Meet me in the woods tonight

      Лето подходило к концу. Знойные дни сменяли один другой с такой скоростью, что Луи не успевал срывать листы с календаря. Ему и братьям выделили собственные спальни после перехода в среднюю школу, поэтому никто не стал бы бурчать из-за такой мелочи. Однако с тех самых пор, как близнецов расселили, младший Дак начал понимать о какой связи их всегда спрашивали одноклассники и друзья. Это действительно было что-то едва уловимое и незаметное даже самими тройняшками, пока взросление не вынудило их занять разные комнаты. Казалось, братья всегда знают, что у него на уме, понимают без слов и мирятся с любыми его затеями, ведь обдумали их еще до того, как он их озвучил. Они всегда были рядом и принимали его, даже после того, как осознали, что им не удастся понять его полностью. Луи очень ценил это. Ценил их прочную связь и родственные узы. Хотя и не думал говорить об этом вслух. Всё, что выдавало его трепет — улыбка, слегка тронувшая уголки губ. Наверное, однажды он перерастет это упрямство. И еще кое-что дрянное перерастет. Его странное особое отношение к среднему брату.       Они всегда были довольно близки — их объединяло умение находить приключения на собственную задницу, специфическое чувство юмора и ветряные взгляды на жизнь. Дьюи вечно тащил младшего с собой на школьные игры, заражая духом толпы, без особых усилий добиваясь того, чтобы Луэллин выкрикивал название неизвестной ему команды вместе с трибунами, а затем закатывал глаза и расплывался в ухмылке, глядя на то как брат заливается смехом. Ну, а что? Дьюи получает эмоции, а Луи — двадцать долларов. Он не расскажет брату о том, что давно уже готов составлять ему компанию и за бесплатно, а средний Дак и не жалуется. Потому что помимо матчей, он обожает ходить в кино, бездумно слоняться по вечерним улочкам Дакбурга, задерживаться подолгу на спортплощадках, посещать театральные постановки и выступления приезжих комиков. Все это он делает и один, и в компании друзей, но, когда есть возможность, он непременно зовет младшего брата. Луи до сих пор не знает почему, но, не желая сознаваться в этом даже самому себе, ему нравится гулять с Дьюи. Нравиться хохотать от неудачной шутки, язвительно комментировать падение с турника, сидеть в полумраке театра и, подпирая щеку рукой, глядеть на воодушевленного Дьюфорда рядом, нравится по дороге домой ещё долго слушать и много смеяться с его отчаянных попыток повторить движения и слова актеров. После таких насыщенных вечеров, прощаться у двери в спальню — самое неприятное за весь день. Хочется подольше постоять, послушать его дурацкие истории, самому рассказать что-нибудь бессмысленное. Но Дьюи лучезарно улыбается, бросает шепотом: «Добрых снов», надевает свои наушники и скрывается за дверями спальни. Луи лишь кивает ему в ответ, оставаясь в коридоре еще немного. Глупо.       Так происходит и сейчас, когда они опять прощаются у дверей спальни. Луи всматривается в черты его лица и совсем не узнает в них себя. Неужели они в самом деле близнецы? На Дьюи падает лунный свет из панорамного окна в конце коридора, его волосы красиво бликуют, как и тёмные глаза. Луи себя видеть не может, но он знает, что его собственные волосы так не вьются и у него менее выразительный взгляд, в котором никогда не бывало той жизненной энергии, которая пульсирует и сочится из каждой клеточки его брата.       — На что ты пялишься? — шутливо ершится Дьюи и улыбается.       — Ни на что я не пялюсь, — сохраняя привычное безразличие, отвечает Луэллин, хотя и продолжает глядеть на брата.— Грустно просто, что лето скоро кончится, ты уедешь, Хьюи перейдёт в другую школу. Я как-то не рассчитывал так скоро со всеми расставаться.       — Оу, ты правда будешь по мне скучать? — Дьюи умиляется и прижимает руки к груди, младший театрально закатывает глаза.       — Я этого не говорил.       В коридоре повисает тишина, которую нарушает вкрадчивый шепот Дьюфорда.       — Может прогуляемся на ночь глядя, а? Солнце как раз село, подышим свежим воздухом, чтобы спать крепче, — Дьюи неопределённо ведет плечом, он снимает наушники и смотрит в сторону окна, из которого виден лес.       — Пошли, все равно в такой духоте я не усну, — лениво соглашается Луи, хотя внутри него залпом взорвалось три фейерверка, а до ушей донеслось тихое: «I took a little journey to the unknown»..       Пробираясь сквозь темные коридоры особняка братья молчали, лишь Дьюи иногда мычал мелодию из той самой песни, что играла у него в наушниках пару минут назад. Луэллин знал её. Знал, но не стремился подпевать, убежденный в том, что переиначивает смысл текста. I fucked with forces that our eyes can't see. Now the darkness got a hold on me.       Луи исподлобья глядит на беззаботного брата, открывающего двери особняка. Он думает о том, какой смысл этой песне придумал Дьюи? О чем она для него? Ведь он не завязывает себе язык узлом и не боится быть задушенным собственными мыслями. Дьюи такой простой и задорный, что, кажется, он никогда и не погружался в темноту своего сознания. Факел, торчащий из его горячего сердца просто не дает мраку поселиться внутри него и разгоняет чертей всех рядом стоящих. Луи чувствовал это. Ему всегда было так спокойно и хорошо рядом. Но, как известно, огнем можно пользоваться по-разному — создавать уют вокруг, отгонять опасных хищников или поджигать килограммы пиротехники. Почему-то его брат всегда выбирал последнее.       — Давай на перегонки в лес, — громко шепчет Дак, бьет брата по плечу и срывается с места, поднимая пыль. Луи на секунду замирает, а затем цокает и пускается вдогонку. Зачем? Да, кто ж этих бестолковых Даков знает?! У них всегда так! Луи думает об этом именно сейчас, ведь его вдруг пробирает чувство дежавю: всякий раз, когда он куда-то или от кого-то бежит, единственным неизменным элементом погони остается спина среднего брата прямо впереди него.       — Ты идиот, мы сейчас на что-нибудь напоремся! — кричит младший, но его и не думают слушать, потому что высокие стройные деревья уже мельтешат на горизонте и сильнее разогревают чужой азарт. Дьюи ловко прошмыгивает в лес, огибая сосны и пни, готовый вспорхнуть от накатившего возбуждения и ударившего в нос запаха свободы, пока Луи, задыхаясь, следует за ним, отталкиваясь то от одного дерева, то от другого. Но стоило ему подобраться достаточно близко, чтобы схватить брата за воротник футболки, как он спотыкается о старые корни и падает прямо на Дьюфорда, роняя его за собой. Кубарем они скатываются по склону, мир выворачивает кульбиты прямо перед глазами, а сухие ветки трещат под их весом, пока они не растягиваются у берега старого затянутого тиной озера.       — Вот это пробежка! — хохочет Дьюи, ощущая щекотку из-за попыток брата выпутаться из-под него. Луи садится рядом на влажную землю и тяжело дышит, ощупывая лицо и конечности. — Сегодня будем спать без задних ног.       — Мы были в шаге от того, чтобы спать без них буквально, — вздыхает Дак, когда убеждается в отсутствии значимых повреждений. Дьюи только весело фыркает.       — Зато мы бы точно не забыли этот день.       С лица Дьюи не сходит улыбка. Они молча сидят у берега, наблюдая за волнами и слушая шепот сосен. Разгоряченные тела обдувает прохладный ночной ветер и ласкает лунный свет. Луи разглядывает лицо брата, освещенное прямым лунным светом, и признается себе, что готов остаться в этом мгновении навечно. Он бесконечно долго глядел бы на чужой прямой нос, на пушистые темные ресницы, на завораживающий изгиб губ и отражение воды в этих знакомых радужках. Пускай лето не закончится, учебный год никогда не начнется, пропадет пропадом эта школа авиации в Кейп-Сюзетт и родство между ним и гребаным Дьюфордом Дингусом Даком.       — Давай сделаем что-нибудь невероятно тупое, чтобы запомнить это лето?! — воодушевленно предлагает Дьюи, оборачиваясь к нему лицом, блики играют на его весёлом лице, а глаза светятся точно звезды. Луэллин вздыхает.       — Что, например?       — Это.       Луи не успевает ничего понять, когда брат кладёт ладони на его щеки и тут же тянет их на себя. Из груди вырывается вдох. Он тут же вытягивает руки перед собой, чтобы не упасть на Дьюи, пока он, завалившись на спину, прижимает свои губы к чужим, глупо целуя. Луи неосознанно наклоняется ниже, а рассудок растворяется с первым же движением губ. Они совершенно безвкусные, но такие мягкие. Невероятно мягкие. Чужие губы игриво мнут его собственные, Дьюи чуть поворачивается, чтобы прижаться сильнее. Манящая, дурманящая безобидность и новизна этой близости кружит голову. Но стоит ему прижаться чуть ближе, постараться запомнить этот момент, как брат отстраняется, роняя голову в мокрую траву, и широко улыбается.       — Круто? — весело спрашивает тот, наблюдая, как младший нависает над ним сверху. Луи непонимающе моргает. К нему постепенно приходит осознание.       — Дью, ты такой придурок, — шипит тот и собирается оттолкнуться от земли, чтобы встать, но цепкие руки опять хватают его, на этот раз за толстовку.       — Но тебе ведь нравится, — его прищур становится ласковым, а ухмылка игривой. Луи хочет откусить этому недоумку нос, отвесить подзатыльник, а ещё целовать его до тех пор, пока губы не распухнут. — Мне тоже.       Дьюфорд мягко тянет брата на себя, словно неуверенный в том, согласится ли он на эту авантюру во второй раз. Но Луи уже нависает над ним, тяжело дышит прямо ему в лицо, а затем сам тянется к губам. На этот раз оба успевают закрыть глаза. Дьюи медленно обвивает руками шею, желая быть ещё ближе, в то время как Луэллин неуверенно, но напористо целует его. Он жадно слизывает с губ всевозможные приятные ощущения, сотрясаясь от чувств. Дьюи охотно отвечает ему, поддается каждому порыву. Близнецы, словно утопающие, цепляются друг за друга руками и шумно дышат через нос, не оставляя попыток сблизиться еще немного. Касаясь грудными клетками, путаясь ногами и переставая понимать где конкретно их касаются руки, они задыхаются от избытка ощущений и сильнее жмурят глаза. Губы и языки тоже перестают подчиняться рассудку — все глубже и бессовестнее мажут друг по другу. Никто из их не хочет даже на секунду задуматься о том насколько все это дико. Постоянный телесный контакт, который на этот раз лихо перепрыгнул всевозможные границы дозволенного, по-настоящему бодрит. Вскоре руки старшего добираются до затылка, Дак хаотично перебирает взлохмаченные светлые волосы, а затем едва ощутимо тянет за них, инициируя отстранение. Луи нехотя следует просьбе и больше не ощущает чужих губ, только собственную отдышку и гул в ушах. Они оба пытаются отдышаться, трава под ними тихо шелестит от потеплевшего летнего ветра, на небе становятся видны звезды. Луи боковым зрением замечает, что Дьюи улыбается, вытирая рукавом водолазки рот.       — Вот это было по-настоящему тупо.       — Невероятно тупо. Они продолжают смотреть друг другу в глаза, пока с лица Дьюфорда не сходит улыбка.       — Я уезжаю через неделю, — резко озвучивает он и никто из них не отворачивается, не отводит взгляд. Они не могут повлиять на некоторые вещи, но теперь, по крайней мере, не боятся смотреть им в лицо.       — Я знаю, — сухо отвечает Луи. Что еще ему сказать? «Поедем вместе!» или «Останься с нами»? Ему уже не десять, он понимает всю важность этого события, как понимает и то, что между ними ничего серьёзного не может быть. Гулкое осознание этого неприятно бьет под дых, выбивая воздух из легких и Дак вздыхает, чтобы набраться смелости и еще раз посмотреть на его губы. — Я, наверное, буду скучать.       Луи криво улыбается и брат копирует выражение его лица, слабо кивая в ответ.       — Слушай, насчет этого, — Дьюи поочередно указывает пальцем сначала на свои губы, а затем на чужие. — Почему ты не отпихнул меня?       Как же невовремя красноречие покинуло младшего Дака. А ведь он так искусно выворачивался из любых передряг! Быть может, на этот раз дело в том, что он не уверен хочет ли выпутываться. Где-то глубоко внутри он чувствует, будто должен рассказать в чем дело. Должен поговорить о том, что происходит в его голове. А потом, непременно, должен пройти лечение. Или пропить курс каких-нибудь волшебных таблеток. Он не знал, как должен был поступить и что последует за любым из его решений, но принять хоть какое-то он был обязан. Ситуация того требовала. Дьюи, лежащий под ним, тоже.       — А зачем ты меня поцеловал?       — Ну, запретный плод, острые ощущения, все дела. Ты, вроде, знаешь, что я по этой части, — хихикнул Дьюфорд и зачесал выбившиеся темные пряди назад. — Честно говоря, думал, что ты ударишь меня ещё во время попытки.       — Вот и мне захотелось разнообразия, — разочарованно пробормотал он и отвел взгляд. Конечно, странно и наивно было предполагать, что сейчас брат признается ему в любви, они поженятся, усыновят себе четверых детей и заживут счастливой кровосмесительной жизнью. Луи снисходительно хмыкает собственным мыслям.       — Эй, — Дьюи мягко толкнул его в грудь, привлекая внимание, — Я не целовался с тобой только потому что мне хотелось чего-то новенького. Ну, то есть, да, и поэтому тоже, но я ведь не выбрал для этого Хьюи или Вебби.       Луи вопросительно вскинул бровь, ожидая продолжения рассказа. Средний Дак закатил глаза и продолжил.       — Ты нравишься мне, ну, как-то по-особенному. Не то, чтобы я хотел выйти за тебя и усыновить четверых детей! Просто… У тебя как будто бы вообще нет моральных рамок и голоса совести. Будто тебя совсем не грызет незаконность твоих желаний или их… — Дьюи замялся.       — Неправильность, — закончил за него Луэллин и с изумлением глядел на изменения выражения лица брата. Дьюфорд с удивлением смотрел в ответ. — Я был уверен, что это тебя никогда не беспокоили мысли, неодобряемые обществом.       — Смеешься? Я уже полгода мучаюсь со своим непонятным желанием постоянно быть с тобой, — усмехнулся Дьюи и покачал головой. — Думал, что просто перерасту это, старался гнать из головы.       В его словах Луи слышал свои мысли. Было так странно и нелепо осознавать, что они оба вели войну с собой в тайне друг от друга, хотя сами и являлись причиной дисбаланса. Одно было неясно.       — Так ты еще не смог от этого избавиться? — неуверенно уточнил Луи и изогнул бровь. Дьюфорд поглядел на него, как на идиота.       — Очевидно что нет, если я полез к тебе целоваться, — усмехнулся он и собирался выбраться из-под брата, чтобы закончить этот становящийся неловким разговор.       — То есть ты все еще хочешь быть со мной? — Луи надавил рукой на грудь собеседника, вынудив его лечь обратно.       — Это странная формулировка, — отмахнулся Дак и хотел было перевернуться на бок, но предложение младшего его остановило.       — Я имею ввиду не будет ничего плохого, если мы на время поддадимся нашим странным порывам, — начал рассуждать он и, видя чужую заинтересованность, продолжил мысль. — До твоего отъезда. Если удовлетворить странное желание и нормализировать его в своей голове, оно перестанет манить, так ведь?       Дьюи с некоторым недоверием слушал его и по окончании монолога, отвел взгляд, погружаясь в раздумия. Но, как Луи уже и говорил, прелесть иметь брата в том, что вы настолько хорошо знаете друг друга, что во время обычного разговора с точностью можете предсказать ход мыслей и угадать ответ еще до того, как кто-то из вас его озвучит. Именно поэтому Луэллин успешно ловит чужие губы своими, вновь чувствуя крепкие объятия на шее и путающиеся в его собственных ноги. I have seen what the darkness does. Say goodbye to who I was.       Темнота ночи скрывает их страсть и неправильные помыслы. Неизвестно сколько они валялись там у озера, подминая траву под себя и нарушая тишину леса шорохом своих футболок. Дорога домой кажется им совершенно незнакомой, большие двери особняка и шершавые стены ощущаются по-другому. Так думают Даки, хотя на самом деле переменились лишь они сами. Домой они возвращаются другими и остаток лета проходит совершенно иначе. Они целуются на спорт площадках, в театре, на выступлениях комиков. Их чувства не утихают с рассветом и не разгораются после заката, огонь Дьюи просто продолжает гореть постоянно, не давая угаснуть и пламени внутри Луэллина. И оттого день отъезд кажется все болезненнее. I ain't never been away so long. Don't look back them days are gone.       — Ну, на этом все?       — На этом все, — кивает Дьюи, когда в их комнату пробираются первые лучи рассветного солнца, а во дворе дома уже суетятся взрослые, подготавливая все к перелету среднего Дака.       — Я сделаю это в последний раз, ладно? — Луи хмыкает и без колебаний обнимает брата, который целует его еще раз, но уже не безумно, не жадно. Дьюи ласково проводит рукой по чужой щеке, нежно прижимается губами к губам, их постельное белье не издает даже шороха. Кажется, что один звук, один резкий порыв, может сорвать всю особенность момента, поэтому Луэллин просто позволяет Дьюи нежиться рядом. Сердце под грудной клеткой ноет, рука сама собой гладит по чужим лопаткам, обводя уже знакомые темные родинки, а взгляд лениво ползет по стене, натыкаясь на пыльный календарик. Тот самый, с которого перестали срывать листы. О, как бы он был счастлив вновь оказаться там, в самом начале этого августа.       Через час они стоят на крыльце особняка, чувствуя, как к концу подходит какой-то очень важный, неправильный фрагмент их жизни, который никогда уже не повторится. Ветер снова кажется им холодным, он неприятно светит в ушах и портит прически, а бледное не согревающее восходное солнце совсем не радует и не отражается блеском в чужих карих глазах. Дьюи заходит на борт самолета и скользит взглядом по всем родственникам, собравшимся у дверей, машет им всем рукой, прощаясь, задерживая взгляд на младшем брате. Прямой нос, редкие светлые реснички, бледные губы, искривленные гримасой безразличия и глаза, в которых отражалось невзрачное небо над родным городом. Самолет взмывает ввысь, унося с собой один замечательный август, одну нерасказанную историю и одну пару наушников, из которых льется тихое, такое знакомое и родное пение группы Lord Huron. Follow me into the endless night. I can bring your fears to live. Show me yours and I'll show you mine. Meet me in the woods tonight.