Детективное агентство "Штольман и Селезнев". История вторая. Путешествие.

— Оба врут, это надо же! — покачал головой Павел. — Я не понимаю причины. И не понимаю, откуда Булатовым известны подробности нашей жизни. Если честно, то, видимо, те вещи, которые папа вкладывал нам в голову, наконец сделали меня настоящим детективом. Или параноиком. — Параноиком? — поднял бровь Павел. — Мне теперь кажется, что они сюда специально приехали! За нами! Соня посмотрела на мужа с надеждой. Она ждала опровержения. Павел замер на несколько минут, с ужасом размышляя над словами жены, но в конце концов расслабился и покачал головой. — Нет, я не думаю, что это так. Это говорит паранойя, без сомнения. Во-первых, мы и сами не знали, что поедем именно сюда. Во-вторых, по словам Петра я сделал вывод, что они с Ангелиной здесь дольше, чем стараются показать, так что вряд ли это запланированная ради нас поездка. У Пети здесь круг приятелей, которые нельзя завести просто так за короткий срок. И они мне не нравятся. Англичанин, который якобы проходит здесь реабилитацию, например. Если бы я так долго не видел, как Алекс обходится с тростью, я бы, наверное, не обратил на это внимание, но он использует не ту руку для того, чтобы он мог снимать нагрузку с той ноги, которая ранена. Проигравшийся студент, с которым Петя стал говорить явно на повышенных тонах, как только я вышел на улицу. Что у него с ним за счёты? И самое главное — Делиль. Селезневы сопоставили факты, которые узнали. Выходило так. Делиль, который исчез после убийства Сильвен Гамаш, по меньшей мере тесно общался с Петром Булатовым. У Сильвен Гамаш и Ангелины пропали кольца, но нашлось пока только одно. Оба мужчины играли в карты в местном клубе. Заканчивалось ли на этом их общение, сказать было нельзя. С другой стороны стало понятно, почему Фридер Фальк так замкнут. В его прошлом была трагедия, выжегшая его душу. Однако суть конфликта философа и лыжного инструктора до сих пор не прояснилась. — В общем, опять много фактов, но толку мало! Нужно внимательно изучить дневник Фрадетта! — сказал Павел и решил, что пора подкинуть дров в камин. За много лет дефицита любого топлива они привыкли к постоянному холоду, поэтому возможность не экономить грела даже сильнее самого огня. Зима в Альпах была далека от влажной парижской, и лишнее тепло не помешает. — Да! Давно пора! — согласилась Соня с энтузиазмом. — Только сначала поужинай! — Нет! — поморщился Селезнев, снимая пиджак и беря из шкафа домашнюю куртку. — Я не хочу идти вниз. Я хочу наконец побыть с тобой. — Так и не нужно! — улыбнулась Софья. В дверь постучали, и она поспешила открыть её. — Это всё для меня? — изумленно спросил Павел, когда служащий ресторана оказался в коридоре со своей тележкой. — Не только! — проговорила Соня, довольно усаживаясь в кресло. В руках у неё была плошка с рассыпчатым творожным сыром, ягодами и мёдом. Мысль о десерте не покидала её с момента ужина с Ангелиной. — Я ведь знала, что ты не будешь там есть и придешь голодным, так что это тебе. Всё теплое и очень вкусное. — Спасибо! — искренне сказал Павел. Он был голоден, но одна мысль о том, чтобы идти вниз и еще полтора часа тратить на еду, была невыносима. Он привык за много лет к заботе женщин Штольман, но эта была персональная забота, целенаправленная, если можно так сказать. Он нагнулся, чтобы поцеловать Соню, но она подняла бровь и уклонилась. — Я помню, чем закончилась предыдущая твоя благодарность, — сказала она и отправила в рот ложку десерта. — Поэтому сначала ты поешь, а потом будешь меня благодарить! Иначе всё остынет и будет невкусным. Это прозвучало весьма двусмысленно, но притом совершенно однозначно. Павел заставил себя сесть и начать есть. Кто бы мог подумать, что слово «благодарность» может иметь такой подтекст? И кто бы мог подумать, что это будет так его тревожить? — И, кстати сказать, я тоже тебе очень благодарна! — сказала Соня, посматривая на мужа с прищуром. Павел был рядом, десерт был восхитителен, дрова в камине потрескивали — она была счастлива. — За что? — удивился Павел. — Просто так! — просияла Софья и прикончила творожно-ягодную смесь. Селезнев сглотнул. Слово «благодарность» засияло новыми красками.