Дела дней давно минувших

Мгновения ясности, которые он еще недавно испытывал, начали таять под напором смутных сомнений. Каждая мысль теряла свою резкость, каждое чувство становилось матовым и размытым. В глазах сверкали мелкие искорки безумия, практически незаметные. Фёдора стало трясти, создавая впечатление, что по коже бегают отвратительные насекомые. Нервно шевелясь, он словно пытался избавиться от навязчивого зуда, терзающего тело. А тело ли? Руки дергались в нервном тике, взгляд стал рассеянным, как у безумца, теряющего связь с реальностью. Голоса в его голове становились все громче и неуклюже смешивались в неразрывный шум. Басманов медленно сходит с ума, и крики его пронзают тишину, отзываясь на внутренних своих демонов. Он слышит шепоты стен, видит тени, подозрительно похожие на фигуры Царя и Девушки? Какая она, новая Царица? Только сейчас его посетила эта мысль, ранее убитый горем, он даже не задумывался над этим. Может, она схожа с Марией? Несмотря на столь нежное обращение к ныне покойной Царице, каждый при дворе знал, насколько Басманов ненавидел Темрюковну, а она его. Может, из-за множества схожих черт, видя отражение себя любимого в другом. А ведь между ними много всего было; после её смерти стало много спокойнее и в одночасье скучнее. Хотя, разве при дворе бывает скучно? Поразмышлять дальше ему не дали, разум, запутанный в нитях иллюзий, подкинул новые жуткие образы. Фёдор, окончательно потерявший нить реальности, погружается в темный мир своего собственного воображения. В нем тени Царя и Царицы превращаются в его мучителей. Юноша лежал совершенно один в холодной постели, и не было того привычного тепла рядом. Плевать, что печи топили лучше, чем в Царских покоях, холод то был не телесный. Не было того, на кого он спя закидывал ноги, того, в ком прятался и искал утешения для души. Того... которого истинно любил... Любил больше чем злато, родных матушку с батюшкой... Весь мир не был ровней ему и никогда не станет. Под гнетом неумолимых голосов Федя начал буквально рассыпаться на части, словно сломанный механизм. Лицо искажалось от мучительных переживаний, губы издавали нечленораздельные звуки, которые казались смешными и пугающими одновременно. Бормоча себе под нос, он словно доказывал что-то, обращаясь к невидимому собеседнику. Перед глазами мелькали образы Царя, утопающего в радостях новой связи. Это видение, подкинутое особо бурной фантазией, расшатанными нервами и может ещё отчего, больное сознание приняло с невиданной лёгкостью. И только в глубине что-то ревело, вопило от жгучей несправедливости. А ведь Ваня, его Ваня, где-то там... Царь, тот, ради которого бьется Федюшино сердце, он далеко, в объятиях Царицы. Мучительно представляя их веселье, смех и любовь, словно эхо, оно витает вокруг него, но боле не касается души. Она заледенела, покрывая сердце толстым слоем льда, давая ощутить пустоту, оставленную Иваном. Нет, не Иваном. Государем. Басманов теперь-то один, забытый в этой ночи, растворившийся в ней. Воспоминания о днях, когда он был близок к Царю, мучительно возвращаются. Он вспоминает их совместные моменты, когда время замирало в объятиях их взаимной привязанности. Возвращаются, чтобы бесследно исчезнуть навсегда. Ноги покалывает мороз, и лишь звук едва слышного дыхания напоминает о том, что он еще жив. В груди засыхает цветок тоски, и каждый лепесток отпадает, напоминая о бессилии перед силой любви, которая сейчас не с ним, а возможно, вообще ушла. И если раньше ещё можно было все исправить, то теперь процесс необратим… *** С высоко поднятой головой Фёдор прошествовал до своего места; роскошная, пестрящая нарядами толпа расступалась перед ним, давая дорогу. Походка его была раскована и ленива, длинные ланьи ножки в красных кожаных сапогах на серебряном каблуке звонко выстукивали по каменному полу. Увесистые серьги, спрятанные во власах, звенели драгоценными камнями, ударяясь друг о дружку. На головушке его, подобно нимбу ангелов небесных, виделся венок из синих сухоцветов. Они такие же, как он, хоть и не потерявшие своей красоты. Великолепные снаружи, но внутри абсолютно сухие. Не такие, как раньше, осталась одна лишь прекрасная личина, в то время как внутри зияет пустота. И хоть род Басмановых не был знатен, усилиями отца и сына они сидели у стены, как и подобает почётным боярам. Выше сидящие, завидев статуру Федора, скривились. Ишь чего надумал. Безродная дворняжка, а ведёт себя как Царская Борзая. Место у стены им подавай! Великих бояр брала зависть лютая, ведь сидит эта псина аккурат рядом с ними, должна делить с ними ложку и плошку с харчами. Окружая себя людьми, Грозный смотрел не на кровь и не на богатства. Брал он бедных, простых, но верных ему одному людей. Размышлял Иван просто: именно он дал им все, что у них было. Богатые же не чувствовали себя винными и, оттого, без колебаний могли воткнуть нож в спину. Сердце людское жестоко и жадно по природе своей, только руку дай – так её по локоть откусят. Покачнув бёдрами на последок, Фёдор элегантно опустился на лавку, укрытую червлёной тканью. Получая от внимания пристального, направленного на него одного, истинное наслаждение. Из-за пояса он вытащил серебряную ложку и нож, притягивая к себе ближайшее блюдо, отломал кусочек гуся и, причмокивая, отправил в рот. Следом оттуда же зачерпнул ложечкой жирной подливы, глаза его пробежались по столу. Синий кафтан, доселе не разу не дёваный, бережённый для события важного, расшитый по рукавам жемчужными горошинами, манил чужие взоры. Подняв голову и будто удивляясь тишине, прикрикнул. - Отчего же музыки не играют?! А стольники кушанья не несут? Где осетра? Зал тотчас же наполнился звуками различными. Скоморохи засвистели и забегали вокруг, заводя людей, зазывая народ к веселью. В руках у некоторых из них были дудки и бубны, трещотки да ложки. Меж шутами, стараясь не упасть, поплыли стольники, таская тяжёлые блюда с лебедями, фазанами, гусями, поросятами, павлинами, зайцами и стерлядью. Некоторые туши на вертелах были столь велики, что тащить их приходилось вдесятером. Одним из главных сегодняшних блюд была здоровенная рысь, вынесенная под ошеломленные охи да ахи тех немногих послов. Приготовлена она была по фирменному рецепту Григория Лукьяновича, который слыл хорошим поваром при дворе. С одной стороны тушка была зажарена, а с другой сварена, при этом ещё и начиненная овощами. Гусли звучали, колокола гудели, царедворцы громко разговаривали и смеялись. За столами вновь поднялся хохот, но уже много притихший. Василий было повернулся в сторону Афанасия, дабы продолжить беседу, но, к своему несчастью, обнаружил того глубоко спящим. Несильно потрусив того за плечо и убедившись в том, что то на долго, позвал за тем занятого слугу. Быстро прибежавший паренёк подхватил Вяземского и потащил в особую комнатку для захмелевших. Наблюдать за его стараниями выдалось опричнику забавным, и только после того, как они скрылись, Грязной сморщился. Смачно сплюнув на пол, он потянулся за своим излюбленным лакомством – поросячьими хвостиками. Обмакивая их в натёртом чёсаном луке, который добавлялся в добрую половину всех имеющихся блюд, задумчиво поглядывал на Фёдора Алексеевича. Тот счастливо жмурясь рассказывал видимо нечто забавное, люди вокруг внимательно слушали и подмечали каждое его движение. И хоть казались все вусмерть пьяными, далеко не все были такими в действительности. Был бы язык, а уши то всегда найдутся. Съев почти все хвостики с тарелки, запив их зелёным вином, столь любимым нынче государем, жирные пальцы кропотливо облизал, вытираясь рукавом одеж, ибо бороды у него практически не было. От скуки, столь внезапно охватившей его, стал прислушиваться к разговорам вокруг, попутно выискивая приглянувшегося ему ранее шута. Последний однако, как сквозь землю провалился... Не найдя чего-нибудь интересного, вновь приложился устами к позолоченному кубку. Фёдор в этот момент уже обгладывал косточки медовых кукушек, рядом стоящий Демьян хмурясь подливал ему кислых щей. Льющееся из толстой бутылки пойло, ударяясь о дно чаши, зашипело. Появившаяся пена выползла за бортики, стекая на стол. Вёл себя Фёдор вроде как обычно, и все же взгляд его стал свирепее. Телом он был здесь, а где блуждают душа и разум, та ещё загадка. Одним ухом прислушивался к речам, иным к шепоткам, одним глазом поглядывая за боярами, другим на яства. Внимание его привлёк мужчина, час от часу невольно косящийся на него. Приглядевшись, Фёдор признал в нем Михаила Ивановича Воротынского, полководца, который возглавлял русские войска в противостоянии с Крымским ханством. Хороший воевода, да вот только при дворе веры ему нет. Вот и сейчас отсели все подальше, отвернувшись. Михаила Ивановича он знал хорошо, раньше частенько Басманов старший проводил вечера в компании полководца. Ох, не признал его сразу, как же он постарел за столь короткий срок. Видать, не так все гладко на границе, что сам приехал, иль другая причина у него? Внутри вспыхнув адским пламенем, зашептали голоса, недобрые домыслы закружились в головушке. Сжав край стола, Фёдор насильно унял бесов окаянных. В очередной раз ловя на себе взгляд мужчины, юноша неторопливо встал из-за стола и, откланявшись, побрел прочь, все равно его изначальная цель достигнута. Дойдя до ближайшего укромного уголка, притаился во тьме. Ждать долго не пришлось, уже через считанные минуты послышались поспешные, несколько нервные шаги. Чуть не налетая на него, Воротынский наконец остановился. Волосы его короткие подпрыгивали, чем изрядно подбешивали Фёдю. Сцепив зубы и выдохнув, он настроился на дружеский разговор. - Рад видеть вас в здравии, Михаил Иванович. А мой батюшка - Не дав ему даже закончить, проявляя полное неуважение, пожилой боярин молвил. - Я ухожу. Кто знает, чего стоило Фёдору удержать улыбку на лице в это мгновение. Это было даже не утверждение, а неоспоримый факт? В глубине надеясь, что ему послышалось, невозмутимо приподнимая брови, переспросил. - Что? - Я сказал, что больше не имею с вами никаких дел. Второй удар выбил весь воздух из груди, заставляя задыхаться. В голове завертелись, зашипели змеи. - Могу ли я узнать отчего? - А я то думал и так ясно. Давай начистоту, Федь, ты ведь больше Государю не нужон. Тебя держали потому, что ты на Анастасию схож, теперь появилась краса ещё более схожая. Говорят, как две капли воды. А наследники? Уж сколько лет Государю нашему, а наследника то нет у трона. И не нужно говорить, мол, не ведал ты о том... Федюша... Отцу передавай удачи и пущай не серчает. Развернувшись и не дожидаясь ответа, он поспешил воротиться в зал. Смотря ему вслед, Фёдор поджал губы, судорожно размышляя. Времени в обрез. Жестокие слова больно резанули по ещё живому сердцу, убивая его. Терять столь важную поддержку было нельзя, а отдавать её сопернице категорически не можно. Как же сейчас захотелось отдать проклятого боярина в руки палачу, как когда-то побежать в тёплые объятия, где и пожаловаться можно. Но то было в прошлом, а что сейчас? Он сам... И только сам может отомстить обидчику, полагаться не на кого. Батенька в отъезде, маменька только разволнуется зазря, единого друга Максима просить? Видал я его, у него поди другие заботы... Упёрся в эту девицу посыльную и не пропускает ни одного мановения руки, ни единого вздоха её. Носится всё как идиот влюблённый, и не важно, что сам Федька такой же. Внезапно один из голосов подал хорошую идею. А сработает ли? А в общем-то, все равно! Попытаться стоит. - Хах, Михаил Иванович, а вы думаете я не знаю про вашу домолвленность с Шевчуками? Доселе спокойный и гордый боярин чуток замедлил шаг, но не обернулся. Считав эту мельчайшую деталь теперь уже уверенно улыбаясь, Басманов протянул. - Думаете, я один знаю-ю-ю? Даже ежели и один, единого слова моего будет вполне достаточно. Замерев и резко обернувшись, полководец пошёл к нему навстречу. Эх, повестись на такую детскую провокацию... Хоть и велик ты на поле битвы, при дворе ты лишь червяк. Приблизившись в упор, мужчина с силой сжал его плечо, нависая над парнем, будто желая раздавить. Привыкший к боли, он даже не дёрнулся. - Полегче, не забывайтесь. Мы не в поле, а в коридоре дворцовом. Что будет, ежели я внезапно исчезну, ммм? Не отводя бешеного, озверевшего взгляда, Воротынский все же отпустил. Отряхивая и потирая больную руку, Федя молчал, полностью занявшись расправлением помятых рукавов. - Кто ещё ведает о том? Прорычал боярин, ноздри его раздувались как у разъяренного быка. - Всё одно ничего то ты с ними поделать не сможешь. Не твоего полёта птичка. Высокомерно закинув голову, он хмыкнул, выводя мужчину из себя ещё сильнее. В конце голос Басманова приобрёл пренебрежительный оттенок. - Твоего что ли? Фёдор лишь неопределенно пожал плечами. Взгляд некогда лазурных, сейчас посеревших от боли, глаз обернулся острейшим клинком. - Моя жизнь – не ваше дело, Михаил Иванович. Давайте так, я не сдаю вас Государю, а вы не поддерживаете Царицу и всех, кто с нею связан. Склонив голову на бок, пробормотал юноша, и Воротынский невольно вздрогнул. Ему померещилось, что в интонациях Басманова мелькнуло что-то похожее на привычный тон Царя. Может, дело в жестах или же во всё той же вкрадчивой интонации, но на какой-то чёртов момент ему сдалось, что этот давеча несмышленый паренёк и Государь имеют больше общего, чем могло бы показаться на первый взгляд. Обратный отсчёт :12 дней.