Твои дети, мои дети

      Эля посмотрела на телефон, сбросила сообщение, заблокировала экран.       — Папа, привет, — тихо сказала она и зачем-то спрятала руки за спину.       Папа вместо ответа перегнулся через пассажирское сидение и открыл дверь. Он ничего не сказал, но Эля послушно села в машину и пристегнулась, хотя до дома оставалось ехать метров сто.       — Откуда идёшь? — спросил он спокойно, хотя она видела, как он весь напрягся. Он словно выдыхал напряжение, и Эля заражалась им, теряя уверенность в движениях собственных рук. Она так ненавидела попадать в неприятности с ним! Если бы она была чуть умнее, пошла бы иной дорогой, но та не была освещена и, следовательно, безопасна. Она так надеялась, что ночью папа не станет высматривать пешеходов. Эля вспомнила давнюю историю о том, как папа с первого взгляда раскусил начальника проверяемого им отеля и накрыл целое подпольное казино. Конечно, от человека с таким острым глазом следовало ожидать, что ничего не укроется от его внимания.       — В магазин ходила, — быстро нашлась Эля, но, встретив холодный отцовский взгляд, сдулась. — Ладно, я просто гуляла. Извини.       — Просто гуляла? — Папа дёрнул рулём в последний момент, чтобы объехать неровность на дороге. Эля схватилась за ручку двери. — Первый час ночи. Где можно гулять в такое время и с кем?       Вопрос не был риторическим. Эля облизала губы.       — Я кое с кем ходила в кино.       Она могла и соврать, но не стала. Одно дело утаивать от папы правду и совсем другое - лгать, глядя в глаза.       — Кое с кем? — папа замедлил машину. Эле показалось, что он сейчас совсем остановится. — Серьёзно? Это ещё и свидание?       Гнев пульсировал в нём, а разочарование сквозило в каждом его слове. Он был потрясён, нет, в ужасе. Но сохранял видимо спокойствие. В такие моменты казалось, что он, словно Брюс Беннер, старается держать своего внутреннего монстра в узде, чтобы не допустить его выхода наружу, не допустить чего-то, что он не сможет затем исправить. Эля начала замечать за ним такое после прощания с мамой. Как прокурор, папа всегда был суров, жёсток и опасен, но с тех пор в нём что-то надорвалось. Раньше, когда он сердился на кого-то из детей, ни единая морщинка на лице не выдавала больше эмоций, чем ему хотелось. Он играл сердитость — преувеличенно хмурился, сдерживал улыбку, раздувал крылья носа и складывал руки на груди, чтобы казаться серьёзнее. Так было раньше: папа прилагал усилия, чтобы сердиться. Теперь Эля видела, как много сил он тратит, чтобы сохранять спокойствие.       — Вовсе нет, — Эля покачала головой. — Нас было трое. Я, он и ещё одна девчонка. А потом мне стало скучно, я ушла раньше.       Полуправда звучала достаточно убедительно. Вольво разогнался до прежней скорости.       — Ариэль, мы ведь много раз обсуждали это, — сказал папа. Он никогда не сокращал их имена. Обычно это было неважно, но, когда он ругался, это здорово напрягало. — Ты не можешь просто выходить из дома после семи часов и разгуливать, где попало, не предупредив меня.       — Ты бы не разрешил ни за что, — проворчала Эля.       — Вот именно. У нас есть правила, комендантский час — одно из них. Следование правилам обеспечивает твою же безопасность.       — Ты слишком остро реагируешь, папа. Неужели ты настолько мне не доверяешь? Думаешь, я бы поставила себя в опасное положение?       — Ариэль, дело не в недоверии. Речь идёт о том, что мир непредсказуем, и независимо от твоей осторожности всё может пойти не так. Я не хочу, чтобы ты усвоила это на собственном горьком опыте. Твоя безопасность — мой приоритет. И твоё вопиющее пренебрежение правилами ставит твою безопасность под угрозу. Тебе есть, чем возразить?       Вопрос ребром. Эля почувствовала себя неопытным адвокатишкой.       — Нет, — сдавленно ответила она. И повторила: — Извини. Мне правда жаль, папа, я понимаю, что виновата! Обещаю, такого больше не повторится.       — Очень надеюсь, — сказал папа, выруливая на подъездную дорожку к дому. Вольво остановился. Папа поднял ручник. — Потому что следующие две недели ты наказана. Никаких свиданий, даже дневных, никаких встреч с друзьями, ничего. Школа, бассейн, дом. Я хочу, чтобы ты действительно подумала о серьёзности ситуации.       Ариэль встрепенулась, в груди у неё всё сжалось. Её глаза немедленно наполнились слезами. Она искренне не понимала реакции отца. Она взрослая и способна сама принимать правильные решения! Но, если он так реагирует, может быть, он прав? Может быть, она поступила действительно ужасно глупо? Или он чересчур опекает её?       — Папа, это так несправедливо! — воскликнула она и даже пнула коленом бардачок. — Я же извинилась!       Папа остался невозмутим.       — Я понимаю. И я принимаю твои извинения, Ариэль. Я наказываю не потому, что злюсь на тебя. Я хочу, чтобы ты извлекла урок из этой ошибки. Может быть, ты просто не понимаешь смысла запрета?       Эля печально отвернулась.       — Не знаю.       Папа немного помолчал, задумался. Он поднял руку, вытер глаза, хотя они были сухими.       — Хорошо. И, хотя ты должна знать, что есть правила, которых следует придерживаться даже при отсутствии понимания… — он повернулся, глянул на Элю, чтобы подкрепить свои слова серьёзным взглядом. — Я попробую объяснить.       Он немного помолчал, медленно отстегнул свой ремень безопасности, вытащил ключ из замка зажигания.       — Ты как? Всё в порядке? — Эля была рада, что в темноте салона он не видит её слёзы. Хотя вообще-то он видел, они блестели, отражали свет луны, падающий в окно.       — Знаю, что бываю суров, — сказал папа, стараясь звучать мягче. — Я просто беспокоюсь, вот и всё. Представь, если бы ты поздно ночью ехала домой с работы и увидела на обочине Женю.       Эля поняла, что он имел ввиду, но была с ним не согласна. Женя — совсем малыш.       — Всё точно в порядке? Никто тебя не обидел? Почему-то же ты ушла раньше? — проницательно спросил папа. Эля покачала головой, слишком быстро.       — Ариэль, я могу и хочу помочь.       — Нет, всё в порядке. Мне просто стало скучно.       Её телефон издал звук уведомления, на экране Эля увидела сообщение от брата.       «Папа приехал».       — Ладно. Пойдём в дом. Надеюсь, остальные на месте. Завтра утром нам всем нужно будет собраться для разговора.       — Пап, я уже и так наказана. Не обязательно устраивать этот разговор.       Папа с укором на неё взглянул, поджал губы.       — Я не о том. Хотя и этот разговор состоится. Но есть ещё кое-что, важное.       Они вышли из машины, папа запер Вольво, включил сигнализацию. Датчик движения на воротах сработал, когда они приблизились, и загорелся свет. Эля увидела на щеке отца очень характерный след, едва заметный для человека с менее острым взглядом.       — Боже, папа.       — Что? — он растерялся. — У меня что-то на лице?       Эля приблизилась, взяла его за подбородок, покрутила.       — Ты был на свидании что ли? — бесцеремонно спросила Эля и ахнула, прикрыв рот ладонями.       — Глупости не говори, — попросил папа ворчливо и густо покраснел. — Можешь протереть?       Эля, смеясь, лизнула большой палец и тщательно стёрла след женской помады. Смех выдался немного натянутым, как и папина улыбка, но они оба смогли выдохнуть после напряжённого разговора.       — Папа, но кто она? Почему ты не рассказывал?       — Это не то, чем кажется. Встретил кое-кого… Меня поцеловали в щёку, как друзья целуют или сёстры. Ничего такого.       Эля протяжно хмыкнула, довольная, что она больше не единственная, кто чувствует себя неловко и виновато. Папа успокоился, хотя он всё ещё пытался звучать сурово.       — Так кое-кого, подругу или сестру ты встретил?       Папа остро посмотрел на неё, но не удержался и тоже рассмеялся.       — Вот негодница. Я воспользуюсь правом не давать показания против себя, ладно?       Женя, конечно же, не собиралась больше встречаться с этим придурком. Но она всё же осталась и посмотрела с ним кино. Он был так несчастен, так сломлен, когда сказал ей: «Давай посмотрим вместе? Не как парочка, просто, можем даже не разговаривать». Женя ответила ему, что они и так не парочка. Кроме того, ей льстило, что она была его первым вариантом. Конечно, он так быстро её заменил, что наверняка это не должно было иметь хоть какое-то значение, но самодовольство той блондинки жутко раздражало Женю. Что она вообще о себе возомнила, эта дура в скучном, безвкусном наряде? Думает, что, раз она умеет сочетать белое с белым и с бежевым, можно возомнить себя королевой и смотреть на всех свысока? Женя смотрела с Гошей Барби и старалась не вспоминать про девчонку, в которой с самого начала узнала девочку из параллельного класса. Она видела её несколько раз в школьном коридоре, среди других девятиклассиков. Гоша в какой-то момент повернулся к Жене и пожаловался: «Такое ощущение, что этот фильм создали для восхваления женщин», а Женя не сразу поняла, о каком фильме он говорит. Посмотрела на гигантскую розовую картинку впереди, вспомнила. Больше она про блондинку старалась не вспоминать, а просто наслаждалась фильмом. Гоша, конечно, ни черта не понял концепцию. Поднимаясь по лестнице в подъезде, Женя взяла в руки телефон и увидела сообщение от брата.       «Мама пришла».       Она постаралась проникнуть в квартиру как можно незаметнее. Стянула кеды, аккуратно сложила их на пол возле тумбы, на которой стояла клетка Сулеймана и Хюррем. Крысы бешено носились по клетке, будто играли в догонялки.       — А можно потише? — попросила их Женя. Она повесила куртку и на цыпочках пошла по коридору. Открыв дверь в свою комнату, она глубоко вздохнула. Вот блин.       — Женя? — мама сонно открыла глаза, телефон упал с её груди на кровать.       — Ага.       — Господи.       Мама окончательно проснулась, зажгла ночник на прикроватной тумбе.       — Женя, какого чёрта?       — Мам, ты разбудишь мелкую, — проворчала Женя. — И остальных. Потише, пожалуйста.       — Женя, у тебя есть всего одна попытка объясниться, прежде чем я надену тебе браслет для отслеживания, — предупредила мама свистящим шёпотом. Она при этом совсем не пугала, наоборот, мама никогда не умела убедительно отчитывать своих детей. Её редкие попытки сделать им внушение всегда заканчивались смехом, объятиями и шутливой ворчливостью.       Женя закатила глаза и плюхнулась на кровать возле мамы.       — Я была в кино, с одним парнем. Мы смотрели Барби.       — Боже, Женя. Неужели нельзя было сказать мне?       — Я сперва не хотела идти. Решилась в последний момент. Но не хотела тебя беспокоить, ты ведь сказала, что едешь отдохнуть.       Мама смягчилась, привлекла Женю в объятия.       — Женька, ну ты и дурочка. Ты всегда можешь мне звонить. Если я не возьму трубку, это другой разговор.       — Да просто всё было очень спонтанно, понимаешь?       Мама поцеловала её в лоб и немного разорвала объятие.       — Чтобы это было в последний раз. Поняла меня?       — Как скажешь, — отмахнулась Женя. — Тем более, что свидание вышло ужасное.       — Почему? Фильм не понравился?       — Фильм — лучшая его часть. Ладно, нет настроения рассказывать. Можно утром? Очень хочу спать.       Мама посмотрела на неё оценивающе и кивнула.       — Ладно. В душ и спать. Я тоже пойду. А то что-то засиделась тут. Если бы не Проша, я бы уже позвонила в полицию, чтоб ты понимала. Он меня успокоил, выиграл для тебя час.       — Слава господу нашему Прохору, — пропела Женя и упала на подушку. Её веки стали очень тяжёлыми. Она вдруг вспомнила что-то, распахнула глаза.       — Мам, а как отдохнула хоть?       Мама замерла, повернула к ней голову, очень медленно, будто пыталась тщательно обдумать свой ответ. А когда повернулась, качнув своей густой вьющейся шевелюрой, ответила нарочито легкомысленно:       — Ой, да как я могла отдохнуть? Посидела, покушала, немного погуляла.       Женя мысленно проанализировала мамины покрасневшие щёки и прищурилась.       — Одна гуляла? Или с кем-то?       — Ты совсем? С кем мне гулять? Конечно, одна.       — Ну да, ну да. То-то я вижу, как тебя смущает этот разговор. Разговоры о прогулках в одиночестве, они ведь какие? Правильно, очень смущающие. Но ты не рассказывай, если тебе так уж неудобно.       Мама схватила с полки на стене мягкую игрушку — ёжика — и запустила ею в дочь. Женя, смеясь, прикрылась.       — Вот это ты, конечно, мама, даёшь. Ты хотя бы скажешь, как его зовут?       Но мама уже закрывала за собой дверь, тихо ворча.       — Господи, кого я вырастила? В душ не забудь сходить. Завтра утром встань пораньше. Будет свечка.       — Да, хорошо, — ответила Женя и через минут десять уснула.