Constant of my life

      Дрим Востейкен ненавидел чужие взгляды.       Они преследовали его, сколько он себя помнил. Дрим привык чувствовать слежку за своей спиной, но время текло. Та перестала казаться приемлемой.       Будь то жажда признания родной сестры, рутинная осторожность давнего соперника или внимание воплощённого Бога. Будь то безумный азарт охотников, холодок в глазах Сэма или общность, которую с ним делили порой на двоих. Взгляды различались, но не их суть. Они преследовали его, навязчивые и равнодушные.       Взгляды могли выглядеть восхищёнными. Могли — опечаленными. Были среди многих и преданные, и обожающие. Безразличных не было, даже Квакити под напускной уверенностью скрывал свою ненависть, порождённую слабостью, и стылый, обезоруживающий страх.       Дрим ощущал внимание даже сейчас, бродя по коридорам Пандоры. Оно не оставляло его в хранилищах охранников, в основной зале, на подходах к главной камере, и даже в комнате, где он спал. Направленное, хоть и слегка рассеянное (возможно, наблюдатель устал?), это внимание было Дриму отлично знакомо. Он не стал даже надевать полный комплект брони, зная, что с этим врагом сумеет справиться. Он помнил этот взгляд: как у загнанного животного, потерянного и позабытого своим хозяином. Тот смотрел также — на Уилбура, разжигающего костер, и на свои диски, которые в нём сгорали.       Его враг. Его личная головная боль. Мальчишка Иннит, кривое его отражение.       Тот снова был здесь. Вероятно, напился зелий, доказывая свою зрелость непонятно кому, проник в здание сквозь разбитый мстителями вход в едва ли не пьяном угаре… Томми часами смотрел на него, грозясь свести с ума своим навязчивым вниманием. Дрим ничего не делал, ощущая, как за ним следят, не отрывая взгляда. Что за нелепую слабость он себе позволял?       Действие чужого зелья в один момент подошло к концу. Дрим, подходя, словно бы, к сундуку, присел на колено, услышав негромкий шорох. Выдохнув, он достал топор, со свистом рассёк воздух, направив тот в нужном направлении.       — Явился. Снова, — но он не успел закончить.       Кулак прилетел в грудную клетку с абсолютно неожиданной стороны, отчего он согнулся, резко хватая ртом воздух. Игнорируя боль в переломанных рёбрах, по которым пришёлся удар, Дрим прищурился, фокусируя рассыпавшееся на фракталы внимание. Он чувствовал себя отвратительно, но не мог позволить рукам задрожать.       — Поиграть хочешь? Хуже для тебя, — резкий взмах — и прядь поседевших волос падает на холодный камень. Всего-то прядь: Томми вовремя убрался с линии атаки.       И хорошо. Дрим устал. Вид льющейся крови не приносил ему былой радости.       Он отшатнулся от взмаха меча, который скользнул по краю его нагрудника, и, завибрировав, раскололся. Неудивительно, впрочем — железо против чистого незерита. Томми отбросил клинок, как бесполезный хлам, схватился за рукоять топора; алмазного, для разнообразия. Дрим чуть прищурился, обходя соперника по большому кругу. Он не чувствовал усталости, пока что, но раны ныли, давая о себе знать. Если расчёты верны, судорога парализует ведущую руку в течение получаса. Могут отказать пальцы, скорее всего, защемит мышцы, вероятно, откроются свежие раны, пустив ему кровь. Всё это — только про руки, с которых он первым делом старался убрать последствия местного гостеприимства, сохраняя подвижность, залог своего выживания.       Лучше покончить со свалкой до того, как наступят последствия.       Блок. Взмах. Звон оружия. Удары резкие, быстрые, хоть и идут в молоко — Томми стал куда сильнее с тех пор, как Дрим впервые встретил этого прилипчивого мальчишку.       Тот парень умер. Отдал всего себя, очарованный революцией против власти, возникшей в больной голове, полной мечтаний о личной славе.       Тот ребёнок мог промахнуться из лука, не пройдя и десяти шагов. Мог довериться другу, не опасаясь предательства. Мог считать диски мусором, добыв своё сокровище за единственную ночь. Тот малец делил людей на врагов и друзей, не пытаясь задуматься. Он и сейчас не пытался.       Тот мальчик вырос на его глазах, и закалился — под его руками. Дрим мог бы гордиться собой, как кузнец, гончар, но скорее — кукольник. Он вырастил свою копию и свою же погибель, а Уилбур довершил начатое, подготовив уродливую форму для этой глины.       В том, что Томми вырос тварью, был виновен не только Дрим. Их объединило, в итоге, одно: смерть стала бы ударом милосердия для обоих.       Дриму жаль его убивать.       — Шея или внутренние органы? — светским тоном предложил он.       — Не дождёшься, Востейкен, — ощерившись, выплюнул Томми.       Вот и ещё различие с тем, что он знал. Зубы мальчишки так и остались до смешного маленькими, но на них давно не было брекетов. Дриму порой было интересно, может, они всё ещё молочные? Вырастут ли эти зубки заново, если он их все выбьет? Он встряхнул головой, прогоняя навязчивую мысль.       Они снова обменялись ударами. Дрим поймал Томми за руку, в ответ тот подставил ему подножку. Он не упал, конечность не была опорной, но Томми, не собираясь сдаваться, врезал ему по локтю, отчего рука на топоре конвульсивно сжалась и вся задрожала — гораздо раньше, чем он планировал. Дрим прошёлся когтями перчаток по чужому предплечью, оставил глубокие царапины, мешая дальнейшим ударам мальчишки, а тот даже не вздрогнул, привычный к насилию. Присев, Томми вовсе боднул его, пытаясь вырваться из захвата.       Дрим отдёрнул ладонь первым, не из-за удара даже, пинка он почти не почувствовал — скорее, пацан заработал бы звон в голове. Сам Дрим ощутил кое-что позабытое даже сквозь плотную ткань перчаток. Рядом с Томми было тепло. Это тепло… Он сжал зубы, прогоняя фантомное ощущение.       Не место. Не время. И не тот, чёрт возьми, человек.       Вопреки всему, битва оставалась тем, что обоим знакомо. Томми знал, как нужно драться. Дрим хорошо обучил его убивать.       Он мог бы покончить с мальчишкой сейчас, шестнадцатью разными способами. Томми научился себя защищать, верно, но это не помешало бы администратору. Однако… Этот конфликт будто вернул его в прошлое на мгновения. Радость и комфорт: однажды он понимал эти чувства.              Он любил всё это, когда-то. Свет солнца, который не слепит глаза. Свежий ветер, колыхающий дикую полынь. Он обожал мир, с которым был связан неразрывными узами.       В стенах Пандоры этот мир схлопнулся. Стал меньше — настолько, что мог вместить лишь одного человека.              Авсамдюд.       Техноблейд.       И Квакити. КВакИтИ. КВАКИТИ.       Он вздрогнул от стрельнувшей боли в нервах, позволив выбить из рук оружие. Затем, после нового рывка бедового мальчишки, оба просто упали, ведь Дрим не собирался отпускать, а Томми не планировал так просто сдаться.       Повалился на пол Томми. Отлетел к стене его топор. Чуть потрескался щит, которым Дрим прикрывался. Упал и сам Дрим. Оступился, разбитый нервной дрожью и собственными воспоминаниями.       Мир Дрима действительно сузился до одного человека, которого он впустил бы в свой круг. И этот человек… Тот был тёплым. Он сгруппировался так, чтобы выбить воздух из лёгких противника, а теперь почти сидел на нём, не в силах позволить себе отстраниться. В голове, впервые за долгое время, было пусто — только звенел белый шум.       Дрим коснулся чужого плеча. Поспешив, не стал церемониться с застёжками, а просто разрезал ремни на броне, оставив врага беззащитным, хоть слой простого металла и был довольно сомнительной защитой. Затем он как-то беспомощно выдохнул и притянул наглеца, уже почти обезвреженного, в свои объятия.       Тот пах, как луговая трава. Как дымок костра и запах трудового пота. Выведенный из строя на какое-то время, парень тяжело дышал, откинувшись на стену. Его глаза потемнели, напомнив о тяжести штормового фронта, полуприкрытые во временном беспамятстве.       Когда Дрим обнимал его в последний раз, Томми также пялился в пространство потемневшим взглядом. Его тело было холодным, а кровь из пробитого о заострённый обсидиан затылка совсем перестала течь. Тело Томми остыло тогда. Сравнялось в температуре с холодом обсидиана, выстуженное слезами проклятого камня.       Томми был тёплым сейчас. Невозможно тёплым.       Обняв его, Дрим чуть стукнулся лбом о камень, пытаясь избавиться от внезапного наваждения.       Томми поднял свои руки, обнимая его в ответ.