня без этого обойдёмся.
Хокка фыркает — это было давно и неправда! Сейчас он бы ни за что этого не сделал, пускай от муки и начало зудеть в носу сразу же, как Йоон её достал.
Порядок приготовления доведён до автоматизма: разлить тесто на сковороду без масла, поджарить блин, но только с одной стороны, и так до тех пор, пока тесто не закончится. Потом отдать миску Йоэлю и, пока он увлечённо её вылизывает, включить духовку. «Блины» нарезать, разложить, просушить. И в ту же самую миску высыпать потом — меньше посуды мыть.
— Да не торопись ты, пусть остынет!
Но пёс уже бежит в гостиную и, вскочив на диван, заворачивается в любимый розовый плед. Мордаха искривляется в подобии улыбки, кончик языка торчит наружу, лапки в нетерпении стучат по сиденью вместе с пушистым хвостом. Так и светится от радости, дурашка, щас завоет ещё для полноты картины.
— Ты чё довольный-то такой? Не твой же фильм смотрим.
А Хокка уже пофигу, у него есть три основные составляющие простого собачьего счастья: плед, вкусняшки и
хозяин любимый рядом. Что ещё нужно? Только чтоб покормили, а то самому из миски чипсы тырить как-то не очень…
Пока Порко открывает себе пиво, пёс кладёт голову ему на колени и преданно (на самом деле требовательно) смотрит. Глазищи не отводит свои, большие, синие, совсем не по-собачьи умные.
И как в существе с таким взглядом может таиться столько дурости?
— Ну на, на, ешь, — фыркает Йоонас, выгребая из миски горсть печёночных чипсов. Йоэль раскрывает пасть и поистине джентельменским жестом выуживает оттуда одну чипсину. А затем грызёт её, заглушая начальные титры, и тут уже не поймёшь — специально он это делает или нет.
— Ты можешь жевать потише? Не слышно нихрена.
— Вуф! — отзывается пёс и снова тянется за едой. Только теперь ещё и чавкает, явно намеренно. Спасибо, что есть кнопка увеличения звука! Тут она одна и может спасти — поди заставь это чудище проявить хоть каплю эмпатии. Сперва он будет хрустеть полфильма, косясь одним глазом в экран, а потом… а потом уснёт, перевернувшись на спину, и захрапит так, как будто не спал больше года.
