***
Половицы, стены и двухярусный полок вымощены светлыми породами дерева с небольшой разницей в оттенках. Свет, по просьбе самого Дании, был более приглушённым. Само помещение достаточно маленькое, можно даже сказать, тесное. Естественно, также по просьбе датчанина. — Поверить не могу, что согласился на это, – тихо буркнул Норвегия, зачёсывая взмокшие от водяного пара волосы. — Как я и говорил, это будет полезно для…, – начал было Матиас, но его довольно грубо прервали. — Даже не заикайся о «культурном обогащении». Дания держался вполне бодрячком. Не сказать, что ему самому было привычно оказаться в таких условиях, но организм чувствовал себя относительно комфортно. Матиас даже в какой-то момент порывался резко увеличить температуру, за что справедливо получил по голове дополнительным полотенцем, которое до этого покоилось на голове распаренного норвежца. Хоть по нему и не скажешь, но Лукас переносил жар сауны заметно хуже: Кёлеру достаточно было заметить повышенный уровень вредности Бондевика. Больше язвительности, колкостей и издёвок – и все градом в сторону Матиаса. Но он совершенно не против, считая Норвегию в такие моменты донельзя милым. Азартная натура Дании находила в этом некое соперничество, где главный конкурент – неприступность Лукаса. Ему хотелось видеть эмоции на вечно невозмутимом фарфоровом лице, наблюдать за горящими искрами в холодном океане чужого взгляда, слышать дрожь вместо ледяного отрешения в голосе. Бондевик прекрасно знал об этом. Потому что настолько очевидные попытки в провокацию не заметит лишь слепой и глухой. Но из чистого любопытства принимал правила игры, иногда позволяя вести себя на поводу у Кёлера. Сейчас один из таких случаев, хотя согласился на подобную «авантюру» Норвегия не только поэтому. Дания точно не знал, потому что – о, какой сюрприз, этот апатичный и упрямый ходячий айсберг никогда ему ничего не рассказывает! Но напряжение в чужих плечах и еле приметную тень стресса во взгляде заметил даже Матиас. Посему внезапная идея Дании была полезна для них обоих. Каждый останется в выигрыше, чем Кёлер и собирался воспользоваться в полной мере. От подлитой на каменку воды небольшое помещение быстро заполнил густой пар. Постепенно оба парня привыкли к медленно увеличивающейся температуре и частичной нехватке воздуха. Циничные замечания Лукаса сменились на благоговейное молчание и прикрытые веки. Даже будучи знакомым с Бондевиком с незапамятных тёмных веков, Дания практически не видел того по-настоящему расслабленным – по пальцам одной руки пересчитать можно. Случаи эти были настолько редки, что ни Исландия, ни Финляндия, ни даже Швеция не заставали их. Мысль о том, что Матиас единственный, рядом с кем Лукас позволял себе изредка отбросить стресс и волнения – грела сердце и вызывала волнующий трепет внутри, а довольная улыбка не сходила с лица. Дания был диким собственником. — Ты пялишься, – не открывая глаз, коротко кидает Норвегия. Даже находясь в каком-то личном забытье, он всё равно отлично чувствует, когда Кёлер на него смотрит, буквально изучает взглядом. Бледная кожа блестит от пота, свет отблесками играет и переливается на ней от каждого малейшего движения, завораживая. Порозовевшие аккуратные губы чуть приоткрыты, кончик языка время от времени по инерции слизывает с них образовавшуюся испарину. Глубокое дыхание медленно вздымает грудную клетку, из-за чего крупная капелька пота стекает по шее к яремной вырезке, после – лениво вниз по груди, оставляя за собой тонкий след. Очерчивая впалый живот и собирая за собой более мелкие капли, под собственным весом она спускается чуть быстрее, пока не скрывается за белой тканью полотенца. Кажется, Матиас не дышит все эти считанные секунды, которые очень хочется растянуть на минуты, а еще лучше – часы. — Я знаю. Так заметно? – проурчал Дания неторопливо. — Заметнее, чем обычно. Ни один нерв не дрогнул на лице Бондевика. Веки также оставались прикрытыми, а дыхание размеренным. Кёлер хмыкает в ответ, не в состоянии отвести взгляд. Нужно действовать чуточку решительнее, верно? С этой мыслью Дания придвинулся ближе, аккуратно кладя руки на чужие плечи, чтобы развернуть Норвегию спиной к себе. Сильные руки плавно массировали плечи, разгоняя напряжение. Ладони Матиаса горячие, практически испепеляющие; движения ощутимы, порой резковаты. Добравшись до изящно тонкой шеи, он слегка надавил, пройдясь двумя большими пальцами по выступающим позвонкам и нескольким маленьким родинкам; после ловко скользнул обратно к спине, оглаживая лопатки. Медленными движениями проведя дальше – до чуть выступающих рёбер, Кёлер слитно очертил изгиб талии сверху вниз, останавливаясь на кромке обёрнутого полотенца. Он успел одними пальцами приспустить ткань до выступающих косточек, прежде чем его мягко остановили. — Что ты, по-твоему, делаешь? – в голосе Лукаса нет ядовитости или отказа – только привычное равнодушие. И чистый интерес. Выжидающая интрига, которая охватила обоих. — Заслуженный отдых и новый опыт, я же говорил, – голос Матиаса на полтона ниже, в обоюдном предвкушении он не дышит. Бондевик лишь холодно фыркает, отпускает руку, откидывается назад и опускает голову на чужое плечо. Для Дании это как зелёный свет, как красная тряпка для быка, как спусковой крючок. Он знает, что стоит начинать с малого: прижаться к влажной коже плеча губами; слизывая собравшиеся капельки пота, неспешным движением добраться до любезно подставленной шеи; снова припасть губами, слегка закусить тонкую кожу, кончиком языка чувствуя биение артерии; после – оставить небольшой красный след, чтобы потешить своё собственничество, и продолжить сцеловывать дорожку обратно до плеча. Ощутив под губами выступившие мурашки, Матиас сдержанно улыбается. До полной победы ещё далеко. — Займи уже свои руки, – томным шёпотом в самое ухо – так, чтобы Кёлер слышал каждое слово. Он послушно сжимает, оглаживает бока, ритмично проходится пальцами сверху вниз, на секунду останавливается, чтобы продлить момент; чтобы вслушаться в дыхание Лукаса; чтобы ощутить мягкую текстуру кожи под подушечками пальцев. Ему покажется, что она даже при такой высокой температуре чувствуется ледяным мрамором на ощупь. Им движет стремление уловить природный жар желанной плоти, испробовать его на вкус. Проводя ладонями вперёд, Дания борется с желанием наплевать на всю игру, резко развернуть к себе Бондевика и разложить его под собой. Но это будет означать проигрыш, за которым последуют едкие насмешки, поэтому приходится сохранять самообладание. Его руки лёгкими движениями неторопливо спускаются к низу живота, бесцельно описывая круги и вызывая ещё больше мурашек. Левая ладонь поднимается к грудной клетке, пока правая находится в опасной близости от чуть приспущенного полотенца. Дания играется: невесомо забирается под ткань, едва касаясь кожи, юрким жестом возвращается обратно. Медленно вверх по торсу, по стройной талии, снова пересчитывая рёбра, чтобы Лукас чувствовал и запоминал каждое мгновение, а томительные волны наслаждения накапливались в нервных окончаниях. Ведь потом они обязательно выплеснутся наружу через дрожь, учащённое дыхание и стон. Продолжая широко вылизывать шею норвежца, Матиас улыбается самому себе, когда ласкает ореолы розовых сосков, слегка сжимает, снова оглаживает, методично повторяя действие за действием, пока они не твердеют под пальцами, а с чужих губ не срывается отрывистый вздох – едва слышимый он будто означает немую просьбу. — Ниже, – не столько просьба, сколько скорее бесстрастный приказ. Кёлер с удовольствием повинуется, неотрывно спускаясь одной рукой обратно ко втянутому от напряжения животу. Ниже, ниже, постепенно утопая в навязчивой мысли. Он хочет опробовать взмокшую кожу на вкус, хочет чувствовать под языком каждую напряженную мышцу, вибрации от голоса, что колебаниями отдаются по всему телу. Он хочет Лукаса. Только его и только для себя. — Не томи… Пожалуйста, – несдержанно вполголоса просит Бондевик, после чего обходительно поворачивает голову Дании к себе, мягко целуя в губы. Вся эта пробивающаяся сквозь толщу льда нежность – идеальный способ манипуляции над Кёлером. Он прекрасно знает это. Знает, что готов проигрывать в их негласном состязании каждый раз, когда Норвегия просит так: чувственно, сквозь нежнейшие поцелуи, слегка выгибаясь в пояснице. Знает, что в глазах цвета синей пыли даже в этот момент он найдёт лишь отражение северного холода. И всё равно ведётся. Потому что это его бессилие. Манипуляции Норвегии – его личная слабость. Действует по наитию, на ощупь, будучи вовлечённым в поцелуй: продолжает спускаться по телу ниже, специально проходясь по белой хлопковой ткани. Чувствуя сквозь неё чужое возбуждение, слегка надавливает ладонью – ещё один рваный выдох с губ Лукаса. Пальцы от нетерпения подрагивают – Матиасу прикосновение нужно сейчас не меньше. Он отбрасывает уже ставшее ненавистным полотенце. Переводя ладонь на внутреннюю сторону открывшихся бёдер, Данию сводят с ума частые колкие мурашки, влажность, бархатность упругой кожи и стекающие по ней капли смазки. Кёлер понимает, что медлить больше смысла нет – они оба слишком разгорячены, и он в шаге от того, чтобы добиться своей цели. Надсадное дыхание Бондевика окончательно срывается, когда Матиас обхватывает его истекающий смазкой член, неторопливо двигая рукой. Его действия аккуратны и выверены: провести от основания по стволу вверх, несильно сжать раскрасневшуюся головку, большим пальцем собирая выступившие прозрачные капли; после – вниз, размазывая предэякулят для лучшего скольжения. Чувствуя, как Норвегия самозабвенно начинает двигать бёдрами навстречу, Дания играется с темпом движений: замедляется, чтобы в следующий момент резко ускориться, заставляя Лукаса крупно вздрогнуть от нахлынувшего волной приятного чувства; вовсе останавливается, чтобы ощутить более сильный толчок в его кулак в попытке получить большее. Это не месть за манипуляции, нет. Дания не мог бы себе такого позволить. Просто несдержанный и расслабленный Норвегия – его любимый вид искусства. Где бриллиантовые капли пота и рдеющий румянец на бледно-молочной коже – любимая картина. Сбитое дыхание и сдерживаемые стоны – любимая музыка. Выгибающийся навстречу его ласкам абрис тела – любимая скульптура. А вот намеренно трущийся о его твёрдый член Бондевик точно мстит. Разрывает поцелуй, откидывает голову обратно, мыча от удовольствия и закусывая уголок нижней губы так, чтобы Матиас точно видел. Матиас видит. Чувствует. Несдержанно выстанывает, когда кладёт ладонь свободной руки на чужую поясницу, пытаясь остановить Норвегию, и нащупывает пальцами скользкий слой смазки. Это почти готово сорвать ему крышу. Тело требует большего, но разум – намного больше. — Погоди… Что ты делаешь, Дания? – сквозь тяжелый выдох спрашивает Лукас, когда Матиас приподнимает его бёдра. — Хочешь поспорить? – в глазах Дании чуть ли не звёзды сверкают, а голос полон энтузиазма от зародившейся идеи. — Нет. — Я заставлю тебя кончить только с помощью пальцев! — Нет. — Ну Но-о-ор… Пожалуйста? Тебе понравится! — Ты уже знаешь ответ. — Если я проиграю, выполню любое твоё желание! Взгляд смотрящего через плечо Норвегии оставался неизменным: обжигающий холодом фирн, в котором лишь на секунду можно разглядеть тень раздражения. Настолько сильно это разнится с его нежным румянцем на щеках, с приоткрытыми малиновыми губами, со слишком бесстыдно раздвинутыми ногами. — Ладно, – угрюмо выдохнул Бондевик, отводя взгляд и ёрзая. «До чего же это развратно и очаровательно одновременно» – шальной мыслью в голове. Озвучивать подобное не стоит, если Кёлер не хочет умереть в финской сауне будучи задушенным полотенцем. Лукас позволяет Матиасу делать со своим телом слишком многое. То, что не позволил бы больше никому. Усадить себя на колени датчанина, под горячей ладонью послушно прогнуться в пояснице и раздвинуть согнутые в коленях ноги ещё шире; не задумываясь ни на секунду, вобрать пальцы подставленной руки в рот, горячо и влажно их посасывать, ощущая на языке вкус чужой смазки. Нетерпеливо выпустить их изо рта, напоследок несильно прикусив фалангу указательного, с невозмутимым лицом кинуть полупрезрительное «извращенец чёртов» и подставиться уже самому. По договорённости Норвегия не может себя трогать, поэтому это даёт Кёлеру полный простор действий и контроля. Всё-таки сравнения норвежца с куклой обосновательны не только для внешнего вида. Дания обожает дразнить Лукаса в такие моменты, даже позабыв о собственном давящем возбуждении. Он оглаживает узкие бёдра, почти порывается желанию провести по ним языком. Нет, не по правилам. Он же хочет выиграть, верно? Продолжает: переходит к пояснице, самодовольно ладонью обрисовывая изгиб, спускается к мягким упругим ягодицам, отводя их в стороны и открывая вид, при котором зрачки сужаются от удивления, а воздух буквально выбивает из лёгких. — Лукас, когда ты… Его быстро, но спокойно прерывают. — Перед тем, как ты пришёл. Ты же не думал, что я поверю в этот бред про «культурное обогащение»? Поразмыслив секунду, Дания с очень серьёзным лицом задаёт вопрос: — А ты думал обо мне в тот момент? — Сейчас я думаю о том, как задушу тебя, если ты не займёшься делом. Матиас расценивает этот ответ как «да», принимая на веру слова Бондевика об удушении. Оттягивать желаемое уже нет терпения. По-хорошему, оно кончилось ещё полчаса назад. Где-то на задворках сознания Дания был слегка расстроен. Он любил самостоятельно растягивать своего любовника: чувствовать, как мышцы во всём теле напрягаются, словно струна, слышать рваный вздох, когда он вставляет первый палец; видеть, как Лукас по инерции сжимает и разжимает кулаки, когда привыкает. И всё равно всегда до одурения узкий. Но удовлетворение собственничества перекрывало то призрачное чувство. Ведь одна мысль о том, что Норвегия может заниматься чем-то подобным с мыслями о нём, Кёлере, вызывала трепет. Проникая внутрь сразу двумя пальцами, Матиас раздвигает их, проходится по стенкам – медленно, пытаясь распробовать на ощупь внутреннее тепло. Одним движением вытаскивает, задерживая взгляд на напряженных в ожидании плеч. Ощутимо массирует кольцо мышц, осязая мелкую дрожь удовольствия – Лукас любил такое. Этот момент словно на периферии бури: тихий, где слышно только потрескивание воды о раскалённые камни и два прерывистых глубоких дыхания, которые останавливаются на миг предвкушения. После – резко, быстро, нетерпеливо. Движения пальцев Дании настойчивые, почти грубые. Они попадают точно по простате. Это тело Кёлер знал лучше своего собственного. Каждую родинку, каждый оставленный долгой историей шрам, каждую впадинку – всё это датчанин изучил вдоль и поперёк губами и прикосновениями. Он получает то, что хочет. Каждый раз. Но этот – по-особенному пленительный. Первый стон Лукаса – еле слышимый, заглушённый прикушенной губой. Когда второй рукой, словно обвивающей змеёй, Матиас снова излюблено очерчивает силуэт от бедра до груди. Он добирается до раскрытых и изрядно покусанных губ, его пальцы снова в прозрачной смазке – в этот раз Бондевик может простить ему подобную девиацию. Инициативно обхватывая пальцами кисть руки датчанина и припадая губами к фалангам, он неспешно проводит по ним языком снизу вверх, собирая прозрачные капли. Дания лишь на миг видит эти блестящие глянцем мягкие губы, прежде чем Лукас демонстративно облизывается. Взгляд – совсем тёмный, цвета океанической бездны. Сам стон по инерции срывается с губ, когда Кёлер, снова играясь с затвердевшими сосками и размазывая по чувствительной коже смешанную со слюной любовника смазку, двумя пальцами наиболее сильно попадает по «сладкой точке». Норвегия выгибается особенно резко, не удерживаясь на дрожащих коленях. Сползает вперёд, приподнимая бёдра выше, лихорадочно хватается пальцами за край полока, буквально впиваясь ногтями в лакированную древесину. Он стонет протяжно, сладостно, в наслаждении прикрывая глаза и совершенно не заботясь о том, что их могли бы услышать. Лукас просит – буквально умоляет – быстрее, глубже, больше. Дания был бы чёртовым лжецом, если бы сказал, что это не подвело его к грани, когда изнывающий член даёт о себе знать, а в мыслях лишь последовательность «перевернуть к себе лицом, схватить за шею, всадить до упора, грубо трахнуть». Первое он успешно выполняет, сгорая от желания увидеть норвежца под собой в момент перед гранью высшего наслаждения, когда его волной накроет экстазом. И это прекрасно. Всё в нём идеально: растрёпанные мокрые волосы, карминовый румянец, обрамляющий лицо, плечи и грудь; взмокшая от пота и пара кожа, на которой играют блики освещения; блестящие губы, дрожь возбуждения. И взгляд. Боже, этот взгляд. Светлые брови сведены, ресницы подрагивают, привычный ультрамарин глаз кажется яркой лазурью даже когда зрачок заметно перекрывает радужку. Кёлер в нём видит не просто глубокий океан, а целую галактику со своими звёздами, искрами пролетающих метеоритов, туманностями и бесконечной глубиной. От этого взгляда внутри всё скручивает в тугой узел, напрягаясь где-то ниже живота. Хочется задержать этот миг хотя бы на ближайшее тысячелетие. — Ты слишком красивый, ты в курсе? – Дания понимает, что Бондевик не ответит, но ему необходимо было это прошептать немного охрипшим голосом, приникнув к чужой шее, чтобы оставить ещё одну багровую метку. Ускоряя движения и борясь с самим собой, он не отрывает взгляд от Норвегии: как тот двигает бёдрами навстречу, насаживаясь на длинные пальцы уже самостоятельно, как раскрывает рот, позволяя всё новым и новым стонам раздражать горло, как он отводит взгляд, вспоминая про остатки приличия, которые окончательно сгорают, когда Матиас заставляет его посмотреть на себя, мягко поглаживая щёку – она тёплая, едва не пылающая и невероятно приятная на ощупь. Не останавливая темп, он убирает светлые волосы Лукаса за ухо и замечает ту диковинную витиеватую прядку, что выбивается с левой стороны. Дания был осведомлён слухами о том, что подобная прядка, которой обладали некоторые воплощения, являлась ещё одной эрогированной зоной. Не то чтобы он в это сильно верил, но внезапный интерес охватил датчанина с головой. Это произошло по наитию. Правда. Матиас просто несильно сжал светлые волосы между пальцами, слегка потянув. Кто бы мог подумать, что это вызовет такую реакцию. Резко и сильно выгибаясь, Норвегию пробивает крупная дрожь. Он крепко перехватывает руку Кёлера в попытке одёрнуть её, но срывается в тот момент, когда Дания вновь повторяет свои действия, не прекращая трахать его пальцами. Бондевик буквально хватает Матиаса за шею, притягивая к себе. Вовлекает в поцелуй: развязный, страстный, мокрый, жаркий. Дания чувствует, как худое тело прошибает спазматическими разрядами, когда его хозяин со сладким и тягучим выстаныванием имени Матиаса подводит себя к краю. То, как Лукас выглядит, когда находится на пике оргазма, несдержанно изливаясь себе на живот – такой же отдельный личный вид искусства Дании. Закатившиеся практически до сплошных белков глаза, рот широко открыт в особенно громком стоне, дрожь его тела почти ритмичная, а хруст поясницы вполне отчётлив. Он так отчаянно и хаотично хватается за предплечья и шею Матиаса, будь тот единственным связывающим с реальным миром звеном. В такие моменты Матиас даже дышать перестаёт, сосредотачиваясь на своём любовнике и его волнах эйфории. Он клянётся всеми богами, что сейчас способен кончить от одного лишь вида Бондевика, ни разу к себе не притронувшись. Дания ласково сцеловывает румянец с заалевших щёк и плеч, мягко зарываясь пальцами в блондинистые пряди. А Норвегия в послеоргазменной истоме всегда крайне чувственный и чуткий. Хоть и всего на пару минут, но льнёт ближе, целует поглаживающую его тыльную сторону ладони. Вечная мерзлота его синих глаз ещё не вернулась, и Матиас может себе позволить всматриваться в этот смазанный от наслаждения взгляд. Возбуждение всё ещё нещадно давит, но он разберётся с этим потом, когда моменты блаженства закончатся, где дыхание их двоих во сто крат горячее удушливого пара.***
Увидев с широкой улыбкой выходящего из предбанника Данию и сонно плетущегося за ним Норвегию, Тино поспешно подошёл к ним. — Я вижу, вы более чем довольны, господа, – Финляндия дружелюбно улыбается, разглядывая обоих парней. Они действительно выглядели отдохнувшими и более расслабленными. Матиас утвердительно кивает, выставляя большой палец вверх, чуть ли не светясь от самодовольства. — Отдохнули и наладили отношения, – слабый пинок под колено от Лукаса заставил Кёлера прервать начавшуюся было рецензионную тираду, — Я думаю, мы ещё не раз сюда наведаемся! — Только не говори, что нам придётся за вами убирать, – Швеция скривился, тяжело окидывая взглядом датчанина. — За это можешь не волноваться, – разражается звонким смехом Кёлер, прекрасно понимая, что имеет в виду Бервальд. Он приподнимает опавшие от влаги волосы, указывая на небольшую, но явную шишку на лбу. Отведя безучастный взгляд в сторону, Норвегия зарывался носом в обёрнутый на шее шарф. — Полотенца бьют достаточно больно, если постараться! Всё сделано по высшему датскому качеству под контролем норвежских инспекторов! Хотя это меньшее из того, что мне придётся сделать за проигрыш и нарушение правил… Но оно определённо стоило того! Швеция потупил взгляд, не до конца понимая, о каком проигрыше и правилах идёт речь. — Боже, заткнись, – с этими словами Бондевик хватает датчанина под локоть, уводя подальше от цивилизованных людей. Уходя, Дания энергично махал рукой на прощание своим друзьям, ехидно протараторив: — Вам двоим тоже как-нибудь стоит попробовать! Смекаешь, Финни? Он было порывался выдать что-то ещё, но заблаговременно огрёб по голове от Лукаса, который, видимо, был крайне зол на Кёлера. По крайней мере, дёргающийся глаз и впечатляющий поток старонорвежских ругательств у него нечасто можно было увидеть. Тино с наивным непониманием на лице наклонил голову, смотря на вспыхнувшего краской Бервальда. — Видишь, Су-сан? Я же говорю, тебе понравится! Точно-точно! Можем ещё уговорить Исландию присоединиться, он последнее время такой же нервный, как ты сейчас! Видимо, культура финских саун не обойдёт стороной и Швецию.