***
Любви все к лицу, кроме третьего лица. Онега Ковригина
Дома душно, пусть все окна и открыты. Ветер дует, но ничего не помогает, прямо как успокоительные Диме. Он пренебрегает инструкцией, выпивает на пару капсул больше и запивает их ледяной водой. Ему плохо, чертовски сильно плохо и тяжело даже дышать и моргать. Веки будто свинцом налиты, а лёгкие наполнены водой. В ушах звенит, руки дрожат, а глаза не желают открываться, а Дима – возвращаться к домашним обязанностям. Их нельзя не выполнять: Дима не работает, сидит дома и воспитывает (на самом деле пытается) ребёнка. Сейчас нужно просто приготовить ужин, покормить Влада и вынести мусор. Однако сил на всё это нет, а ещё желания совершенно не хватает. Каждое действие ощущается чужим, не о такой жизни Дима мечтал, не к ней стремился, а в итоге получил «роль» не известного музыканта, а домохозяина. Вода в кастрюле кипит, в неё пора засыпать макароны, чтобы собрать потом нечто вроде запеканки. Она, вроде как, нравится Андрею. По крайней мере, он говорит, что макароны с мясом, запечённые в духовке вкусные. Миша никак их не комментирует и просто ест, заливая всё сметаной. Значит, эту несчастную запеканку можно приготовить, отдать её на «растерзание» и закрыться с сыном в комнате, чтобы ни с кем не говорить и никого не видеть хотя бы лишние пару часов. Нет, лишними они никогда не будут. Серебряное кольцо на безымянном пальце странно давит, словно тиски. Это заставляет поморщиться и увести взгляд в пол. По идее обручальные кольца должны вызывать умилённую улыбку и желание с головой окунуться в день свадьбы, или в момент, когда делалось предложение. Только ничего тёплого о заключения брака Дима не помнит. В голове лишь неприятный осадок и последствия в виде нежеланного сына, статуса домохозяина и странных отношений с двумя альфами, о которых мечтает чуть ли не каждая вторая омега. Вещи супругов поглажены, разложены по полкам, пусть и хотелось разорвать всю одежду, чтобы «дорогие» мужья обратили внимание. Они ведут себя так, словно брак был чем-то вроде общего решения, а не необходимостью и приятным выходом из сложившейся ситуации. Ведь именно «сложившейся ситуацией» можно обозвать нежеланную беременность и рождение никому не нужного ребёнка? Так ведь? Ни черта подобного, и об этом знают все: Андрей, Миша и сам Дима, но все трое продолжают обманывать себя. Дима сейчас вяло мешает макароны и прислушивается, стараясь понять, спит ли сын или горько плачет. К счастью, маленький Влад сопит и не вынуждает оторваться от готовки. Значит, удастся быстрее закончить, а потом отдохнуть до прихода супругов. С ними даже говорить не хочется. А зачем? Всё равно ведь сделают вид, словно Дима постоянно «пилит» им мозги. Оказывается – так называют обычные попытки рассказать о прошедшем дне, попросить денег на продукты и просьбы нанять няню, что позволит Диме продолжать заниматься музыкальной деятельностью, а не тонуть в болоте ненавистного домашнего быта. Из него Миша и Андрей стараются не выпускать, упорно твердя, что «ребёнку необходима не чужая няня, а родной папа». А Дима срать хочет на нужды сына, потому что тот своим рождением испортил долгие годы труда и отрезал путь выступать на сцене на сцене в ближайшие три года. С губ срывается тяжёлый вздох от понимания того, сколько одежды Влада необходимо перестирать. Он слишком часто пачкается и совершенно не чувствует вины. Конечно, он глупый ребёнок, не способный даже думать и не плакать дольше пяти минут. Порой его хочется задушить подушкой или зарезать острыми кухонными ножницами. Тогда точно настанет духовная свобода, а вот тело запрут в тюрьму. И это не ощущается чем-то страшным, ведь даже самая паршивая тюрьма будет в миллион раз лучше жизни в душной квартире с «любимыми» мужьями. Они строят на публике из себя идеалов, а дома представляют собой двух эгоистичных идиотов, плюющих на всё, кроме друг друга и музыки. Взгляд цепляется за бутылочку Влада, стоящую на столе. Её обычно использует Миша, когда возится с «сыном». Кажется, этот альфа не понимает, что Влад родился не от него, иначе не объяснить эту страсть возиться с глупым ребёнком, не способным связать и двух слов. Или же это Дима слишком предвзят и к Мише, и к детям. Конечно, как можно относится спокойно и радоваться, когда твоя жизнь пошла под откос, а квартира, где по идее обязано быть хорошо, напоминает собой болото, из трясины которого невозможно выбраться? Тут крайне сложно посмотреть на чужое поведение взглядом, лишённым ненависти. По правде говоря, Дима даже не старается. Он понимает – из Миши вышел замечательный отец, но это нисколько не оправдывало его ублюдочность в роли супруга. Он постоянно ведёт себя так, словно Дима лишний, словно это он себе подсыпал наркотики в напиток, словно сам попросил метку и ребёнка, словно вся инициатива всегда исходила исключительно от самого Димы. Сейчас он представляет из себя самое пассивное и измученное домашними хлопотами создание, какое только возможно представить. Дима не старается сблизиться с супругами, понять их и пробудить в них интерес, хотя ещё совсем-совсем недавно активно «строил глазки» Андрею во время работы над «Любовью негодяя». Тогда в подробном ничего зазорного или неправильного не чувствовалось. Конечно, что плохого в заигрываниях со свободным альфой, у которого неплохое тело, приятный запах и классный голос? Вот и Дима верил, что ничего ужасного нет, потому периодически и намекал на секс без обязательств, ещё не подозревая, какого рода отношения связывали Андрея и Мишу. От мыслей об Андрее и Мише Диму мутит. Он никогда не был против отношений втроём, это в конце концов достаточно распространённая практика. Раньше подобным трио Дима тихо завидовал, ведь считал, что между этими людьми царит безграничная любовь и настоящая гармония. Личный опыт же показывает: можно выглядеть идеальной триадой, а на деле быть паршивой семьёй, где ты окажешься третьим лишним, прикрытием для истинной любви двух альф. Они сходят с ума лишь по друг другу, а омега, даже самый красивый и талантливый, им пригоден лишь в качестве эдакой шторки, за которой можно легко спрятать однополые отношения. Они в обществе воспринимаются, как нечто неправильное и по-настоящему отвратительное. За них альф и омег осуждают, стыдят, избивают и стремятся «исправить». Макароны, наконец, готовы. Плиту выключают, воду сливают через дуршлаг. Как же хочется слить и тот самый чёртовый напиток с подмешанной наркотой, из-за которой всё и пошло наперекосяк, а жизнь плотно связала с альфами, любящими друг друга. Нет, Диму не отвращает сам факт «однополой любви» между кем-либо (у него самого имеется опыт с милой омегой-девушкой). Между Андреем и Мишей витает нечто особенно высокое, непостижимое и особенно искреннее. Они любят друг друга намного больше, чем любовники, друзья и братья. Для такого рода связи человечество ещё не смогло придумать точного определения. Отвращает то, что в эти отношения впутали кого-то третьего. Макароны варятся медленно, или же время в этой квартире специально тянется, чтобы сводить с ума? Мир словно настроен против Димы, уставшего и измученного. Он всегда знал – жизнь домохозяина, живущего мужем (или мужьями) и детьми, не для него. Он – Дима – привык к свободе, к возможности в любой момент вместо готовки супа заказать себе пиццу и есть её, запивая вином, подаренным от какого-нибудь любовника. Да и, по правде говоря, мало кто видел в таком омеге, как Дима, папу своих детей и верного супруга. Нет, всё же находились личности, что после пары встреч влюблялись по уши и делали предложение. Но они всегда получали отказ, потому что Дима не был готов жертвовать в первую очередь собой ради брака. Всем известный факт – брак будет крепким лишь с условием того, что в него будут вкладывать силы двое (или трое). А Дима был готов (да т по-прежнему готов) вкладывать только в себя. Макароны уже минуты две как готовы, а пальцы нервно крутят несчастное кольцо. Для некоторых оно служит доказательством истинного счастья и бесконечной любви. Ни первого, ни второго у Димы нет. Его кольцо служит постоянным напоминанием о том изнасиловании, о нежеланном ребёнке, об упущенных возможностях, о разрушенных в пух и прах планах. Красивое серебряное кольцо – своеобразные кандалы, что приковали к душной квартире, плаксивому ребёнку и чужим отношениям, где роль третьего – быть «прикрытием». Не об этом мечтал Дима. По правде говоря. Он никогда не хотел ни брака, ни детей, потому и спокойно отдавался любым удовольствиям, а в альфах по большей части видел исключительно способ удовлетворить естественные потребности. А теперь всё иначе. Теперь Дима заперт в четырёх стенах, а Миша и Андрей гастролируют по стране, любят друг друга и ломают «третьего». Лучше бы их — Мишу и Андрея — раскрыли, застукали сосущимися друг с другом в гримёрке, или сразу во время секса, когда Андрей "дерёт" Мишу. Дима любит думать об этом, потому что тогда ему удастся выложить правду в мельчайших деталях без последствий и при том окунуть "дорогих" мужей в лужу унижения. Тогда они ползали бы в ногах, умоляли не говорить подробностей, помочь придумать оправдание, а Дима бы улыбался. Он бы сидел с важным видом, курил (и плевать, что кормящих грудью это нельзя) и говорил, что выгоды в молчании для него нет. О да... Он бы отомстил за всё. Он бы во всех подробностях рассказал, как суровый Горшок выгибается и стонет, пока его держит за волосы и трахает Андрей. Дима бы не опустил деталей о том, что Горшок – ярый противник «однополой любви» - «сверху» никогда не бывает и лишь подставляет зад, ведя себя при этом, как текущая омега. Ох, тогда бы вся «жёлтая пресса» слюнями бы изошла от радости и восторга. К сожалению, Миша и Андрей не попадались, не попадаются и вряд ли попадутся. Они слишком аккуратные и наученные долгим опытом. Именно он подсказал им, что необходимо "прикрытие" в качестве омеги, которую можно накачать наркотиками, дружно трахнуть, поставить метки и повязать. Тогда у омеги не будет никакого выбора, как согласиться на брак. У Димы тоже не было выбора из-за этих действий. Он не мог пойти в суд: никто бы не оправдал, все бы обвинили в клевете "бедных и несчастных" альф. Суд (нет, весь мир) всегда был и будет на их стороне. А Дима — омега, чей первичный пол мужской. Тут точно никто не поверит ни в психологическое насилие в семье, ни в наркотики, ни в прочий ад. Дима плетётся в свою комнату, где ложится на кушетку и сверлит пустым взглядом потолок. Плакать от несправедливости мира больше не хочется: слёзы банально закончились ещё в юношестве. Тогда в полной мере и стала понятна одна простая и невероятно болезненная истина – весь современный мир в первую очередь принадлежит альфам, а потом уже омегам. На сторону последних закон встаёт лишь в тех моментах, когда дело касается опеки над детьми после развода. А вот на побои, изнасилования, шантаж и прочие «прелести» суд не обращает внимание. А общество (большая его часть) стремится обвинить в произошедшем омегу, а не альфу, не научившего держать инстинкты в узде и не избивать никого. В комнате пахнет тоской, самим Димой и немного Владом. Тёплых чувств к нему мало, ведь он чересчур сильно похож на Андрея, человека, который сперва втёрся в доверие, а потом подсыпал наркотики в напиток. Наверняка «гениальный» план с «прикрытием» придумал именно Андрей, а Миша просто со всем согласился и не стал препятствовать. А зачем? В его случае это служит гарантом безопасности и возможности любить Андрея спокойно, трогать его без подозрений на гомосексуализм. А вот мнения Димы никто естественно не спрашивал. Его просто использовали и продолжают использовать. Он трогает голову и нащупывает короткий «ёжик» волос. Длинные пряди пришлось срезать, потому что во время беременности они стали лезть клочками, а потом стало просто некогда тратить часы на уход за волосами. Намного-намного проще оказалось побриться налысо, выслушать тонны шуток от Андрея, чем выкроить несколько часов на себя. После родов свободное время «съедал» капризный Влад, а потом проснулась апатия. Она нашептала, что длинные волосы теперь не к чему, что лучше лежать и смотреть в пустоту, чем тратить часы на укладку и мытьё, что отсутствие длинных волос сделает незаметным. Даже сейчас Дима просто лежит, а не занимается музыкой, читает или общается с друзьями. Он потерял какой-то смысл пытаться строить из себя прежнего в душных стенах, где даже воздух морально топтал. Всё потеряло очертание и значение. Всё сделалось безразличным, а прошлая жизнь – чем-то недоступным. О ней Дима одновременно старается и не думать, и думать. При обоих вариантах сердце принимается болезненно скулить, но при втором удаётся хотя бы улыбнуться. Вспоминаются и длинные волосы, и частый флирт с альфами и гаммами, и просмотры сериалов за бокалом вина. Ничего подобного в «новой жизни» невозможно встретить. В ней поджидают только хмурые супруги, увлечённые друг другом, и постоянно плачущий Влад. Он, кстати, так и не пробудил тех самых материнских инстинктов. Наверное, поэтому Диме было всё равно, когда у Влада пошли боли из-за коликов в животе. Сейчас Влад сладко спит, потому что вымотался устал плакать. А вот Дима не устаёт его презирать за почти идентичное сходство с Андреем. От той симпатии ничего не осталось после ночи изнасилования, брака и совместного проживания. Всё показало, насколько Андрей оторван от реального мира и непонятен. Разобрать и проанализировать его поведение не получалось не получается и вряд ли получится. Он позволяет думать о себе слишком просто, строя образ эдакого «обычного альфы», но в душу себе никого не пускает. Там стоит своеобразная дверь. Нет, никакой «двери» не существует. Вместо неё находится замурованная стена, биться о которую бесполезно: она не сломается. Вместо неё ломается прямо сейчас Дима. Порой ему кажется, что его личность рассыпается, как штукатурка на стене. А сам Дима тщетно пытается всё вернуть, а куски падают, падают и падают. Кажется, спасёт от окончательного разрушения только чудо, но оно почему-то не приходит, пусть и есть в песнях «Короля и Шута». Наверное, чудо забрали себе Миша и Андрей, получивших и прикрытие, и ребёнка. К нему Андрей относится довольно прохладно, а вот Миша – сложный на вид, но более простой для понимания – в Владе души не чает и во многом представляет из себя лучшего родителя, чем Дима. А тот, по правде говоря, снова не старается, снова не предпринимает попыток разглядеть в сыне свои черты, снова пытается от него сбежать, снова ловит на себе презрительный и завистливый взгляд Миши. Он не говорит этого вслух, но по его поведению становится ясно – он хочет оказаться на месте Димы. Нет, не в «роли» того, кого накачали наркотиками, потом изнасиловали и пометили, а в «роли» простого омеги. Миша ненавидит свой вторичный пол, мечтает о другом, что выяснил Дима, когда случайно (нет, намеренно) подслушал разговор супругов. Тогда пьяный Миша сказал: «Знаешь, Андрюх, а ведь было бы всё лучше, родись я омегой… Нам бы тогда не пришлось терпеть этих… третьих. Как же я жалею, что родился не в правильном поле… Нет, я рад быть мужчиной, ёмаё, но не альфой». От мыслей отвлекает настойчивый стук в дверь. Он заставляет замереть и прислушаться. В груди пляшет надежда на то, что стук – плод больного сознания, что медленно разлагается, рассыпаясь на части. Не хочется верить, что мужья пришли раньше времени, что придётся встречать их, кормить и снова ощущать на себе эти взгляды. У Андрея он во многом безразличный, а у Миши – злобный и завистливый. Снова стук. Он повторяется. Теперь он настойчивый. Он требует, чтобы Дима встал с кровати, перестал себя жалеть и ненавидеть супругов, натянул на лицо широкую улыбку и изобразил счастье, встречая гостя. Точно пришёл некто посторонний, потому что Миша и Андрей никогда не возвращаются в свою квартиру раньше времени. Правда, непонятно кого принесло в этот душный дом, напоминающей собой болото, чья трясина медленно и мучительно тянет на дно. Опять стук. Он не прекращается. Он становится совсем громким. Он может разбудить Влада. Исключительно из-за этого Дима поднимается с постели, плетётся в коридор и попутно старается выдавить из себя самую правдоподобную улыбку. Последнее является необходимой мерой, ведь никто не должен знать о реальной обстановке в семье. Для посторонних людей она обязана быть самой крепкой и дружелюбной. Никто не должен даже заподозрить о желании Димы получить развод. Его до сих пор не произошло из-за отсутствия связей у Димы, из-за угроз Андрея растоптать жизнь, из-за обещаний Миши воспользоваться знакомствами отца, если Дима даже заикнётся о расторжении брака. Дима в ловушке. Он заперт в эдакой золотой клетке, откуда невозможно выбраться без посторонней помощи. Её оказывать никто не спешит. В глазке видно Юрия Михайловича – отца Миши – чей взгляд какой-то безумный. Взбудораженный и в некотором роде даже радостный. Юрий Михайлович будто бы залил в глотку несколько литров алкоголя и на пьяную голову решил прийти в госте к сыну. Только последний появится в квартире лишь через пару часов. И всё время до его возвращения Диме придётся «развлекать» свёкра и притворяться счастливым. Дверь открывают, впускают на порог «дорого» свёкра, улыбаются ему для вида и спрашивают про дела. Это вежливость, а не интерес: Диму мало волнует жизнь родителя одного из мужей. Тем более, что Юрия Михайловича Дима всегда-всегда старается обходить стороной из-за странного напряжения, что исходит от свёкра. Тот представляет из себя человека властного, не терпящего никаких споров, неожиданностей и противоположных мнений. Типичный альфа, воспитанный в Советском союзе. - Миша дома? – Быстро спрашивает Юрий Михайлович, глядя за спину «жениху» и нервно облизывая нижнюю губу. - Нет, он и Андрей сейчас работают, - врёт Дима: он не знает где и с кем его мужья, потому что на их деятельность плевать. - Отлично, просто отлично! Пошли на кухню, у меня к тебе важный разговор есть, Дмитрий, - Юрий Михайлович не спрашивает разрешения, не робеет, а нагло проходит на кухню, где садится во главу стола. Дима мысленно закатывает глаза, предвкушая разговор о необходимости родить альфу от Миши, чтобы не «позорить семью одним ребёнком-омегой». Что-что, а рожать во второй раз в планы Димы не входит, он разорвёт себе брюхо, если снова забеременеет. Для него смерть в миллион раз лучше жизни с мужьями. Он не спешит садится рядом со свёкром и продолжает играть «роль» самого заботливого и счастливого омеги. Получается настолько слащаво, что зубы принимаются портиться от количества выливаемого «сахара». - Хотите кофе? Или чай? Андрей как раз купил какой-то новый вкус, нахваливал его и советовал. Вам, Юрий Михайлович, может и понравиться, - Дима максимально смягчает голос, о чего тот звучит, как мурчание довольного кота. - Давай обычный чёрный чай, - Юрий Михайлович шумно проглатывает слюну. Создавая короткую паузу, - Я вкусам таких заднеприводных, как Андрей Князев, вообще не доверю. И тебе не советую, Дмитрий. Слова будто ток бьют по телу. На секунду с лица сползает лживая улыбка, а взгляд делается рассеянным. Дима пытается обработать услышанное, быстро-быстро проанализировать, сделать какие-то выводы, но мозг отказывается работать. Он словно превратился в кашу, спокойную напоминать исключительно о плохих воспоминаниях и о базовых потребностях. Куда делся тот Дима, что часами напролёт с самым умным видом рассуждал о боге, религии, обществе. литературе и мироустройстве? - Как скажете, - «новый» Дима трясёт головой, по привычке поправляет волосы, но резко вспоминает, что теперь они короткие. Он ставит чайник достаёт две кружки и подавляет желание курить. Ему нельзя, потому что он кормит грудью. Нет, нельзя. Потому что об этом может узнать Миша и устроить скандал мирового масштаба. Слишком уж этот альфа трясётся за здоровье чужого ребёнка и упорно называет того своим «Владиком». - Ну и… - Юрий Михайлович собирается с мыслями. – Нравится тебе тут? Сидеть в четырёх стенах с этими двумя любами? Они талантливые, конечно, тут я не спорю. Но, как известно, все талантливые люди больны на голову. Вряд ли мой сын и его заднеприводный дружок набрались сил, чтобы стать исключением. Дима наливает кипяток в кружки, снова невольно заостряя внимание на определении «заднеприводный». Обычно люди «старой закалки» величают так альф, которые спят с такими же альфами. Проще говоря. Дают в жопу. Иронично, что Юрий Михайлович называет так не сына, выпячивающего зад, а Андрея. Тот, если верить звукам и разговорам, «снизу» никогда не был и продолжал «оставаться альфой». - Нравится, - по привычке врёт Дима. Машинально заканчивает заваривать чай и ставит две кружки на стол. – Я люблю их. - А они тебя любят? – Юрий Михайлович словно насмехается, намеренно сыплет соль на кровоточащую рану. Нет ответа. Точнее, его просто не озвучивают, ведь и без того всё очевидно. Непонятно только зачем Юрий Михайлович играет на нервах, напоминает об упущенных возможностях и растоптанных мечтах? Неужели, он просто срывает злобу? А ведь Дима даже топора не может дать, ведь Миша взбесится и преврати жизнь в ещё больший ад. - Не надо мне лапшу на уши вешать и говорить, что тебя любят. Мой сын любит только одного человека – своего заднеприводного дружка, а на омег толком и не смотрит. Позорище чёртово, - «сплёвывает» Юрий Михайлович. – Не хлопай глазками, Дмитрий. Я уже не в первый раз сталкиваюсь с такими как ты. Думаешь, мой сын и его заднеприводное «чудо» только тобой прикрывались? Нет, до тебя ещё Анфиса и Алёнка были. Милые девочки, но такие наивные… Я еле вытащил их! - Да о чём вы говорите?! – Не выдерживает Дима, чьи нервы и без того были на взводе, а планы растоптаны. – Какие Анфисы, какие Алёны? Я ни черта не понимаю! Любо говорите нормально, либо дайте мне посидеть в тишине. Сейчас всё равно на последствия. Диме просто плохо, потому что он ничего не понимает, чувствует себя тупым, недалёким и жалким. Он не хочет проводить время с чужим человеком. Он хочет просто исчезнуть. - А ты совсем умом тут тронулся, Дмитрий. Неудивительно: мой сын и мёртвого до гроба доведёт. Вот меня он любит доводить до ручки, а потом корчить из себя нормального, - Юрий Михайлович, на удивление, на выпад в свою сторону реагирует спокойно. – Миша же у меня голубых кровей. И я говорю не аристократии. Он у меня альф любит, а под юбками омег прячется, чтобы его дружки – панки облезлые – ничего не поняли. Но я же не дурак, вижу, что с Андреем Миша спит, а на тебя и на прошлых жён даже не смотрел лишний раз. Зато эти двое «голубков» омег любят не баловать, а мучить. Вон, Анфису наркотиками накачивали, чтобы она от них не сбежала, а Алёнке внушили, якобы она никому не нужна. И тебе явно подлянку какую-то устроили, раз ты тут сидишь и гниёшь заживо. Ты не подумай! Я люблю сына, но ненавижу то, кем он стал. Педик проклятый, а строит передо мной самого примерного сына и идеального альфу! - Короткая усмешка – Слушай внимательно, Дмитрий, я хочу предложить тебе сделку: я помогаю тебе добиться развода, уменьшаю влияние моего сына и его заднеприводного на тебя и устраиваю на работу на первое время. Нравится вариант? Конечно, нравится: он идеальный, но вместе с этим нереалистичный. Юрий Михайлович предлагает то, что многие друзья не согласны делать. Здесь определённо имеется какой-то подвох. Возможно, от Димы потребуется секс. Ну… не самая худшая плата за свободу. Ради неё можно даже потерпеть огромного альфу, чей запах душит. Нет, напрягает ещё то, как легко Юрий Михайлович скачет с темы на тему. Вот, он только что поливал родного сына грязью, а теперь предлагает помощь фактически чужому человеку. - И что я должен в обмен сделать? Ничего не бывает бесплатно. Даже за сыр в мышеловке приходится платить, - Дима гладит себя по коротким волосам, морально готовясь терпеть боль тот меток во время соития с Юрием Михайловичем. Тот широко улыбается, и есть в этой улыбке нечто ядовитое и зловещее, но оно явно направлено не на Диму. Тому, на самом деле, бояться нечего. Что-то на подсознательном уровне намекает – пострадают из-за сделки только Миша и Андрей. Возможно, они будут страдать. Это то, что необходимо Диме. Возможно, он представляет из себя мелочного человека, одержимого местью, но без неё на душе совсем тошно. - Мне нужно, чтобы во время развода ты вытрепал моему сыну и его заднеприводному все мозги. Ты должен будешь их шантажировать, унижать, насмехаться над ними и постоянно ссылаться на меня. Проще говоря, я хочу, чтобы ты превратил жизнь Миши в ад на ближайшие пару месяцев, - довольно «мурчит» Юрий Михайлович. - Простите за вопрос, но зачем вам это? Миша – козёл ещё тот, но такого отношения он вряд ли заслуживает… Нет, заслуживает, но не от родного отца, - Дима на секунду задумывается. – Чего вы хотите добиться этим? - Просветления, - пожимает плечами Юрий Михайлович. – Понимаешь, Дмитрий, я хочу, чтобы мой сын понял одну простую истину – я не перестану разрушать его жизнь, пока он не прекратит спать с альфами и позорить меня. Знаешь, Дмитрий, ты у этих «голубков» уже третье прикрытие, до тебя было ещё две девушки, и я их смог вытащить. Они знатно потрепали нервы моему сыну, но стержня в Анфисе и Алёне не было. Они были слишком запуганы. Но не озлоблены. А вот ты явно хочешь отомстить. Мы нужны друг другу. Дима почти соглашается, но осекается. Остановиться заставляет простая мысль: «Почему Юрий Михайлович не пришёл раньше? Например, до родов, когда в Диме ещё оставались его старые черты, а ребёнок не высосал половину жизненных соков? В то время Димы был раз в сорок полезнее и хитрее. - Почему тогда вы не пришли раньше? Не поймите неправильно, но выглядит это всё подозрительно, - Дима обнимает себя за плечи. - Потому что мне нужно было дать Мише поверить в спокойствие и возможность счастливо жить со своим заднеприводным, - важно заявляет Юрий Михайлович. – Я уже раз в третий так поступаю. Знаешь, даю надежду, а потом резко забираю её. Провоцирую конфликту между «голубками» и смотрю, как их отношения портятся. Совсем скоро они разбегутся, как в море корабли, и найдут себе омег. - А с чего вы взяли, что Миша не залезет на какого-нибудь другого альфу? – Из интереса спрашивает Дима. - Потому что такой альфа – как мой сын – не нужен никому, кроме Андрея. Миша просто не достоин быть любимым, - уверенно говорит Юрий Михайлович. – Моего сына невозможно любить как партнёра. Не отрицай этого. Дима и не собирается. Он считает Юрия Михайловича мерзким ублюдком, но соглашается на его условия, ведь никто другой помогать не станет. Выход есть. Цена его – чужие нервы, но жалости нет, зато в груди радостно пляшет желание отомстить, отыграться и вплеснуть скопившуюся желчь.***
Я большой поклонник мести. Это чувство — одно из тех, в которых мы не хотим признаться даже самим себе, но тайно оно всех нас гложет. Джонни Депп
Идёт второй месяц невыносимо долгого развода, делёжки имущества и опеки над ребёнком. Он не нужен Диме, но тот всё равно стремится оставить Влада рядом с собой, запретив Мише и Андрею даже приближаться. Жестоко ли подобное? Определённо да, если вспомнить. Насколько сильно Миша любит Влада. Дима поступает, как последняя сволочь, и ни капли того не стыдится, искренне наслаждаясь видом измученных нервной бессонницей Миши и Андрея. Они ссорятся друг с другом, но зачем-то продолжают держаться вместе и бороться за право на опеку. Их, кажется, совершенно не волнует возможная потеря половины имущества. Их заботит исключительно ребёнок, его состояние, а ещё гарантия того, что Дима не проболтается об истинном положении, что царило в браке. Пусть нервничают. - Влад не останется с вами, потому что вы оба альфы, - нагло заявляет Дима во время встречи с бывшими супругами вне суда. – Влад – омега, ему необходим правильный пример для подражания, а не парочка гомосексуалов-рокеров, которых даже дома не бывает. Вот чему вы научите моего ребёнка? Да ничему хорошему. Говорит одно, а думает другое. Дима по-прежнему не имеет ничего против «однополой любви», но сделка принуждает разбрасываться самыми гомофбными речами на свете. Многие врут, так чем Дима лучше или хуже? Он просто старается выжить, сбежать и заодно хорошенько так насолить, растоптав перед этим любовь, что чуть не сгубила его самого. Мелочно? Возможно, но сколько же удовольствия приносит процесс! - Дима, прекрати говорить о нас, как о животных, ёмаё! – Не выдерживает Миша и рычит, но не от злости, а от отчаяния. – Сейчас речь идёт о нашем ребёнке! Мы имеем полное право содержать и воспитывать его и без омег! Пока Миша из-за всех сил «бьётся» за Влада, Андрей стоит в стороне и вновь витает в своём сказочном мирке. Наверняка Андрей воспринимает стремление Миши оставить Влада, как своеобразную прихоть, удовлетворение которой не так важно. Андрей – альфа, готовый платить алименты в случае чего, воспитывать, если Миша каким-то чудом выиграет суд. Но большого желания и восторга при этом не испытывает. Его – Андрея – волнуют только три вещи: сказочный мир, спокойствие и Миша. - Поправочка, Миша, поправочка, - «мурчит» Дима. – Влад – не твой родной сын, он рождён от Андрея. А ты в гоне можешь изнасиловать моего мальчика из-за отсутствия кровных связей. И не надо сейчас говорить, что ты этого не сделаешь. Ни я, ни суд этому не поверим. Рядом с тобой, Миша, Влад всегда будет в опасности, потому что ты альфа, и твоя ориентация не убивает инстинктов, сколько бы ты не подставлял жопу. Не надо рычать. Ты этим лишний раз доказываешь, что являешься животным, а не человеком. Влад остаётся со мной, и для его безопасности ни ты, ни Андрей не будете к нему подходить. Это вы двое сейчас герои сранные и видите в нём ребёнка, а что будет, когда он потечёт? Да вы вдвоём радостно оприходуете его и плюнете на то, что называли его когда-то сыном. Вы альфы, вам нельзя доверять мальчика-омегу. А лучше не давать ему привязываться, чтобы он точно не был изнасилован. Миша резко затихает, а Дима в очередной раз поражается своим актёрским способностям, заставившим поверить всех вокруг в любовь к сыну. Её по-прежнему нет, зато благодаря суду появляется привязанность и некое подобие симпатии. А вот она в последствии вполне может перерасти в любовь. — Это нечестно! Ты не можешь лишить меня ребёнка! Это мой сын! Понимаешь? Я больше, чем ты. С ним возился! – Не унимается Миша, а Андрей, как бы находясь в себе, хватает его за плечо в вялой попытке хоть немного успокоить. Снова Андрей не вмешивается, вяло наблюдает и фактически не старается присмирить Мишу, хотя и знает, что тот не является хозяином ситуации. Она целиком и полностью принадлежит Диме, за чьими плечами находится поддержка Юрия Михайловича и ещё десятка хороших, нет, лучших адвокатов. Андрей будто хочет проиграть дело, чтобы снова остаться со своим ненаглядным Мишей наедине, без детей и омег. - А разве было честно накачивать меня наркотой. Трахать без резинки, а потом запирать в четырёх стенах, игнорировать, не выпускать из дома и обращаться со мной, как с вещью? Разве было честно использовать меня, как ссанную шторку, за которой вы двое трахались, как умалишённые, пока я блевал из-за токсикоза? Разве было честно лишать меня возможности заниматься карьерой только из-за вашего желания спокойно дрочить друг другу, гомики проклятые? – Шипит Дима, а пушок на его затылке становится дыбом. От такого выпада Миша теряется. Он не ожидал подобного от омеги, на которого так долго морально давил. Обычно омеги ломаются из-за подобного, но Дима лишь обозлился и заимел чёткую цель отомстить любыми способами, но перед этим заставить Мишу и Андрея почувствовать себя самыми жалкими и никчёмными существами на всём белом свете, чтобы самоуверенность сломалась и сменилась отчаяньем. А вот «однополая любовь» у Миши и Андрея в идеале обязана дать трещину и начать приносить боль. - Не тебе, Горшок, о честности говорить. Тебе бы лучше идти на уступки и вымаливать у меня прощение, ползая в ногах. Я ведь могу подумать и позволить вам навещать Влада один раз в неделю. Но твоё поведение заставляет меня думать о полном запрете встреч, - максимально холодно говорит Дима. Он едва сдерживает улыбку от возмущённого и беспомощного взгляда Миши. Тот вжимает голову в плечи, а Андрей отстранённо гладит его по спине, явно не особо вслушиваясь в разговор. Дима победил.***