WWI

      Гилберт кинулся на волю из здания тюрьмы, ничего не видя перед собой, не чувствуя ног. Он поднялся и снова спустился по нескольким лестницам, до того темным, что прусак только лишь чудом не разбил буйную голову ни об один из выступов стен или косяков дверей.       Дальше и вовсе не память — черное полотнище. Не помня себя, в огромной тревоге он, наконец, добрался до своих покоев в императорском дворце. Не понимая, как здесь очутился, как и где поймал такси, что говорил встречным в парадной зале офицерам.       Оставшись один на один с собою, Гилберт схватился за воротник своего кителя, резко рванул и замер в ужасе. Треск ткани напомнил ему темницу и несчастного Брагинского…       «Шайзе!»       Пруссия заметался по залу хаотическими зигзагами, натыкаясь и опрокидывая мебель. Две китайские вазы звеняще разлетелись на кусочки и теперь хрустели, словно кости, истираемые в пыль, под его сапогами. Он стянул обувку и голой ступней вжал осколки в пол, облегчения это, как его фокус с ножом в кармане, уже не приносило, он начал остервенело завинчивать острые черепки ногой в плиты пола. Бесполезно!       Гил исподлобья кинул суровый взгляд, полный ненависти к самому себе, на ящик комода, в котором хранился тот самый нож, прикидывая, хватит ли у него сил с размаху пробить собственную грудину, или лучше сразу перерезать себе горло. В этот момент его окровавленной ноги коснулось что-то мягкое.       Гил вздрогнул, будто на него вылили ушат холодной воды. Он посмотрел вниз и увидел дымчато-серую шубку и огромные глаза цвета янтаря с узкими зрачками. Сердце Пруссии защемило, затем оно вдруг полегчало, перестало быть тяжелым свинцовым молотом, терзавшим грудь.       — Вульф, разбойник… — пробормотал прусак, медленно опустил руку, чтобы погладить кота, боясь, что у него снова галлюцинации. Но шерстка была осязаемая, мягкая, настоящая. — Что ты тут делаешь? Мы же не в Кёнигсберге.       Гилберт смотрел в кошачьи глаза, и как будто само собой к нему пришло единственно верное решение, словно он прочитал его в янтарном омуте.       Дрожащими руками он взял кота и отошел к дивану, усадил к себе на колени и долго смотрел сквозь пространство, обдумывая план, сам не заметил, как теперь вполне четкие и рациональные идеи перешли в его голове в черноту сна без сновидений. Вульф, тихо мурлыча, устроился клубком возле его груди, закрыл глаза и тоже задремал.

***

      Всего половина следующего дня ушла у командующего имперской армией Байльшмидта на поиски всего необходимого. Стечением обстоятельств совпало и то, что в это время нежданно негаданно ни одна живая душа не сподобилась искать его в штабе. Это обстоятельство маленькой удачи в череде черного рока, последние месяцы кружившего стаей воронья непрерывно над головой прусака, еще больше уверило Гилберта, что он поступает правильно.       К вечеру он вошел в камеру. Брагинский все также сидел в углу, прислонившись к стене, будто бы и не двигался с того самого момента, как Гил его покинул. Разве что обрывки формы снова прикрывали его грудь, значит был в сознании. Вторя этим прусачьим мыслям, Иван поднял голову и устало да равнодушно посмотрел на посетителя. Байльшмидт пытался вырвать из себя слова неспособного, по его мнению, уже ничего изменить, раскаяния, но они застряли в глотке, как раскаленные иглы колючей проволоки. Он не стал терять на это времени.       — Здесь австрийская форма, пропуск, билет на поезд, деньги и чешский паспорт. Ты же сможешь объясниться по-чешски? Хотя бы по-польски?       — Добрэ… — отозвался Иван, не веря своим глазам.       — Хорошо. Тогда ты теперь чешский медик, едешь в австрийский военно-полевой госпиталь близ Карпат, оттуда доберешься до своих… я покажу, где черный выход. Охранники знают тебя в лицо, поэтому беги на вокзал на всех парах, садись в первый же поезд, главное быстрее покинуть Берлин.       Брагинский подпрыгнул с места, быстро облачился в новую форму. Они прошли тайным переходом, который в отличии от узловатого основного был удивительно прямым и использовался только на случай срочной эвакуации руководящего состава. Иван почти бежал за проводником в полной темноте, освещение не включали. Наконец, Гилберт открыл последнюю дверь, там уже пылали краски дымчатого заката.       Ваня сделал было шаг к выходу, на свободу, но вдруг отступил, поймал наощупь руку прусака, готового раствориться во тьме. Вложил в нее острый металлический предмет. Под последними лучами солнца, льющегося из проема двери, блеснула тускло окровавленная звезда прусского ордена.       — Кажется, ты все же достоин этой великой награды, Пруссия, — вместо благодарности и без тени улыбки на губах произнес Россия. Но свет его глаз мерцал лучисто и радостно.

***

      Путь до Карпат через две вражеские державы прошел для Брагинского удивительно без приключений. В немецком поезде было мало славян, в основном те же чехи. Брагинский же стремился быть в окружении немцев и австрийцев, по причине того, что если бы ему пришлось вести разговоры, настоящие чехи могли бы вычислить его странный акцент. Молчаливый чешский санитар среди немцев, видимо, за вояку не считался, а быть может они думали, что он не понимает их речь, и поэтому вели при нем откровенные разговоры. Которые Брагинского поразили.       Немцы называли кайзера Вильгельма «умственно отсталым недоумком, бросившим их страну в горнило непонятной войны», обсуждали горячо коммунистическую партию, хотели прихода к власти коммунистов и мира. Мира! Примерно такие же разговоры вели, как Ваня знал из докладов, российские приверженцы красного движения.       «Широко же ты развернулся, Гилберт… запустил маховик революции, кто теперь его остановит? Слишком массово распространяется, как волна цунами, пока еще в глубине, едва заметная, не выше остальных. Но только выйдет на берег — все сметет на своем пути. Как остановить стихию? Стоит ли вообще пытаться идти против воли народа и имеем ли мы на то право?»       По прибытию на границу Брагинского все-таки нашла группа чехов.       — Прители, за кохо боюешь? — спросил командир взвода.       — А про кохо потребуешь? — улыбнулся Ваня, уже догадываясь, что ему хотят предложить.       — В дальше битве прескочим к русум, пойдешь с нами?       Это было именно то, что Ивану было нужно! Идеальный вариант. Подневольная Родериху Чехия австрияков и венгров не жаловала. В эту войну перебежки чехов, на сторону Российской Империи — были делом почти единодушным и обыкновенным. Западные славяне пытались сбежать любым возможным способам к славянам восточным. Остановить их было в этом устремлении невозможно. Так и случилось на вечернем разводе австрийского караула, когда невнимательные командующие недосчитались целого чешского взвода. Очередного.       Чехи быстро проторенными лесными дорожками добежали до русских позиций, подняли руки вверх.       — Мне к командиру Черненко, — на чистейшем русском сказал один из них. — У меня для него разведданные.       Когда дверь распахнулась, наливавший себе в железную кружку воду из походного чайника Олег едва не вылил на себя весь кипяток.       — Ванька! — украинец быстро поставил чайник на стол под полотенце и сжал в объятиях брата, — Ну слава отцу небесному! Где ты был? Где пропадал? Почему не черканул даже записки?       Украина сыпал множество вопросов, все никак не желая разнять объятия, пока наконец не заметил форму Брагинского.       — Это ты что же? На сторону немцев что ли переметнулся? — со смехом прокомментировал Олег, — Хотя может и верно, тебе вон как идет!       — Все расскажу, все объясню! — похлопывал по плечу брата Россия, — Ты только скажи мне, как Коля?       — Как Колька? Да ты еще смеешь спрашивать, дьявол! Чуть с ума не сошел! Ты б хоть ему телеграмму отправил, а то он, если ты не знаешь, Прибалтику сдал…       Они оба замолчали и печально опустили руки.       — Знаю… — холодно отозвался Брагинский. — Отобьем! Иного не дано. И скоро нам понадобятся все имеющиеся силы. Как дела у тебя на линиях?       С возвращением Брагинского уныние войск как рукой сняло. Армия Российской Империи вырвалась из польских клещей. Фронт стабилизировался и ситуация начала медленно меняться в сторону русских. Заработали новые военные заводы, армия пополнилась двумя миллионами новобранцев. Военное положение улучшилось так, как не мог предсказать никто. Россия оправлялся от тяжелых потерь и готовился переломить ход войны. Пока что он остался с Олегом, чтобы помочь ему победить османов.       Турецкая крепость Эрзурум была золотыми ворота, охранявшие подступы к столице Османской империи Стамбулу. Здесь располагалась главная тыловая база и руководящий центр турецкой армии. Здесь же сходились и самые важные военные дороги османов. Огромный плацдарм открывал широкие просторы для всевозможного маневрирования.       Когда русские войска, скользя по ледяному отвалу, едва заметенному легким снегом, достигли твердыни, боевой запал славян несколько поугас. Ваня и Олег, медленно опустили стволы винтовок и смотрели в молчании на новейшие модели немецких пулеметов и артиллерии — каждая вершина гористого укрепрайона на подступах к крепости была похожа на сердитого шипастого дикобраза. Людвиг вооружил союзника до зубов. Понимая стратегическое значение крепости Садык создал мощнейший укрепрайон. Его строили немецкие инженеры. Поймать турок врасплох тоже не вышло. К городу непрерывно подтягивались войска.       — Мать честная! — присвистнул Олег, глядя на твердыню.       — Да, в отчете авиаразведки это выглядело не столь внушительно, нежели в реальности, — подтвердил Иван.       — Ничего! — храбрился украинец, — Я эту крепость знаю, как свои пять пальцев. Дважды брал уже.       — И третий возьмем! Бог любит Троицу!       — Нелегко нам будет. Силы нашей армии не велики.       — А нам ли привыкать? — положил руку на плечо брату Брагинский.       — Если брать — то немедленно.       Командующие снова и снова вносили изменения в план атаки. Учитывать приходилось стужу и тяжелые горные условия. Зато обмундирование к этой операции подготовили отличное: солдаты получили овчинные полушубки и валенки, белые маскхалаты и специальные очки от солнца. Даже когда все было абсолютно готово к наступлению, Брагинский и Черненко все пытались выдумать, как обойти грозный Эрзурум.       — Чтобы войти в Пассинскую долину и оттуда двинуться дальше, на Стамбул, придется пройти через Кепри-Кей, — говорил Олег.       — Там очень сильные позиции, — сверял карты Россия, — Обогнем по долине Ефрата быть может?       — Все равно никуда нам от этого Эрзурума не деться, — махнул рукой под конец совещания Черненко. — Кеприкейские позиции закрывают и обход. Да и укрепленные города-крепости, смотри на карту! Караурган, Шакляры, потом Вэйчихас, Кош, и наконец, Тортум и Кызыл-Килиса!       На православное Рождество 1916 года началось яростное русское наступление в горах. Турки оборонялись, но теряли одну укрепленную линию за другой. Русские войска, словно из опрокинутой коробки с оловянными солдатиками, черными точками и тенями в пасмурном непогодье все сыпали и сыпали с черно-белого косогора. Через десять дней турецкая армия на подступах к цитадели была разбита. Еще через два — пала крепость Гасан-Кала, последний рубеж перед мощным Эрзурумом.       — Сходу взять непросто. Невозможно! Оборона турок сорок километров! Отведем войска на прошлые позиции? — наблюдая в бинокль за укреплениями твердыни, которые были идеальнейшим образом встроены в горные хребты, вдруг сказал Олег.       — Да как же так? С таким войском и отводить! — воскликнул Ваня.       — Да. Но. Император не одобрит, помнит прошлогодние поражения. Вот взгляни, только принесли.       Украина передал России телеграмму. Брагинский взял ленту. Лицо его застыло, словно превратилось в суровую ледяную маску. Он отправился к узлу связи, скомандовал солдату начинать сообщение.       — Телеграмма в штаб фронта, восклицательный знак. Ваше императорское высочество, восклицательный знак, получил ваш приказ, точка. Не могу согласиться, восклицательный знак, — в тишине стрекотала только печатная машинка под пальцами писаря, да потрескивала керосиновая лампа, подвешенная к потолку избы штаба. Ее мутно-рыжий свет лился на плечи Ивана огненным плащом, окружал его фигуру маревом темного огня. Сам же лик России был сумрачен и строг в своей решительности. — Отступление не представляю возможным, точка. Все беру на себя. Точка.       — Военные летчики провели крайнюю на сегодня аэросъемку. Все готово, Вань, — поздно вечером доложил Украина.       — Нападем внезапно, сегодня ночью. Выдать штурмовикам дополнительные пулеметы! Следом поставить саперные бригады — пусть сразу же взрывают вражеские опорники.       Однако к вечеру внезапно в горах началась метель. Крупные хлопья валили тяжело, кучно с напором, будто бы выпущенные пули. Украина, с ног до головы заметенный снегом, приближался к штабу российской армии, его сапоги трижды звонко щелкнули по обледенелым ступенькам.       — Россия, командиры просят перенести начало штурма!       — Почему? Не готовы? — поднял брови Иван.       — Ты сам не замечаешь? Пурга! Видимости — ноль! — резковато объяснялся Олег.       — Могу дать отсрочку — пять минут.       — Да ты сбрендил!       — Отставить!       Братья посмотрели друг на друга лютыми промерзшими глазами.       — Вы знаете, где враг. Но враг не знает, где вы! Не препон это, а подмога от генерала Мороза, Украина! Доведи это до бойцов! Атаку начинаем в двадцать три часа ноль пять минут. Свободен!       Украина взмахнул рукой к заметенной шапке, прощаясь, матерясь и чертыхаясь, отправился на позиции.       Уверенность самого России в удачном исходе операции передалась подчиненным, даже вечно пребывающему в предчувствиях беды, украинцу.       И эта тактика оказалась выигрышной. Атаки русских, волна за волной, в темно-лазоревом сумраке не встретила почти никакого сопротивления. Турки вели огонь вслепую.       «Словно призраки… они снежные призраки! Шайтан!»       Садык пытался хоть что-то разглядеть в сизом тумане вертихвостки-вьюги. Но замечал только неверные тени, которые невесомо и быстро скользили по холмам и горам, то растворяясь, то снова обретая плоть с неожиданных сторон. Невидимые пули, летевшие из темноты, становились осязаемы, только когда они вспарывали тела и головы его солдат. Горные форты сдавались один за другим. Турецкая армия бежала, оставив Аллаху более половины своего состава. Садык вдогонку дезертирам отправил бессмысленный приказ об отступлении, чтобы только хоть чем-то прикрыть хаотичное и позорное бегство своих воинов.       «Шестьдесят шесть тысяч убитыми и тринадцать тысяч пленными, девять боевых знамен и триста три единицы захваченного орудия — сбежавший с поля боя Турция горестно подсчитывал потери через четверо суток непрерывной русской атаки. В это утро Брагинский и Черненко вошли в Эрзурум.       Ясное солнце плясало золотыми лучами на ровной кладке высоких стен крепости, чернели проемы окон-бойниц и синие тени лежали в полукруглых арках.       — О! Это сам добыл! — встал в горделивую позу Олег и торжественно развернул перед братом турецкое знамя.       — Молодец, Лежка! Настоящий казак! Взяли лихо Эрзюрюм, да главное — малой кровью! — похвалил Иван, — Стой! Ты куда?       — Как куда? Гарем искать! Гарем для победителей!

***

      Несколько ранее этой блестящей победы, когда Брагинский только ехал в поезде к позициям Черненко, в кабинете Людвига раздался звонок.       — Гер Шульц, комендант главной военной тюрьмы Биттер. Объект-1… он… — голос начальника берлинской военной тюрьмы итак звучал глухо, а тут и вовсе превратился в надрывающийся шепот и треск, — камера пуста, и его нигде нет.       — Где Байльшмидт?! — рявкнул в телефонную трубку Германия, привстав из-за рабочего стола.       — На месте, допрашивает других пленников. Но никто не решается спросить у него о Первом.       — Я выезжаю.       Он не стал дожидаться подачи автомобиля, бросился бегом по мостовой, отстукивая каблуками по брусчатке. Благо, тюрьма располагалась совсем близко, на соседней улице. Всего через десять минут Людвиг был на месте. Он нашел брата в его кабинете за столом, тот со спокойным видом, будто бы ничего чрезвычайного не произошло, заполнял документы.       — Где Брагинский? — в надежде, что весь разговор с комендантом ему причудился, спросил Германия.       — Он сбежал, — с каменным спокойствием ответил Байльшмидт.       Наступила гробовая тишина, и она сгустилась, что хоть ложкой черпай. Людвиг с трясущейся челюстью, как в припадке, не знал что сказать. Таких слов, которые охарактеризовали бы сейчас всю эту ситуацию и выразили бы хоть бы один оттенок эмоций Шульца, немцы еще не придумали.       Гилберт помог разрешить ему эту задачу. Он устало потер глаза, вышел из-за стола, достал из кобуры пистолет, перезарядил, все это он проделывал методично технично и с ледяным спокойствием. Прусак положил взведенное оружие рукояткой в сторону Людвига.       — Ты имеешь полное право свершить немедленно правосудие и наказать виновного в этом вопиющем проступке.       Людвиг закрыл глаза и тяжко выдохнул.       — Убери пистолет. Иначе я и правда могу не сдержаться. Решил самоустраниться такими предательскими выходками перед генеральными сражениями? Нет! Не позволю тебе, сволочь, такой роскоши! — гневался Германия. — Но как мы объясним все это кайзеру? Так и скажем, что сбежал?!       — Нет, выменяли на кого-то из генералитета. Барона фон Кёплера.       — А сам барон…       — Не доехал до ставки, догнали пули неприятеля.       — Пулям вернее было бы догнать русского… — Людвиг снова сурово засверкал глазами, обозначая, что спасать прусачью шкуру он не намерен, и эта сделка и совместные лживые показания нужны исключительно ради того, что Германская Империя не потеряла ни капли боевого духа в преддверии итоговых битв войны. — Ты понесешь свое наказание, не сомневайся. Но после того, как капитулирует Париж. На какой стадии подготовка операции?       — Все готово.