Представь, что существует механизм,
что чуть что — вернет на бис время
единственным щелчком.
— Вы одурели совсем? — ее голос, подобно грозовой молнии в безоблачном небе, режет острым лезвием спертый воздух студии, заставляя всех собравшихся сжаться в комок и ждать «затишья». Юля никогда не умела вежливо и обходительно — Юля всегда прямо, громко и честно, даже если остальные, окутанные вежливостью и профессионализмом, стараются держать дистанцию. — Нет, я все понимаю: поддержка малоизвестных актеров, молодые кадры, все дела, но взять на роль русской императрицы литовку? Янушаускайте закатывает чистые голубые глаза, всеми силами стараясь выказать свое совершенное безразличие, однако что-то под ребрами неприятно покалывает, будто заставляя вслушаться. И она вслушивается. Переводит пристальный взгляд на сидящую поодаль Снигирь и впервые за долгое время подает голос: — Брать на роль психически нездоровой помещицы женщину с нарциссическим расстройством личности, знаете ли, решение тоже очень оригинальное, — усмехается как-то саркастично, но, встретившись глаза в глаза с уже окончательно запуганным режиссером, тушуется. — Хотя, должна признать, Юлия Викторовна, Вам эта роль к лицу… — Замолкни, будь так добра, — Снигирь стреляет в нее почти ядовитой ухмылкой и, поднявшись с высокого стула, направляется к окну. — Скажи «спасибо», что у нас всего одна совместная сцена за весь сериал. — Спасибо, — прыскает ей в ответ Северия не менее «дружелюбно». — Но лучше бы и ее тоже не было. — Не могу не согласиться, — смеется Юлия, и, вместе с щелчком металлической зажигалки, наконец, наступает долгожданное затишье.Потушить в ладонь твой гламур,
а вот дискурс — без интереса.
Ты пуста,
а ведешь себя как принцесса.
Они чертовски редко пересекаются только в моменты пересмотра уже отснятых за несколько дней сцен, и все такие встречи, похожие одна на другую, превращаются в персональную каторгу. В один из прохладных весенних вечеров, обдуваемая приятным апрельским ветром, Снигирь курит крепкий вишневый «Чапман» в компании Ксюши и рассматривает мелькающие в черном-черном небе белые пятнышки-звезды. Длинные распущенные волосы прилипают к лицу и лезут в глаза, но Юля этого будто не чувствует. — Почему ты так строга к ней? — вдруг спрашивает Непотребная, и Юлия сначала даже не понимает: — К кому? — оборачивается, делая очередную глубокую затяжку, а потом блаженно прикрывает глаза, чувствуя приятный сладковатый привкус вишни на сухих губах. — К Северии, — Ксения улыбается своей самой очаровательной улыбкой, даже не пытаясь скрыть озорные огоньки в красивенных серо-голубых глазах и прикуривая с чужих рук. — Вы все полгода как кошки бешеные, честное слово. Снигирь слегка напрягается, кажется, словно не зная, как именно стоит на этот неудобный вопрос ответить. Сигарета тлеет в бледных пальцах со скоростью звука, неприятно обжигая пеплом тонкую кожу, отвлекает от навязчивых тяжелых мыслей. — Потому что им следовало сто раз подумать, прежде чем утверждать ее. Она никакая, — злится, поджимает губы и курит как-то нервно, делая быстрые импульсивные затяжки. — Принцесса, блять. Ксюша с последних слов неестественно громко смеется: — Она не принцесса, Юлька, — затягивается в последний раз и бросает истлевшую сигарету вниз прямо с высоченного балкона, запахиваясь в тоненькую джинсовую курточку. — Она императрица!И нам весело, придуркам.
Абсурд совсем.
Но хлопни еще раз, и посыпется штукатурка
со стен…
Финальная совместная сцена дается Янушаускайте особенно тяжело хотя бы потому, что она впервые встречается так близко с чужим сумасшедшим взглядом. У Юли глаза безумные — лазурные, бездонные, словно пропасть между двумя толстыми льдинами; она впервые чувствует себя той, кем должна, — Екатериной. Но лишь на несколько мигом пролетевших минут. Минуты эти заканчиваются так же неожиданно, как воздух в легких, потому что одно только произнесенное бархатным шепотом у самых губ «Фике» заставляет судорожно втянуть воздух, чтобы не расколоться прямо сейчас, в кадре. Дважды пережить это она просто-напросто не сможет. — И убить меня нельзя, — усмешка с чужих губ все-таки медленно сползает, а чужие голубые глаза сверкают неподдельным сумасшествием. — Мне тебя жаль. — Ненавижу, — беззвучно, после команды оператора «стоп», но так, чтобы Юля поняла. Юля понимает.В нашем доме пряничном, в окне,
как нянечка, Луна полна,
а мы пусты.
Съемная квартира Снигирь на пятом этаже, и вместо того, чтобы подняться на лифте, Северия всеми силами оттягивает момент встречи и поднимается притворно нехотя по крутым ступеням, попутно рассматривая пустые, уже обшарпанные стены — ремонт, видимо, последний раз делали пару лет назад. Дверь тяжелая, массивная, с кожаной обшивкой. — Богато живете, Юлия Викторовна, — дверь не заперта, а большое кухонное окно нараспашку уже несколько часов подряд, потому что Юля привыкла курить долго, с толком, не для «галочки». — С ангиной посреди съемочного сезона хотите залечь? — Я тоже рада тебя видеть, пьянь, — выдает с показным равнодушием, усмехаясь и выдыхая облако густого сигаретного дыма прямо в лицо непрошенной ночной гостье. — Отлично выглядишь, дорогая. — Очень оригинально, — шипит пьяно Янушаускайте в своей обыкновенной язвительной манере, предназначенной только для одной-единственной женщины. — Уже смотрела финальные сцены? — Обижаешь, — Снигирь едва заметно ухмыляется и, сделав один уверенный шаг вперед, мягко опускает холодную от природы ладонь на спину, осторожно скользя ниже по позвоночнику, к пояснице. — Я там просто неотразима. Блондинка чуть обиженно прикусывает губу и уже хочет возразить, но под хитрым лисьим взглядом сдается и только шепчет в чужие приоткрытые губы: — Ты все не меняешься, — горячие руки скользят выше по острым ключицам, задевая короткими темно-фиолетовыми ноготками кожу, и обвиваются вокруг шеи, подобно тугой шелковой удавке. Но, вопреки ожиданиям, не душат. — Стерва. Рваное оскорбление тонет в пьяно-требовательном поцелуе.Я пьянь, ты — стерва та еще, ага.
А значит, что на сиге пара кнопок
с твоим горячим сердцем
и моим холодным опытом.