WWI

      Блестящее взятие турецкой крепости произвело на русские войска огромное впечатление. И на солдат, и на командиров. Ободренный победой Брагинский в тот же день написал телеграмму младшему брату, содержащую не только счастливые новости, но и распоряжение ускорить подготовку наступления на прусском направлении. Воины Ивана уже снарядились в отважный поход, но делу помешала ситуация на западном фронте…       1915-й и начало следующего года для Франции и Англии вряд ли можно было можно было назвать удачным. Ни громких сражений, ни побед — сплошная глушь в хлябких окопах, безвыходное отступление и огромные потери. Взятие каждой маленькой и стратегически не важной деревеньки оборачивалось гибелью тысяч солдат. Но прорвать немецкую оборону Керкланду и Бонфуа даже объединенными усилиями не удалось. Фронт словно застыл. Колонии тоже не повлияли существенно на ход сражений: новозеландцы, индийцы, австралийцы, как и основные войска западных союзников, вступали в бессмысленные атаки и гибли целыми дивизиями.       К наземным неудачам добавились и морские — едва отгремело сокрушительное поражение англичан и французов в Дарданеллах — и новый вызов: в две сильнейшие морские державы Германская империя и Англия вышли на бой, теперь в Северном море.       «Около трех сотен немецких кораблей, и это не считая курсирующих поблизости субмарин… один из немецких линкоров с личным знаменем императора… — Артур удрученно смотрел с палубы своего главного корабля в бинокль. — Похоже эскадрой командует лично Людвиг…»       Немецкие судна шли на морскую дуэль торжественно и чинно. Из-за влажного воздуха дым из труб не поднимался высоко, окутывая корабли с белыми крестами прозрачно-черной траурной вуалью. Несмотря на численное преимущество бритов, Артур прекрасно понимал, что боги глубин, возможно, будут скорбеть сегодня именно по английскому флоту.       «Отыграться за свою распятую любовь Германия не зря решил в море — символе моей власти. И всеми силами будет стремиться к победе, чтобы не только уничтожить неприятеля, но и покрыть позором разлучника».       Но Артур все же принял бой. Корабли обоих флотилий, линкоры, крейсеры и эсминцы встали в боевом порядке. Вскоре противники обменялись пристрельными залпами, а дальше началась тяжелая многочасовая битва.       Море бушевало, перекатывалось огромными волнами, вспоротое многотонными снарядами. Повсюду гремели выстрелы, из корабельных орудий вырывались столпы огня, дым заполонил горизонт. Голос командующего Керкланда почти охрип от команд к маневрированию или артиллерийскому огню. Качало так, что экипаж едва мог передвигаться по линкору, горько-соленые брызги и белая пена взмывали до небес. Артур обернулся, и увидел, что английский линкор рядом с ним вдруг накренился непозволительно сильно, казалось, совершенно без видимой причины, будто усталый боец решил прилечь на бок и отдохнуть прямо на поле боя. Усталый, или раненый.       — Торпеда! — воскликнул Англия. — Сейчас еще пустят! Лево руля, лево руля!       Корабль Артура вовремя ушел на маневр. Англия видел за бортом черную тень и белый пузырчатый хвост за ней — торпеда ушла за акваторию сражения. Но соседний торпедированный линкор в эти минуты совсем завалился на бок. Он полностью ушел на дно всего за двадцать минут, забрав с собой в пучину большую часть экипажа — моряки даже не успели спустить на воду спасательные шлюпки.       — Доложите о потерях? — приказал Артур, достигнув капитанского мостика.       — Три линейных крейсера, три броненосных, эсминцы… восемь…       — И это за несколько часов! — распахнул в ужасе зеленые глаза Артур, — Личные состав?!       — Более шести тысяч офицеров и матросов.       Докладывающий офицер, боясь гнева командира армады, еще и приукрасил эту цифру. Немцы же потеряли в тот день кратно меньше и кораблей, и моряков. Эта тенденция сохранилась и на следующий день.       Ютландское сражение, признанное позднее крупневшим за всю войну, длилось два дня с утра до глубокой ночи. Немецкому флоту так и не удалось прорваться к английским берегам. Но по итогам этой «дуэли чести» Людвиг горделиво скалился и считал себя победителем ввиду того, что умудрился грамотным командованием сохранить свой флот от крупных потерь и в тоже время серьезно потрепать англичан. На восходе третьего дня немецкие корабли ушли вслед за тьмой горизонта. Английские моряки высыпали на палубы, подкидывали вверх бескозырки и радостно кричали: «Вива Виктория!» Керкланд всеобщего триумфа не разделял. Англия посмотрел суровым взглядом в свинцово-серые волны, будто бы обвиняя море в предательстве.       — Нужно смириться, что мы утратили статус властителей морей, — горько пришлось признаться самому себе Артуру. — Гордость моя лежит на дне морском, среди ракушек и ржавых остовов погибших кораблей, лежит на звездном дне.

***

      Германская военная машина тем временем никому передышки не давала. Французские разведчики по переданным Брагинским шифровальным немецким книгам перехватывали телеграммы врагов. Все они были о том, что войска Байльшмидта совершают маневры. Стало ясно, что немцы готовят удар на западном фронте. С прожженой скатерти Северного моря Артур отправился прямиком на помощь Франциску и нашел возлюбленного на позициях вблизи Парижа. Но даже встреча после разлуки уже не приносила восторгов и былой радости: лица, мысли, время — все застывало в тревожном ожидании, словно мошкара в смоле.       В глубокой траншее было зябко и сухо, но по телу командующего французской армией и по его прекрасному изможденному лицу катились градинки влаги. От страстных движений Франциск бился головой о бревна, которыми был отделан окоп. Необработанная древесина, казалось, до глубоких царапин продирает его спину даже сквозь шинель и китель. На последних движениях, кончая, француз болезненно заскулил.       — Что-то не так, дир? Я сделал тебе больно?       Артур со всей заботой и осторожностью спустил ноги любовника со своих бедер, обнял утешающе похлопывая по плечу. Но Франция тут же грубо оттолкнул его от себя.       — Все не так, Артюр, черт британский, все не так!       — Соблаговолите объяснить! — рассердился англичанин.       — На пышной перине в ласковых шелках покрывал — это так. Когда сквозь роскошные портьеры прибирается первый морозный лучик рассвета, а на столе благоухают розы из оранжереи — это так, когда…       — Франциск! — попытался прервать эту жалобную демагогию Керкланд. Но Франц не унимался.       — А мы, как животные, сношаемся в холодном грязном окопе! Боже мой! Боже мой! Когда это закончится?!       Бонфуа прикрыл глаза изящным жестом руки, демонстрирующим всю его глубочайшую печаль по поводу неудобств полевой любви. Керкланд как никто другой знал, что француз только притворяется безутешным и убитым этим нерадостным обстоятельством. И вместе с тем англичанину стало его очень жаль. Несмотря на сердитые протесты, он снова заключил любимого в объятия и прошептал на ухо сквозь золотистую взмокшую сеть прядок.       — На свете есть две категории существ, дорогой Франц, — люди и немцы. Осталось не столько и долго. Немцы из тех, кого не добили, будут догнивать на сырых и темных рудниках, а людей ждут и мягкие перины, усыпанные лепестками роз и шампанское в постель, прямо с утра вместо кофе. Потерпи немного, ангел мой…       — Тсс! — Франция, завитавший было в райских облаках от этих прекрасных картин мирной жизни, вдруг приложил палец к губам, и волчьим взглядом взглянул на любовника. И затем продолжил свистящим шепотом, — Ты слышишь?       — Я ничего не слышу, Франц!       Полубезумный облик возлюбленного напугал англичанина сильнее, чем все вместе взятое полчище германцев с их новейшими пушками и внезапными дьяволами глубин подлодками. Особенно в то время, когда над небесами Франции царила тишина, доходящая до абсолюта. В синем стекле не было ни самолетов, ни даже птиц.       — Метроном уже отбивает счет. Смерть уже здесь, — побледневшими губами прошептал Франциск.

***

      Шульц также после морской дуэли отправился на сушу, на подмогу брату, чтобы совместно продолжить перематывать врагов немецким стальным катком. В итоге итогов так и не сумев добиться полного разгрома русских на восточном фронте, Людвиг и Гилберт решили вывести из войны хотя бы французскую армию. Немцы начали массированную подготовку к мощнейшему удару.       Пока Людвиг бил бритов на морях, сам Байльшмидт уже на следующий день после острого разговора братьев в Берлинской тюрьме начал наступление на французской земле. Войска германской империи без особо труда заняли несколько населенных пунктов, но на пути к Парижу грозным стражем встала крепость Верден.       Это был мощнейший бастион с фортами, защищенными от попадания бомб и снарядов, с тысячью новейших орудий, шестидесятью шестью тысячами бойцов гарнизона и бронированными казематами.       Неприступные стены этой твердыни были не просто омыты — насквозь пропитаны кровью! В каждом боевом конфликте, будь то Великая революция или Наполеоновские войны, Верден становился главной целью противоборствующих сторон, словно бесценное боевое знамя всей французской стороны. Если крепость смогли отбить французы — это была беспрекословная победа Бонфуа. Если же Верден поклонялся неприятию — это было символом полной капитуляции Франции. Во время франко-прусской войны Верден стал последней цитаделью, покорившейся Байльшмидту.       И теперь, спустя сорок лет, Гилберт, несмотря на все свои новые мировоззрения, все же остался Пруссией. И Пруссия готов был вдохновенно повторить собственный прошлый триумф.       — Разгром Верденского выступа — единственная для нас возможность прорвать оборону врагов на широком участке фронта, — повторил он перед началом сражения свои замыслы для брата и генералов, — После нанесем удар с фланга и зайдем в тыл Парижа. Это в свою очередь приведет к падению всего французско-английского фронта.       Согласно этому плану, шесть с половиной объединенных немецких дивизий выдвинулись против только лишь двух дивизий союзников: одной французской и одной английской. Не прошло и суток с тех пор, как Людвиг и Гилберт подошли к крепости, защищающей столицу, — началась артподготовка к штурму Вердена. Десять часов немцы непрерывно обстреливали позиции защитников пригорода из орудий всех калибров.       — Кажется, что всех истребили? — стирая копоть с лица и пытаясь разглядеть ход наступления в бинокль, спросил Гилберта Людвиг.       — Построить корпуса ударной группировки в один эшелон! — командовал прусак, в запале битвы не реагируя на вопросы брата, — В атаку! Вперед!       Шульц и Байльшмидт во главе войск споро побежали на траншеи врагов. Но в ответ на них внезапно обрушился пулеметный ливень и шквал винтовочных залпов. Франциск и его уцелевшие воины продолжали сражаться. Завязался рукопашный бой, французы бились свирепо, с отчаянием.       Немцам пришлось отступить, подарив врагам передышку до рассвета. Но силы были не равны. Лишь только первые лучи коснулись немецких пушек, из их черно-рыжего от окалины нутра снова повалили снаряды. Да так много, что защитникам цитадели казалось, что сам Сатана сыпет смерть им на головы целыми громадными пригоршнями своих лап. Под плотным огнем линии обороны крепости таяли на глазах.       — Франциск! Немцы теснят нас с фланга, очень тяжелые бои! Доведи, как у тебя обстановка, если есть возможность… — кричал в трубку полевого телефона Керкланд на четвертый день сражения.       — Нет возможности! Ни одной! — отвечал Бонфуа. — Мы потеряли все форты на подступах к Вердену!       — Уходи оттуда! Франц! Ты слышишь меня?! Уходи в цитадель!       Франция со злостью швырнул трубку в ящик. Он и сам понимал, что придется отступить. Франциск и несколько отрядов вскоре действительно скрылись в бетонном туннеле, ведущим к крепости. Оттуда он планировал перейти на новую позицию.       Снаружи громыхало, со стен пластами слетал бетон, рушились перегородки, серая крошка стояла столбом в воздухе. Сам туннель от выстрелов наверху резонировал и звенел, как колокол. Вдруг яркая вспышка осветила пространство, показав явственно каждый из мельчайших обломков на полу. Клубы пыли в одно мгновение раскрасились черными всполохами. Еще одна вспышка в конце из-за поворота, и по полу и стенам разлилось настоящее пламя.       — Назад! Пожар! — крикнул своим Франция, не веря своим глазам. Откуда пожар? Что может гореть в бетонной катакомбе? — Уходите назад!       Французы, увидев зарево, заполонившиее все пространство туннеля, в панике бросились наутек. А Франц застыл на месте, как вкопанный. Новый залп, огонь будто сам собой рождался из темноты, словно взрывалась с резким хлопком и шипением невидимая молния. Стена пламени на мгновение встала перед Францией, опалила жаром, закружилась вихрями вокруг его фигуры.       Франциск спрятал лицо в сгибе руки, плотная ткань шинели защитила его тело от ожогов, но он почувствовал запах жженых волос. Когда Бонфуа снова посмотрел вперед, в конце коридора показался силуэт, будто бы сплетенный из самой черной мглы. Франциск успел подумать, что сбылся наихудший из его кошмаров: Байльшмидт, сам Пруссия, у которого Франциск украл возлюбленного чуть ли не из-под венца, теперь словно справедливое возмездие, надвигался вместе с клубами дыма неспешно, но неотвратимо. Полы его длинной распахнутой шинели развевались от грозного шага, сливались с мраком, в алых глазах отражался огонь так, что они как будто бы тоже полыхали изнутри пламенем мести.       «Гори в аду!» — читалось в его ненавидящем взгляде.       За спиной прусака был прямоугольный ранец с огнесмесью, а в руках длинная труба с раструбом на конце. Пруссия без единого слова и предупреждения снова вскинул оружие на плечо. Черная труба выплюнула ленту пламени. Из-за поворота бетонного укрепления показались еще трое огнеметчиков.       Приказ Байльшмидта был четким и односложным: «Пленных не брать. Бить на уничтожение». И немцы, беспощадно и щедро заливали огнем тоннели под Верденом.       Приказ Бонфуа был решительным: «Любой, кто повернет назад — предстанет перед военным судом!» Но это не помогло: французы бежали в ужасе от пламени, оставляя позиции без боя и сопротивления.       Так и Франциск, теперь стоя перед лицом своей смерти, опаленный ее дьявольским дыханием, наконец-то отойдя от ступора ринулся в спасительное бегство.

***

      Сбежавшие от огня французы только чудом и благословением самого Создателя выбрались из смертельной ловушки на британских позициях. Англичане принимали раненных и обожженных союзников, укладывали на носилки и волокли едва живых до полевых лазаретов. Артур увидел среди них Франциска. Он сидел на влажной земле дрожа и низко опустив голову, его форму покрывал густой слой серой пыли, словно пепел. От шинели француза шел легкий дым.       — О, Мадонна! Ты словно вышел из самой Преисподней! — горько запричитал Артур.       Англия присел рядом, обнял любимого, задыхаясь и кашляя от едкого запаха гари, пропитавшего всего француза насквозь.       — Франциск, бедный мой Франциск… твои золотые локоны…       — Если это плата за свободу и победу, то я готов второй раз сгореть заживо, — тихо отвечал Бонфуа. — Но мы сдали позиции на своем фланге. Как обстановка у вас?       — Отбились, милый, тяжело, большими потерями, ангел мой, но отбились! Есть надежда…       — Нет никакой надежды! Не повезет нам так, как в прошлый год! Помоги мне!       Франциск, шатаясь, поднялся на ноги. Он бы рухнул обратно, если бы Артур не удержал его.       — Куда ты? Погоди!       — До узла связи. Я буду умолять Брагинского дать немцам генеральное сражение! Без России мы все — трупы.