Возможно благие знамения

Дети! Влюбляться с первого взгляда может быть опасно. Не пытайтесь повторить это дома.

      В начале этой истории, как и многих других, был чудесный день. Известно, что далеко не все дни можно назвать чудесными: были дни, когда надо платить квартплату, когда лил дождь и ветер сбивал с ног, или те самые дни, когда, только поднявшись с кровати, бьёшься мизинцем об угол. Но этот день был иным.       Азирафаэль отложил книгу в стопку — теперь новое издание Марка Твена оказалось среди научной фантастики. Анафема заметила это и исправила ошибку коллеги, но, как настоящий друг, отвлекать его не стала. Раф положил обе руки на перила и, словно ошарашенный чем-то чудесным, застыл. Ладони. Две изящные ладони, покрытые синими выступающими венками. Длинные пальцы, костяшки. Кожа, украшенная парой шрамов непонятно откуда. Одни только эти ладони говорили об их владельце всё и ничего. Тайна. Загадка. Клац. Пластиковая крышка села на бумажный стаканчик. Одно быстрое, лёгкое движение. Клац. Теперь и второй стаканчик готов к выдаче.       — Ваш заказ — приходите ещё, — донеслось с этажа ниже. Через пару секунд зазвенел колокольчик над дверью.       — Мда, хватит так откровенно глазеть.       — Я… Я не глазел! — вернувшись из своеобразного транса, Азирафаэль попытался защитить свою честь, однако уши его покраснели и предательски выдали всё подруге. Благо та широко улыбнулась и похлопала Рафа по плечу. Анафема готова поклясться: в тот момент она подумала, что грядёт буря, конец их привычной размеренной жизни. Однако она быстро вернулась к работе, и предчувствие растворилось в быту. Мало ли, на кого Раф глазел или не глазел! Этот чудак во всём видел маленькие чудеса и прелести мира.       — А я буду скучать по Нини. Зачем только она уезжает? — Анафема с грустью глянула вниз: за барной стойкой, помимо человека с невероятными (по мнению Рафа) ладонями, стояла важного вида девушка и с неохотой что-то рассказывала, показывая то на один пакет с кофе, то на другой.       — Мда, мне тоже будет её не хватать. Её и Мэгги.       — Да, их будет не хватать, но посмотри с другой стороны: вон какой у нас стажёр теперь.       — Ну хватит! — Раф надулся. Он резким движением руки оторвал пласт скотча с картонной коробки. — Тут вот еще пять коллекционных изданий «Фауста» привезли. Надо на витрину поставить.       — Ну так поставь.       — Ну и поставлю.       — Ну и поставь, — Анафема, точно маленький ребёнок, показала Азирафаэлю язык, когда тот подхватил коробку и начал отдаляться в сторону лестницы. Раф же сделал вид, что совсем этого не заметил и направился вниз.       Он не сильно жаловал дни завозов. Склад — а лучше сказать «каморка» — доверху заполнялся коробками, а следующие несколько дней только и делай, что разбирай всё. Совсем другое дело говорить с клиентами или за кассой стоять. Но за кассой сегодня Ури, а покупателей почти нет, так что все остальные работники заняты сортировкой этой кучи литературы.       Раф спустился вниз и с глухим звуком поставил коробку на пол: он запыхался и устал. На секунду даже засомневался в выборе профессии. Но это сомнение совсем шуточное. Каждый раз проходя между стеллажей с великой литературой, он видел себя гостем лучшего литературного салона: в углу попивает виски Хемингуэй и спорит с Гёте, Достоевский мерит комнату неспокойным шагом, в другом углу Байрон декларирует свои последние произведения. А в спокойное время, когда тихо и дверной колокольчик молчит, Азирафаэль садился в большое жёлтое кресло, в самом углу первого этажа, и открывал книгу. Это его работа. А ещё разговоры. Одно дело общаться с торопыгой, забежавшим, чтобы купить подарок на день рождения, совсем другое — с таким же неравнодушным. Конечно, сердце щемит расставаться с каким-нибудь эдаким изданием, но так надо. Да, два минуса — тяжелые коробки и тяжелые расставания.       — А это наш драгоценный лавандовый Раф, — Азирафаэль и не заметил, как рядом с ним оказалась Нини и в компании стажера. Уши вновь порозовели, Азирафаэль улыбнулся и кивнул. — Он тот ещё книжный червь, но очень добрый. А Раф, потому что правда Раф. Азирафаэль. Тут у многих такие имена, что язык сломаешь, — Нини улыбнулась на одну сторону. Она всегда говорила, что эта работёнка её в могилу сведёт, но, когда приходится уезжать, понимаешь, что все эти люди уже как семья. Но Мэгги наконец поступила в университет, и они решили уехать вместе. Это, конечно, рискованный шаг, но всё к лучшему. По крайней мере, она на это надеялась, пусть по ночам её и тревожила неизвестность. Пока Нини задумчиво смотрела на Азирафаэля, тот самый стажёр Кроули стоял рядом, сгорбившись. Он опёрся на перила и ещё больше перекосился: одно плечо выше другого. Когда повисла тишина, он решил взять инициативу в свои руки:       — Приятно познакомиться, Азирафаэль. Кроули, — он протянул ладонь. Азирафаэль ответил тем же. Они пожали руки, улыбаясь друг другу. Нини тяжко вздохнула: быстрее бы уже передать свои полномочия и укатить собирать вещи.       — Кроули. Это ведь фамилия?       — Моё имя покрыто мраком тайны, — долговязый парниша выдержал трагическую паузу, перед тем как засмеяться. — Как-то так пошло, что меня все по фамилии называли. И сейчас тоже так. Приклеилось.       — Ну, такую фамилию сложно забыть.       — Мальчики, я всё понимаю, но можно мы закончим со всеми знакомствами и я укачу по своим делам?       — Прости, Нини, но, думаю, Мэгги подождёт тебя, — Азирафаэль улыбнулся, извиняясь. Этой улыбке всё в мире можно простить. Ангельская улыбка. Вот и коллега не устояла. Она хотела сказать, что поезд-то никого ждать не будет, но любая колкость будет лишней.       — Ладно-ладно, хитрюга. Анафема наверху?       — Ага.       — Пойдём я и с ней тебя познакомлю, — Нини повернулась к Кроули; тот кивнул в согласии, напоследок подмигнул Азирафаэлю и поднялся по лестниц. Раф проводил его взглядом. «Веснушки», — крутилось в голове. И ничего больше. «Веснушки».       Звёзды на небе сверкают и затухают. Луны не видно. Лишь облака скользят по ночной глади, носимые невидимыми волнами ветра. Несколько светил разгораются алым пламенем. Может, это фонари желаний? Тогда сколько же там грёз? Сколько грёз поглотила синева неба? Но и синева разгорается, поглотимая светилами, так, что глаза щиплет и слёзы катятся по щекам, но моргнуть никак, даже отвернуться нельзя. Яркий, яркий свет. И ничего не видно, кроме этой белой пелены.       «Утренняя рутина — самое важное в жизни человека», — твердила когда-то мать Азирафаэля. Съехав, Раф поставил под сомнение всё, что когда-то постиг из уст маман. Однако утренняя рутина и правда была крайне важной частью дня, но совсем по другим причинам. Раньше его заставляли напихать в первую половину дня занятия спортом, скрипкой, чтением и фехтованием. Не сказать, что по отдельности эти занятия вызывают у Азирафаэля неприязнь, но вкупе с пристальным надзором матери получалась ядерная смесь из вечных ожиданий великих свершений.       Сейчас же утренняя рутина — чашечка чая и круассан, поездка на работу через парк. А если проснуться на несколько минут раньше, можно успеть ещё и уток покормить. Идеально.       — Вот чёрт! — Кроули дёрнул дверную ручку. Он шумно выдохнул, оглянулся по сторонам. Никого. Он уткнулся в телефон. Что ж, сколько ему ещё листать ленту, один Бог знает. Сказали же: приходить за час. А что, если кофемашина не успеет разогреться? Тут так всегда?       — Ой, закрыто? — Азирафаэль припарковал велосипед и подошёл ко входу, но, увидев стажёра, замедлил шаг, пытаясь собрать мысли в кучу.       — Ага. Ты не знаешь, у кого ключи?       — Я сейчас напишу, — Азирафаэль достал телефон. — Может, тебя тоже в беседу добавить?       — Да, давай. Конечно. Они подошли чуть ближе друг к другу, и Азирафаэль мог поклясться: вблизи эти ладони выглядели ещё невероятнее. Произведение искусства, которому не нужны ни рамка, ни вывеска.       Кроули заметил заинтересованный взгляд Рафа и хмыкнул: он не совсем понял причину такого внимания и подумал, что дело в шрамах.       — Кх-кх. Знаешь, я бы мог сказать, что это кошка, но кошка не умеет тушить об тебя сигареты.       — О, нет! — Азирафаэль стал краснее самого спелого помидора. — Нет, нет, они просто… чудесные. Не шрамы. Нет, я о… Слушай. Прости. Я не буду.       Кроули изумлённо уставился на него. Чудесные? Так ни о его ладонях, ни о нём самом никто никогда не отзывался.       — Эй! — на обозримом горизонте появилась Уриэль; она крутила ключи на пальцах, другой рукой придерживая рюкзак цвета хаки. — Заждались?