Descending down the Opera

      "Отчаяние то было или радость Эрик так и не решился изучить. Он лишь пожелал Даае спокойной ночи понимая, что ему нужно избавиться от неё как можно скорее, иначе ей уже никогда не избавиться от него.       Не после того, как преподнесла ему душу на сцене, а затем здесь. Кристин уже теряла сознание сегодня и испытывать её нервы на прочность снова мужчине не хотелось.       Она покинула гримерную, а Эрик продолжил стоять там, за зеркалом, не уверенный — не спугнет ли его собственное дыхание это ощущение. Ощущение, сформировавшееся в минуту, когда Кристин Даае призналась своему учителю в любви. Оно напоминало не то внезапный покой, не то покалывание, какое бывает, когда сердце ударяется вскач во время погони.       Мужчина сделал неуверенный шаг назад, как бы ощупывая пространство носком туфель — не лопнет ли этот пузырь, темный и теплый, и в самом деле в ту же секунду Призрак Оперы встретился с крохотным огоньком и лицом, выделяющимся в апельсиновом свете спички. — Кто здесь? - потребовал вибрирующий от напряжения голос того самого мальчишки, - Вам не выбраться отсюда, если я не позволю! Отвечайте, трус!       Он обвел комнату рукой с зажженной спичкой, но ожидамо не обнаружил ничего.       Юноша пробормотал что-то себе под нос в недоумении и покинул комнату.       Что ж, по крайней мере он не последовал за Кристин, как только та вышла из артистической, но мужчина не мог доверять случаю, и потому решил тайно провести Даае домой сегодня, как делал не редко, когда девушка задерживалась до темноты, или хотя бы убедиться, что она заняла своё место в карете мадам Валериус в целости.       Эрик направился к проходу у парадного входа, у которого ожидала карета мадам, пока ещё пустая. Он наблюдал из-за частого орнамента кованной вентиляционной решетки, но Даае так и не появилась. Так он и думал.       Кто-то всё же попытался перехватить её.

***

      Кристин брела по опустевшему коридору артистических комнат, грея оледеневшие ладони в складках мантии, так и не решаясь накинуть её наконец, чтобы серой тенью покинуть здание Оперы.       Её плечи дрожали, и теперь корсет платья казался ей удушающе тугим.       Мгновение назад её учитель принял её. Принял по-настоящему, теперь зная кто она и что носила в себе, он не... Не считал её ненормальной, не находил любовь Даае невозможной, и не отказался от неё.       Ведь он любит её.       И теперь, хотя казалось, что это признание должно было принести облегчение, без своего Ангела Кристин было трудно дышать от мысли, что придется покинуть его сегодня, что ей снова придется встретиться лицом к лицу с реальным миром и теми, кто его населял.       Но вдруг черный плащ, даже темнее её собственного, мелькнул за поворотом и Даае обнаружила себя в преследовании этого фантома, уводящего её куда-то вглубь здания. В один момент девушка перешла на бег, обронив мантию где-то по дороге. Это не имело значения — её учитель был здесь, снова в обличие Призрака Оперы в черных одеждах!       Дверь, ведущая в зрительский зал не успела захлопнуться, когда вслед за плащом внутрь скользнула Даае.       Здесь было уже темно, лишь редкие глухие лампы вдоль сцены освещали зал, оставляя сидения дальше партера в кромешном мраке.       Наставник снова привел Кристин на сцену, и она подчинилась, пытаясь поймать взглядом движение, отыскать куда двинулась тень, но её нигде не было видно.       Девушка подобрала юбки платья, поднимаясь по ступеням, выискивая белую маску взглядом, и надежда почти сменилась паникой, когда ей так и не удалось выхватить её лунный свет, но над головой снова мелькнули ткани занавеса, декораций или плаща.       Даае не была знакома с оборудованием, которым были обычно заняты машинисты сцены, но поиски способа подняться над сценой вслед за своим учителем не продлились долго — веревочная лестница с шумом стука деревянных перекладин, будто бились друг о друга кости, опустилась за спиной девушки.       Должно быть это смятение, неожиданный испуг были вызваны тем, как сегодняшний вечер ошеломил девушку, практически лишив её чувств, непрошенными встречами. Кристин проглотила ком в горле, и стоило ей взяться за веревки покрепче, поставить ногу на перекладину, как лестница медленно поползла вверх, унося её с собой, под своды.       Пару раз Даае ловила себя на мысли, что могла бы сорваться и разбиться, в точности так, как Ангел Музыки не желал, чтобы она умирала, но отступать было уже поздно — земля была так далеко внизу, а её учитель возможно совсем близко!       Когда лестница остановилась, Кристин осторожно опустилсь на деревянную конструкцию, одну из тех, по которым машинисты сцены путешествуют во время представлений. Здесь темноту разбавлял свет луны, сочащийся из щелей люков и редких окон. Ледяной голубой свет.       Девушка хотела позвать, но её опередили: — Потерялись, голубка? - раздался голос из другого конца мостика.       Незнакомый голос. Не тот, что Даае ожидала услышать. Испуг от неожиданности парализовал её, голосовые связки по крайней мере, потому что всё, что Кристин удалось — обернуться в сторону человека в тени, не издав ни звука.       Его силуэт не напоминал тень в плаще, на нем его вообще не было.       Среднего роста фигура немолодого, но крепкого на вид мужчины с огрубевшими крупными ладонями. — Буке? - вырвалось глухое у девушки.       Её страх может быть был иррациональным, люди в театре всегда утверждали, что за Буке грехов не числилось, он ведь даже не выпивал.       С другой же стороны, от чего-то ведь малышки балерины и хористки плакали иногда, заикаясь, и не решаясь сказать ни слова, а когда кто-то из артисток постарше несмело предполагал связь Буке с происшествием, почему-то никто не спешил оправдывать его. Но никто так же не обвинял рабочего.       Иногда Кристин думала — почему все всегда предполагали, что машинист в чем-то провинился перед девушками? Иногда ей казалось, только казалось, что наученные опытом девушки работницы театра слишком единодушно делали первым предположением Жозефа Буке. — Это Вы подняли меня сюда, - по интонации Кристин нельзя было сказать — спрашивала она или утверждала, так сильно её подводил голос.       Здесь, наверху, было жутко холодно, но она с неприязнью отметила — капля ледяного пота скользнула змеей у Даае между лопаток. — Зачем Вы подняли меня сюда? - бесцветно произнесла она, сдерживая дрожь. — А за чем же Вы позволили мне доставить Вас ко мне на мостик? - усмехнулся мужчина.       Он шагнул ближе, и хотя Кристин хотелось отступить, собственное тело ей больше не подчинялось. Она застыла на месте, ощущая лишь слабость в конечностях и то, как неустойчивая деревянная конструкция на канатах дрожит у неё под ногами. Вниз смотреть Даае не решалась. — Я искала друга, - тем не менее ответила она. — А! - Буке понимающе кивнул, - Ну, разумеется. Не может же у такого сокровища не быть друга.       То, как он подчеркнул последнее слово Кристин не нравилось, она хотела защититься, но мужчина поднял руку, жестом отказывая ей в праве слова. — Нет-нет. Я никогда не винил певичек в том, что для них является столь естественным. — Естественным? - беспомощно переспросила девушка. — Вы предпочитаете элегантные выражения, вроде "легкого поведения" или Вас не обидит, если я скажу, что понимаю нужду хорошеньких, но никем не защищенных сироток искать себе содержание через раздвигание не менее симпатичных ножек?       Кристин пошатнулась на конструкции, отступая наконец назад. — Это совершенно не..., - возмущенно начала она, но снова была прервана. — Забавно, - смешок Буке тем не менее ни капли веселья не содержал, - До меня дошел занятный слух — Призрак Оперы, ублюдок, гоняется за шведкой из хора. Ну, зачем бы ему было нужно это убожество?       Машинист был быстрее на подвесных конструкциях, намного увереннее, чем Кристин, и та чуть не сорвалась вниз, едва успев ухватиться за один из канатов, когда пришлось немедленно двинуться назад. — Но теперь я понимаю, - пустые бледно-голубые глаза с крошечными зрачками недобро блеснули, когда Буке удалось ухватить Даае за край лифа, когда девушка чуть не упала на спину, - Может если испортить его очаровательную игрушку, это досадит ему достаточно, чтобы он наконец понял, что ему меня не запугать этими дешевыми трюками?       Вцепившись в запястье мужчины, чтобы оторвать его руку от себя, Кристин поздно осознала — теперь от падения её удерживает только собственная хватка на руке Буке, который или стряхнет её, как ненужную тяжесть и тогда Даае разобьется, но если нет, если он всё же решит утащить её за собой вглубь мостиков, может случиться нечто хуже смерти.       Именно это машинист и сделал — заключил Кристин в ловушку собственных рук.       Она не хотела умирать и не могла позволить ему прикоснуться к себе — Даае пережила слишком многое, чтобы позволить этому случиться теперь, её Ангел сделал слишком многое, чтобы девушка не вспоминала почему собиралась броситься с крыши в ту ночь, поэтому сейчас ей нужно было выиграть время, бежать отсюда, найти способ спуститься вниз, и не сорваться с деревянных реек.       Кожа Буке была грубой, как зернистая бумага, наждачка, которой стирают дерево до блеска, Кристин казалось, что в конце концов он снимет кожу с неё, если коснется ещё хоть раз, пока девушка пыталась вырваться.       Голос застрял у неё в горле, казалось вместе с воздухом, перемешивая задушенные всхлипы со звуками немой борьбы. От отвращения, высоты и нехватки воздуха кружилась голова и темнело в глазах, быть может темно было в самом деле — в самой высокой части оперного зала. Веревки и канаты путались между двумя телами, оцарапывая кожу жесткой щетиной, и когда Кристин показалось, будто удавка была наброшена ей на шею, она в панике сбросила канат с себя, теряя равновесие, и падая назад.       Но она не оказалась в свободном полете. Тишина прервалась вскриком и затем восстановить её больше не удавалось, и даже гул собственной крови в висках не мог заглушить этот кошмарный звук — кряхтение и рыки, которые издавал Буке где-то под деревянной конструкцией.       Он сорвался вниз.       Жозеф Буке запутался в канатах, и удавка оказалась не на шее Кристин, но на его. Сквозь щели между досками девушка видела как в конвудьсиях бьется тело повешенного, как он кричит, и краснеет от удушения.       У Даае было ощущение, что она проглотила мальчишескую железную игрушку и та встала у неё поперек груди, но когда пара рук мертвой хваткой дернула её на себя со спины, удерживая Кристин за плечи, она наконец закричала. — Не смотрите, - требовал незнакомый голос, пытаясь отвернуть девушку от висельника, - Не смотрите!       Наконец перед Даае возникло лицо серое как, как дерево, со светлыми глазами. Он выглядел не менее напуганным, чем она, этот незнакомец. — Не смотрите туда! - повторил он, встряхнув Кристин за плечи, пытаясь прекратить её борьбу, - Я Вам не враг, не враг!       Они смотрели друг на друга, тяжело дыша, сотрясаяясь всем телом, пока не раздался голос, который должен был звучать угрожающе, который не был переполнен елеем, лживой обходительностью или попытками успокоить, он разрывал тишину, практически до боли громкий, полный жестокости, но ужас, сковавший тело Даае, стал проигрывать борьбу биению её сердца.       Потому что это был голос её учителя, и от его присутствия страх смерти наконец отсутпил. — Руки прочь, - с нажимом потребовал он, и мужчина, оказавшийся с Кристин на мостике, тут же отпрянул от девушки.       Белая маска с горящими янтарными глазами висела во тьме до сих пор, пока Кристин не подалась в его сторону, и силуэт в черном наконец сорвался вперед, будто ждал дозволения.       Эрик пережил то количество ужасов, которые привели к его утрате всякой чувствительности по отношению к ним, либо ему это лишь казалось, возможно насилие стало нормой по отношению к нему самому, но Кристин Даае перед ним была в слезах и на коленях. Снова. В предыдущий раз он не видел её лица так близко, не мог ощутить влагу на кончиках собственных пальцев.       Призрак одернулу руку. Он протянул её чтобы снять слезу с щеки, даже не коснулся кожи, лишь горячей капли соли, и только после осознал что сделал, перед кем. — Что ты здесь делаешь? - Эрик оторвал взгляд от Кристин и обернулся к мужчине рядом с ней.       Он сощурился, изучая того взглядом, его наряд и отсутствие привычного головного убора.       Только теперь Кристин догадалась кем был незнакомец. — Ты ведь специально затащил её сюда, не так ли? - обратился к Персу её учитель.       Перса Вы знаете, Леру, а так же знаете, что он был извествен в Париже своим своеобразным вкусом в одежде, отвергая европейские нормы.       Но сейчаc на нем был обычный черный фрак, такой, какой носят большинство парижан в Оперу, черный плащ и вместо каракулевой шапочки мягкая фетровая шляпа с широкими полями. — Зачем? - голос Призрака становился только суше и суровее. — Я слышал тебя в её гримерной, - отрезал Перс.       Эрик хотел ответить, но с губ Даае снова сорвался задушенный всхлип, и ему всё же пришлось заключить её лицо в чашу ладоней, чтобы не позволять больше смотреть туда, где покойник болтался на веревке. — Это не повод наказывать её, - процедил Призрак, и после встретился с Кристин взглядом, - Вы ни в чём не виноваты, моя дорогая, абсолютно.       Призрак поднял взгляд к потолку, судорожно соображая. — Здесь есть проходы с крыши вниз. Нужно чтобы Вы появились на глазах у как можно большего количества людей в театре. И раз уж ты это заварил, ты отведешь мадемуазель и убедишься, что она покинула Оперу в безопасности, - обратился он к Персу. — Что ты задумал? - уточнил тот. — Буке хотел досадить Призраку Оперы, - холодно напомнил Эрик, - Его найдут с моей удавкой на шее в подвальном помещении, где работники прежде становились жертвами фантома.       Когда он помог Кристин подняться и нехотя отнял от неё руки, её ладони с хваткой, какую не ожидаешь от маленького дрожащего существа, сомкнулись на его запястьях. — Нет, прошу Вас, не уходите, только не сейчас! - умоляла она.       Минутное успокоение, которое принесли присутствие и голос её учителя, снова сменилось паникой.       Мир уходил у неё из под ног, не дощатый мостик — учитель держал её надежно, но где-то внизу болталось тело Буке, и стены кажется стекали вниз, в густую черную бездну, а веревки и канаты извивались как змеи. Луна отражалась о маску Призрака Оперы, и когда он уйдет, когда он отвернется от Кристин, этот ужас, кошмар, опасающийся только света, наконец набросится на неё. Как должно.       Потому что Кристин Даае убийца.       Вина и прежде отравляла существовании человека в руках Эрика, но теперь он наблюдал как жизнь утекает между его пальцев, как бы крепко он не удерживал Даае. — Тело Буке будет находиться под дверцей люка, за пультом машиниста, когда ты вернешься за ним, - заговорил Перс, а затем потерянно обратился к Кристин, - Простите.       Ангел вел Даае странными, темными ходами, единственным светом в которых был блеск ярких, как огонь, глаз. Она не помнила начала пути или саму дорогу, лишь то, что в итоге оказалась в артистической комнате с Ангелом Музыки на коленях перед ней. — Сделайте для меня кое-что, - заговорил он, посадив Кристин в кресло, - Прошу Вас, дайте слово.       Что бы он не попросил сейчас, это уже не имело значения. Если Ангел прикажет ей никогда больше к нему не обращаться, не взывать к его музыке, это в их случае будет обоснованным. Если же у него к ней будет последняя просьба, меньшим, что Кристин могла бы сделать — повиноваться. Девушка кивнула. — Не плачьте, - мягко попросил он, - Не плачьте сегодня, Вы сможете сделать это в любой день и я буду рядом, но сейчас сделайте это для меня, и я сделаю всё, о чём попросите, но мы обязаны увезти Вас из Оперы так, будто ничего не произошло. Никто не должен заподозрить Вас в убийстве, в котором Вы невиновны. Вы понимаете? Никто не должен видеть Ваших слёз.       С удивлением Кристин осознала — они пересохли ещё в начале пути и теперь её учителю оставалось лишь продолжать поправлять на ней одежду, пока Даае следила за ним взглядом.       Эрик попеременно утирал остывшие слёзы, застегивал пуговицы оперных перчаток, заправлял выпавшие из прически пряди. — Ваша камиза.       В его голосе были сожаление с зарождающимся гневом. Из под лифа платья были выдраны край ткани и ленты нательного белья. Кристин опустила взгляд.       Должно быть тошнило от себя самой или от живого в памяти, как прикосновение горячих сухих рук, воспоминания о том, почему это с ней произошло, что могло произойти. — Он навредит Вам лишь сильнее, если я не позабочусь о том, при каких обстоятельствах найдут тело Буке, - заговорил её наставник, - Я запру дверь и вернусь очень скоро, Кристин.       Он продолжал заботиться о ней даже теперь. Даже несмотря на то, что видел, несмотря на то, что она сделала. Насколько сильно нужно было любить, чтобы прощать чудовищность? — Закройте глаза, - прошептал Эрик.       Больше всего на свете Даае боялась, что погаснет свет горящих глаз духа напротив неё, но она снова послушалась, опуская веки. Она в точности ощутила, когда осталась в комнате одна, и больше не размыкала глаз.       Одно из четырех убийств, Леру, было совершено не Призраком Оперы. Кристин Даае в Вашем романе сказала: "Он готов пойти на убийство". На самом деле он был готов на большее — взять на себя вину даже за то убийство, которого не совершал.       Эрик сдержал слово. Он вернулся вскоре, и две фигуры в черном и синем плащах покинули театр. Если бы Вы спросили тогда, Вам бы заговорщически сообщили, что это была Кристин Даае. В тот вечер её репутацию поставили под сомнение дважды, однако это никак не касалось Буке. Его обнаружили повешенным в третьем подвальном помещении, рядом с декорациями для "Короля Лахорского". В его смерти Вы обвинили Призрака Оперы потому что удавку так и не нашли.       Кристин вернулась домой прежде собственной матушки в одноместной карете, извозчиком которой был Призрак, и после того триумфа не появлялась на сцене какое-то время. Первая деталь Вам не известна, за то известна вторая. Теперь Вы понимаете почему. Такая перемена была связана не с её страхом неузнавания самой себя, когда Даае пела для Ангела Музыки, но с тем, что случилось.       И хотя поддержка учителя была нужна ей сильнее всего, произошло ещё кое-что.       Рауль де Шаньи теперь преследовал её в театре, а мужчина, утешавший её в тот вечер, вернувший её домой невредимой, пытавшийся изо всех сил убедить Кристин, что она не убийца, на короткое мгновение показался ей живым человеком.       Должно быть она начала сходить с ума."