One year later…
— Тхэра, не дерись с этим мальчиком! Хао смотрит на недовольное лицо Цюаньжуя и легко посмеивается, пихая друга в плечо. — Да ладно тебе, пускай дети играют. — Игры играми, а она уже со всеми альфами в детском саду передралась, — омега устало складывает ногу на ногу и кидает взгляд на коляску, в которой тихо спит его младший сын. — Надейся, что хотя бы Шэнли не в Джонхёна характером пойдёт, — Гювин усмехается, запихивая телефон в карман штанов. — У меня характер будто сильно лучше, чем у него. — Ну ты явно в драку бы не полез. Только если в словесную. Хао смотрит на своих младших и прикладывает пальцы ко рту. Времяпрепровождение со старыми друзьями часто возвращает ему желание затянуться сигаретой, хотя он и бросил полгода назад, почти сразу после собственной свадьбы. — Интересно, как бы ваши с Ханбин-хёном характеры смешались в ребёнке, — Рики складывает руки на груди и задумывается. — Думаю, если родится альфа, то будет очень активным. — Наверное, — Хао пожимает плечами. — Да и если омега, то, скорее всего, тоже. Надеюсь, они будут похожи на Ханбина. — Господи, опять омежьи разговоры про роды, детей, свадьбы, — Ким на мгновение закатывает глаза и встаёт со скамейки. — Я курить. Надеюсь, когда вернусь, вы уже закончите. Альфа удаляется с детской площадки под долгим взглядом Чжана. Рики пододвигается ближе к старшему и заглядывает ему в глаза. — Ты, вроде, говорил, что боишься рожать. — Да, это так… — Но, при этом, детей ты хочешь. Не просто так ты от всех вредных привычек после свадьбы отказался. Хао вздыхает. Он оглядывает Цюаньжуя, затем маленького омегу в коляске, а затем и резвящихся на площадке детей. Мысли о том, что он хочет забеременеть и хочет родить ребёнка от Ханбина преследуют омегу со времен приготовления к свадебному торжеству. Возможно, он просто понял, что всё это не так уж и страшно. А, возможно, ему это всё кажется нестрашным, потому что Ханбин рядом с ним, и кольцо на пальце вместе с меткой на шее дают ему уверенность в том, что это точно на всю жизнь. Сон был бы прекрасным отцом — это понятно даже из того, как он нянчится с детьми Рики и Джонхёна, с сыном Джиуна и Мэтью. Хао хочется увидеть, как альфа будет заботиться о собственных детях. Но волнение о том, что ребёнку могут передаться ментальные проблемы Хао, всё равно давят на разум. Даже если шанс этого не так велик, он всё равно есть. — Знаешь, даже если будут трудности, я уверен, что с Ханбином ты справишься со всем. Тем более, у вашего бейбиборна будет столько офигенных дядь, — Рики усмехается, приобнимая омегу за плечи. — Да и чилдренов можно будет шипперить, ну сказка же. — Действительно, — Хао улыбается и прикрывает глаза. Может, всё и правда будет хорошо?***
Один месяц — именно столько требуется Хао, чтобы точно решиться. Как оказалось, Хао далеко не единственный омега в этом мире, который задавался вопросом того, как его хреновая наследственность может повлиять на ребенка. И в целом, изучение интернета помогло ему обрести немного больше уверенности. Во-первых, радует то, что Ханбин здоров. Хао давно интересовался у мужа, были ли у него в семье случаи каких-то психических заболеваний, и Сон уверенно отвечал, что не знает ни одного. Во-вторых, на развитие депрессии влияет не только наследственность, но и куча других факторов. Окружение, отношения родителей между собой и с ребёнком… Чжан думает, что, в целом, с этим проблем возникнуть не должно. По идее. В-третьих, Хао просто эгоистично хочется стать родителем. Хочется разделить любовь и заботу своего альфы с их собственным ребёнком; хочется стать хорошим папой и доказать самому себе, что он не так никчемен, как говорят ему внутренние демоны. Хао сжимает губы и смотрит на Ханбина за рулём. Вечер субботы как обычно «радует» своими Сеульскими пробками, и альфа гудит какому-то идиоту, решившему проскользнуть между рядами. — Блять, пораздают права всяким ебланам, — он стучит пальцами по рулю и откидывается на спинку сидения. Лицо искажается недовольством, и Хао на это лишь легко улыбается, хлопая супруга по бедру. — Ханбин. — Да, котёнок? — Сон поворачивается к омеге и тут же меняется в лице. Взгляд, как обычно, наполнен нежностью, а губы складываются в уставшую после рабочего дня улыбку. — Я тут подумал кое о чем. — М? — М… — Хао отводит взгляд, все так же не убирая ладонь с чужой ноги. — У меня скоро течка. — Я в курсе. — Я не буду пить подавители в этот раз. — Так, — Ханбин отводит взгляд от мужа, так как пробка внезапно двигается аж на целых два метра. И снова смотрит на Хао. — Ты хочешь… — Я хочу попробовать забеременеть. Ханбин удивлённо распахивает глаза и молчит. Достаточно долго, чтобы Хао начал нервно ковырять брюки супруга ногтями. Сон вновь отворачивается к дороге и поджимает губы до следующего светофора. — Хао, я рад, — старший убирает руки с руля и прижимает ладонь омеги к губам. — Но почему ты сказал только сейчас? — Я… Просто думал. Много… Читал, узнавал. Знаешь, именно из-за этого я и бросил курить. Я хочу родить от тебя ребёнка, хочу, чтобы у нас была полноценная семья… — омега поднимает взгляд к глазам Ханбина и видит, как в них блестят слёзы. — Мой любимый, — альфа вновь легко целует тыльную сторону руки Хао и опускает её назад на своё бедро, будто там её законное место. — Спасибо.***
Отец Хао прилетает в Сеул как никогда вовремя, потому что омеге приходится взять отпуск на неделю. Всю свою взрослую жизнь он проводил каждую течку на ногах под подавителями, и, в целом, необычное состояние для него отдавалось лишь лёгкой болью в животе и спине и чуть более повышенным либидо, чем обычно. На самом деле, даже Ханбину было тяжелее, чем ему самому, потому что из-за истинности усиленный запах Хао он чувствовал даже под таблетками. Но, в целом, всё было более, чем терпимо. В этот раз Хао начало ломать ещё за неделю до начала цикла. Особенно, когда Ханбина на работе гонял его отец, не давая супругу быть рядом с Чжаном. Сегодня омега проснулся один в десять часов утра, задыхаясь от собственного запаха и жара тела. Хао пытается поднять стакан с водой, но сил не хватает. Собственное тело уже кажется неподъёмной ношей, о посторонних вещах даже говорить не нужно. Он еле попадает по буквам, пытаясь напечатать сообщение мужу с просьбой как можно быстрее убежать из компании домой, потому что ему слишком плохо одному. Ханбин отвечает мгновенно, что через пятнадцать минут уже будет дома. Омега блокирует телефон и натягивает на себя рубашку Сона, полностью пропитанную его запахом. Белая ткань струится по плечам вниз и доходит до середины бедра; Хао кутается в неё глубже, пытаясь окружить себя любимым запахом мяты.***
Руки не поддаются контролю так же, как и утекающие сквозь пальцы мысли. Хао пытается хотя бы немного собрать себя воедино, однако только вновь дрожит, пуская по щекам слёзы от безысходности. Бёдра Ханбина под ним становятся твёрже из-за напряжения альфы, а ткань брюк пачкается прозрачной жидкостью. Омега елозит по ним, чтобы создавать хотя бы какое-то трение, и заливается всхлипами. — Пожалуйста… Можешь?.. Ханбин, пожалуйста… — Хао давит из себя подобия предложений, всё ещё задерживая ладони на паху мужчины под собой. — Помоги мне, пожалуйста… — С чем, котёнок? — Ханбин ухмыляется, впиваясь в чужую талию до синяков. Скользит ладонью по спине до головы и зарывается пальцами в светлые волосы. Хао на мгновение зажмуривается, за что тут же получает сильный хлопок по ягодице. — Забыл, куда смотреть нужно? — На тебя, — он вновь хнычет, видя перед глазами только пелену. — Помоги мне снять с тебя… Я хочу твой член, Ханбин, пожалуйста… — Хао всё-таки слезает с Сона и садится на свои колени, прикрывая лицо рукавом рубашки. Однако розовый цвет, разлитый по всему телу, скрыть не получается. Старший усмехается, но ремень расстёгивает, как и пуговицу на своих штанах. Омега тут же слезает с кровати на пол и достаёт возбуждённую плоть альфы из белья. Ханбин следит за каждым его движением; за тем, как Хао опускает одну руку вниз, чтобы собрать собственную смазку между бёдрами, и стонет от касаний к чувствительной горячей коже. Парень растирает жидкость по члену Ханбина и тут же берёт его в рот настолько глубоко, настолько только может. — Блять, Хао… Однако Хао его, кажется, вовсе не слышит. Он получил то, в чем так нуждался последние часы, и теперь уверенно облизывает каждую вену, привычно поддерживая член обеими руками, потому что он очень, блять, большой. Омега высовывает язык наружу, спешно смаргивает слезинки с глаз, заводя головку за щеку, и вскидывает взгляд вверх, чтобы увидеть, как Ханбин всё ещё пытается сдерживаться. Альфа тяжело дышит, сжимая зубы, тянет Хао за пряди волос и случайно толкается в глотку сразу после того, как Чжан заканчивает облизывать уретру. Хао громко стонет от такого резкого напора и вздрагивает от первого оргазма, который ничуть не облегчает его состояние. Низ рубашки пачкается ещё больше, а омега посылает кучу крупных вибраций через горло, но зубы вокруг возбуждения альфы не смыкает. — Ты только что кончил от того, что я один раз толкнулся тебе в рот? — и вновь этот гадкий насмехающийся тон, который появляется у Ханбина только во время близости с любимым омегой. Хао стыдно, и его взгляд всё-таки убегает от затягивающего омута чёрных радужек Сона, заполненных лишь желанием взять своё. — Какой же ты красивый, любовь моя, — Ханбин водит кончиком пальца по кольцу губ на члене, и Хао лишь вновь старательно высовывает язык. — Самый красивый. Мой любимый Чжан Хао… Поднимайся. Чжан нехотя выпускает член изо рта, напоследок мокро причмокивая и целуя головку. Ноги плохо слушают своего хозяина, однако Хао всё-таки встаёт, несмотря на сильную дрожь в коленях. Ханбин тянет его на кровать, укладывает на подушки, пока омега шастает руками по его груди и пытается расстегнуть рубашку. — Помоги, — Хао звучит почти требовательно, где-то на грани возмущения, отчаяния и недовольства тем, что ему всё ещё не вставили. Однако измученный взгляд говорит Ханбину куда больше, чем тихие просьбы. За все долгие пять лет отношений Ханбин видел Хао в самых разных состояниях, но омега никогда не был перед ним настолько нуждающимся. И не как обычно в чём-то моральном или духовном, а в сексе. Альфа снимает одежду полностью сначала с младшего, потом с себя. Каждое его движение отдаётся быстрой сменой эмоций на лице Хао, и всё под пристальной слежкой. Зрачки омеги расширены настолько, что, кажется, скоро выйдут за края радужки; его ничем не задавленный запах остаётся повсюду, на каждом участке кожи Сона, а смазка оставляет влажные следы на простыне. Ханбин разводит его колени в стороны и придвигает парня ближе к себе, опускаясь ниже. Омега дрожит слишком сильно, от чего старший вскидывает брови и прищуривается. Однако Хао лишь сам придвигается к лицу, слабо дёргая Ханбина за волосы одной рукой. — Пожалуйста, быстрее. Что угодно, но сделай это быстрее, Ханбин, умоляю, — он вновь заливается слезами и заглатывает сразу четыре своих пальца, пытаясь унять вырывающиеся из горла крики. Именно столько пальцев требуется Сону, чтобы растянуть омегу под себя. Смазка блестит на белой коже бёдер, и Ханбин быстро выдыхает, прежде чем укусить мужа непозволительно близко к паху. Признаться честно, запах истинного всегда сводит его с ума, просто колоссальная выдержка ещё каким-то образом заставляет его не начать вытрахивать из Хао всю его душу. Ханбин любит быть с любимым нежным; любит ласкать его до тех пор, пока Хао не начнёт выстанывать его имя, невпопад матерясь сразу на двух языках; любит, когда у омеги глаза закатываются уже от его рук и губ. Хао же любит, когда нутро Ханбина полностью перекрывает его моральные устои, делая его тем, кем он является на самом деле; омега обожает, когда альфа буквально натягивает его на себя, вбивается до криков, заставляет не отрывать взгляд. Хао прекрасно знает, кому пренадлежит его обнажённое тело вместе с прилегающей к нему душой. Ханбин ведёт языком от головки члена омеги вниз, скользит по всей длине и, цепляясь за бёдра, поднимает его таз выше. Хао тут же закидывает ноги на плечи альфы, пытаясь поддаться как можно ближе; отдаётся старшему полностью, как только язык проникает внутрь, чтобы слизать смазку не только со входа, но и нуждающихся в чём-то большем стенок. Ощущение любимого вкуса собственного омеги заставляет Ханбина зарычать, не выходя из него. Крышу срывает полностью, так, как не было ещё никогда. Здравый смысл покоится в потёмках сознания, пока стоны омеги наполняют комнату так же, как и усилившийся в десятки раз запах малины. Хао не двигается сам, лишь дрожит от оргазма, ещё сильнее пачкая свой живот спермой. И этого всё равно до ужаса мало. — Любовь моя, ты так дрожишь, хотя я всё ещё не в тебе, — Ханбин отстраняется и хлопает омегу с внутренней стороны бедра. Хао поднимает взгляд к лицу супруга и видит лишь чёрные глаза. Нос, щёки и рот блестят от жидкости, а сам альфа довольно облизывается и целует лежащее на плече колено. — Блять… — младший вновь хнычет. Руки тянутся вперёд в попытках достать до лица альфы; неприятная липкость на впалом животе сковывает движения. Ханбин кладёт ноги парня назад на кровать и сам приближается к лицу, чтобы поцеловать. Язык тут же проталкивается в рот, сцепляясь с чужим. Слюны много настолько, что она стекает по подбородку Хао, смешиваясь с остатками соли слёз и предэякулята от члена Ханбина. Грязно и пошло, настолько, что Сону хочется насадить омегу на себя немедленно; поставить его на подкашивающиеся ноги у стены и удерживать только собственными руками, пока пальцы Хао будут царапать обои. Однако пока что Ханбин лишь ведёт ладонью по спине омеги вниз, проходится кончиками пальцев между ягодиц и входит в пульсирующее колечко мышц. Сразу четырьмя. — Ханбин… Можно мне?. Пожалуйста, — тихо шепчет парень, гладя головку чужого члена. Однако Сон лишь хлопает его по руке, откидывая её. — Нельзя. — Пожалуйста, я так хочу тебя внутри. Пожалуйста, Ханбин, я так хочу своего альфу, прошу тебя… — Я же сказал, что нельзя, — Ханбин почти рычит приказным тоном, пытаясь утихомирить своего омегу. Он разводит пальцы в стороны, понимая, что даже в такой ситуации узел может ненароком сделать Хао больно. Хао под ним выглядит разбитым как морально, так и физически. Глаза красные от рыданий, по щекам катятся слёзы; губы дрожат, приоткрываясь в немых стонах и просьбах, когда Ханбин вводит пальцы под разными углами, попадая туда, где он так сильно нужен. Волосы растрепанные и влажные, как, в целом, и всё тело омеги. Ханбин переворачивает его на живот и ставит на колени, разводя ноги Чжана собственными бёдрами. Омега вытягивает шею, упираясь лбом в подушку, и призывно трясёт ягодицами. Сон лишь засматривается его красотой. — И правда, самый красивый, — он вновь вводит в омегу пальцы и наклоняется, целуя его в метку, которую сам оставил на его шее несколько лет назад. — Потерпи немного, и я сделаю тебе так хорошо, что ты не сможешь нормально ходить, любимый, — он тихо выдыхает, продолжая оглаживать мужа изнутри. Хао дёргается и коротко кивает, перехватывая вторую руку Ханбина где-то в районе своих сосков. Всё его тело кажется сплошным натянутым нервом, который Ханбин намеревается разорвать к чертям. Смазка стекает из разработанного входа вниз по ляжкам; тянется вслед за пальцами, когда Сон наконец-то их вынимает. Альфа вновь впечатывается лицом во влажное отверстие и лижет так, будто от этого зависит чья-то жизнь. — Такой сладкий, такой нуждающийся, такой красивый, — он кусает чуть ниже правой ягодицы. — И всё это для меня. Мой омега, моя любовь, мой, мой, мой, — Ханбин понимает, что тормоза срываются полностью. Он почти в бреду повторяет одно и то же, между слогами на мгновение проскальзывая в омегу. Однако Хао добивает его окончательно. — Пожалуйста, Ханбин, отымей меня так, чтобы я забыл, как дышать. Умоляю, любимый, пожалуйста, пожалуйста, я так хочу тебя, только тебя, пожалуйста… Твой большой член, Господи, просто трахни меня им… Вообще, обычно Хао во время секса не особо разговорчивый. Но сейчас… Боже, Ханбину реально кажется, что его кто-то благословил. Каждый сантиметр кожи омеги горит под пальцами. Перед глазами Хао один за одним взрываются фейерверки, хотя Ханбин всё ещё не в нём, и когда головка члена наконец-то толкается во вход, Чжан стонет настолько громко, что у старшего звенит в ушах. Без резких движений, Сон заполняет влажную узость омеги собой до упора и тяжело дышит над чужой шеей, прикрывая глаза. Настолько мокрым Хао не был никогда, и Ханбин уже и забыл, как ощущается секс с течной омегой без подавителей. Забыл, насколько это грязно и приятно. Особенно, когда Хао так ломает под ним. Тонкая талия омеги идеально окольцовывается ладонями Ханбина, и пальцы впиваются в неё до синяков, которые и так покрывают большую часть тела Хао. Младший обожает быть полностью покрытым метками Сона; обожает надавливать на каждый засос или синяк, чувствуя ноющую боль и вспоминая, как именно были отметины оставлены. Старший позволяет любимому оставлять засосы на своей шее и никогда не скрывает их, пока все метки на Хао красуются исключительно на местах, покрытых одеждой. Чжану так комфортнее, ведь все вокруг знают, что Ханбин уже занят. Каждый миллиметр тела альфы принадлежит только одному человеку, каждый грамм его любви, вся душа личного солнца Чжан Хао навсегда останется только его и только для него. Ханбин вбивается в податливое тело размашисто и грубо, потому что вся выдержка давно утекла сквозь пальцы. Хао роняет слёзы долгожданного удовольствия на постельное бельё и стонет, подмахивая бёдрами навстречу. Теряется в оргазмах и скрипах кровати, в сдавленных стонах Ханбина и его тихих словах любви. Сон толкается особенно глубоко, вырывая из младшего крик, и останавливается, облизывая его шею. А после выходит вовсе и переворачивает омегу к себе лицом. — Котёнок, скажи, как ты хочешь, — он берёт член омеги в руку и растирает по головке остатки спермы. — Тебе висеть на моём узле долго, так что скажи, в какой позе ты хочешь быть. — Я… — он тяжело дышит, пока ресницы дрожат вместе с раскусанными губами. — Я не знаю… Сверху? Хочу лежать на тебе, пожалуйста, можно?.. — Всё, что захочешь, любимый. Ханбин, на самом деле, сомневается в удачности выбранной позы, ведь потом у Хао затекут ноги так, что он действительно не встанет. В прочем, Сон не против таскать его на руках. Хао седлает Ханбина, когда старший пододвигается к изголовью кровати. Берёт член альфы в руку и резко направляет его назад внутрь себя, закатывая глаза. — Как же хорошо, блять, — омега очерчивает восьмёрку бёдрами и ложится на грудь Ханбина, тут же впечатываясь своими губами в чужие. Сон сгибает ноги в коленях, хватается за ягодицы младшего и разводит их в стороны, растягивая отверстие так, что даже с членом внутри из него вытекает смазка. Толчки становятся ещё более резкими, чем до этого, а узел на основании члена альфы начинает увеличиваться, от чего Хао кричит каждый раз, когда Ханбин загоняет его внутрь. Чжан наконец-то может касаться языком шеи Сона, может кусать его ключицы и выцеловывать татуировку на них, оставляя после себя расцветающие красным засосы. Ханбин царапает кожу на его заднице и несколько раз шлёпает по ней рукой, уже не пытаясь как-то задавить собственные стоны. Место, где соединяются их тела, слишком мокрое, а касания губ Хао заставляют кожу гореть. Чжан дёргает бёдрами, пытаясь продвинуть узел глубже, но Ханбин на это рычит ему в рот и резко хватает за волосы. — Блять, не делай так. Я тебя порву, если ты будешь дёргаться на мне, — он вновь останавливается и оттягивает светлые пряди, водя носом по губам Хао. — Потерпи немного, и я наполню тебя до краёв. Хао хнычет и кивает, тычась в чужое плечо. Он обнимает Ханбина за шею, и альфа вновь двигается, наконец-то загоняя узел внутрь полностью. Хао изливается на живот Сона и распахивает глаза, чувствуя, насколько же он натянут. Полностью в чужой власти, не способный пошевелиться или хотя бы отвести взгляд от мужа. Толчки становятся мельче, головка бьёт внутри так, что младший даже кричать уже не может, лишь безмолвно открывать рот, ловя воздух, полностью пропитанный собственным запахом вперемешку с мятой Ханбина. Старший утыкается в макушку Хао, опускает бёдра на простынь и выпрямляет ноги, сильнее прижимая хрупкое тело к себе. Чжан чувствует, как внутри пульсирует чужая сперма, потоками заполняя его полностью, и хнычет, кончая в последний раз. Мышцы расслабляются, Хао приподнимает голову и смотрит в прикрытые глаза Ханбина, которого всё ещё пробивают оргазмы внутри омеги. Он инстинктивно гладит Чжана по спине, второй рукой зачесывая прилипшие ко лбу волосы назад. Омега много раз видел, как его альфа кончает, но сейчас это ощущается как-то иначе. — Я тебя люблю, Хао, — выдыхает он и проходится языком по губам омеги. — Ты в порядке? Хао не может выдавить из себя слова, поэтому только пару раз кивает и нежно целует Ханбина, посасывая сначала верхнюю, а потом нижнюю губу. Проходится языком по ровном ряду зубов и кладёт руку на низ своего живота. Хао готов поклястья, что ладонью чувствует потоки спермы, которые продолжают медленно заполнять его нутро. Хотя это и нереально. — Такой послушный омега, мой любимый, — Ханбин придерживает Хао за талию и второй рукой тянется к сбитому одеялу в углу кровати, чтобы накрыть их. — Так хорошо меня принимаешь, котёнок. Как же ты прекрасен, Господи, я люблю тебя. Очевидно, Ханбин всё ещё немного не в себе. Хао прикрывает глаза, когда альфа на последок пару раз проходит ладонью вверх и вниз по его слишком чувствительному члену, и сжимается сильнее, заставляя старшего закатить глаза. — Я тоже люблю тебя, солнце, — хрипло выдыхает Хао, чувствуя свою непосильную усталость. Голова идёт кругом, и омега кладёт её на медленно поднимающуюся и опускающуюся грудь альфы. — Я тоже люблю тебя, безумно.***
Six months later…
— Директор Чжан, прочитайте и одобрите это, пожалуйста, — Джонхён протягивает к столу омеги какие-то бумаги, и Хао лениво поднимает на него взгляд, морща нос. С беременностью Хао начали раздражать любые запахи альф, кроме запаха Ханбина. Джонхён об этом знает, поэтому практически сразу пытается убежать из кабинета, сталкиваясь в коридоре с Соном. Младший провожает альфу взглядом и заходит в кабинет супруга. — Как себя чувствуешь? — Ханбин нависает над столом и заглядывает в кучу бумажек. Хао вздыхает и упирается головой в его бок. — Устал очень, — он вслепую ставит подпись на документах, пока Ханбин их перелистывает. В любом случае, Джонхён не принёс бы ему что-то требующее более большой энергозатраты, чем пара загагулин. Потому что в своём состоянии Хао просто не может сосредоточиться на этом и по-нормальному оценить. — Когда я уже рожу, Господи, это невыносимо… Ханбин медленно поглаживает омегу по голове, продолжая читать отчёт, и удостоверивается в том, что всё действительно правильно. — Один триместр остался, родной, — он заправляет пряди чёлки Хао за уши и наклоняется, чтобы поцеловать в лоб. — Ты не успокаиваешь. Хао правда безумно устал от этой беспомощности. Даже обычная прогулка из одного отдела в другой кажется километровым забегом; постоянная боль в спине сопровождается пинками в районе печени, потому что, видимо, малышу внутри него очень скучно сидеть спокойно, и уже с двадцатой недели беременности Хао кажется, что у него внутри не обычный ребёнок, а, как минимум, будущий каратист. И успокаивается он только когда его отец гладит омегу по животу. В целом, его и без того необычайно сильная зависимость от Ханбина увеличилась в геометрической прогрессии так сильно, что это даже угнетает. Хао радует только то, что, несмотря на выпирающий живот, он всё ещё остаётся худым. Хотя это больше минус, чем плюс, потому что его ноги и спина слишком слабые для такой тяжёлой ноши. Что будет дальше — даже представить страшно, да и не хочется… Хао тянет руку Ханбина на свой живот и наконец-то расслабляется, откидываясь на спинку кресла. Сон улыбается так сильно, что щурит глаза, и приседает перед омегой на корточки. — Ты молодец, любимый, — Ханбин переплетает пальцы второй руки с пальцами Хао и продолжает его гладить. — Вынашивать ребёнка — это огромный труд. Я безумно горжусь тобой. Ты прекрасен. — Всё для тебя, — Хао посмеивается и прикрывает глаза. — Я люблю тебя. Вас.