Never enough

У Ханбина опять бессонница, однако сегодня она даже кажется оправданной. На улице давно исчезли последние краски заката, телефон садится, но альфа продолжает упорно листать тиктоки из разряда «топ пять грустных шуруповёртов». Хао под боком тоже не спит, разглядывая то профиль Ханбина, то потолок, то не до конца зажившие ожоги на руках. Через шесть часов он улетает в Китай на неделю. Последняя ночь в объятиях любимого перед, казалось бы, не такой уж и долгой разлукой, но сейчас по телу разливается лишь тоска. За последние месяцы Хао полностью отвык от отсутствия Сона рядом, от отсутствия их бесконечных разговоров, от отсутствия его крепких рук на талии. Слишком много всего произошло между ними, и теперь даже одна неделя порознь кажется чем-то невозможным. Мыслей много, и все крутятся вокруг одного человека, что уже сейчас ощущается слишком далеко. Хао кладёт свою голову на чужое плечо и прикрывает глаза, пальцами ведя по предплечию альфы. От Ханбина веет комфортом, тем самым, что Чжан безуспешно пытался искать всю жизнь. Только рядом с ним всегда тепло, только рядом с ним всегда хочется спать, только его запах приятно впивается в кожу и переплетается с собственным. Осознание, что Хао любят просто за то, что это он, греет душу настолько, что сжигает, пытаясь заставить думать о притворстве. Но оно каждый раз разбивается о полные нежности преданные глаза. Ханбин выбрал его из кучи других и всегда был рядом в самый нужный момент. Хао понимает, что ни разу даже не отвечал ему взаимностью на словах. Просто позволял любить себя. Так глупо и эгоистично, что от самого себя тошнит. — Ханбин. — М? — Ханбин… — Да, котёнок? — Сон Ханбин. — Что? — Ханбин откладывает телефон и поворачивается к омеге лицом, вскидывая бровь. Хао садится и выжидает, когда альфа повторит его действие. Взгляд Ханбина с каждой секундой всё более озадаченный, однако он делает то, что от него ждут. Довольный, омега перекидывает одну из своих ног через чужие бёдра, выдавливая из старшего тихое «о». Седлает его и пододвигается ближе к лицу, откидывая одеяло куда-то в сторону. Ханбин в шоке складывает ладони на талии омеги и сминает его футболку пальцами. — Ты чего?.. — Ханбин, если бы ты только знал, как я тебя люблю, — омега вздыхает, опуская голову к чужой груди. — Я очень тебя люблю, правда. Прости, что приношу столько проблем, прости, что не умею говорить тебе о своих чувствах часто. Ты делаешь для меня очень много, спасибо… — Между нами не должно быть места для извинений и благодарств, — Ханбин улыбается и вздыхает, обнимая крепче. — Я тоже люблю тебя, Хао. Чжан уверен, сколько бы раз он ни извинялся, этого всё равно будет мало. Ханбин снова спасает его истерзанное нутро, выжигая свои инициалы на сердце. Губы омеги вишнёвые от вечных искусываний в кровь; он целует Ханбина, дёргая его волосы между пальцами. Целует жадно, не так, как во все предыдущие разы. Сон пытается слиться с парнем в нежности, медленно перебирая верхнюю и нижнюю губу, но омега только облизывает, ведёт языком по зубам старшего, толкается глубже, требуя больше и больше. И Ханбин вновь даёт Хао то, чего он так жаждет. Всё тело напрягается, когда Чжан опускается поцелуями по шее альфы к его плечам. Одежда кажется омеге явно лишней, и он сам стягивает с Ханбина футболку, водит ладонями по его груди и прессу, откровенно пялясь. Сон очень сильно жалеет, что он не настолько тупой, чтобы не понимать, к чему Хао его ведёт. Любимый ангел тянет в ад, кусая везде, где может дотянуться, и Ханбин из последних сил сдерживает в себе всё своё желание и возбуждение. — Ты уверен, что хочешь этого? — давит Ханбин, обхватывая щёки Хао и водя носом по его губам. — Ты уверен, что этот вопрос уместен, когда я буквально теку у тебя на коленях? — омега ёрзает, издавая жалобний скулёж, и вновь находит своими губами губы Ханбина. Слюна тонкой струйкой стекает по подбородку, пока Ханбин возвращает Хао на подушки, после чего отходит на пару минут. Хао прикрывает лицо руками, а ноги инстинктивно раздвигаются. Он хочет Ханбина до безумия, хочет ощутить его полностью. В себе, на себе; хочет оставить на своём теле столько его отпечатков, чтобы всю неделю без него хотя бы так ощущать присутствие любимого рядом. И сейчас как-то всё равно, что родители не поймут. Ханбин возвращается, кладёт пачку презервативов на полку у кровати и взглядом проводит по фигуре омеги. Мышцы пресса напрягаются, а глаза затуманены настолько, что Хао не может разглядеть в них зрачков. Ханбин хочет его не меньше, и Чжан вытягивает руки, зовя парня к себе. Сон садится между призывно разведённых ног, которые омега тут же сгибает в коленях. Ханбин целует каждый след от сигарет на руках, кусает его пальцы и тяжело дышит. — Больше ты так делать не будешь, лучше меня избей, но себя не трогай, — Ханбин приказывает, и Хао издаёт на это продолжительный стон. С этой минуты тело Хао пренадлежит и Ханбину тоже, поэтому омега не смеет не повиноваться. Одежда кажется тесной, и альфа, будто читая мысли парня, снимает с Хао всё, оставляя его обнажённым как телом, так и душой. Щёки краснеют, и Чжан хочет отвести взгляд, но ему не дают. — На меня смотри. Только на меня. И вновь этот властный тон, что словно самая приятная музыка льётся в уши. Хао поджимает губы, пока Ханбин целует низ его живота, оставляя на нём мокрую дорожку. Он обхватывает член омеги губами, ведёт языком по выпирающим венам, заставляя Хао задыхаться и скулить, зарываясь в волосы альфы пальцами. Хочется прикрыть рот руками, чтобы не издавать столько позорных звуков, но омега понимает, что его любимый от этого в восторге не будет. У Хао не было близости ни с кем слишком давно, от этого наслаждение накрывает его слишком быстро, и он даже не успевает предупредить альфу, кончая ему в рот. Ханбин глотает всё и улыбается, пока черти в глазах играют только больше с каждой секундой. — Продолжим? Хао внутри вопит на китайском, пока Ханбин слизывает остатки спермы с губ. — Ты ещё спрашиваешь, Господи, блять… Сон вновь усмехается, в одно движение сажая омегу назад к себе на бёдра. Хао млеет от того, какой Ханбин сильный. Он словно пушинку может таскать омегу на руках и, скорее всего, смог бы брать его на весу. Мысли об этом вновь возбуждают. Когда-нибудь он обязательно это проверит. Хао кусает альфу в плечо, заставляя довольно улыбнуться. Чжану определённо нравится, как его следы выглядят на самых заметных местах тела Ханбина; нравится, что старший не смеет как-то их скрывать. Ханбин с силой нажимает на позвонки Хао, спускаясь ниже. Омега действительно очень влажный, Сон без сопротивления проникает в него одним пальцем, тут же добавляя второй. Хао падает своей грудью на чужую, мелко вздрагивая от приятного растяжения внизу; жмётся ближе к любимому телу, чувствуя и его возбуждение, что упирается в живот. Хао расслабляется, потому что в руках Ханбина ему всегда спокойно, всегда хорошо, всегда так до безобразия приятно, что хочется тонуть и тонуть в запахе мяты, смешивая его с собственным малиновым. Губы соприкасаются, когда Ханбин растягивает омегу под себя четырьмя пальцами. Хао шепчет в поцелуй слова любви, просит ещё, просит, чтобы его взяли прямо сейчас. Сон не знает, куда ему деть всю ту нежность, что сигаретным дымом оседает внутри, заполняя всё, что можно и нельзя. Хао такой податливый, но такой непозволительно узкий даже сейчас. Стоны заполняют всё пространство вокруг. То, что сейчас происходит, кажется самым правильным на свете; парни явно были созданы друг для друга. Прошедшие двадцать три года до встречи чувствуются слишком ужасными для обоих. Ханбин поднимает бедра омеги, пока Хао спешно пытается стянуть с альфы пижамные штаны вместе с бельём. Сон ему помогает, и Чжан тянется за пачкой презервативов, дрожащими руками справляется с упаковкой. Хао растягивает латекс по члену альфы, несколько раз оглаживает его, вырывая из Ханбина приглушенный низкий стон. Кусает губы от нетерпения и приподнимается, чтобы после взять в себя головку. И этого уже кажется так много, что Хао задыхается. Ханбин сжимает его член, второй влажной рукой, испачканной в смазке омеги, водя по его рёбрам, грубо впечатываясь в них пальцами. Наверняка останутся синяки, Хао от этой мысли хочется кончить ещё сильнее, но хватка Ханбина не позволяет. Бёдра дрожат, но он продолжает насаживаться до упора, чувствуя, как Ханбин растягивает его. Внутри Хао слишком узко, слишком жарко и слишком влажно. Ханбин не двигается, оглаживая возбуждённые соски омеги, пока сам Хао ругается на китайском, пытаясь привыкнуть. На лице тысяча эмоций, что сливаются в одну — бесконечное удовольствие, которое тихими хрипами вырывается наружу, когда Чжан крутит бёдрами. Ханбин даже от самых незначительных движений рычит, кусая омегу за ключицы. Пометить хочется безумно, но ещё не время. — Ты слишком большой, — Хао на пробу двигается по члену вверх на пару миллиметров и чувствует, что в уголках глаз скапливаются слёзы удовольствия. Теперь все вопросы о том, почему почти каждая омега в универе хочет его Ханбина, пропадают. Он хнычет, опускаясь, и тяжело дышит в чужое плечо. — Конечно, большой, я же альфа, — Ханбин сжимает упругие ягодицы, разводит их в стороны, заставляя смазку омеги пачкать кончики пальцев. Сон двигается, тут же выбивает из Хао все мысли, оставляя только чувства. Член скользит внутри, попадает по всем нужным местам. Медленно, тягуче, как и стоны омеги, бьющие прямо в сердце альфы. Хочется ещё ближе, чтобы слиться с омегой полностью, но между ними уже нет и капли пространства. Губы к губам, сердце к сердцу и душа к душе. Хао сжимается, пытаясь выбить из Ханбина больше ласкающих нутро звуков. Оставляет засосы на его плечах, шее; облизывает губы альфы, тут же толкаясь языком в рот. Хао сгорает до тла, пока Сон только подливает бензин, и как в последний раз сжимает его талию, поднимая тело омеги вверх и тут же опуская вниз. Чжан не выдерживает, вновь кончает, утопая в грязных хлюпающих звуках внизу, где соединяются их тела. Перед глазами всё взрывается, он практически плачет, сжимая альфу внутри слишком сильно. Ханбин рычит, снимая омегу с себя, и кладёт его лицом на подушки, крепко сжимая свои пальцы на одной из его рук. Хао поднимается на коленях, вновь их раздвигая, давая Ханбину понять, что кончит он только внутри него. Сон входит и резкими толчками доводит до удовольствия и себя, пока Хао хнычет, смотря, как наливаются вены на руке Ханбина. Ему приказали смотреть только на альфу, значит так он и будет делать, даже если в поле зрения только рука. Узел Ханбина распирает омегу, доводят до криков желания, но Сон не даёт ему завязаться полностью, кончая внутри Хао и тут же выходя из него. Язык скользит по тому месту, где альфы оставляют укус на своих любимых омегах, после чего по нему проходят и губы Ханбина, нежно оглаживая. Тяжёлое дыхание на шее успокаивает, и Хао переплетает свои пальцы с чужими, прикрывая глаза.

***

Хао впервые не хочет курить после любви. Он только наслаждается Ханбином, что ведёт пальцами по его мокрым после душа волосам и шепчет что-то на ухо, обдавая тело родным теплом. До будильника остаются какие-то жалкие сорок минут, после чего Ханбину придётся выпустить любимого из своих рук и отвезти в аэропорт. Хао не хочет уезжать. Почему-то омега представлял их первый раз именно таким, каким он и получился. Хотя он и не мог подумать, что Ханбин может быть настолько властным в постели. Один вопрос всплывает в голове. — Когда ты купил презервативы? — Чжан поднимает голову с плеча старшего и продолжительно смотрит в глаза. — После того, как ты начал лезть ко мне пьяный. Мало ли, когда бы тебе снова приспичило до меня домогаться, — Ханбин смеётся, а Хао только смущённо опускает глаза. — Эй, ну ты чего? Я с любимыми омегами в пьяном угаре сексом не занимаюсь. Любовь, это, вообще-то, искусство. Хао остаётся только согласиться. И правда, любовь — это самое настоящее искусство.