Твои дети, мои дети

      Прохор — мальчик лет пятнадцати, с вихрастой тёмной шевелюрой — стоял перед дверью в туалет в своём собственном доме и не мог попасть внутрь. Битый час он ждал, пока его глупый младший брат устанет созерцать тик-ток или гонять в Пабг, чтобы он, Прохор, мог наконец сделать то, для чего этот туалет вообще существовал — пописать. Если бы мама была дома, она давно попросила бы мелкого выйти, а он не посмел бы ослушаться. Богдан-богом-дан вообще никогда не вёл себя с мамой как засранец, потому что она каждый месяц выделяла ему по две тысячи рублей для доната в его игрушки. И ещё три — на личные расходы.       — Смотри, Богдан, — говорила ему мама таким голосом, будто не верила, что он её слышит, — в месяц ты получаешь пять тысяч на карманные расходы. Из них ты можешь две тысячи тратить на игры. Но остальное, прошу тебя, трать как-нибудь более целесообразно, ладно?       Конечно, Богдан никогда не мудрил и тратил на донат все пять тысяч. Он очень ценил свои нежные отношения с мамой, маленький меркантильный засранец. Прохор тоже получал на карманные расходы ровно ту же сумму, что и брат, поэтому его не беспокоила эта ситуация. Его волновало лишь то, что мелкому всё сходило с рук.       — Слушай, Богдан, я даю тебе три секунды, а потом начинаю операцию по выкуриванию тебя из туалета. Обещаю, тебе это не понравится.       Богдан по ту сторону двери поднял громкость на своём телефоне. Прохор услышал, как Монеточка, не подозревая о том, что она поёт сейчас для самого мерзкого пацана на свете, сидя с ним на унитазе, затянула: «Но закончатся приключения. И она уедет, ничейная…» Прохор решил начать действовать. Он выбежал в коридор, нашарил в кармане своей куртки сигарету, которую вчера вечером стянул у мамы. Вернувшись к двери в туалет, Прохор крикнул:       — Вася, принеси мне спички, пожалуйста!       С кухни донёсся звук, будто кто-то очень неохотно встал со стула. Сестра пришла, слишком усталая и серьёзная для восьмилетки, протянула Прохору спички и очень недовольно цокнула языком.       — Я надеюсь, на этот раз ты не будешь поджигать его комиксы.       — Спасибо, Вася. Нет, ничего такого. Слушай, а ты Сулеймана поймала?       Вася покачала головой.       — Я хотела, но он не вылазит из-под ванны.       — А ты пошелести там чипсами, в прошлый раз сработало.       Вася крикнула: «Точно!» и убежала. Прохор тем временем сунул одну сигарету в рот, привычно зажал фильтр зубами. Чиркнул спичкой, прикурил сигарету. Он сделал пробную затяжку, насладился приятным, чуть горьковатым дымом.       — Ну, смотри, Богдан, я тебя предупреждал.       Он снова затянулся, стараясь вобрать в себя как можно больше дыма и не поперхнуться, нагнулся, запрокинул голову, ткнулся губами в тонкую щель между дверью и косяком. Для верности окружил лицо раскрытыми ладонями и старательно попытался вдунуть табачный дым через щель в туалет. Сперва Богдан никак не реагировал, а песни за дверью продолжали сменять друг друга. Но после четвёртого подхода — у Прохора даже голова начала кружиться — Богдан закричал.       — ЭЙ! НУ ТЫ И УРОД! ТУПОЙ ДОЛБАНУТЫЙ КУСОК ГОВНА!       Если Богдан начал орать ругательства на всю квартиру, не произошло ничего из ряда вон выходящего. Прохор даже не вздрогнул. Богдан начал кашлять, музыка прервалась. Прохор продолжил своё чёрное дело, наслаждаясь ситуацией.       — Я ВСЁ РАССКАЖУ МАМЕ, ПРИДУРОК! ОНА УЗНАЕТ, ЧТО ТЫ ВОРУЕШЬ ЕЁ СИГАРЕТЫ! УРОДИЩЕ ТУПОЕ! ХВАТИТ!       — Что может быть лучше, чем сигаретка и чашка чая перед сном? Сделаешь мне чая, Женька?       Сестра, которая как раз вышла в коридор и теперь натягивала кеды, умело игнорируя развернувшуюся сцену, беззлобно фыркнула. Она посмотрела на давно никем не очищаемую клетку Сулеймана, где сейчас одиноко сидела Хюррем.       — Тебе с сахаром или с крысиным говном? Сахара нет.       Прохор передал брату очередную порцию дыма и недовольно оглянулся на сестру.       — А ты, собственно, куда?       — На свиданку, — сестра улыбнулась, они обменялись заговорщическими взглядами.       — Понял. Маме скажу, что в магаз за сахаром пошла, если спросит.       — Да, напиши мне, если спросит. И вообще, напиши, как она вернётся.       Она вышла, хлопнула дверью. Прохор послушал её удаляющиеся шаги, после чего дверь туалета открылась, ударив его больно в плечо.       — Придурок, — выплюнул Богдан и утопал в ванную, кашляя.       Прохор довольно улыбнулся, сделал последнюю затяжку и сунул докуренную сигарету под кран.       — Вот так! Будешь знать.       В ванной Богдан наткнулся на Васю. Мелкая сидела скрестив ноги на полу и ела чипсы. Каждую следующую чипсину она совала под ванну, ждала несколько секунд, а затем съедала с таким выражением лица, будто ей приходилось кушать чипсы только потому, что их производитель угрожал её в обратном случае пристрелить.       — Сулейман не хочет выходить, — пожаловалась она.       Богдан поднял взгляд на умывальник, на краю которого, над самой макушкой Васьки, сидела толстая серая крыса и с интересом рассматривала свою маленькую хозяйку.       — Вот засранец, — сочувствующе сказал Богдан и схватил Сулеймана вытянутой рукой. Васька посмотрела вверх, радостно завопила.       — Ура, Богдан! Ты поймал его! Наконец-то он покушает, а потом я его искупаю! Богдан сдержал свой комментарий о том, что Сулейман пропал после предыдущей попытки Васи его искупать. Он тогда прокусил ей кожу на указательном пальце и юркнул под ванну. Вообще-то Сулейман был крысой благородного белого цвета. Серой его шерсть стала после недели жизни под ванной. А ещё от него во всю несло.       — Какашками воняет, — озвучила мысли Богдана Вася и зажала себе нос рукой.       Другой рукой она предложила Сулейману раскрытую пачку чипсов, и тот, вывернувшись, юркнул внутрь. Вася зажала пачку сверху рукой и побежала в коридор, чтобы устроить воссоединение Сулеймана и Хюррем. Богдан принялся умываться, чтобы смыть приставучий запах сигаретного дыма.       — Урод тупой, — проворчал он, впрочем, уже не испытывая к брату злости.       Прохор вымыл руки. Справив нужду, он стал чувствовать себя в сотню раз лучше, даже немного пожалел о своей грубости в адрес мелкого. Решил, что нужно будет поиграть в Фифу на двоих, чтобы как-то сгладить ситуацию. Все в семье знали, как Богдан ненавидит сигареты. Их отец был астматиком и считал курение худшим из зол. Свою ненависть он не смог внушить их матери, которая не знала ни единого вечера без сигареты на балконе, хоть она и думала, что дети этого не замечают. Зато он успешно приучил к этой ненависти Богдана. Вообще Прохору казалось, что Богдан очень любил и уважал отца, даже после его дурацкого поступка. После предательства. Богдан делал вид, что, как и Прохор, обижается на отца, но всё так же резко ненавидел сигареты. А Прохор начал курить сразу же, как отец ушёл. Он считал, что предательство это намного худшее зло, чем курение. И ещё много всего есть хуже, чем курение. И вообще, мама курит, но она чудесный человек, просто прекрасная, лучшая на всём белом свете. Но Прохор знал, что брат не терпит табачный дым. Не надо было так резко, наверное.       Прохор как раз подумал о том, чтобы предложить Васе тоже поучаствовать в футбольном турнире, когда сестра завопила из коридора так громко, что барабанные перепонки чуть не выпали:       — ПРОХОР! БОГДАН! ИДИТЕ СЮДА, СРОЧНО!       Прохор выбежал из туалета и больно столкнулся с братом. Вася стояла на стуле над крысиной клеткой и с умилением наблюдала за действием, разворачивающимся внутри.       — Ну что там у тебя? — спросил Богдан, потирая ушибленное плечо.       — Мне кажется, что скоро у нас будет много шехзаде и султанш!       — Уроки сделала?       Светловолосая девочка — зовут её так же изящно, как она выглядит и двигается — Ариэль, медленно обернулась. Она выгнула бровь, уверенно встречая испытующий взгляд своего брата. В том, что они близнецы, никто не смог бы усомниться. Одинаковые пшеничные волосы, голубые отцовские глаза, армейская выправка, тоже отцовская. Только в брате меньше изящества и плавности. Он грубый, его движения резкие, чёткие, а плечи в два раза крупнее её. И волосы брат неизменно стрижёт коротко, не позволяя им залазить в глаза или на уши. Эля отбросила за спину толстую французскую косу и поджала губы.       — Братишка, ты серьёзно?       Рувим ничего не ответил, так и продолжил смотреть на неё, будто отец вдруг помолодел лет на пятнадцать. Эля вздохнула с досадой.       — Да, сделала. Можешь проверить. У меня там одна помарка, не вырывай, пожалуйста, лист.       Рувим шутку не оценил. Он беспокойно сунул руки в карманы брюк.       — Ты куда вообще?       Эля укусила нижнюю губу, зацепила кусочек слезшей кожи, медленно его оторвала.       — Меня позвали погулять. Одноклассник.       Рувим по-настоящему удивился.       — Вот это ты быстрая.       — Ну так, живём один раз. Рувимчик, не говори, пожалуйста, папе, а?       Рувим оскорбился.       — Я когда-нибудь тебя выдавал?       Эля пожалела, что спросила.       — Нет, но ты так смотришь, будто собираешься держать дверь.       — Я волнуюсь, да, — Рувим взлохматил себе волосы рукой, но они ничуть не взлохматились. — Я даже не знаю, кто этот парень.       — Ты в курсе, что это я старшая?       — Ага, на тридцать минут, я помню. Я просто уступил тебе, как джентльмен, ясно?       Он вынул из кармана телефон, разблокировал его.       — Ладно, включаю геолокацию. И ты включи. Буду в Блинке за тобой следить, окей? Если что, шли мне смайлик какашки. Это будет значить, что ты в смертельной опасности. А вообще каждые полчаса шли смайлик клоуна. Это будет значить, что с тобой всё хорошо.       — Как скажете, товарищ генерал, — Эля отдала брату честь, свободной рукой включая геолокацию. — Вот, смотри, готово. Папе скажи, что я уже сплю. Подержишь мне дверь часов до двух?       — Окей. Только если ты не будешь присылать клоуна хотя бы час, я ему всё расскажу, и мы пойдём тебя искать. Хорошо? Всё, давай. Я напишу, как он вернётся. Эля не удержалась, подбежала к брату, поцеловала его в щёку.       — Лучший брат в мире, — сказала она и, счастливая, выбежала на крыльцо. Рувим какое-то время пялился на дверь. Интересно, в кого Эля такая? Может быть, в маму? Рувим напрягся, вспоминая образ, который успел покрыться лёгким инеем за два года. Нет, мама, конечно, была очень весёлой и жизнерадостной, но она никогда не была легкомысленной. Нет, не то слово. Эля не легкомысленная. Рувим не сомневался, что сестра не пошла бы ночью на свидание с парнем, который подавал бы хоть один повод для опасений. Просто Эля будто бы всегда ищет приключения на свою светлую голову. Ей не сидится в четырёх стенах, постоянно хочется куда-то идти и делать что-то, желательно запретное, опасное. Что-то, за что непременно влетит от папы, если он узнает. Так было не всегда. Рувим был почти уверен, что это началось после того, как мама ушла. Хотя он не мог сказать наверняка. Из непонятного наваждения его вытянул Женя, незаметно подошедший сзади и ткнувший его пальцем в бок.       — Рувим, сделаешь мне попкорн?       — Да, конечно. Тебе солёный или с карамелью?       — А можно и солёный, и с карамелью? Посмотришь со мной фильм?       Рувим пошёл на кухню, взял из шкафа коробку с зёрнами, два сиропа и пакетик. Наполнил пакетик, капнул внутрь масло и два вида сиропа, завязал, тщательно встряхнул.       — Какой фильм? — спросил он, наблюдая, как за прозрачной дверцей микроволновки зёрна в пакете лопаются и увеличиваются в размерах.       — Человека-паука!       — Да, конечно, — Рувим чуть подождал, вынул наполненный пакет из микроволновки, высыпал попкорн в миску. — Пойдём, братишка.       Фильм про Паука Женька любил с четырёх лет, когда увидел его впервые. Родители просили убрать его от телевизора - "он слишком мал для такого кино" - но, не по возрасту смышлёный, братец отстоял своё право на просмотр. На моменте, когда Питер Паркер плакал над умирающим дядей Беном, Рувиму показалось, что Женя подавился. Он ударил по пробелу и сбросил ноут с колен на кровать. Схватил брата под подмышками и рывком поднял. Он был готов прижать брата к себе спиной и выполнить пару заученных действий на такой случай, но замер, видя, что Женя вовсе не подавился.       — Ты чего, Жень? — Рувим сел, посадил брата к себе на колени, обнял. — Так грустно? Ты же миллион раз этот фильм видел, братишка. Питер Паркер должен потерять дядю Бена, иначе ему не стать Человеком-пауком! И всего фильма не будет, если дядя Бен не умрёт.       Именно так Рувим успокоил брата в первый раз. С тех пор Женя никогда не плакал над этим моментом в фильмах про Паука. Но теперь он рыдал, самозабвенно, почти беззвучно, только громко всхлипывая время от времени. Его маленькое лицо покраснело, а попкорн так и выпал изо рта, недожёванный. Рувим аккуратно подставил салфетку, чтобы брат выплюнул всё и точно не подавился.       — Я не по-поэтому, — протянул Женя почти шёпотом. — Я про ма-аму вспомнил. У Рувима перехватило дыхание. Брат с тем же успехом мог бы схватить его обеими руками за горло и сжать. Он быстро отбросил салфетку и прижал к себе младшего, быстро, испуганно, совсем не представляя, что ещё сделать. Дурак. Следовало перемотать, как он делал до этого, когда несколько раз за два года они пересматривали этот фильм. Из-за беспокойств об Ариэль он совсем не подумал.