Трибунал

Като даже не курил, зато обошел дом, находя окна Фудзиеды. Шторы были задернуты, но Като все равно остался смотреть, отвлекшись только на сообщение от Кобаякавы. «Юзуки Минато. А Това теперь живет у тебя?» Като закашлялся от вопроса, и даже не совсем успел обрадоваться, что был прав. Думая над ответом, Като набрал: «Тебя интересуют сплетни или расследования?» «Ты всегда недооценивал пользу сплетен в любом расследовании. Итак?» Като вздохнул, он не собирался обманывать Эйджи, но разве можно было быть уверенным в чем-то рядом с Товой? «Это в моих планах. Я буду настойчив» «Отлично. Но не ищи Юзуки в его офисе сегодня, мне будет без тебя скучно.» Като нахмурился, но не стал отвечать. Эйджи написал только об офисе, а ведь Фудзиеда не появлялся там уже пару дней, значит без него Кобаякава на самом деле тоже собирался скучать, потому решил уничтожать его без особенного энтузиазма. Като снова поднял голову к окнам: видно ничего не было, и Като решил, что ждать можно, где угодно. Он направился ко входу в здание, словно темные тихие окна Фудзиеды чем-то тревожили. Като уже не мог поручиться, что это не ревность, а чутье следователя, но инстиктам своим доверял. Он уже почти дошел до двери, как ему позвонили. Торопиться вроде было некуда, а звонок был от брата, и Като ответил простое: — Привет. — Как ты? — начал Тооно в очередной раз сразу переходя к делу. — Ты все еще с Товой? Птички мне на хвосте принесли, что ты вчера увез его к себе. Ты… обычно никого не приводишь домой, Харуто. Това… теперь будет жить у тебя? «Просто вопрос дня,» — подумал Като, то ли раздражаясь, то ли веселясь, но он никогда не делился с Тооно ни своей игрой с Кобаякавой, ни тем, откуда и когда она взялась, потому не стал говорить этого. — Доктор переехал к тебе только после пары месяцев непрерывных ночевок, — проворчал Като. — И я ничего такого не спрашивал. — Я старший, — флегматично ответил Тооно. — А мы с Товой уже взрослые, как ты верно заметил вчера. Но я обязательно возьму на вооружение твой прием — никуда не отпускать желанный объект, пока он не переедет. Еще вопросы? — Ты и на первые два не ответил, — Тооно усмехнулся. — Видимо, они не такие важные, как последний. Я понял. Всегда думал, что тебе нравятся милые девушки. Обычно это они ошивались вокруг пачками, Бог мой, как я ошибался! Тооно говорил так, что было не понятно шутит он или нет, но Като хорошо знал брата, тот забавлялся и вовсе не был недоволен. — Что ж в таком решении есть бездна смысла. Если Това будет с тобой, тебе гораздо легче станет беречь его драгоценную задницу. Тем более, что теперь не только для Таку. Но, Харуто… Я никогда не рассчитывал, что ради моих заданий ты пойдешь на такие жертвы. «Рядом с таким пиздецом много труднее будет жить, ” — закончил Тооно мысленно, понимая, что не скажет такого вслух. Он слишком любил Като. И видно… судьба у Тооно была такая, что всем людям, которые много значили для него, нравился не кто-нибудь, а Това. Трудно любить Эйфорию. «Он хотя бы не Майя, ” — утешил Тооно сам себя. — А я вот всегда догадывался, что доктор лучше любой женщины, — огрызнулся Като. — И это все не ради тебя. Като, сердясь, сбросил звонок и подошел к двери, прислушиваясь и оглядывая магнитный замок. Его нельзя было отстрелить или взломать проволокой, но все же он не был неуязвим. Открыв приложение на телефоне, Като прижал его к замку. Каждый разговор о Тове побуждал действовать. Когда замок уютно прошуршал свое согласие открыться, Като услышал крик Товы. Като за секунду оказался в гостиной Фудзиеды и, схватив того за ворот футболки, дернул на себя, почти душа, но не задумываясь об этом. Он отшвырнул Фудзиеду и замер, закрывая Тову собой. Това не видел, но узнал Като. То ли по шагам, то ли по отблеску его ауры. Като почти сверкал, но его аура не становилась красной, лишь поднималась штормовым раскатом, полным той же бирюзы, она даже не темнела. Она размывала вокруг все, как морская волна, и вместо крови вокруг уже белела пена. Фудзиеда был выше Като, но дрался он хуже, а сейчас и не пытался. Он только смотрел на Като безумным взглядом и выплюнул зло: — Ты? Като пропустил ответ, зато ударил. В челюсть снизу, потом в грудь и живот, Фудзиеда не успевал защищаться. Това повернул голову. Като бил, и его аура в точности повторяла цвет его глаз. Он светился лазурью, и стоило Тове моргнуть, на секунду прикрывая глаз, его тоже окатило волной, позволяя сначала выдохнуть, а потом, наконец, вдохнуть по-настоящему, полной грудью. Това не верил в сказки, но Като пришел. И это не было чудом, только сам Като. И он дрался, Това не мог даже осмыслить: Като бил Фудзиеду за него, хотя логика пыталась подсказать ему что-то такое. Фудзиеда уже лежал на полу, а Като смотрел сверху. Но ему было мало, потому он зло выплюнул: — Решил уподобиться насильникам твоей сестры? Она бы оценила? Фудзиеда зарычал и бросился к Като, но его ярость была беспредметной и пустой — Като встретил его новым ударом. Он бил точно и уверенно, злясь сейчас по-настоящему. Даже на волне адреналина Фудзиеда был ему не противник, он тяжело дыша согнулся и только смотрел на Като. — Ты не понимаешь! — прохрипел он. — Что тут понимать? — Като неприятно усмехнулся. — Ты попытался трахнуть моего парня. Это просто, Фудзи. Можно по-всякому объяснять свои темные желания, от этого они не станут белее. Изнасилование есть изнасилование, так ты говорил на процессах и просил самого сурового приговора. Това поднялся, шатаясь и натягивая джинсы. Он забыл застегнуть их, но уже шел к Като. Это был странный порыв. Невнятный, необъяснимый, почти детский. Он не принадлежал Тове, лишь тому мальчику, чье имя он забыл, тому, которого сегодня немного вспомнил. И этот мальчик распирал его изнутри. Това не мог контролировать его достаточно, а мальчишка уже добрался до цели и, вскинув голову, уставился в эти самые глаза Като. Осмысляя то, что тот сказал. «Я твой парень?» — но, к счастью, ком встал в горле. Това просто шагнул к Като, сокращая расстояние между ними до ничего, и ткнулся лбом в его плечо. Като не задумываясь обхватил его, крепко сжимая в объятиях, и Това обвил его руками в ответ, вплавляясь, дыша надсадно, опаляя шею Като этим дыханием, замирая так. Като прижал его к себе, хотя так и не отвел взгляда от Фудзиеды. Това чувствовал руки Като. Его пальцы… Он был так напряжен, что мог оставить синяки, и Това упивался этим чувством, жаждал следов Като на себе. И не только этого. Вот теперь пришло возбуждение, член стоял, распирая ширинку, упираясь в Като, но Тове было не важно… Только Фудзиеда… мешал? Това отнял лицо от Като и повернул голову к Фудзиеде. Челюсть свело от напряжения, но Това смотрел, вглядываясь. Фудзиеда был бледен на скуле его расцветал синяк. Това уже знал, чего хочет Фудзиеда — наказать, стать возмездием, и Това в общем-то отлично его понимал. — Он… Он сын той женщины, что продавала мою сестру, — выдохнул Фудзиеда, — все то время он был с ней, с Майей. Това сильнее сжал руки вокруг талии Като, удерживая того на месте: — Не надо, — тихо, но уверенно сказал Това. — Он не понимает… про того ма… Про меня, — закончил Това, решаясь и цепляясь за Като, уже чтобы устоять на ногах. Тову пробило дрожью, перед глазами все поплыло. Казалось, стоит Като отпустить хоть на секунду, отойти, как страх захватит Тову. Но этот страх не имел отношения к Фудзиеде. Тот все еще был братом Мей. А вместе с ее словами, Това вспомнил и ее лицо. — Идиот, видно, я всегда подозревал, — зло отозвался Като. — Не понимает? Ну так я объясню. Като оторвался от Товы, опустился на одно колено и снова дернул Фудзиеду к себе за воротник, ткань затрещала. — Так хочешь, чтобы кто-то заплатил за то, что ты не защитил сестру? Так ты и не мог! Тебе было сколько? Тринадцать? Ты не решал ничего. Ее кто-то украл или продал, а потом какие-то взрослые, твою мать, люди продолжали! А ты нашел себе козла отпущения? Удивлю тебя: люди, что выбирают для своих утех детей, тоже удовлетворяют свои травмы. Мы с тобой вместе слушали этот курс. Ты его сдал на отлично, верно? Но ни хуя не понял. Зато ведешь себя в полном соотвествии. Като говорил так, словно вбивал в Фудзиеду гвозди. — Тебе очень больно, и можно сделать больно ее сыну. Идеально. Не будем думать, что он не мог остановить это, что он не виноват, и уж, конечно, не допустим в свой мозг, что у ее сына миллион шрамов на теле и нет даже памяти. И он сам пришел к тебе говорить. Давай вернемся к началу: чем отличаешься ты от его матери и клиентов «Эйфории», если можешь так поступить с другим человеком? Фудзиеда смотрел на Като не отрываясь, и его глаза расширялись. Он все же закрыл их, не в силах больше видеть Като, и только дышал теперь рвано и загнанно. Он сначала оперся на локти, а потом сел, упираясь ладонями о пол, чувствуя себя усталым и разбитым. Не от ударов, от слов Като. Стало словно невозможно поднять голову. Като был… прав. Тове было слишком мало лет, чтобы винить его, на каком бы положении он не находился. Но Фудзиеда все еще не мог отказаться от мысли найти Мей. Это она его так научила. Това склонился к Като. Он был поразительно… прав? Справедлив и беспощаден в своем гневе. Това понимал это, хотя, как и Фудзиеда, мог бы возразить. Он знал, что в чем-то виноват. Пусть и не в том, в чем заподозрил его Фудзиеда. Това застегнул ширинку, член все еще распирал ее так, что Това даже поморщился. — Като… Хватит, — попросил вдруг Това. — Я тоже не смог спасти ее. — Пойдем отсюда. Пойдем… домой. Кафе придется отложить. «Мне слишком нужно тебя,» — подумал Това и впервые пожалел, что у Като мотоцикл. В машине можно было бы не ждать до дома. Като резко развернулся к Тове, так и горя своим гневом. — Да, черт возьми! И я не мог ее спасти, к примеру. Потому бесполезно делиться этой виной между собой. Като вздохнул, встречаясь взглядом с Товой, чувствуя, как его гнев пасует, тонет в совершенно другом чувстве. — Не ходи сегодня в офис, — Като резко обернулся к Фудзиеде. — И смени квартиру. Сакаки похоже не собирается ограничиваться одним увольнением. Като поднялся, сжал руку Товы и шагнул к выходу. Това пошел за ним, чувствуя вдруг вину и теперь. Не в силах сейчас противопоставить этому ничего кроме желания, почувствовать Като внутри. Словно он мог не стереть, не изменить, но затмить все то, что Това вспомнил. Това должен был злиться на Фудзиеду, но злился на себя. Злился за странное — за то, что позволил Фудзиеде зайти так далеко, не давал отпора так долго. За то, что, кажется, и не умел в таком возражать. Тот мальчик, который проснулся в Тове, не умел отказывать. Только принимать все, что с ним делают, молча, без крика и сопротивления, без жалоб и капризов. Това вырос, он не боялся больше. Никого и ничего, но делал все тоже самое. И думать об этом Тове не нравилось. Тем более, что он так и не вспомнил имени забытого мальчика. Следовало, наверное, теперь о нем спросить. Потом… В ожидании лифта Като внимательно оглядел Тову, ища повреждения. Но видел только смущение и какую-то тревогу в его лице. — Он меня удивил, — сказал Като тихо. — Если бы я только мог предположить… Не отпустил бы тебя одного. Като снова притянул Тову к себе, чувствуя его возбуждение, теперь перебирая его волосы. До того Като чувствовал в основном злость, теперь же пришел и страх. — Мы, пожалуй, тоже сменим местоположение, — решил он. Чувствуя Като так близко, Това хотел: ему нужно было отдать именно Като свой нерастраченный запал. И Това забил на слова, позволяя Като распоряжаться и решать, когда и куда они теперь поедут. Тове просто нужно было остаться с Като вдвоем и посмотреть в его лицо еще раз. Пока не получалось, но Това качнулся вперед, прижимаясь к Като, скользнул языком по его шее, а бедрами так просто и естественно — к Като навстречу. Като обнял Тову покрепче и шумно выдохнул, собственное желание рождалось в ответ на близость, разгораясь от недавнего адреналина злости и драки. — Не думал, что скажу это, но, возможно, попозже надо все-таки еще раз поговорить с Фудзиедой. Мне не понятно, почему Сакаки хочет убрать его. Он скорее всего знает, что Фудзиеда и Мей — брат и сестра, но разве это повод? Това все еще молчал, он очень старался сосредоточиться на словах и подумать — выходило хуево. Като обнимал крепко, уверенно, и Това хотел все настойчивее, но все больше прятал взгляд, совершенно не понимая почему. Он чувствовал прикосновения Като такими… странными, аномальными, но не мог от них отказаться. И говорить тоже не мог. Като не знал, но Това теперь позволил бы ему, что угодно. Не стоило сомневаться, скорее наоборот — повернуться к Като спиной, упереться в стену ладонями и уронить с себя джинсы. Но что-то мешало отойти и все решить — Това стискивал зубы, не замечая, как сильнее сжимает руки вокруг Като. Като вздохнул, он говорил в основном, чтобы отвлечь себя и Тову, немного снизить градус. Становилось все сложнее сдерживаться, и, когда они вошли в лифт, Като, забив на все, поднял голову Товы к себе за подбородок и прижался к его губам. Он целовал осторожно, не желая настаивать или напугать. Това уже почти дошел до больной мысли о том, как и его желания, и он сам не уместны, как далеки от Като и его прекрасной жизни с многообещающим будущим, не хуже чем у Фудзиеды. Даже лучше. Но Като снова удивил его: движения Като были молниеносными, хватка уверенной, а губы безумно мягкими. Това вдохнул, приоткрыл рот, впуская Като, а потом что-то внутри разжалось, Това поймал Като за ворот куртки, дергая к себе еще, целуя его жадно и бесстыдно, то втягивая в себя его язык, как член, то толкаясь в его небо и горло своим. Подталкивая Като к стене, Това вжался в него бедрами и распахнул глаз, чтобы видеть Като, чтобы знать. Хотя вот сейчас рисковать не стоило. Като не удержал стона, притянул Тову к себе, и тут лифт добрался до первого этажа. — Черт, — прошептал Като и добавил: — Хочу тебя, но похоже нам предстоит подождать. Не отпуская, Като шагнул из лифта и тут же прижал Тову к стене, глядя ему в лицо. — Ты… Това… ты ведь… не в порядке. Я… Като замолчал, упираясь лбом Тове в плечо и востанавливая внезапно сбившееся дыхание. Ему хотелось одновременно просто спрятать Тову, успокоить и заниматься с ним любовью так, чтобы стерлось и забылось все. Но чертовы аппартаменты не подходили ни для чего из этого, даже если снова занять лифт и заблокировать его. «Ты не в порядке» — ударило в висок, проходя на вылет. Това знал, что за такой вспышкой следует головная боль, но боли не было, только голос Като упал до шепота, растаял, а на его место пришел другой: «Все в порядке. Все уже в порядке», а следом за ним лицо, ее лицо. Майя улыбалась, а по телу расползался липкий страх напополам с отвращением. Не Това, но тот мальчик изнутри все смотрел и смотрел в ее глаза и на ее губы, как загнанная зверушка. Он помнил ее, ее слова, каждую ее интонацию в точности. И Това теперь тоже — спазм прошелся от желудка к горлу, Това успел только резко отодвинуть Като и склониться в сторону, прежде чем его стошнило. Това моргнул, утер рот тыльной стороной руки, уставившись на Като. Теперь Това цеплялся за его лицо, не давая чертовой памяти так не вовремя взять над ним верх, даря херовы воспоминания. «Я этого не хотел», — подумал Това, и мальчишка внутри него ткнул его под ребра, напоминая о себе. — Да. Я… — Това понял, что произнести это, кажется, для него нереально. Она так часто повторяла, он так часто повторял за ней. Он так долго верил, что «все в порядке», когда он был ни хуя не в порядке. И стоило уже это признать. Като, как ни странно, подходил и для подобной чудовищной откровенности. — Я не в порядке. Но тем быстрее мне нужно оказаться где-то, где ты сможешь трахнуть меня. Мне это нужно… чтобы стать в порядке, — выдохнул Това. — Надеюсь, ты не передумаешь по дороге. «Мне нужен ты,» — понял Това. — Не передумаю, — просто ответил Като, снова беря Тову за руку и утягивая за собой на улицу. Като выбрал поехать в отель. Сейчас можно было думать о нем, как о своего рода укрепленном замке посреди осады. Они вошли через черный ход и поднялись на грузовом лифте, вместе с парой горничных, что смотрели на них с благоговейным ужасом. Като был им отчасти благодарен, лифт все еще не был подходящим местом, хотя в отеле у них было впереди уже целых тринадцать этажей. Като провел Тову в свою комнату, он редко ей пользовался и просил не убирать без нужды, потому пахло в ней пустым и заброшенным домом, но это уже не имело значения. Като захлопнул дверь и снова обнял Тову, упираясь затылком в дверь. Теперь он целовал Тову взахлеб, стараясь не думать ни о каких его словах, ни о каких обстоятельствах, просто наслаждаясь и утопая в ответной реакции. Това чувствовал себя так… Странно. Он хотел так ярко, почти невыносимо, но… Оказалось, что он не может ни требовать, ни даже просить. Вообще почти не может шевелиться, только… растворяться? Това сглотнул, но сильнее прижался к Като губами, вцепляясь пальцами в его плечи. Това помнил, и разорванные ошметки его воспоминаний становились все четче, все реальнее. Това бежал от них в близость Като, но не мог уже сбежать от… Себя. Това почти перестал разделять себя и мальчика, что поднимался со дна. И Тову трясло то ли от воспоминаний, то ли от возбуждения и следующего за ним… Стыда? Он горел внутри, расползался и выступал алыми пятнами на щеках и даже по всему телу. Това хотел в каждом этом месте следов от пальцев Като, от его укусов, от его поцелуев. Чем больше Това вспоминал, тем сильнее кружилась голова, тем важнее было держать Като и не отпускать, тем больше Това представлял его член внутри — уже не важно во рту или в заднице. Това тихо почти безвольно стонал в губы Като, но в любом случае, поцелуя было мало, и от нарастающей дрожи, мышцы почти свело судорогой, а ноги подкосились. Това разжал руки, позволяя себе теперь стечь по Като вниз. «Дай мне,» — слова бились о зубы, но Това не мог произнести их, он только нашел рукой ширинку Като и дрожащими пальцами потянул вниз молнию. Това хотел видеть, что Като хочет его и множить это его желание. — Това, — позвал Като, не останавливая и даже не опускаясь к Тове, но ловя его плечо. — Нам ведь не нужно торопится так… Като хотел и хотел сильно, но что-то мешало ему. Сейчас в реакциях Товы было что-то не то. Не просто его туманящая мозг готовность отдаваться, но болезненная дрожь. Естественная после произошедшего на самом деле. Това отдавался легко, но Фудзиеде он отдаваться не хотел. И тот напугал его? — Пойдем, — Като потянул Тову к себе. — Я… хочу, — выбрал Като из всех возможных слов это, надеясь, что так Това послушает его быстрее, — не так. Член Като говорил об одном, а его слова… о другом. Но Това почти не слышал слов, понял только, что… Като не хочет так. И в груди сжалось, а потом Тове показалось, что его шрам там расползается. В горле встал комок, Това зажмурился, сдерживая… Что? Но возразить не посмел, он… хотел быть послушен Като? Он готов был стать для Като любым, только бы тот хотел. Чувства перемешивались, Това уже злился на себя, и в тоже время слезы встали в глазу. Они не текли, но были, и все уходили внутрь, разъедая раны изнутри солью. Оказалось, что Като значит для Товы так нереально много, и ради этого не жалко… ничего. Това не знал нужных слов, но он хотел говорить иначе — так, как умел. Он обычно думал о сексе как о наборе действий более или менее удачных, но приводящих к первоклассным эффектам. Теперь он знал, что это не так. Секс сам по себе и был языком, способом, сутью и выражением. И… Това хотел быть для Като. Одно это взвивало, вспарывая, почти доводя до истерики, но… Това не мог сосредоточиться, потому что то примет ли его Като — было важнее. Това смотрел на Като снизу вверх и не поднимался, и тогда Като все же опустился к нему, провел ладонью по щеке и легко поцеловал в висок. — Не… бойся, — выдохнул Като. — Я никогда… не сделаю того, что ты не захочешь. Ты ведь не должен… мне ничего. Я просто хочу быть с тобой. Като осторожно потянул с плеч пальто Товы, роняя его на пол, прижимаясь теперь губами к шее Товы. Като старался не спешить, давая Тове время… понять и даже отказаться, но уже стянул и его, и свою майку. Ведя ладонями по спине Товы, Като опрокинул его на себя. Това оказался сверху и теперь, не отрываясь, смотрел на Като под ним. От губ Като, от его прикосновений, от того, как их казалось мало, саднило кожу и хотелось стонать, а от его слов — смеяться. Ну или плакать. Това не мог решить, его раздирало. Просто Като не понимал, о чем он. В одном Това не сомневался — он хотел отдаться Като. Сделать для него всё то, что и… Для тех, других. Тех, которых Това помнил всегда, тех, кого вспомнил сегодня. Быть для Като даже не таким, каким уже был, а таким… каким его знали в «Эйфории»? Вот только Като Това хотел отдать гораздо больше чем тело. Хотел этого сам, даже Като не ждал такого. И как жить с этими своими желаниями Това не знал — шрамы ныли сразу все и просились под нож. Това хотел вылиться под ноги Като, нет… разлиться по нему всеми этими чувствами или утопить его в своей… то ли боли, то ли… Любви. Това приоткрыл рот, но не вскрикнул. Ему показалось, что происходит что-то жуткое, что-то невозможное. Това никого не любил. Блядь… «Не правда,» — возразил ему его же голос. «Пусть не правда,» — легко признал Това. Он любил Таку, любил Рея, любил Мей. Он не знал слова, но сейчас любовь восходила словно жила в нем всегда и задыхалась в темной комнате без окна, за огромной железной дверью. Това помнил эту дверь. И его память была ящиком пандоры, а Това его открыл. «Твой папа был прав», — подумал Това словами старой песни. Но… все смотрел на Като, и на его мысли уходили всего лишь секунды, а Като не подгонял и не настаивал. Он не знал, что… Това никого не любил так, как когда-то очень давно… ее. Майю. Также сильно, как сейчас ненавидел. И любовь значила балансировать на краю… И другой Това не знал. И никто не занял место Майи. Но сейчас Като значил так много, и Това любил его… больше, чем когда-то мать. Любил его, словно ждал его всегда и знал очень давно. Като делал невероятные вещи, и Това не верил, но сопротивляться или отказаться не мог. Ему казалось, что он состоит из ощущений, Това чувствовал так много, что впервые почувствовал и свою ауру тоже, она сходила с ума и расцветала красным заревом пожарища, а аура Като светлей лазури, рвалась навстречу, облизывая огненные языки волнами. Это была не схватка, лишь прикосновение, лишь… объятие. Това нашел слова. Простые и ясные до предела: «Возьми меня сейчас. И убей.» У этой мысли было продолжение: «Я не хочу ждать или знать, что ты уйдёшь и на смену тебе… кто-то другой заявит права.» Това помнил, что так нельзя и старался найти… какую-то другую формулировку, но сначала нашел жест, он склонился, мазнув сосками по груди Като, до боли, а языком по его шее к ключицам, а потом заговорил: — Если ты… Правда хочешь, то… Люби меня, — выдохнул Това. — Люби меня, забирая всё то, что они отнимали — меня. Я хочу. Това улыбнулся, улыбка его была совсем не такой, как у Майи, больной, ассиметричной жалкой и в тоже время решительной: — Дай мне любить тебя, отдать тебе, — голос Товы дрожал, шёл трещинами, колебался и, полный ускользающим дыханием, рассыпался на слова и буквы. — Забери. Или убей, — выдохнул Това и уставился на Като. — Сейчас. Слова Товы рассыпались вокруг, поражая и восхищая. Как и он сам. Като замер на мгновение, глядя в его лицо, упираясь взглядом во взгляд и прошептал: — Все для тебя. Като поймал губы Товы, целуя осторожно и медленно, и так же неторопливо продолжил раздевать их обоих. Пол, пусть и покрытый пушистым ковром, отчаянно не подходил, но было уже все равно. Като гладил Тову, отрываясь от его губ, целовал шею и грудь, но снова возвращался к губам. Сейчас Това не настаивал, не рвался вперед, и Като в свое удовольствие ласкал его. Даже избавившись от джинсов Товы, он лишь гладил, и собственное возбуждение восходило, но Като действительно не хотел никуда спешить. Он перевернулся с Товой, целуя шрамы, лаская член, прижимаясь всем телом. Время исчезло, исчез и весь мир, а Това остался. Като не отрывался от него, лаская все откровеннее, возбуждая и, как он надеялся, расслабляя. Като вошел и замер, снова покрывая тело Товы поцелуями, двигаясь едва-едва, ведь это не было сейчас главным. Това таял, его лицо заливал румянец, но он не закрывал лицо, лишь… даже не гладил, трогал и трогал Като, изучая его на ощупь. Това забывался в его прикосновениях и, когда Като вошел, почувствовал насколько это наполнено смыслом. Его было так много, что Това онемел, лишь чувствуя и принимая… ласку. Она была незнакомой, и каждое прикосновение казалось новым, неизвестным и оттого безумно ярким, неизведанным. И Това зачарованно впитывал их кожей и глотал дыхание Като. «Это… любовь?» Това терялся в оттенках смысла, но чувств было больше, и ни одно из них не было страхом или болью. Так… Он не трахался еще никогда. Его никогда не любили. Но… Като… выходит, любил? И Това тонул в его глазах, поразительно безвольный, но… делающий лишь то, что правда хочет. Това выходил на свет из красного марева своей комнаты, которую помнил уже в деталях, выкристаллизовывался из всей свой жизни и всех своих, пусть еще не целых, но воспоминаний. Он был и чувствовал себя, и смог… наконец-то не сформулировать, но это было не нужно, сказать: — Като… да… — и раздвинуть колени, углубляя этим проникновение. Това хотел, чтобы Като добрался до его души и… кажется чувствовал это. — Да! Голос Товы окреп, он вдруг понял, что возвращает свое тело обратно — себе. И хочет отдать его Като. Това толкнулся вперед, резко, но нисколько не больно. И эта «не боль» кружила голову и туманила разум. Това цеплялся за Като, уже не замечая и чуть царапая, все больше отдаваясь своим ощущением. Като обхватил Тову под спину, притягивая к себе, ловя его губы и целуя, не яростно, но глубоко, отдавая свое дыхание, свое желание быть с Товой, замирая внутри и словно рассыпаясь искрами. Оргазм закончился, но Като обнимал Тову, не желая отпускать, чувствуя его жаркое дыхание, что постепенно выравнивалось. Като не знал, что сказать сейчас. Все слова были такими пустыми, лишними… Но в то же время, не хотел и молчать. — Това, — тихо позвал он, — обещай не уходить. Эта фраза не понравилась Като, и он, шумно вздохнув, продолжил: — Я хочу быть с тобой. Только с тобой. Това не восстанавливал дыхание, он растворялся в процессе, о котором не имел ни малейшего понятия. И этот процесс не назывался простым и ясным словом — секс. Но это не имело значения. Това чувствовал себя полным Като и оттого счастливым и немного усталым. Он все еще не хотел отпускать Като, хотя уже почти пришел в себя. Но Като, к счастью, и не собирался уходить. — Ты со мной. И я никуда не собираюсь, — уверенно сказал Това, возвращая себе свой голос. «Никогда, — закончил он внутри себя, — если ты захочешь». Това не мог оценить насколько все события прошедшего утра утомили его, и даже уловить, что впервые за долгое время он просто хочет… Уснуть. Рядом с Като. Това знал, что нужно поговорить обо всем этом. Вот с Таку, например, но ему было так лень шевелиться. Като слушал дыхание Товы, гладя его, иногда зарываясь в волосы, осторожно целуя. Това потихоньку обмякал в его руках, и Като повернувшись, выскользнул из него, все также не отпуская. Спустя еще несколько минут, Като осторожно поднялся, утягивая Тову за собой и перемещая их к кровати. Сонный Това не желал его отпускать, и Като забив на все просто лег с ним рядом, снова гладя и невесомо целуя. Только, когда Това уже расслабился и задремал, Като вернулся к их вещам, достал свой мобильник и быстро вернулся. На экране светилось сообщение от Тооно, Като, вяло пробежав его глазами, сбросил в ответ, что они оба в отеле, и снова обнял Тову, утыкаясь носом в изгиб его шеи.