Закат солнца вручную

      — Вот же сука! Убью курву! — Людка грохнула по столу молотобойным кулаком.       Чашки жалобно звякнули. Корректор Леночка, работавшая за соседним столом, хоть сказанное относилось не к ней, мышиным движением спряталась за кипу бумаг.       В редакции Людку боялись все, включая главреда.       «Людка» — это не от мамы с папой. Те назвали её Элей, Элеонорой Самохваловой. Но манерное имя раблезианской деве до абсурда не шло. Одноклассники дразнили Самосвалом, за что были нещадно биты. А в институте, на первом курсе, едва она представилась Эллочкой, стали звать Людоедом. Элка махнула рукой — да и фиг с вами! Постепенно «Людоед» сократился до «Люды». Так и жила до сорока лет Людкой и уже не парилась. Привыкла.       Она смотрела на экран компьютера и не верила глазам. Конечно, за двадцать лет работы редактором журнала встречалась с плагиатом и не раз. Разное разгребали. Но чтобы так борзо!       Она подожгла крепкую папиросу и пригладила ладонью короткий ёжик на голове. Такое прощать нельзя!       У незамужней бездетной Людки было хобби, скрашивающее одинокую жизнь. Вечерами, набегавшись глазами по строчкам научных статей, она приходила домой, садилась на диван, обнимала толстую кошку Мурзу. И, закрыв глаза, сочиняла детские рассказы. Про летний двор, лестницу водокачки, ведущую в облака, про спасённого щенка дворняги Жучки, друзей Серёгу и Машку, с которыми таскали яблоки из сада пьяницы Дядьмитьки. И тепло разливалось в душе, будто и не висели грузом на плечах пустопорожних тридцать лет. Лето, каникулы, вся жизнь впереди.       Придумав рассказ, набросав его, как пейзаж из слов, воспоминаний и эмоций, Людка садилась и записывала. И клала в стол, много лет подряд. Стеснялась публиковать — кому покажешь, несерьёзно же. Разве что подружки, с которыми бухала по выходным, читали и хихикали. Но это не в счёт.       А к сорока зарегистрировалась на сайте юных авторов «Пегас», поставила на аватар фото молодой Джессики Альбы и потихоньку, сжимаясь каждый раз, будто за такое давали тюремный срок, робко выкладывала написанное.       Люди, к удивлению, читали, даже хвалили. И Людка стала задумываться, не замахнуться ли на что-то посерьёзней.       — В литинституте начался конкурс, — подсказала подруга Лилька, которая, в отличие от неё после журфака работала журналисткой, — хорошие денежные призы. А первый приз — путёвка в Испанию.       — Где я, а где Испания, Лиль! — засмеялась, вздрагивая двумя подбородками, Людка.       Но мысль крепко засела в голове.       Она выбрала свой любимый рассказ про девочку Алису, фантазёрку и хулиганку, любившую маму и бабушку, перечитала несколько раз. Он назывался «Моё солнышко». Прежде, чем отправить на конкурс, удалила рассказ с сайта «Пегас»: условия жёсткие, текст не должен быть нигде опубликован. Заполнив заявку, отослала текст.       Через два дня пришёл ответ: «Рассказ с таким названием и содержанием на данный конкурс уже зарегистрирован».       Людка с изумлением таращилась в экран. Её собственный, горячо выпестованный, в муках рождённый, до буковки родной текст стоял под чужим авторством! С фотографии улыбалась худая кудрявая блондинка, полная противоположность Людки, Злата Солнцева. Перед рассказом она написала посвящение «Моей дочери Алисе». Фото Алисы — пухленькой конопатой рыжульки лет десяти — стояло тут же. Алиса сидела на руках у папы.       Идиллия, блядь!       — Лиль, они меня же в плагиате и обвинили, эти из комиссии, — выла в трубку Людка, отчётливо ощущая, что ничто людоедское ей не чуждо, — бери Анечку, пузырь и вечером — ко мне. Будем думать, как мочить гадину.       Анечка, третья подруга-адвокат, конечно, не отказалась. И вечером бригада скорой алкогольной помощи расположилась на Людкиной кухне, рассевшись за столом между бокалами, бутылкой коньяка и Людкиными тазами с воскресной выпечкой.       Совет в Филях начался.              — Знаете, что самое обидное? — спросила Людка у подруг, поднимая рюмку. — Рассказ мой — явный фаворит на этом сраном конкурсе! За него уже больше тысячи читателей проголосовали! Я на своём «Пегасе» сроду таких цифр не видела! Второе и третье место — по двести-триста. И пишут там ей всякие: «Всходит солнышко детской литературы!»… Поняли?..       — М-да… Обидно! — протянула Лилька, закусывая пирожком с печёнкой.       — Я ей рыло начищу, девки! — пообещала Людка.       — Конкурс всероссийский? — спохватилась Аня, — Она вообще, может, в Анадыре сидит и в ус не дует.       — Москвичка, — успокоила Людка, — я проверяла. Дайте только добраться до этого солнышка — и всё, трындец! В бетон закатаю!       — Сядешь, Людок, — покачала головой Анечка, залпом допивая коньяк и откусывая от ватрушки величиной с велосипедное колесо.       Мурза мягким чёрным облачком уже мостилась на её белой юбке.       — Ты меня вытащишь! — тряхнула захмелевшей головой Людка.       — После того, что ты нам тут озвучила, тебя лет на сто закроют, — жуя, проговорила Лилька, — так даже в средние века еретиков не казнили.       — А нехрен!.. Даже ребёнка не стесняется, сука бесстыжая!       — Нет, девочки, — вмешалась Анечка, деловито закуривая, — так нельзя. Злата эта — воровка. Воров надо ловить и судить. Мы её поймаем!       — Как же её поймаешь, Ань, — забасила Людка. — Я даже комиссии этой на конкурсе ничего предъявить не смогла. Я же сдуру рассказ с «Пегаса» стёрла. Так бы хоть даты сличили, что мой раньше написан.       — Что сделано — то сделано! — махнула рукой Анечка. — Поздно пить «Боржоми».       — Может, просто написать личное сообщение? Ну, спросить, где её совесть? — вмешалась Лиля.       — А смысл? Совесть у неё уже не появится. Скажет «докажи». Или удалит рассказ, и всё. С гуся вода, — глаза Анечки задорно блеснули сквозь густой дым, затянувший кухню. — У меня идея получше.       Анечка снова разлила коньяк, подруги выпили.       — Вот послушайте! Как юрист вам говорю, — начала она, — составим договор, что эта Злата печатает рассказ в журнале за деньги, а ты, Люд, восстановишь текст на «Пегасе» с нужной датой. И мы её тёпленькую — прямо в суд!.. Я тебе на приличный отдых в Испании бабла с неё стрясу!       — А зачем договор? — не поняла Людка. — Она ведь и так его уже опубликовала.       — Сейчас да. А потом узнает, что ты объявилась, и сотрёт, дело двух минут, — разъяснила Анечка. — Нам документ с подписями нужен. Тогда гадюка не отвертится. Мы ей зубы-то пообломаем.       — А если на «Пегасе» не восстановят?       — Тогда мы этим договором сучку припугнём как следует. Не засудим, так хоть нервы помотаем.       — Главное её теперь найти, — резонно засомневалась Лиля, — если она такая воровка, координаты не даст.       — Хотите, я возьму следака, и мы в литинститут сходим к председателю комиссии? — Аня со студенческих лет хмелела и наглела одновременно.       — Не спеши, — остановила её Людка, — шорох наведёшь, гадина затихарится. Давай сначала по-хорошему.       — Это как?       — Напишу ей, что я — редактор журнала и хочу опубликовать рассказ. Телефончик попрошу для связи…       — Так ведь конкурс! — вспомнила Лилька. — Ещё не подвели итоги.       — Ну, потом, после окончания! Назначу хороший гонорар. А Анька составит договор, чтобы судья не подкопался.       — А главред тебя не съест? Детский же рассказ, — снова засомневалась Лилька.       — Да мы раньше её за шкирку схватим, — успокоила Аня, — главред и не узнает.       На том и порешили.                     Чудеса не случаются. Людкин рассказ на «Пегасе» не восстановили.       Пришлось идти на хитрость. Они составили такой же договор на публикацию рассказа от имени Самохваловой, но месяцем раньше.       Людка написала вежливое официальное письмо, попросила Злату Солнцеву о встрече или о телефонном разговоре. Рассказ хвалила взахлёб.       Но Злата не отвечала.       Примерно неделю Людка каждый час проверяла почтовый ящик, злилась, поминутно смотрела, как растёт рейтинг рассказа. И уже подумывала нагрянуть со следаком в комиссию, как предлагала Анька.       И тут Солнцева написала в личке номер телефона.       Трясущимися руками Людка набрала. Женщина на том конце спокойно выслушала хвалебные излияния и спокойно сказала:       — Хотите поговорить? Приезжайте ко мне домой, — и назвала адрес.       Людка опешила. Всё так просто.                     Стараясь унять дрожь в руках, Людка положила в сумку составленный Анечкой договор. То ярость, то страх накрывали её попеременно. Подумав, сунула в карман перочинный нож и ойкнула, порезав руку.       — Эх, Злата, Злата, сколько через тебя зла-то!.. — переврала она поговорку, промакивая выступившую кровь.       «Зачем нож? Резать я её, что ли, и вправду собралась?» — обалдело подумала Людка, успокаивая себя третьей порцией валокордина.       — Ты там только дров не наломай! — строго напутствовала по телефону Аня. — Договор пусть подпишет и всё. Дальше я сама. А то, хочешь, я с тобой поеду?       — Нет! — решительно отказалась Людка. — Это — дуэль чести, она будет один на один. Я в порядке, Анька! Честно!       — Знаю я твой порядок! Ладно. Зови прятать труп, — пошутила Анечка.       Людка сплюнула и перекрестилась.                     К калитке вышла женщина, и Людка долго всматривалась в её лицо. Потому что это была не она, не блондинка с фотографии. Лет на двадцать старше, худая, измождённая, с землистым цветом лица. Какая-то блёклая, в тёмной одежде.       — Злата? — спросила Людка. В её планы не входила беседа с мамашей Солнцевой.       — Да, это я, — кивнула женщина и присела на скамейку, приглашая Людку, — только я не Злата. Меня зовут Валентина.       — Псевдоним? — с ехидцей кивнула Людка.       — Дочкино любимое имя. У неё всех кукол Златами звали.       Людка протянула женщине договор.       — Вот, смотрите, конкурс пройдёт, и мы рассказ ваш в сборник возьмём. Деньги заплатим.       Злата равнодушно пробежала глазами по строчкам, не удивившись даже щедрой сумме гонорара. И вернула листок.       — Спасибо, я не могу.       — Почему?       — Я должна сказать, — начала Злата и внимательно посмотрела в Людкины глаза, — мне стыдно, но рассказ этот — не мой, я его… украла.       — Вот как? — Людкины глаза сверкнули. — И как же вы не постеснялись?..       Женщина опустила глаза.       — Это для дочки. Алиса у меня — единственная. Больше нет никого, только старенькая мама.       — А муж? — встряла Людка, вспоминая мужчину с фотографии.       — Бросил три года назад.       — Сочувствую. Но это не повод. Я тоже одна живу. И ничего.       Злата будто не замечала упрёка в её голосе.       — Она с детства любила, чтобы я сказки выдумывала. Прямо выжимала из меня. Я ей сочиняла про девочку Алису, — она помолчала, видно было, что слова даются ей тяжело, — а потом она заболела, и мне стало не до сказок. Отрубило фантазию напрочь. А она просила каждый день, только чтобы именно новую, и чтобы я сама сочинила. Сказки её радовали… Я нашла в интернете, одна женщина писала, ну точно про мою Алиску. Скачала сборник и скидывала ей по одному рассказу на телефон. Она в больнице лежала. А однажды пришла к ней, а они с бабушкой сидят на кровати, смеются, оформляют анкету на конкурс. И Алиса щебечет: «Мам, мы в Испанию поедем, твой рассказ выиграет, вот увидишь! Я выздоровею, и поедем!» Даже фотографии сама выбрала. И каждый день, когда ей становилось легче, радовалась, что Алиса всем нравится. Думала — про неё. Я не смогла ей рассказать…        Злата изучала носки своих туфель, низко наклонив голову.       — Ну, а потом… Я совсем забыла, не до того было, а когда письмо ваше получила, стало стыдно, написала на сайт, что снимаю историю с конкурса, а мне не ответили. Я ту женщину поискала в интернете, но забыла, как зовут, а по тексту не нашла…       — Ну да, — кивнула Людка, — я же его стёрла!       Злата подняла глаза.       — Это вы? — испуганно спросила она и сразу съёжилась, уменьшилась в размере. — Это вас я, выходит, обокрала?       — Меня, — ответила Людка деревянным голосом.       И, внезапно прозревая, заметила и чёрную одежду, и впалые щеки Златы, и её опухшие от постоянных рыданий глаза.        — А где сейчас ваша дочь?       Подбородок женщины дрогнул, голос стал тонким.       — Умерла. От лейкоза. Сегодня десятый день как.       И погладила лавочку.       — Вот тут гробик стоял… Нет больше моего солнышка. Простите…       Людка встала с лавочки так быстро, будто гроб с мёртвой девочкой всё ещё стоял там.       — Я им позвоню, чтобы сняли, или… — Злата недоуменно посмотрела на договор, — но я не понимаю, зачем… Что вы хотели, Людмила…       «Наказать тебя хотела!» — подумала Людка, но не озвучила.       И одним движением смяла в руке листы. Кто видел родителей, оплакивающих мёртвых детей, знает: их уже ничем на этом свете не накажешь. Даже постоять рядом — как войти в воды Леты-реки: зашёл одним человеком, выйдешь другим.       — Я не Людмила, я — Эля, — вдруг неожиданно представилась Людка.       — Простите меня, Эля. Я поеду к ним, сегодня же…       Людка представила, как приходит домой, садится на свой диван, и в руку толкается тёплая кошачья морда. И нет этого неизбывного горя, когда нечем утешить, и никакие слова не подходят.       Что она вообще здесь делает?       — Не надо, Валь, — услышала себя Людка словно со стороны.       — Что?       — Не снимай рассказ, пускай висит. Я дарю его тебе. Пусть будет в память о твоей Алисе.       Злата закрыла лицо руками и тоненько протяжно завыла.        — А как выиграешь, поезжай в Испанию, — добавила она.       И, увидев, что та машет головой, грозно добавила:       — Я теперь знаю, где ты живёшь! Приду проверю!