Он не должен бояться собственных людей. Они не причинят ему зла.
Карета резко и с неестественным звуком повернула, после затормозив. Российская Империя не успел даже толком отстраниться от окна, как был оглушён громким взрывом, прогремевшим менее, чем в метре от него. Экипаж здорово тряхнуло, ровно как и самого русского, который сразу же сообразил, что происходит то, о чём он и думал столько ночей – очередная попытка убийства. Без колебаний он выскочил из покорёженной взрывом кареты, про себя удивляясь, как не пострадал сам. На улице уже собиралась толпа зевак, кто-то кричал, кто-то звал врачей, кто-то молил Бога о спасении. Раненные гвардейцы, кучер, прохожие и лошади, стеная от боли, распластались на земле, пятная белый непорочный снег своей кровью. К невредимому русскому тотчас подбежали несколько гвардейцев, настоятельно убеждая сейчас же покинуть место происшествия. И чёрт бы побрал Россию, но, даже несмотря на свою паранойю, тревожность и нарастающий гул в ушах, он не мог просто уйти. Ему хотелось лично проверить состояние раненых и убедиться в том, что прибывшие врачи и солдаты окажут им своевременную помощь. В крайнем случае он может сам перевязать раны. Упрямо не слушая уговоров, Россия направился к тем пострадавшим, что были ближе. Там же солдаты повязали террориста и подвели к имперцу. Но кто-то из прохожих бросил русскому прямо под ноги что-то, завёрнутое в салфетку. Последовавшие за этим второй оглушительный взрыв и чудовищная, дикая боль в ногах вкупе с видом собственных ног, полностью покрытых кровью станет последним, что он запомнит перед тем, как впасть в беспамятство. Снег стал алым.Что было кровь, то станет храм.
***
— Как ты? Нужно больше обезболивающего? — Москва протянула едва очнувшемуся царю стакан воды и бутылёк с лекарством. Империя принял только стакан, другой рукой потирая глаза. Всё плыло. Он даже не сразу заметил отсутствие привычной повязки на правом глазу, зато отчётливо помнил произошедшее до самого момента взрыва и пару секунд после, потому в пояснениях точно не нуждался. Молча сделал глоток воды, ещё несколько минут приходил в себя и только затем смог заговорить: — Я совсем не чувствую ног... — Тебе следует благодарить Господа за то, что ты их не потерял вовсе. Взрыв такой силы с лёгкостью мог лишить тебя конечностей и довести до критического состояния. Хотя ты и сейчас не в лучшем, – женщина отставила бутылёк с обезболивающим в сторону, а сама села на край постели. – Я же предупреждала, что разъезжать по Петербургу без усиленной охраны сейчас крайне опасно для тебя. Изменщики и предатели на каждом шагу, а это происшествие — лишь подтверждение. Твоя жена и вовсе себе места не находит, мы еле сдерживаем её. Ты хоть представляешь, что случится, увидь она тебя в столь отвратительном состоянии? — Москва, я правда сожалею, что не послушал тебя, но позволь пока просто отдохнуть без твоих причитаний и укоров, – на секунду ему захотелось вылить всю оставшуюся воду на себя. То ли он чересчур сильно ударился головой, то ли было настолько душно и жарко. Тем не менее, воду он пока попридержал. — Хорошо, но только разберись с этим, — город ненадолго метнулась прочь из царских покоев, столь же быстро вернувшись обратно с внушительным бумажным свёртком, перевязанным лентой, и с лежащим поверх букетом белоснежных цветов. Россия недоверчиво глянул сначала на сам свёрток и цветы, затем на Москву, ожидая объяснений. — Это от Германии. — И суток не прошло, как он успел? И каким образом так быстро прознал о случившемся? – с неприкрытым удивлением спросил русский. — Лучше спроси его гонцов, которых он такими темпами загоняет до смерти. Что касаемо второго – не только у тебя есть шпионы на чужих территориях, не забывай. Как только почувствуешь себя лучше, скорее ответь на все письма, иначе, боюсь, Германская Империя так и продолжит терроризировать нашу канцелярию, – с глухим звуком она плашмя уронила свёрток с письмами на пол рядом с кроватью. Россия спрятал слегка растерянную улыбку за стаканом с водой. Но та улыбка стала скорее бездумной реакцией на то, каким серьёзным и одновременно забавным выглядело лицо Москвы. Что касается Германии, такое излишнее и совсем неприкрытое внимание уже давно стало настораживать. Несмотря на то, что в последнее время Россия значительно дистанцировался от многих стран, в том числе и от Германской Империи, немец всё равно умудрялся привлекать его внимание всевозможными способами.***
— Выглядишь паршивенько. — Благодарю. Я услышал это уже ото всех, только в куда более вежливой форме, – русский уселся в кресло, что стояло аккурат напротив постели, в которой сейчас безбожно развалился чужой силуэт. – Ты бы на себя поглядел. Выглядишь похуже. Силуэт недовольно заворчал и приподнялся на локтях, но лишь для того, чтобы зажечь свечи в прикроватном канделябре. В тусклом освещении стало видно и блёклое лицо собеседника – Австрийской Империи. — Я слышал о произошедшем с тобой пару месяцев назад. Удивлён, как ты вообще дополз до сюда в таком-то состоянии, и как твои врачи отпустили тебя, – тон австрийца больше напоминал загробный, нежели обычный человеческий. Слишком уж неестественный, невыразительный, полый. — Регенерация вполне залечила бóльшую часть ран ещё в первые 2 месяца. — Тебе всё равно лучше убираться отсюда, нечего глумиться над умирающим, – Австрия вновь плюхнулся на спину, прикрыв болящие глаза. — Ты хоть представляешь, как долго я добивался аудиенции у твоего сына, чтобы добиться разрешения навестить вас? Уверен, он специально игнорировал меня столько, сколько было возможно, лишь бы не подпускать к вам. — Представляю, Россия, представляю, тем не менее, разве нам есть о чём говорить? Я хотел провести свои последние часы в тишине. Не обращая внимания на просьбу пойти прочь, Российская Империя взял канделябр и слегка посветил им в другие углы комнаты, явно будучи больше обеспокоенным чем-то другим, и, пытаясь отыскать что-то в этой кромешной тьме. Если быть точнее, то кого-то. – Где Венгрия? — Скончалась сутки назад. – ещё тише и опустошённей произнёс Австрия, едва шевеля губами и даже не поднимая век. – Я наивно верил, что из нас двоих уйду первым... – голос его захрипел. – В то время как я чувствовал близящийся конец всем своим телом, Венгрия была всё также холодна и рассудительна. Но вчера вечером, когда мы в очередной раз говорили о чём-то незначительном и пили чай, она резко замолчала и побледнела. Последним, что я смог разглядеть в её глазах, было что-то... Мёртвое. Неживое. Такой смеси пустоты, безразличия и в то же время облегчения просто нельзя отыскать ни в одном живом существе, но в то же время я никогда не видел ничего подобного даже в глазах умирающих на поле боя солдат... – австриец едва слышно всхлипнул, переводя дыхание. – Она упала на пол, а я так и не смог её "разбудить", сколько бы ни пытался. – ... – Ещё и слуги... Слуги зашли почти в тот же самый момент, будто специально ждали за дверью всё время. Они забрали её у меня и оставили одного. Я долго бился в запертую дверь, звал её, кричал и бился в истерике, но никто не пришёл. Силы совсем покинули меня... Успокаивает лишь то, что очень скоро я тоже уйду.«Indivisibiliter ac Inseparabiliter»
— Австрия… — русский бросил жалобный взгляд на столь бледное лицо друга, который сейчас являл лишь блёклую тень себя прошлого. Россия никогда тесно не общался с Венгрией, можно сказать, почти не знал её лично, но, видя, насколько её смерть подкосила Австрию, сердце изнывающе сжималось и болело за обоих. Сидеть здесь, зная, что это, вероятно, их последняя встреча... — Ты ведь… Ты ведь никогда не смирялся даже с самой мыслью о смерти. Ты всегда цеплялся за малейшую ветку надежды… – уже в который раз он жалел, что совсем не умеет поддерживать словами, ни друзей, ни семью, никого, даже перед ликом смерти. — После ухода Пруссии я ещё старался держаться ради сына, ради жены, ради своей империи, но сейчас это больше не имеет смысла. Австро-Венгрии я уже не нужен, (а нужен ли был вообще?), жена мертва, империя развалена. Я кану в Лету следом за ними. Я растерял всё. Полагаю, с моим уходом, и наше с тобой и Пруссией фирменное «легендарное трио» тоже окончательно исчезнет, – он неожиданно издал тихий смешок, но и тот напоминал больше истеричный. — Только ты называл нас так, – Россия позволил себе положить руку на чужой лоб. Как он и полагал, Австрия был мертвецки холоден. — Просто у вас с Пруссией никогда не доставало должного чувства юмора, — тот пфыкнул, на мгновение даже вернув себе былой язвительный вид, хоть измученные глаза и резко контрастировали с этим образом. Он с титаническим усилием убрал чужую руку с себя и встал с постели, медленно, еле передвигаясь, расхаживая по скудно обставленной комнатушке. — Мы втроём прошли через огонь и воду, вспомни только антифранцузские коалиции или разделы Речи, так почему нет? Наше трио было воистину легендарно! – с искренней гордостью заявил он. — Ох… – Российская Империя с болью смотрел на него, воспринимая такое резкое поднятие духа скорее как предсмертную горячку, нежели как что-то и правда хорошее. Долго эта "горячка", к слову, не продлилась, ведь уже в следующий момент воспрянувший Австрия помрачнел, растеряв весь запал. — Я буду скучать, Россия, абсолютно по всему. По семье, друзьям, родным краям, даже по обычному небу. Умирать страшно. – он подошёл к русскому. – Но и ты, и я сделали всё, что могли. Может меня и Пруссии уже и не будет рядом с тобой, не стоит так сильно печалиться. Лучше позаботься о себе и оставшихся близких — им ты сейчас нужен куда больше, чем мне, уже стоящему одной ногой в могиле. – … – хоть Австрия так и просил Россию уйти, тот и не думал сдвинуться с места, упрямо сверля друга взглядом. — Хотя раз ты пока не собираешься уходить, как насчёт выпить? Заодно и поговорим, если тебе так сильно хочется. Может, и твои любимые сигареты найдутся. — Нашёл кого брать в собутыльники. К тому же, я давно не курю, – мысленно он обрадовался, что всё-таки сможет провести хоть немного больше времени с австрийцем. — Так выпьем? Побудь человеком, исполни последнюю волю погибающего. — Чёрт с тобой, – махнул рукой Россия, давая согласие. Австрия вмиг воспрял духом.***
Июнь 1887. Полноценно не просуществовав и 10 лет без конфликтов, такой хрупкий, шаткий союз трёх императоров распался. Существенно сказались те самые разногласия, оставленные между Россией и Австро-Венгрией, а после безвременной кончины Австрийской Империи и Королевства Венгрии, отношения так и вовсе обострились практически до предела. В последний раз Россия виделся с наследником Австрии на похоронах самого Австрии и его супруги, да и то, Австро-Венгрия избегал его. Ни для кого развал союза не стал такой уж неожиданностью, кроме Германии, конечно же, чьи надежды и планы в очередной раз с треском провалились. В попытках сохранить союз хотя бы с Россией (и не дать ему заключить договор с Францией), Германия сразу же пригласил его в Берлин для составления нового соглашения. Благо, ждать ответа неделями не пришлось, ведь ему удалось «выловить» Российскую Империю лично на одном из собраний, там же получив неохотный, но утвердительный ответ. Как же Германии тогда захотелось забрать Россию к себе, не мешкая ни секунды. Показать окрестности своей величавой столицы, похвастать новыми технологиями и шедеврами архитектуры и прочее, прочее, но у российского государя были совсем иные планы, к тому же, выглядел он до такой степени измученно, что и тревожить лишний раз-то не хотелось. (Или вовсе наоборот – хотелось забрать его к себе навсегда, обеспечить всем, чтобы он больше никогда не расстраивался и не переживал, но какое чувство из двух преобладало больше Германия пока точно не решил.) Тот же болтливый Сербия, обычно сопровождающий русского на такого рода мероприятиях, в этот раз был необычайно молчалив и тих. Британия и Франция также не отличились многословностью, больше общаясь друг с другом многозначительными взглядами. Наверняка причиной такого натянутого, словно струна, состояния царя стала очередная попытка покушения, вновь выбившая его из колеи. – Не хотите ли после подписания договора задержаться у меня больше, чем на один день? Отдохнёте от проблем и суеты – как раз то, что Вам необходимо, – предложил Германия на том же собрании. – Благодарю за заботу, – сидящий за столом Российская Империя, слегка отодвинувшись на стуле, закинул ногу на ногу. Немец знал, что тот до сих пор испытывал постоянные боли и некоторые трудности с долгим хождением, а всё как раз из-за происшествия шестилетней давности. Про длительные прогулки по набережным Петербурга, столь дорогие сердцу России, пришлось забыть. – Но я вынужден отказать. Не могу бессовестно свалить все обязанности на Москву с Петербургом, а сам уехать прохлаждаться. – Уверен, они бы не противились, на вас же просто лица нет! – начал горячо переубеждать его Германия. – Вы знаете, в медицине я что-то да понимаю, и, как человек знающий, могу сказать: выглядите вы откровенно болезненно плохо. – Я сказал нет, – уже с раздражением повторил Россия. – Но- – Без "но". Однако спасибо за беспокойство, – почему-то в этих, казалось бы, прозвучавших искренно словах не чувствовалось и сотой доли привычного тепла. Германская Империя решил отступить, но лишь потому, что понял: словами русского царя он сейчас точно не убедит. Значит, следует попробовать убедить действиями уже непосредственно тогда, когда Российская Империя посетит его.***