Двое совершенно незнакомых людей

Скамейка нагрелась под солнцепеком так, что аж кипяток, но сесть больше некуда. Парк неозелененный. — Смотри, какой дальше аккорд. Леша отрывается от своего обеда и поворачивает к Ильину лицо, думая, что, возможно, стоило поставить контейнер на асфальт, и это было бы лучше, чем микроволновка. Эта жара его доконает. — Я не играю на гитаре. — Ну там так получается, смотри, — Ильин продолжает как ни в чем не бывало, перехватывая гриф гитары и делая удар вниз по струнам. — Это я сейчас е-ем зажал. Есть еще дэ-ем и а-ем, вот так звучит, — другие два удара вниз. — Еще один какой-то нужен. Он сидит в водолазке, и Леше плохо даже смотреть на его волосы, обычно топорщащиеся, а сейчас приставшие ко лбу. — Попробуй це-не-ем, — подуло ветром — как будто кто-то открыл у них перед носом духовку. У него даже нет сил жалеть об этом каламбуре. — А про что песня. Ильин смотрит на него секунду или две. — Ты какой человек. Человек-чай или человек-кофе? Леша смотрит на него в ответ. — Чай. Ильин опускает взгляд в свою тетрадь на колене. — А какой — молотый или растворимый? Леша вздыхает. Солнце в глаза заставляет щуриться. — Холодный. Ильин что-то исправляет, еще исправляет, зачеркивает, снова смотрит на Лешу. Трет нос. — Хорошо подходит. Проходит много минут в тишине. Слишком много для социально приемлемого максимума. Но как будто бы Леша не ощущает необходимости что-то с этим делать. Его посещает мысль, что обед на свежем воздухе был не самой лучшей идеей, потому что он на самом деле был единственным из них, у кого было с собой что-то на обед. Ильин просто вслед за ним пошел на улицу, сел с ним на одну лавку, посмотрел сначала на Лешу, потом на его бутерброд, потом снова на него. Его взгляд говорил «Не понимаю, почему ты до сих пор не предложил мне этот вкуснейше выглядящий, слегка подвяленный на солнце бутерброд. Я сижу прямо здесь, прямо перед тобой». Леша приподнял брови как бы говоря ему в ответ «Обалдел? Он у меня один. Я его специально для себя приготовил». Лицо Ильина, нисколько не изменившись, каким-то образом передало и еще одно выражение: «Ты половину съешь, а мне потом оставь». Леша нахмурил брови и помотал головой с недоверчивой улыбкой: «Не буду я тебе ничего оставлять». Ильин опустил подбородок, продолжая настойчиво смотреть на него, затем на бутерброд, опять на него. Когда Лешина решимость нисколько не пошатнулась, он моргнул. Каким-то образом Леша отломил ему половину бутерброда. Прошло слишком много времени для перекуса, который к тому же стал в два раза короче. Оставшись без оправдания продолжать сидеть на этой скамейке, Леша сидит в телефоне, делая вид, что не замечает, как Ильин что-то бормочет, дергая струны, кажется, вообще без аккордов. Полуденное солнце печет голову, но они оба никуда не уходят. Асфальт хрустит у Леши под ногой. Он уже думает, что настало время незаметно свалить, пока этот парень отвлекся. Но через минуту тот вдруг начинает наигрывать и смотрит прямо на него. Проходит еще минута, и он пропевает с абсурдно серьезным видом: — Эй, чай, чаек, стакан холодный Десять грамм сушеной массы Я залью тебя водой И ты согреешь руку сразу Я насыплю в тебя сахар Ты станешь сладким и приятным И кубик льда в тебя добавлю Жги меня своей прохладой.