закон равного возмездия

Взрыв. Громкий, оглушающий и, что самое страшное… очередной. Земля под ногами содрогается, дрожь эта поднимается по напряжённым мышцам выше, заворачиваясь и оседая где-то в животе вибрацией. В спину врезается жаркий поток воздуха, чей-то истошный крик упрямо пробивается в уши. Но взгляд его по-прежнему прямой — только вперёд, только перед собой, только вдаль по намеченному пути. Ни на что не отвлекаясь. Ни на что не глядя, не оборачиваясь, не обращая внимания. Только так. Там, позади, полыхает родное поместье, объятое убаюкивающим, погребальным племенем. Там кроваво-красные разводы утопают в огненных языках, скрываясь с глаз. И так… даже лучше. Да, пусть лучше останутся лишь чернота и пепел, нежели тела изуродованные останки. В идеале — не видеть бы и доли зверств, только вот поздно уже. Искусные картины навек на подкорке мозга застрянут. Не вытравить, не вывести, не… забыть.        И не простить. — Всех вырезать! — Всех до единого перебить! — Камня на камне не оставить! Всё могло бы сложиться иначе, не начни они наступление. Не посягни на чужое добро, не исполни звучные приказы, не оторвись на… ни в чём не повинных душах. Но они сделали свой выбор. Каждый из них сделал.        И теперь их ожидает лишь красочная месть, потому что…        Тэхён досыта хлебнул.        (Впору захлебнуться даже)        А он-то ещё живой!        Живой, слышите?!        Тэхён ещё двигается, дышит, терпит… Шагает дальше, накрепко сцепив зубы. И пусть тело выворачивает невидимыми судорогами, пусть мышцы неистово ломит, пусть взор размывает предательское сознание, не желающее повиноваться и останавливать этот круговорот мирской. Пусть больно, дико, тошно. Пусть слечь на месте хочется и позорно заскулить побитым щенком, зовя на грани осмысленности мамочку, папочку… старшего братишку. Служанок, старцев, да хоть сестрёнку-кроху! Хоть… кого-нибудь, лишь бы уж откликнулись. Нашли, пришли, утешили. Заверили, что это просто сон, а не реальность.        Ну, один из тех, кошмарных, страшных, только бы не вещих.        Жаль, что больше некому. Как жаль, что это происходит наяву… — Видишь? — спрашивает отец, запуская пальцы в белоснежную копну волос. — Это всё твоё по праву, — грудной голос распирает от гордости, и не понять, за младшего сына или за те земли, что ему показывает. — Хорошенько запомни то, что открыто твоему чистому взору, — Тэхён напротив невольно кидает взгляд на мужчину, что не отводит дымчато-серых, почти туманных глаз от раскинувшихся до самого небосвода владений. На смотровую площадку влетает старший ребёнок, разрезая рассветный покой. — Красиво, правда? — тут же оплетает руками за талию и заискивающе шепчет на покалывающее от холода ухо. — Давай править вместе, Тэ? Давай разделим титул? Намджун хрипло смеётся, искоса наблюдая за развернувшейся картиной. А Тэхён бухтит недовольно, но только для виду, изворачиваясь в жарких объятиях и дуя губы. — Нет, Сокджин, так нельзя, — выдаёт он, в конце концов, оглядываясь через плечо. Но что становится неожиданностью и заставляет нахмуриться пуще прежнего: — Не существует ничего невозможного, — ответ Намджуна, ответ монарха и отца. Их взгляды пересекаются, в воздухе повисает встревоженная репликой тишина. — Разве в земных краях не принято единовластное правление? — уточняет недоверчиво Тэхён, безропотно принимая ласковый поцелуй с добрым, довольным смешком в макушку. — Отец вчера вечером сказал, что я могу поменять правила, если того захочу, — делится Сокджин, прижимаясь теснее. — А я хочу, чтобы мы вместе были во главе, братик. Кажется, дыхание невольно сбивается, а нежное юное сердце тотчас норовит пробить грудину, пропуская несколько ударов и срываясь в бешеный пляс. Как же… Как же хорошо. И плохо тоже. Немножечко. Глаза цвета жемчуга цепко, но в то же время слегка рассеяно хватаются за священные земли, возвращаясь к разглядыванию горизонта. — Что за неугомонное дитя, — слышится от брошенных в спешке распахнутыми дверей. — Душа моя, — негромко, со всей возможной любовью отзывается Намджун, тут же отступая от перил, чтобы подарить целомудренный поцелуй в лоб и уложить ладони на огромный живот в привычном жесте, но выразить недовольство (заботу) не успевает. — Я всего на секундочку, — говорит примирительно матушка, одаривая своим вниманием поглядывающих на них младших, и качает неодобрительно головой, хотя в противовес на губах её расцветает тёплая улыбка. — Сокджин вправе распоряжаться, как посчитает нужным. Но Тэхён, в любом случае, перенимая правление единолично или разделяя власть с братом… Что бы ни случилось, кто бы тебя ни окружал, — и это вот прочно оседает в укромных уголках памяти, странное напутствие навечно выжигается клеймом. — Коль ты уж станешь монархом, то иди. Иди без сожалений, без сомнений, иди только вперёд.        Тэхён и идёт. Идёт только вперёд. Не петляет средь переполошенного народу, даже на шаг в сторону не сдвигается — его что перепуганное зверьё, что владельцы-маги сами обминают. Позади, не некой возвышенности за изящным роем, доживает свой последний час поместье — сердце-столица священных земель Хаян, законных владений белых магов.        В стенах, взрастивших не одно поколение, находят долгожданный, спасительный покой вымученные часовыми истязаниями члены правящей ныне семьи. Все, кроме него.        И Тэхён спустя года понимает суть сказанных одним ранним утром слов.        А посему не колеблется больше ни минуты, принимает бразды управления целыми владениями в свои руки, принимает вместе с ответственностью за народ, за земли, за всё.        Потому что это всё теперь принадлежит ему одному. Потому что это всё здесь и сейчас нужно защищать в условиях жесткой схватки, спасать от загребущих рук людей.        Потому что барьера на границе, магического купола, который может поддерживать только кто-то из женщин правящей семьи, попросту нет. И перенять обязанности некому.        Сестра, даже будь она жива, слишком мала для этого. Да и её тоже… не пощадили.        — Ма…ма, — на грани слышимости, вперемешку с судорожным выдохом. Тэхён чувствует, как рвутся кровные узы, как исчезает вторая к ряду нить, а это знаменует лишь одно — на той стороне погибают бесповоротно. И так оглушительно больно становится. Так больно, что выть хочется. Но он упорно молчит, игнорируя мерзкий смех своих мучителей и до крови вгрызаясь в нижнюю (без того разбитую) губу. Ему и узнать бы, что на родине твориться, и оставаться бы в неведенье. Родители мертвы — пульсацией вместе с кровью в затылке, набатом по вискам. И больше ничего не имеет значения. Ни незаживающие из-за блокирующих магию кандалов раны, ни собственное истерзанное, израненное тело, что находится-то в вертикальном положении только благодаря подвешенному состоянию, ни уязвимое состояние в общем. Мыслить не получается, соображать хоть мало-мальски сил не достаёт. Тэхён с трудом находится в сознании, соскребая в единую кучу остатки здравого рассудка, когда кожу в очередной раз рассекает обмазанная чем-то плеть. Болезненно. Он чувствует, как края лопнувшей плоти расходятся, мычит приглушенно сквозь стиснутые зубы, и жмурится, скорее от невозможности нормально открыть отёкшие глаза, чем от нежелания смотреть, как вновь замахивается который по счёту человек. Воздух сотрясает звонким хлопком и спину тут же обжигает ударом. Там уже нетронутого места нет. На нём, в принципе, незапятнанного кровью иль болью участка не сыскать, до того изощрёнными оказываются методы бесконечных пыток. Да… Похищение, плен, пытки. Бесчеловечное отношение, казалось бы, людей. Тэхён для них, словно диковинная зверушка. Скованный по рукам и ногам тяжёлыми артефактами, распятый на весу цепями массивными, прочными… Неожиданно отрезанный от своей магии, энергии, сил. Абсолютно безоружный, беззащитный. Предельно слабый. Вымотанный и немощный. Кончики пальцев безбожно горят после воткнутых под ногти игл, желудок липнет к позвоночнику от голода, поднимая в качестве бунта тошноту к дерущему горлу, рёбра жгучим жгутом стягивает из-за россыпи побоев при каждом мелком свистящем вдохе. И это всё в купе просто сводит с ума. Неизвестный человек наматывает круги, приценивается, посмеивается, вновь размашисто бьёт плетью по открытой спине и ещё раз, но теперь уже попадает куда-то под ягодицы. А Тэхён дёргается по инерции, невольно пытается уйти от жалящих касаний, отстрочить следующую экзекуцию хоть немного, и рвано втягивает носом затхлый воздух — в этой тесной комнатушке воняет сыростью, железом и грязью. Воняет его собственной кровью, блевотиной и мочой. Запястья и лодыжки стёрты оковами, туловище и бёдра в глубоких ранах, тут и там красуются крупные синяки и мелкие ссадины… Каждый сантиметр кожи жжется, печёт, ноет, каждая мышца тянет, ломит, всё тело, кажется, без исключений болит. Руки затекли из-за положения, череп, должно быть, пробит сразу в нескольких местах от предыдущих «игр», а позорная нагота уже давно совсем не задевает — пусть смотрят, хоть повылазит. Жаль, все попытки сопротивления быстро подавляют, да ещё и сверху преподают «уроки послушания», извращаясь над энергией, чтобы уж наверняка. У людей не достаёт знаний о магах, хотя что-то об их силе им всё-таки известно. Но воздействовать на того, у кого это временно отнято, интереснее привычными методами. Жаль, что у Тэхёна язык не поворачивается назвать весь этот разновидный арсенал примитивным — на любой вкус и цвет прям, ещё ни один заход не повторился! А посему, когда двое других мужчин вносят несколько вёдер и оставляют те вдоль кирпичной стены, он напрягается сильнее, всматриваясь, вслушиваясь, вникая… Его уже топили, лишали кислорода с помощью воды, так что предположения одно краше иного. Эти точно не повторяются. У этих с фантазией всё более чем в порядке. — Искупаемся, ирод? — вопрошает до нельзя довольный палач. И даже свежайшая потеря родителей отходит на второй план… В поселении плохо контролируемый хаос. Из-за долгого отсутствия, из-за слабой стратегии, из-за банальной невозможности нападать люди безнаказанно зверствуют на священных землях белых магов. Это близлежащее предместье, фактически центральная часть владений, а значит, как минимум их половина уже страдает от… военных действий. Ха! Кто бы мог подумать. Война, вторжение на территории священных земель. И отвратительней всего то, что… Белая магия не несёт в себе даже малейшей доли угрозы. Она призвана защищать. Охранять, оберегать, оборонять, лелеять, лечить. В ней нет агрессии, негатива иль темноты. Белая магия может только покрывать, поддерживать, спасать… Покорно принимать побои и зализывать нанесённые раны. Она во вред никогда. И поэтому, оказываясь на распутье, приходится выбирать: отрекаться от истинной сущности, беря на душу неискупимый грех, или бежать, бросая свои жилища, куда глаза глядят, в надежде избежать сей незавидной участи… с немой мольбой «лишь бы обошло». Но что толку бежать, если некуда? Люди наступают от смежной границы, оттесняя всё дальше и дальше, а белые маги скованны незыблемой клятвой по праву рождения «не проливать кровь человеческую ни при каких обстоятельствах» и достойный отпор дать не могут, не смеют. Правда… не все. Есть и такие, как сам Тэхён. Те, кто чхать хотели на что бы то ни было, когда их не просто убивать в родных краях пришли, а изводить с предельной жестокостью до смерти. Так, чтобы максимально долго и мучительно. Без разбору. Для некоторых в сложившихся условиях приоритеты очевидны. И больше никакие условности не имеют значения. Тэхён среди них. Не колеблется, не мечется, не боится. Со стороны плотно объятого огнём дома слышится девичий крик — не обратить внимания, когда в округе практически никого, сущее кощунство. И поэтому Тэхён без лишних раздумий сворачивает с намеченного пути. Выручить — дело считанных секунд. То, что предстаёт перед глазами, уже не трогает. Да, тошно. Де, отвратительно и мерзко. Но уже не так душераздирающе. А девчушка, видать дочь кузнеца, из последних сил отбивается от вражеского мужлана, в руках которого накалённый пожаром метал. — Хочешь клеймо, сучка? — допытывается тот, вырывая ошмётки изодранного платья с дрожащих ладоней. — Хочешь, да? Ты ведь истинная блядь. О, тебе понравится… Договорить не успевает — Тэхён не даёт, не думает, не позволяет. Ему хватает для анализа всего несколько мгновений. Быстрый взгляд по рабочей зоне, по сжавшейся на полу девушке в едва видимом коконе света, по широкой сгорбленной спине… И лежащий на столе меч оказывается воткнут точно в сгнившее сердце, а мучитель грузно оседает на колени, тут же захлёбываясь собственной кровью и роняя орудие несовершённых пыток. Что там происходит дальше, Тэхён не видит — без промедлений разворачивается и перешагивает порог с чистой совестью. Это не первый и далеко не последний убитый им человек. Вокруг кровавая бойня. Нападение. Наступление. Война… Геноцид белых магов. И плевать как-то, что ему предписано стоять на стороне человека до последнего вздоха, защищать род людской. Потому что этот самый род выступает агрессором и от них защитить некому. Только уж самим. Только на крайние меры. Только кровь за кровь. Белые маги — это снизошедшие с небес создания, коим суждено направлять на путь сакральный каждое встречное дитя человечества. Ким-Хаян Тэхён — белый маг. Он по природе своей, по долгу рождения обязан стать незримой опорой, тенью, советником… Но он выбирает стать палачом для тех, кто осмелился посягнуть на его владения. Тэхён станет карой небесной, станет воплощением кармы всего мироздания для тех, кто творит бесчинства по собственной прихоти, кто вырезает целые семьи от мала до велика, оскверняет своим присутствием место обитания посланников богов… Он станет личным проклятием тех, кто его народ уничтожает, топит в насилии и ровняет с землёй.        И, зная беспроигрышный наискорейший способ достичь мести, идёт вперёд.        Возвращается на тропу, всё же нервно передёргивая плечами от нахлынувших из-за жара воспоминаний, но полностью погрузиться во вспыхнувшие в голове картинки себе не позволяет. Знает, что не выдержит, если подпустит допустит лишние мысли. Гнёта сей дрянной действительности, ужасающей реальности банально не вынесет, если задумается.        Слишком больно. Слишком невыносимо. Просто слишком. Когда кипяток из первого ведра соприкасается с изуродованной плотью, окатывая с ног до головы обжигающим занавесом и шмякаясь на вымощенный пол с натёкшей под ноги лужицей крови, удержать крик не получается — Тэхён орёт на пределе голосовых связок. Изворачивается, дёргается, гремит цепями, разбавляя этим раскатистый смех… Он откровенно рыдает. Окончательно срывает голос, в беспамятстве зовёт раз за разом едва ли различимо погибших родителей, а, вспоминая о разорванных кровных узах, даже молит забрать его с собой… куда бы то ни было, лишь бы подальше отсюда. Содержимое второго ведра приходится на спину, но легче от этого… ни капли. Большая часть кожи краснеет, отекает, пузырится. Кровавые капельки воровато стекают к земле, тревожа проявляющиеся ожоги и другие ранения, тело выкручивает изнутри до отключки, но сознание упорно борется со спасительным небытием… Тэхён чувствует, как энергия рвётся наружу, как неистово трещат кандалы, оседая искрами на запястьях и лодыжках с блокаторами. Всё его существо протестует, вырывается… Должно быть, это выглядит страшно, потому что палачи вдруг затихают. Но на замену кипятку приходят вспышки воспоминаний, не позволяя порадоваться или хотя б осознать происходящее. Ощущения сестры и его собственные смешиваются. «— Какая куколка, ну…        Перед глазами измываются над бездыханным телом матери, но эти пошлые слова адресованы не ей. Тело покрывается противными мурашками. Оплеуха обжигает мокрую щёку. Грубые пальцы оставляют синяки на маленьких ручках, заламывая те за спину. — Давай повеселимся? На зов ребёнка никто не откликается. Мёртвые охранники тела не реагируют. За дверью гремит сталь, смешиваются голоса, раздаётся брань, сотрясает стены магия… — Прикинь, какие они тупые, — проговаривает с придыханием мужик, что восседает над матушкой, оскверняя её тело толчками. — Мы же пришли торговаться, вот нас и пустили, — хруст сломанной руки смешивается с отчаянным криком сестры. — Но пока монарх якобы вёл переговоры… по поводу, — аж глазёнки от удовольствия закатывает, сволочь, — своего среднего отпрыска. Наши угрожали его супруге убийством их дочери. — О, это действительно забавно. Так старалась спасти паршивку, дрянь такая, что не побрезговала полезть на рожон, — холод кусает оголившиеся бёдра. — Мёртвой она мне больше нравится. Скоро и мелкая за ней к праотцам отправится. Не терпится тебе, да? Смех переплетается со стонами.» Тэхёна начинает трясти. Злость, нет, чистая ярость перебивает первобытный ужас, вырывает из лап проживания, перекрывает чужое состояние… И Тэхён заходится осознанно биться в оковах по новой. Мотает головой, дёргает кистями, изгибается, натягивая цепи… Его малышка не должна видеть эти зверства. Она ещё плохо контролирует свои силы, поэтому в стрессовой ситуации пускает по кровным узам весь возможный спектр, заставляя родных проживать всё вместе с ней. Новая порция кипятка и первое проникновение внутрь. Возможно, Тэхён и сам не справляется, вынуждая свою семью биться в агонии от собственных ощущений. Что внутренних, что физических. И вот это уже опасная грань. Он не для того терпит, чтобы кто-то ещё окунулся в его шкуру. Он не для того терпит, чтобы где-то там, в родных стенах его младшую сестру, чей возраст можно сосчитать на пальцах одной руки, насиловали рядом с телом матери. Нет, это точно край. Полный крах и абсолютное отчаяние. И, кажется, поэтому белые волосы тоже начинают искриться, начинают темнеть. Тэхён каждой клеточкой своего тела сие необратимые метаморфозы чувствует. Чувствует, как его волосы, его энергия чернеют. Чувствует, как эта новая (могущественная) сила разливается по уже до опасного предела измученному организму, срывая всякие (здравые особенно) заслоны. Кандалы падают на пол, цепи рвутся от напора и похищенный пленник медленно оседает к ним же, а стремительно меняющая цвет, полюс, принцип действия энергия окутывает в плотный кокон, и силы резво возвращаются к белому — всё ещё? — магу. Но вместе с исцелением облегчения не приходит. Когда расфокусированный взор падает на суетящихся перепуганных людей, Тэхён не раздумывает, как поступить. Мучители одновременно взрываются изнутри. Эфирная смерть, милость с его стороны. Только легче-то не становится. Всё затмевает её боль. Тэхёна разрывают противоречия, хотя внешняя оболочка возвращается в норму. Ни единого следа от нескольких дней пыток. Первозданный вид. Жаль, что внутри ничего не меняется. Сколько жизней он губит, пробираясь к границе двух владений, не сосчитать. Ни в первый раз, ни во второй. А путь по земле безродных в памяти вообще не откладывается буквально ничем, словно стирается — сознание заполняют всевозможные издевательства над родной кровинкой. Они ведь вплоть до рубежа продолжаются, быть может, даже ещё дольше, но Тэхён не уверен на этот счёт — нить, что связывает души, рвётся, знаменуя прекращение страданий одной и окончательное погружение во тьму другой. Третья нить. И Тэхён, ступая на свою территорию, пускает всё на самотёк. Убивает, уничтожает, умывается людской кровью. Упивается горем, пока немного не проясняются мысли. Нет, не легче. Но остальное бессмысленно, не важно. Мимо него. Ощущения странные — пустота, затишье, но при этом есть плотное нечто. Чернота бурлит под кожей, осыпается искрами с кончиков пальцев, мечется где-то по кровеносной системе. Дышится тяжело, движется с трудом. Думается… вообще никак. В зоне видимости вот-вот конечная цель, средство её достижения. Барьер первородных пропускает Тэхёна беспрепятственно. Чёрные маги держатся в стороне, обособлено… Но позволяют ему пересечь границу. Границу, без одного купола. Что-то в районе сердца болезненно колит, но он стойко игнорирует. Продвигается дальше, подчиняет изменённую силу, предотвращая инциденты, и присмиряет чувства. Потому что не все его подданные в состоянии контролировать проживание. — Я… Не успел, — Сокджин заходится новым приступом кашля, выталкивая бордовые сгустки изо рта. — Разделить титул и… уже не смогу править вместе с тобой, Тэ. Да-а-а… Тэхён чувствует, как истончается жизненная нить старшего брата, как дрожат кровные узы, второпях передавая все самые светлые, самые-самые счастливые воспоминания, как плавно перетекает метка монарха на рёбра, аккурат на изнывающее сердце, принося с собой пока ещё смутную связь с народом. Тэхён чувствует, но ничего сделать не может. Совершенно ничегошеньки. А Сокджин тем временем умирает от смертельной раны. Медленно, потому что не будь он правителем, уже испустил бы дух. А так у них есть жалкие минуты. Но подобрать слов не получается. Щёки залиты солью, тёмные глаза застилает влага, руки безбожно дрожат, судорожно пробегаясь над ранами… Столь гиблое дело. — Ну же, братик, — Сокджин из последних сил перехватывает вымазанную в его же крови ладонь, беспечно поднимая уголки губ. — Подари мне на прощание улыбку. Не плачь. Он вновь кашляет, хрипит страшно на выдохах, и вдохи делает малюсенькие, под аккомпанемент булькающих звуков. Но всё равно поглаживает большим пальцем кожу. Утешает, успокаивает, уверяет… А Тэхён отрицательно мотает головой, ёрзает на перепачканных коленях, теснее жмётся, наклоняясь окончательно и утыкаясь лбом в его лоб. Он умирает вместе с ним. — Нет, — сипит упёрто. — Нет-нет-нет, — жмурится и тут же распахивает глаза, убеждаясь, что чужие ещё открыты. — Прошу. Молю! — голос то скачет к сводчатым потолкам, то вновь падает в неразборчивый шёпот. — Живи… Я всё отдам, всё сделаю… — Тэ, — очередной приступ кашля, брызги оседают на лице младшего. — Тэхён, не надо. Тот не соглашается, потирается, словно слепой котёнок лбом о лоб, щекой о щёку, оставляет невесомые поцелуи на перепачканных скулах, на переносице, на линии челюсти… Крепче сжимает обеими руками ослабшую ладонь, уже откровенно скулит. — Я не смогу без тебя, — последняя попытка. — Сможешь, — последние слова. И, пока ещё остаются доли секунды, Тэхён улыбается. Исполняет предсмертное желание старшего брата — чуть отстраняется для лучшего обзора и растягивает губы в искренней, пусть даже безрадостной, улыбке. Так, чтобы это навеки отпечаталось на сетчатке замирающих — всё ещё удивительно светлых при этой вакханалии-то — глаз. Сокджину больше не больно. Сокджину… никак, если судить по правде. А Тэхён рассыпается, обессиленно падая на его мёртвое тело. Крошится, воет раненным зверем, обнимает отчаянно… Утыкается сопливым носом в шею, скребётся ногтями по полу, ломая их под корень, вслушивается в затихший навсегда пульс под ухом. Четвёртая из четырёх нитей бесповоротно исчезает, оставляя на месте кровных уз только пустоту. Да ещё и такую всеобъемлющую, что будто кости изнутри ломает! А сформировавшаяся связь с народом оглушает, бьёт обухом по голове сверху. И много-много всего в сознании мелькает. Не его лично — поданных. Белые маги тоже в полной мере чувствуют смену правителя. На какую-то жалкую минуту они все вместе с ним (по ощущениям) сливаются в единое целое, разделяя всё до последней капли. Тэхён чувствует, как простреливает тело… метка монарха. И отключается. Это выше его возможностей. Эта особенность передачи здесь и сейчас… губит множество жизней только лишь потому, что точно так же кого-то обескураживает. И от этого знания хочется самому в могилу отправиться. Тэхён заносит руку над дверью, но постучать не решается. Тормозит отчего-то, уже стоя перед самым домом своих естественных врагов, окунается в очередное проживание. — Как ощущения? — интересуется притворно-заботливо человек, склоняя голову к плечу. В ответ только хрипы. С новым куском вживую срезанной плоти меняется лишь их тональность, но не громкость — голос сорван, горло и без того жутко саднит. Этой гадине хочется в морду плюнуть, но подвязанные к балке над головой руки не позволяют. Сил даже дёргаться уже не хватает. Только слёзы скатываются по щёкам, да шея под плотным кольцом артефакта шипит, кровит… Данная штуковина даже хуже свежевания — кожу прожигает, магию забирает. А заточенный нож тем временем отрезает ещё кусочек, вынуждая запрокинуть голову и молиться о скорейшей смерти.        — Ну-ну, тише, — весело отзывается мужчина. — Не испорть. Тэхён осознанно сбегает из реальности в мутное сознание кого-то из подданных. — У-у-умница, — вместо со стоном, врываясь в дрожащее тело без подготовки. Тоже парень. Парочка зубов выбито, плечо вывихнуто, нос разбит… Хватка на заломанных руках, давление меж лопаток, колено-локтевая и лицо в пол, в лужу крови. Энергии слишком мало для самозащиты, хватает только на слабое обезболивание сфинктера. Белый свет дрожит, местами пропадает, но пытается окутать хозяина…        Сверху — хриплый хохот, сплошная грязь изо рта. Колени разъезжаются, грудь ходуном ходит — попытка отогнать истерику, с виска скатывается бордовая капелька. — Вкусный, — вещает палач, слизывая дорожку, и тихий всхлип срывается-таки с губ. Дверь в реальности сама отворяется, являя Тэхёна ему. Тому, кому по силам войну закончить в кратчайшие сроки и отомстить перешедшим во всех смыслах все границы. — Не трогай! — безумный крик разносится по пустынной округе, утопая в лесах вокруг. Наяву Тэхён мелко вздрагивает, судорожно втягивает прохладный воздух через приоткрывшийся рот. Невольно. Сокрушённо. На секунду выпадая из проживания. Человеческая женщина прижимает к горлу распинающегося младенца меч, едко ухмыляясь и, пока мать ребёнка пытается вырваться из захвата, пробиться, отобрать самое ценное, показательно-медленно проводит заточенным лезвием по тонкой шейке. — Не-ет! — голос ломается, энергия взрывается бесконтрольными вспышками. — Сука! Всё тело крупно колотит, обзор застилают жгучие слёзы, а новые ранения… не чувствуются. Перед глазами лишь затихающее дитя. Перед глазами сплошь белая пелена. — Сдохните, мрази! — в сердцах и всплеск высвобожденной магии стирает… всё. На далёкие-далёкие лиги вокруг. — Срань… господняя, — на выдохе, совершенно ошарашенно. Тэхён вновь вздрагивает, теперь окончательно фокусируясь на действительности. Да уж… Чон Чонгук, являясь чёрным магом, наверняка совсем не ожидал увидеть на пороге своего поместья, в ядре проклятых земель первородных, белого мага. Особенно глубокой ночью. А Ким Тэхён, будучи этим самым белым магом, растерявшим всю веру в людей и в этот мир, на пике отчаяния пришёл-то не к кому иному, как к давнему врагу.        И так они и стоят, застывши, на расстоянии мизерного шага друг перед другом.        Чонгук лишь осторожно выпускает частичку энергии, прощупывает, едва-едва касается. Его по лицу не прочитать, но в мыслях уж точно каламбур и сплошной хаос.        Ничего вразумительного, ничего оптимистичного.        Тэхён знает, что шокирует сильнее самого факта его визита, посему даёт время на то, чтобы осознать, свыкнуться с пониманием представшей картины, принять фатальность ситуации… Да хотя бы потому, что сам он ещё не. Не понял до конца, не принял новизну.        Это ведь в голове не укладывается, но… любая зеркальная поверхность (не говоря уже про внутренние ощущения) предельно ясно показывает последствия. Да, некогда просто белоснежные волосы теперь темнее смолы, а жемчужные глаза… И вот именно, что больше всего пугает, так это глаза. Такие же угольные, беспросветные… Чёрные.        Чёрные. И уже не белоснежные волосы. И уже не жемчужные глаза.        У белого мага от роду таких внешних данных не бывает.        — Волосы — это отражение энергии, — говорит потерянно Чонгук, бегая взглядом с одного на другое. — Глаза — это отражение души. У тебя они… У тебя… — слов не находит, глупо моргая и округляя губы. — Тэхён, — интонацией точно в метку монарха. И, словно спохватившись, несмело задирает край кофты, убеждаясь ещё и воочию. Будто не чувствует изменений, будто без того не чувствует, кто перед ним. Но Тэхён позволяет, даже вздёргивает уголок губ, чуть разводя руками. — Что случилось? — ломаным тоном интересуется Чонгук, вновь нарушая молчание, и таким непохожим на самого себя, привычно уверенного, разящего силой, выглядит, таким по-детски милым с этими оленьими глазками, что внутри… невольно что-то ёкает. В пору смеяться. Над сложившейся ситуацией, его умилительным видом, жизнью в целом. Только вот Тэхёну отнюдь не весело. Горько, дурно… Скверно осознавать реалии. Но точно, стопроцентно не весело. А Чонгук непривычно растерян, боязлив, совсем не помогает свыкнуться с новыми обязанностями, положениями, силами, ощущениями, мыслями… Мыслями! Ну, теми, что в голове. Они-то как раз пугают до усрачки. Хочется мести, хочется смести весь этот род людской с лица земли, заставить страдать, харкаться кровью и подыхать в адский муках каждого, даже ни в чём не повинного, человека. Хочется сделать так же больно. Хочется самому утопиться в грязи, умыться кроваво-красной, а после — убиться вслед за семьёй. Так не мыслят посланники богов. Отнюдь. Так не устроена его природа. Стоящих перед ним — да. Но не его. Это неправильно, ошибочно, несправедливо. Так не положено. Только вот что есть истина в этом прогнившем мире? Белые и чёрные маги всегда враждовали. Одних отправили в ссылку с праведной миссией. Другие же населяли земные края испокон веков, разделяя территории с людьми. Да и не то чтобы не уживались. Просто Тэхён с Чонгуком заимел… личные счёты. А теперь вот стоит пред ним, первородным, в тьме и холоде ночи, оббивает пороги поместья чёрных магов правящей семьи и прекрасно себя чувствует на проклятой земле. Что случилось? Ха! Хах… — Жизнь, — тихо отвечает Тэхён, усмехаясь на одну сторону. — Люди, — ещё тише. Чонгук хмурится. Ранее клубящаяся под его ногами чёрная дымка расползается шире и вновь медленно подступается по полу к чужим ногам. В сопротивлении нет ни малейшего смысла. Тэхён даже не шелохнётся, когда энергия начинает подниматься по лодыжкам выше, едва ли видимыми полосами окутывая его тело. Зрительный контакт порождает воображаемые искры. Чёрный маг предельно напряжён. Энергия почтительно замирает, касаясь висков. В воздухе повисает немой вопрос. Тэхён всё ещё не реагирует. Из тени дома выступает мужская фигура в длинном плаще. Хосок ступает совсем беззвучно, замирает за спиной младшего брата и как раз вовремя — Чонгук содрогается от увиденного, почти отшатываясь и теряя равновесие — успокаивающе проводит ладонью по спине. Он-то уже наверняка в курсе дел. Нет барьера на границе — нет препятствий. Это немного отличается от проживания, ибо маг лишь на краю сознания мелькает для осведомления о произошедшем, а не погружается в того, с кем находится в контакте. Но Чонгуку, видимо, хватает и сего. Он закусывает нижнюю губу, зажимая зубами серёжку, бегает глазами то по гостью, то по горизонту за его спиной, шумно выдыхает… Рука ласково спускается к пояснице и возвращается меж лопаток, кончики пальцев невесомо поглаживают в попытке расслабить. У Тэхёна же от этого жеста колет сердце. — Как… так? — голос слабый, опасливый. Чонгук переглядывается с братом, отходит на несколько шагов в сторону, лишаясь тепла его ладони, и нервно треплет угольные волосы, открывая обзор на ещё одну серёжку в брови. В ушах они тоже имеются, Тэхён знает, помнит — три в левом и пять в правом. Он балансирует где-то на грани осознанности, действительности. Цепляется за подобные мелочи, лишь бы не концентрироваться на воспоминаниях. Лишь бы не думать. — Ты такой милый, когда хмуришься, — выдаёт с нотками веселья, слегка щурясь и склоняя голову к плечу. — Но, если будешь так много думать, головные боли замучают. Чонгук удерживает руки за спиной, наклоняясь так, чтобы попасть в поле зрения, обворожительно улыбается и в один момент ворует книгу со стола, проворно вытягивая ту прямо из-под утончённой ладони. На его пальцах и запястьях красуются массивные перстни да браслеты, а высокий воротник рубашки поддерживает брошь с огромным драгоценным камнем. Это кардинально отличается от внешнего вида Тэхёна, который не носит ни одного украшения и чья одежда свободного кроя предельно проста. И это же такая ощутимая разница в культурах, традициях, воспитании, в конце концов…        Пока средний ребёнок, выходец священных земель, уединившийся в саду смежной территории, что используется для ведения переговоров между тремя правителями, до последнего держится спокойно, вежливо, обходительно… Чёрный маг, младший из двух детей, в наглую вторгается в его личное пространство, да ещё нарушает всевозможные правила поведения и приличия, что заложены в светлую головушку с самого детства, и назойливо перетягивает фокус внимания на себя. Настырный, наглый, навязчивый. Жуть.        — Верните, пожалуйста, — просит, едва удержав раздражённый вздох. Взгляды пересекаются. По коже пробегается ток. Это не первая их встреча и в глазах цвета обсидиана Тэхён утопает тоже не впервые. Странное ощущение. Пугает. — Не-а, — игриво, но уже с твёрдыми нотками. Позже станет ещё хуже. Чужое общество будет ощущаться ещё страннее и острее. В том возрасте Тэхён, и правда, считал наиболее дискомфортным в жизни как раз близкое общение с сыном соседнего правителя. Что так-то не удивительно, потому как их энергии резонируют. Даже сейчас. Только… единственное малюсенькое отличие между всеми прошлыми стычками встречами и нынешним контактом — притяжения больше. Да-а-а… У него это в мыслях не укладывается, но реальность такова. Было ли оно всегда? Было. И притяжение, и отторжение. Есть ли желание что-то поменять? Да вообще-то… Нет. Мелкий-мелкий вздох срывается с приоткрывшихся губ. Язык тут же смачивает их слюной, мелькая кончиком между. Ладони по инерции сжимаются в кулаки от желания подобные думы вытравить из мозга. Да, даже посредством драки с воображаемым врагом. И эти побуждения не пугают, не путают. Нет. Больше нет… — Повтори, — цедит сквозь зубы, в воображении уже решая вопрос насилием.        У Тэхёна впервые чешутся руки. Желание съездить кому-то (одной конкретной личности) по смазливой мордашке лицу настолько велико, что впору испугаться себя же.        Чонгук пожимает плечами, будто забавляясь с реакции. Он гораздо шире в плечах в сравнении с последней встречей, а ещё затерял где-то свою эту кроличью улыбочку. Не улыбается теперь совсем, только лишь иногда по его устам проскальзывает что-то на подобии усмешки. Жалко как-то. Тэхён ведь успел даже свыкнуться с ребячеством этого мага и смириться с повышенным вниманием к своей персоне. Хотя, нет, второе никуда не делось, просто на место непосредственности с интересом пришли не нужные, лишние рассуждения о месте в мире и полное осознание причины собственных поползновений. — Чонгук, — угрожающе, с нажимом и высокими, режущими слух обоих, нотками. В ответ ровным счётом ничего. Даже взгляд перекочёвывает на деревья. Тэхён открывает рот, намереваясь выдвинуть целую тираду, но почти вовремя возвращает себе самообладание и вспоминает, кто он такой, какая энергия течёт по его кровеносным сосудам и гоняет кислород к громко стучащему сейчас сердцу. Чопорное, не подобающее поведение. А внутри так вообще черти что твориться. Увидел бы кто, и от позора не было бы даже малейшего шанса отделаться. Да что там позора… Греха. Грешен ли Тэхён? Прав ли Чонгук? Он не знает. Ничего не знает. И разбираться, знать, выяснять это… отнюдь не желает.        Что такое грех? Кто есть боги? Так ли справедливо устроен мир, как это все преподносят? Имеет ли вообще хоть какой-то смысл жизнь по заповедям? Праведны ли они? Где истинна? Где правда? Где грани допустимого? Позволено ли им быть ближе?        По меркам безродных, два парня вместе — табу. Да и маги, в общем — зло. По предписаниям верховных, белые и чёрные — это разные полюса, параллели.        Что по этому поводу думает сам Тэхён? А он предпочитает не думать. Потому что тянет. Потому что отводит прочь. Потому что хочется-хочется-хочется… Так много всего и так мало (ничтожно…ничего) им позволено. Он святой. Чонгук проклятый.        А вместе они порочны. Чёрный маг говорит «чисты» — как парадокс вселенной. — Ты считаешь себя свободным? — спрашивает, словно невзначай Чонгук. Подначивает, провоцирует, подталкивает… Раззадоривает манящими думами. — Да, — выдрессировано, поставлено, заучено. Так ли это? — Небось и смысл видишь в том, что вас изгнали на Землю, как ненужный мусор?        Навряд ли. — Мы обязаны оберегать людей от вашего дурного влияния, — как заевшая пластинка. Здесь и сейчас Тэхён уверен: защищать человеческий род от магов не нужно. Как и защищать, в принципе. Все эти понятия «зла» и «добра» не более чем ярлыки кого-то там наверху, кто считает забавным играться с живыми существами и лишь изредка наблюдать за течением их короткого срока жизни. Грешно? Да и пусть! Если мириады запретов «во благо» не окупаются, то зачем самого себя ограничивать, откровенно мучить и изводить? Бред. У него есть только текущий момент. У него есть только подлинные враги и никого из семьи. Теперь его спутница только безграничная ответственность за народ да земли. Ну, и чёрный маг. Если он согласится. А Чонгук не может не. Тэхён даже не колеблется прежде, чем толкнуть пылкую речь, невольно сверкнув угольными всполохами энергии вокруг — искры осыпаются к ногам, приковывая взгляды. Чужие взгляды. Его направлен точно в бездонные глаза. — Они вырезали мою семью, — черты лица Чонгука резко суровеют, стоит бархатному голосу нарушить залёгшую тишь момента. — Я вырежу их семьи. Они пошли войной на мои земли. Я отвечу им той же монетой, но доведу дело до конца и захвачу, порабощу их владения, — на дне зрачков мелькает удивление и замешательство. — Они позарились на моих подданных. Я же буду милосердным, как меня тому учили святые. Я дарую жизнь их людям, — мимолётной паузы не хватает, чтобы выдохнуть с облегчением. — Но при этом омою руки в крови виновных. Всех до единого сторонника перебью, в пытках изведу… — Тэхён, — тон не понятный… то ли твёрдое осуждение, то ли понимающее сочувствие. — Я готов принять предложение и стать твоим мужем, — звучит тихо, но неожиданно угрожающе. — Боги всё равно отвернулись от нас, потому что мы, белые маги, нарушили кодекс и окропили священную землю кровью тех, кого обязывались защищать даже ценой своей жизни, — едкая усмешка ползёт по губам. — Иронично, не находишь? Двояко так. — Всё в нашем мире двояко, — продолжает талдычить Чонгук, уже закатывая глаза от безысходности. — Кто решил, что мы не можем быть вместе? Кто, слепыш? — почти хнычет последнее. — Нет чёрного или белого, нет невинных или порочных, нет добра или зла… Да пойми же ты! Всё относительно. Всё имеет хорошую и плохую сторону, пусть не каждую можно так явно увидеть невооружённым глазом. А святыни эти чёртовы… — Закрой. Свой. Блядский. Рот, — выплёвывает, не брезгуя сквернословием и уже едва ли удерживая остатки самообладания после битого часа однообразной ругани. — Хватит! Чонгука это не останавливает. — Послушай меня, — да и звучит он гораздо уравновешеннее собеседника, даже мыслит вполне здраво, только вот… допускать сомнения о подлинности всего мировоззрения не хочется категорически. — Тэхён, — этот снисходительный тон уже доводит до белого каления. — Материально нет, но вот морально мы все равны. Мы разные, но равные. И мы не обязаны подчиняться. Я же вижу, что мои чувства взаимны. Ты просто изо всех сил противишься, — а в голове «замолчи-замолчи-замолчи» красным мигает. — Если бы тебе было действительно дискомфортно, ты бы избегал встреч — такая возможность есть, уж я-то знаю — и вот стопроцентно избегал бы тесного контакты, касаний, но вместо этого ты, Ким-мать твою-Тэхён, делаешь всё с точностью наоборот, для вида строя провинившуюся мордашку или мину вселенского мученика, у которого выхода нет. — Ты ничего не понимаешь, — на выходе, бросая колючий (обиженный) взгляд из-под лба. — Ты меня любишь, — ласково-ласково. — И я тебя тоже люблю. — Замолчи, заткнись… — Мы можем быть вместе. Никто не имеет над нами власти. Никто, Тэхён. Ни одна живая иль мёртвая душа. Только нам решать, как поступать, и только нам пожинать последствия своих решений. Пока наши действия не вредят окружающим, пока они их не касаются, а они не вредят и не касаются, мы вольны делать, что душам нашим угодно. Секунда молчания и тишину разрезает хлёсткая пощёчина. Наотмашь. — Я прошу тебя последний раз, — глаза в глаза, в глубине одних разгорается губительный пожар, в других же — образуется необратимая ледяная глыба, — умолкни и уйди. Чонгука выдаёт дыхание — громкое, шумное, Тэхёна… тоже. Тем, что замирает. — Это твой окончательный ответ? — последний шанс, последняя милость. — Да, — раунд, проигрыш в бою, но мнимым победителем выходит белый маг. — Хорошо, — соглашается, кивая, и делает малюсенький шаг ближе. — Хорошо, тогда меняем правила игры, — крайний счёт. — Я позволю тебе сбежать, дам фору и столько времени, сколько потребуется для смирения, — тон загробный, ничего обещано хорошего не предвещает. — Только вот при следующей нашей встрече мы дадим брачную клятву и станем законными супругами, — по коже пробегаются пугливые мурашки. — Я клянусь твоими верховными богами и своими братьями нечистыми, что осуществиться это в скором времени, а ты сам на коленях, — выплёвывает жёстко, — ко мне приползёшь. Спусковой механизм приходит в движение. — Я не желаю тебе плохого, Хаян, но ты не оставляешь выбора ни себе, ни мне, — точка в разговоре. — Ещё посмотрим, кого настигнет кара небесная за подобные злодеяния. И Чонгук исчезает. Растворяется в сгустке беспросветной энергии. Умолкает и уходит, как его просили. Жаль, что Тэхёну от этого ни холодно, ни жарко. Ему никак. — Ты оказался прав, — слетает с губ легче легкого. — Так что прошу любить и жаловать меня, властелина земель белых магов и твоего полноправного жениха, вот-вот супруга. Хосок мотает головой, возводя очи горе. Чонгук так и стоит каменным изваянием.        А Тэхёну терять больше попросту нечего. — Перелом за перелом, око за око, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, — начинает он бесстрастно. — Обожженние за обожжение, рану за рану, ушиб за ушиб. Так говорят твои боги, пока мои твердят «не противься злому, — в голосе проскакивают рычащие нотки, с потрохами выдавая всю так тщательно подавляемую столько лет подноготную, — но кто ударит в правую щеку твою, — продолжает тут же ровно, — обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два». Я, — конечная, необратимая и непоправимая, — отрекаюсь от своих богов, отрекаюсь от их слов и заповедей, — глаза напротив округляются, мимика наконец-то отмирает. — Я принимаю твою веру, твоих богов, тебя принимаю в роли своего мужа. Я Ким-Хаян Тэхён, единственный выживший из правящей ныне семьи, монарх священных земель предлагаю тебе, Чон-Комын Чонгуку, младшему сыну первородных, члену правящей нынче семьи проклятых земель сделку и супружество. Да будет Чон-Комын Хосок сему свидетелем, — пауза на вдох. — Помоги отвоевать принадлежащее мне по праву, помоги завоевать владения безродных и оставь род людской в моей власти, а взамен я отдам тебе своё теперешнее место правителя с принадлежащими мне территориями, скрепив данное слово узами супружеского брака. Один. Два. Три. Мысленных счёта. Пан или пропал. — Я Чон-Комын Чонгук принимаю тебя, твои условия и прочие условности, — ровно, но со щепоткой удивления, будто не до конца верит в происходящее. — С этого момента и до скончания времён ты, Ким-Хаян Тэхён, — вокруг шеи начинает щипать, болезненно жечь чужая энергия, — мой супруг, — вердикт, приговор, опадает массивная цепь на ключицы. «Украшение» на его теле — это… знак принадлежности, подтверждение договора. — Брак заключён, — оповещает Хосок, безрадостно изгибая уголки губ. — Да будет так. Чонгук задирает рукав, оголяя кожу и показывая точно такую метку, только в виде чернильных узоров от костяшек до плеча правой руки. Связь… Наглядная демонстрация. — Что ж, — выдыхает правитель чёрных магов, — сделка и сопутствующий союз отныне активированы и вступают в силу. Примите моё благословение, новоявленные супруги. И Тэхён, — глаза в глаза, в его взоре сплошь и рядом сочувствующая боль, на дне же чужих зрачков напротив — тотальное безразличие, — мне очень жаль. Правда, — тише. — Но как бы там ни было, — взгляд от одного к другому, — добро пожаловать в семью. С этих пор ты, Ким-Хаян Тэхён, законный муж Чон-Комын Чонгука. И ни что сего не изменит, не пошатнёт, — а тело расслабляется, даже не думая противиться, Тэхён в ответ лишь мелко смиренно кивает. — Чонгук, — заминка, на лице проскальзывает нерешительность, некое смятение, — помоги ему подчинить силу и проявить свою энергию, пока не пострадало ещё больше невинных. Мирный народ не должен гибнуть на поприще людских пороков. — Да, брат, — тут же отзывается младший, неровно выдыхая и, наконец, беря себя в руки. — Внутренний двор в вашем распоряжении. Я позабочусь, чтобы вас никто ненароком не побеспокоил и подготовлю всё к, надеюсь, скорому возвращению, — подытоживает долю секунды спустя Хосок, кивая. — Главное проследи, чтобы он вернулся к нам, ладно? — Безусловно, — соглашается немного резко Чонгук и протягивает раскрытую ладонь. Тэхёну на мгновение становится некомфортно от их взглядов, но не обращать на это внимания выходит легче лёгкого, да и Хосок сразу после ответа уходит, оставляя их наедине. Он успевает выхватить поджатые губы и залёгшее беспокойство в чужих глазах прежде, чем скрытая длинной мантией спина теряется в глубинах дома. Взгляд падает на предложенную руку. Руку, кожа которой теперь на веки вечные запечатана клеймом. Шея всё ещё немного покалывает с непривычки, под серебряной цепью припекает ключицы, но и это получается пропускать мимо. Голова забита примесью чужих эмоций и ощущений. Тэхён прикрывает глаза, кое-как находя внутри совсем свежие и (иль) пережившие метаморфозы нити — вот метка монарха с множеством ответвлений, новообразовавшиеся кровные узы с чёрным магом, переплетённые в прочный узелок с ним же жизненные нити. Страшно. Странно.        Под рёбрами зудит, под пальцами искрит, под прикрытыми веками пляшут яркие всполохи. Изнеможённое тело болит, даже не смотря на исцеление. Внутри ломит, трещит от непоправимых-необратимых перемен. Чужое, но такое… своё. Такое родное, нужное.        Он чувствует себя откровенно нуждающимся в этих путах, в этом маге.        Тэхён устал, вымотался, иссяк… Чувств будто бы нет, но изнутри распирает таким плотным перепутанным сгустком… Сознание затуманено и там только одна единственная внятная мысль — обсессия о мести людям. Она настойчиво давит на черепную коробочку.        Она знатно пугает где-то на периферии. И она же приносит хаос с отголосками удовлетворения от предвкушения кровавого пира. Пира, который вскоре устроит он сам.        Собственными руками.        Не побрезгует, отнюдь. Насладится предсмертными волями и изведёт врагов. Тех врагов, что перешли ему дорогу и отняли самое дорогое, посягнули на сокровенное. А за спиной в немой поддержке каменной стеной возвысится — ирония — естественный враг. — Чонгук, — задумчиво, непонятными интонациями нарушая затянувшуюся паузу и заглядывая в обсидиановые глаза. — Я не понимаю, — уязвлённое, голое откровение на гребне шумного выдоха. — Ничего не понимаю, — на грани слышимости, вываливая все сомнения в надежде образумиться, найтись и найти, потому что угрызения всё ещё есть. У чёрного мага смягчатся взгляд. Он чуть наклоняется, подцепляя подрагивающие от напряжения пальцы и окутывая сцепленные ладони тёмной дымкой. По коже тут же разливается приятное тепло, а колючие, обжигающие хозяина, искры энергии унимаются. — Всё в порядке, — тихо-тихо, мягко-мягко. — Клянусь, ты будешь в порядке. Тэхён на секунду прикрывает веки, прощупывая ощущения. Отделять и разделять эту катавасию сложно, почти не реально, но он слепым котёнком тянется на удивительно светлый луч в кромешной тьме, проваливаясь в уверенную нежность. Чонгук открывается без остатка, тянет внутрь дома, вынуждая перешагнуть порог и двинуться вперёд — у него уже силы на исходе, самого себя сдвинуть хоть куда-то не выходит. Кто бы мог (уж точно не он) подумать, что за маской грубого резкого остолопа, которому чужое мнение вообще не всралось, притаилось столько уязвлённой любви и безоговорочной преданности-веры. Это поражает, сражает наповал. Но… дышится легче, да и движется проще рядом с ним. Надёжность, могущественность и мужественность — вот с чем ассоциируется сейчас первородный. Вот, что он побуждает — покорность, слабость, покой… Никакой опаски. — Первый раз всегда адски неприятный, — начинает вкрадчиво Чонгук, позволяя ступать медленно, осторожно, не открывая глаз, балансируя где-то на грани осмысленности. — А ты долгие годы подавлял себя и свою сущность, поэтому я уверен, что прочувствуешь во всей красе… высвобождение, — веки, дрогнув ресницами, поднимаются, сталкиваются две пары тёмных глаз, что теперь могут соперничать в черноте. — Вас, белых магов, прочно сковывают правилами, ограничениями, вас предусмотрительно обделяют очень многими познаниями, информацией. Вы, словно ручные зверьки, послушно бегаете по поручениям, пресмыкаетесь перед мнимым величием и ползаете у ног тех, кто вам даже в подмётки не годиться, — они продвигаются по коридорам поместья, но Тэхёну нет дела до интерьера или убранства, он всецело сконцентрирован на аккуратном прикосновении и смысле слов. — Что нужно делать? — ему, в кои-то веки, не стыдно за слабость в собственном голосе. Что такое высвобождение? — Ты ведь не это хотел спросить, — по-доброму усмехается в ответ, сверкая игривыми искорками на дне зрачков, и, боги, Тэхён так соскучился по этой детской шаловливости. Он мотает головой, вымучено улыбаясь. Теперь ведь можно признаться, что его сердце выбрало чёрного мага? Ну, хотя бы самому себе? Можно, да? Ну, пожалуйста… — Можно, Тэхён, — шепчет Чонгук, резко разворачиваясь и дёргая за удерживаемую им же руку, так, чтобы легонько, но при этом тело крепко и ощутимо впечаталось в его тело. Белый маг судорожно выдыхает в чужие губы. Миллиметры. Сердце заходится в неровном ломаном ритме, норовя пробить грудину и воссоединиться с другим. Пульс под свободной ладонью, что по инерции легла на мускулистую грудь, тоже рвётся поставить рекорд по частоте сердечных сокращений. Его резко бросает то в жар, то в холод. Взгляд бегает с глаз на губы и обратно. Плохо. Хорошо. Непонятно. Но точно хочется… Можно? — Можно, — смакует Тэхён едва различимо, опасливо смыкая веки и несмело стыкуясь устами, когда до его воспалённого мозга доходит, что ожидается позволение на вольность. Чонгук терпеливо ожидает разрешения на поцелуй, пусть даже имеет с недавних пор полную власть над душой, телом и энергией своего… супруга. Чёрт, как же это дико. И поцелуй этот, столь детский, невинный, первый в жизни Тэхёна, что задыхается в крепких руках и едва ли шевелит губами в ответ, пытаясь копировать чужие движения, и ситуация в общем, идиотская, нелепая, несправедливая… Своенравная слезинка срывается с дрожащих ресниц, прокладывая мокрую дорожку от уголка глаза до линии челюсти, где её ловит большим пальцем Чонгук. Он невесомо оглаживает поясницу, скользит пальцами второй руки в растрёпанные волосы на затылке, чуть массируя кожу головы, успокаивает. — Не бойся, — шёпот. — Расслабься, — мягкий совет, никак не указ и не приказ. — Мы справимся вместе. Слышишь, Тэхён? — в самые губы, что огнём пылают. — Что бы ты ни чувствовал, где бы ни блуждало твоё сознание, куда бы ни повело тебя тело… Всегда ищи меня и держись рядом. На равных, — непозволительная роскошь. — Плечо к плечу, спина к спине, рука об руку, Тэ-Тэ. Только вместе, только друг с другом, только вдвоём. Мы с тобою есть друг у друга. Как бы я ни злился ранее, как бы ни психовал в будущем, как бы ни переживал и не пытался перечить или оспаривать, окончательное решение за тобой. Ты властен над своей жизнью и своими поступками. Я могу лишь направлять и поддерживать тебя на пути, могу разделять груз ответственности, могу перенимать часть последствий… — Чонгук, — скулёж; стыдливый румянец едва касается щёк, выдавая неловкость. — Нет, послушай меня внимательно, — с нажимом, потираясь лбом о лоб и стирая краску с лица ласковыми ладонями. — Высвобождение — это одна из техник для использования собственной магии. Не важно, в каких целях, главное — суть. В тебе живёт, существует не просто нечто, оно может принимать форму животного, может материализоваться или же концентрироваться в одном месте, может защищать тебя и подчиняться приказам, но у энергии, не зависимо от формы, всё ещё есть начало, есть специфика, есть уклон, упор в какой-то полюс. Да, это напрямую зависит от твоего состояния в моменте и истинных чувств глубоко внутри, но, тем не менее, данный фактор очень сильно влияет на уровень контроля. Твоя сила может поглотить тебя, стереть твою личность. Тэхён, ты в полном отчаянии, а это блядски плохо, но мой брат прав и медлить больше нельзя, поэтому тебе придётся столкнуться с самим собой, с неотъемлемой частью собственного тела, души… — Это… — заминка, открытый конфуз. — Как это ощущается? Чонгук вздыхает и закусывает нижнюю губу — Тэхён наблюдает за ним едва ли приоткрытыми глазами, усилено прислушиваясь к ощущениям внутри. Это всё в корне отличается от того, как его изначально обучали обращаться с энергией, но смысл понятен. — Давай, последняя минута полного покоя, и ты сосредотачиваешься, чтобы встретиться тет-а-тет в ментальном пространстве с собой же. Только прошу тебя, помни, что всё, на что ты наткнёшься — это без исключений ты сам. Не пугайся, не противься, не пытайся откреститься или сбежать. И ещё, — пауза, взгляд цепляет взгляд. — Я рядом. Ты не один в этой войне, больше нет, — Чонгук мотает головой, жмурясь. — Я направлю и подскажу, не оставлю тебя, пусть и не смогу быть так явно, так необходимо близко, но я буду рядом. Тэхён выдыхает, возобновляя притихшее дыхание, и позволяет аккуратно вжаться в губы, вновь утягивая в уже более ощутимый поцелуй. Последняя минута полного покоя?        — Я тебе верю, — жизненно важно произнести это вслух, топя звуки в нежной ласке. Чонгук скользит руками к талии через предплечья, задевая украшение на шее, он же скользит языком между распахнутых в ответном желании губ. Поцелуй получается всё ещё робким, но мокрым, расслабленным, даже немного несдержанным… Тэхён, сам от себя не ожидая, послушно подстраивается и… наслаждается собственной покорностью. Он позволяет вести, позволяет во всех смыслах главенствовать, позволяет себе на пару мгновений забыться и снять тяжесть минувших дней, заполнив новую ячейку памяти куда более приятными (желанными) воспоминаниями. Ему не до конца верится, что это и правда происходит, что они всё же вместе, всё же супруги, всё же… целуются. Ох, святые святых, сколько раз приходилось смывать позорный румянец ледяной водой со щёк после похабных сновидений, в которых чужие пальцы и уста касались запретных мест пороком. А теперь, здесь и сейчас, это происходит наяву, в реальной действительности. — Давай, Тэхён, — с не поддающими трактовке высокими нотками. — Я в тебя верю. И толчок в грудь, вынуждающий отступить на несколько шагов во двор. Чёрная чужая энергия толкает громадные двери, заставляя те распахнуться и пропустить его под открытое небо. Она же тотчас окутывает со всех сторон, погружает в непроглядный кокон и сдавливает могуществом, прессуя, вынуждая проседать из-за непомерной силы. Коленки подгибаются, в районе яремной впадины больно колет от острой нехватки воздуха — ещё после поцелуя толком вдох не сделал, а уже кислорода лишили. Паника ударяет в мозг. Нет-нет-нет. Откуда-то из глубин поднимается первобытный хаос, темень. Это так пугает, так обескураживает… Хочется то ли рычать диким зверем, то ли скулить побитым котёнком. Тэхён не понимает, что с ним происходит, что происходит вообще, он даже не в состоянии нормально соображать, из-за чего ели удерживается на ровных ногах и дышит. Перед глазами всё плывёт, но… — Призови, пробуди, — удивительно чётко звучит голос Чонгука в голове, отражаясь от стенок мозга и рикошетя прямо в трепещущее сердце. — Ты можешь, слепыш, ну же! Тэхён просто не смеет ослушаться. И истошный крик срывается с целованных совсем недавно губ. Случайно как-то. И не ясно отчего. Слишком много всего, слишком много везде. Сплошная нелепая путаница. Он, кажется, теряет сознание в какой-то момент, потому что проваливается внутрь себя, а после происходящее отпечатывается лишь обрывками. Только чужое неуловимое присутствие где-то недалеко не позволяет окончательно погрузиться в небытие. Тэхён не сразу осмысливает, что это мелькают воспоминания, а сам он блуждает по внутреннему ментальному пространству, путаясь и постоянно напарываясь на собственную энергию. А когда начинает улавливать логические выводы, прикрывает глаза и вытягивает руки куда-то в стороны, параллельно земле. Да, именно так. Ничего страшного. Всё ведь в порядке. Принятие — это то, что ему пытались донести сбивчивыми речами чуть ранее. Он может быть (и есть) обозлён, обижен на себя, а магия это лишь… отражает. Все внутренние конфликты, каждая стычка с внешними раздражителями… Всё это оставляет следы в душе и остаётся незакрытой тягостью. Пришло время разбирать свои же склоки. Время тянется непонятно, но в какой-то момент чувства устаканиваются. И в тот же миг Тэхён ощущает касания сразу в трёх местах: чужая-родная ладонь ложится на талию с левой стороны, ободряюще вжимая пальцы в живот; горячий выдох обжигает облегчением кожу за ухом повыше, поднимая мурашки; а правой руки касается нечто… чудное. Движется, тычется, мурчит… Мурчит? Тэхён распахивает веки и зависает изумлённым взглядом на огромной иссини-чёрной пантере, что увлажняет мокрым носом ладонь, пуская вибрацию до кисти. Она немного, совсем чуть-чуть просвечивает, выдавая истинную природу своего происхождения — сгусток энергии. Это же, блять, его энергия. — Вот так, — тянет Чонгук донельзя довольно, помогая держаться на ногах и водя губами по шее. — Ты огромный молодец, котёнок. Видишь теперь, на что способен? Это всё ты. Тэхён неуверенно проводит самыми подушечками пальцев по мордочке, гладя меж ушей представшее животное. Дикость. Это невозможно, ненормально! Но… это же просто невероятно. Мешанина эмоций, чувств и ощущений никуда не девается. Убивать и мстить всё ещё очень сильно хочется. Тем не менее ему гораздо легче, гораздо лучше. Чудеса, да? — Эйфория совсем скоро спадёт, — спешит разочаровать чёрный маг. — Дыши ровнее. Внутри всё вибрирует, словно в такт урчанию большой кошки. Глаза в глаза. У неё точно такие же непроглядные бездны. Поворот головы в другую сторону. У Чонгука тоже. — Покажешь мне? — спрашивает осипшим голосом, едва сдержав кашель от хрипов. Первородный лишь усмехается, пряча лицо в изгибе плеча и оставляя поцелуй в основании шеи. Тэхён почти решается попросить или переспросить ещё раз, как вдруг чувствует сзади скопление чужой энергии, которое разрастается с невиданной скоростью и неожиданно приходит в движение. В то, что предстаёт глазам, сложно поверить, но он воочию наблюдает, как невероятных размеров дракон перепрыгивает их и приземляется на задние лапы чуть поодаль, мордой к наблюдателям, представая во всей величественной красе. По поведению — копия Чонгука. Особенно чётко это проглядывается, когда он для пущего эффекта несколько раз раскрывает и складывает крылья, поворачиваясь то одним, то другим боком — точно для лучшего обзора, и даже изящно так вытягивается, мотнув размашисто хвостом. Позволяет залюбоваться, залипнуть… Дракон. Чёрт вас всех дери! — Дракон, — с губ слетает восхищение, но Тэхён всё ещё потеряно хлопает ресницами. Да уж, не каждый день у него настолько сумасшедший. — Дракон, — подтверждает маг, крепче сжимая объятия. — Такова форма моей энергии. Он же вообще таких эмоциональных качелей никогда не испытывал. — Да, — глупо, глухо. — А их размер зависит от уровня силы, я правильно понимаю? Чонгук согласно мычит, укладывая подбородок на плечо и скашивая взгляд на всё ещё ластящуюся к руке хозяина пантеру. Что ни говори, а начало энергии явно даёт о себе знать — смирение, милосердие и терпимость присущи белой. Это же они наблюдают даже после смены цвета воочию. Никакой враждебности или обиды, агрессии, мстительности… Его чёрная суть подобного никогда миру не являла и до сих пор не выказывает. — Отошёл немного от высвобождения? — спрашивает порядком задумчиво. — Вроде, — неуверенно отвечает Тэхён, осмеливаясь выпутаться из объятий и шагнуть в сторону; большая кошка тут же ступает следом, обходя его вокруг и притираясь под бок. — Забавно, — комментирует Чонгук, хмыкая. — А теперь я отступлю и отпущу то, что подавляю в твоём сознании, — глаза в глаза, участливость и непонимание. — Тебя очень сильно накроет, но, когда очнёшься, всё уже закончиться и священные земли будут чисты. «Готов?» — не озвученный вопрос повисает в воздухе между магами. — Давай, — почти уверенно, закрывая глаза и протяжно выдыхая. Добрую минуту ничего не происходит, но потом… Потом… Сущее блядство! Тэхён чувствует, как поднимается мнимый занавес, открывая, выпуская забитые в угол сознания ощущения, чувствует, как начинает распирать внутренности, как урчание переходит в тихое рычание, как энергия окутывает сжатые в кулаки ладони и ползёт по лодыжкам через колени к бёдрам, заволакивая большую часть тела. Он чувствует, как вновь медленно наполняется поутихшей ненавистью, жаждой крови и жесткой мести. Пульс подскакивает, ускоряется, долбит в виски и закладывает уши. Его пантера наматывает ещё один круг, нервно дёргая длинным хвостом, рыкает особенно громко и делает один за другим прыжки, постепенно ускоряясь, отдаляясь к границе территорий. Монарх больше не раздумывает, поддаётся этой губительной тяге и срывается с места следом, выжимая из своего бренного тела максимально возможную скорость. Он не оборачивается, точно знает, что Чонгук чуть медленнее, но тоже начинает путь к теперь уже (вот-вот) собственным владениям. Дракон поднимает голову к ночному небу, издаёт громогласный рык, пускающий дрожь по земле, и взлетает к тяжёлым тучам, разрезая те крыльями. Их энергии перемешиваются, переплетаются, создают невообразимую мощь… Этого более чем достаточно для свершения правосудия. И никакого страшного суда, никаких снизошедших богов. Только Ким-Хаян Тэхён с законным супругом Чон-Комын Чонгуком за спиной. Только два порождения тьмы, их чёрных энергий — пантера и дракон — в спутниках да палачах. И все четверо пугающе безжалостны, беспощадны… Они все судьи, они же адвокаты людей и прокуроры магов. Они воплощение греха, порока, но в то же время — добродетели и справедливости. Белый цвет священных земель окроплен алыми разводами, глаза Тэхёна такая же кровавая пелена застилает, стоит ступить за черту границ. Первыми под руку попадаются несколько мужчин, надрывно хохочущие у трупов постовых, — головы слетают с плеч по щелчку пальцев. Столь быстрая смерть — милостыня за отсутствие убийств за спинами. Не успели или не хотели — не имеет значения. В любом случае заслужили. Необратимая казнь существует в мире всех троих владений, установлена в качестве исключительной меры наказания за особо тяжкие преступления против жизни. Только вот здесь и сейчас нет ни присяжных, ни свидетелей, ни представителей от разных сторон. В этот час абсолютно всё — власть, сила, право голоса — сосредоточено в подрагивающих то ли от злости, то ли от нервозности ладонях одного единственного «божества» на земле. Край чёрной плотной дымки принимает форму копья, протыкая насквозь, разрывая грудину другого мужчины. Тот лишь успевает издать булькающий выдох, пачкая уголки рта в собственной крови, прежде чем покинуть этот мир. Девушка из белых магов, что в страхе сжимается у его ног, не в силах сдержать истошный вскрик. Она жмурится, быстро отползает от оседающего тела и несколько раз валится обратно наземь в попытке встать. Тэхён более не обращает на это внимания, переключаясь на следующую жертву. В стороне происходит ряд взрывов, раздаётся раздражённый рык и почти сразу же громкий человеческий вой, похожий на фразу «нет, нет, не надо, нет». Пантера перескакивает на стойко держащуюся чуть впереди женщину, перегрызая её глотку одним укусом и даже не утруждаясь тем, чтобы добить. С неба резко пикирует дракон, прикрывая магов и сжигая чёрным пламенем выстроенную оборону у какого-то из домов недалеко от центрального города. Когда только добрались — не понятно, но… это и не важно, ведь Тэхён всё равно не считает отобранные им души. Он, спело из-за напрочь оглушающих чувств, движется дальше, очищает свою колыбель, свою родину от падали людской, уничтожая без разбору. Мужчина. Выкручивающий переломанные руки и прокручивающий лезвие в ране. Женщина. Только что прирезавшая молодого, совсем ещё ребёнка, белого мага. Парнишка. Разрывающий одежду на беременной с намерением изнасиловать. Старик. Поджигающий поместье с запертыми рыдающими детьми внутри. Мужчина. Грабящий кинутый дом пары, заключившей днём ранее брак.        Девушка. Втыкающая раз за разом кусок железа в уже мёртвое тело. Мужлан. Избивающий пожилую бабулю, что едва ли дышит. Десятки. Сотни. Тысячи. Никакой пощады. Никакой жалости. У каждого вердикт один — «виновен». У каждого равноценная совершённым злодеяниям причина смерти. Тэхён убивает. Ломает, крошит кости, разрывает органы, сжигает живьём, душит в коконе энергии, кромсает набитые пороком тела-оболочки. Взрывает, разрывает, изводит. Он губит, давит, размазывает людей, как ничего не стоящих насекомых. Вот выдирает сердце голыми руками, превращая рёбра в месиво, вот, сунув пальцы в рот и насильно разделяя челюсть, отрывает голову, а вот рассекает энергией на кусочки. Внутри не успокаивается, всё никак не насытиться, просит ещё, больше, куда более кроваво. Тэхён задыхается, царапает ногтями ладони, расчёсывает кожу на предплечьях до красных борозд, упрямо смаргивает тёмные пятна перед глазами. Он краем сознания улавливает творящийся вокруг хаос, смену локации, которая приближается к территории безродных, количество встреченных на пути подданных и обозначенных им же врагами… Но, кажется… Кажется, что-то идёт не так. Непосильная боль поднимается с глубин души, непомерная сила захлёстывает его с головой, не давая даже шанса на попытку брыкаться иль противиться, становится… очень страшно. Тэхён почти что падает на ровном месте, чувствует, как нещадно колотит тело от напряжения, едва ли понимает, насколько сильно разбушевалась противно клокочущая энергия. Та вырывается неконтролируемыми сгустками на лиги вокруг, поглощает на пути своём всё живое, причиняет ощутимый дискомфорт владельцу, и даже пантера как-то уж слишком странно себя ведёт — её заносит, ведёт, она пузыриться, мечется… Это пугает. Чонгук выныривает будто бы из ниоткуда (по мнению Тэхёна) в самый последний момент, что маг ещё соображает, замахивается и пробивает череп кому-то сбоку. Взгляд цепляется за расплывчатый силуэт, с трудом опознаёт парочку артефактов на чужой шее и передаёт нейронам понимание того факта, что его могли убить. Так, как это проделывает много раз за последние сутки он сам. От этого невольно передёргивает, перекашивает, да тут же всё естество простреливает невыносимой агонией. С губ срывается… дикий вопль. Тэхён неожиданно обнаруживает, что пузыриться теперь уже его кожа, что мышцы натягиваются до предела и словно лопаются под тонкой бронзой, что мертвецкая красная жидкость выливается со всех щелей — застилает глаза, лишая зрения, заглушает звуки и лишает запахов, забивая уши и ноздри, наполняет рот, перекрывая доступ кислороду да вызывая тошнотные позывы… Становится так больно, что впору разодрать себе глотку. Он в моменте даже не задумывается, что пропускает чересчур многое через метку монарха, передавая народу, за который борется, борется и с варварами, и с самим собой. — Тише, тише, — надорванный шёпот (на удивление громкий, пусть слышимый, будто из-за стекла) переключает концентрацию. — Тише, слепыш. Тише, котёнок. Ну же, мой хороший, ну, — неужели это нотки паники в сбитом тоне? — Тихо, т-ш-ш. Всё, Тэ-Тэ, всё. Мир мигает перед разбитым сознанием, выталкивая обрывчатые картинки мозгу на обработку. Чонгук обнимает со спины, накрепко зафиксировав руками поверх предплечий и прижимая к своей груди. Он стоит на коленях позади, утыкаясь лбом в основание шеи и перетягивая полосами энергии тело. Они оба стоят на коленях в грязи. Тэхён осознаёт под неестественно изогнутыми пальцами ошмётки травы с мелким мусором, осознаёт на своих бёдрах жалобно щебечущую пантеру, которая потирается о туловище и выгибает спину, а ещё осознаёт, что дракон навис над ними и отрезал их от всего внешнего мира, скрыв за широкими крыльями. Тэхён понемногу, потихонечку возвращается. В себя, в сознание, в чёртову жизнь. Собственная энергия, наконец-то, начинает работать, исцеляя нанесённые раны. Расползается по коже, по телу, изнутри и снаружи. Извиняется, залечивает, ласкает. — Слава первородным, — срывается с губ чёрного мага, что затихает вместе с ним. — Ты молодец. Очень большой молодец. Так держать, Тэ. Так держать… — на усталом выдохе. Его облегчение чувствуется каждой клеточкой. — Что, — противный кашель прерывает слабый вопрос, но дыхание постепенно приходит в норму, а голос возвращает былую тональность. — Что это было? Что… произошло? Тэхён немного поворачивает голову вбок, тщетно надеясь увидеть лицо супруга. — То, о чём я тебя предупреждал. Только, — Чонгук умолкает, более мягко окутывая его энергией и спускаясь губами к острому плечу. — Честно говоря, я не предполагал, что это получиться настолько грандиозно. С каждым разом, да и после тренировок, будет легче управляться, но всё же над контролем придётся поработать. Очень усердно поработать. Тэхён не находится с ответом. Кажется, его и не требуется. — Если интересно, где мы, то скажу, что едва успел остановить тебя на границе, — вновь заговаривает чёрный маг, скользя пальцами к ладоням и позволяя опереться на себя. — Я не думаю, что стоит прямо сейчас продолжать, но мы обязательно вернёмся в другой раз. — Да, — отзывается, немного поразмыслив. — Мне что-то не шибко комфортно… — Всё в порядке, ничего страшного, — перебивает Чонгук, спеша заверить. — Я тобой горжусь. Ты отлично справился. Просто отдохнём чуток — нам нужно восстановиться, это первостепенно — и наведаемся после этого в гости к соседям, чтобы вернуть должок. — Знаю, — откуда-то берётся смешок, вынуждающий прекратить неловкую тираду. Выдох оседает за ухом, поднимая мурашки. — Тэхён, — почти обиженно. Но белый маг чувствует его улыбку. — Что? — одними губами. Секундная пауза. — Домой? Согласен. Точно. Однозначно. Да, ты прав.        И то ведь всё не вслух — по кровным узам.        — Хорошо, — вот так просто. На небосводе несмело загорается рассвет, разрезая тьму холодной ночи. Тот всегда приходит после самого тёмного времени суток. И рубеж рано или поздно остаётся позади. Любой рубеж, любая грань, граница… Всё слабеет, отступая в ячейки памяти. Это неизменно. А пока… им действительно стоит хорошенько отдохнуть. Они ещё вернутся на сие место, ещё перешагнут черту территорий. Они продолжат путь, разделяя титулы, владения, любовь… Они обязательно справятся с жизнью вместе. Потому что их религия — это они сами и их супруги. Потому что талион — это как синоним их имён. Потому что это… закон равного возмездия.