Жжение

***

Она была уставшая, вялая, как сонная муха, темная от полосок на лице до лацканов пиджака. Её ни за что нельзя было перепутать со смертными — и на них косились с соседних столиков, чужие взгляды отдавали жжением, жужжанием. Гавриил махнул рукой, взгляды прекратились, что-то стихло, в наступившей тишине он явственно слышал биение сердца. Тук-тук-тук-тук. Вельзевул подняла голову — тоже услышала? — внезапно обдало дрожью, он с трудом удержал чашку. — Эй, что такое? — она не спрашивала, а требовала ответа, тысячелетия управления Адом не могло не отразиться так же, как и помощь Раю. В глазах отражалась бесконечность, и как же он мог этого не замечать?. Она была прекрасна. Божье творение когда-то — нет, не то, он не мог вспомнить её на небесах, сколько бы ни пытался. Он не мог даже представить её другой, без тьмы вокруг, он и не хотел. Сколько раз они виделись до сорвавшегося Армагеддона — два или три за все шесть тысяч лет? Её предыдущее воплощение представало перед взглядом охотно, и Гавриил признавал, что чувствует то же самое, а, значит, дело не в чертах лица и красоте телесной оболочки. — Я не знаю, — так просто сорвались слова, неведомые доселе. Он был архангелом, он знал всё, но только не это. — Что-то происходит со мной. — Тебе больно? Излом бровей, движение корпуса вперёд, к нему. Гавриила обжигает теплом, и если это адский огонь, он… Он будет гореть в нём, пока может. Но это не боль, нет, мотает он головой в смертном жесте. Боль от ударов и потерь, он исследовал теорию, здесь было нечто иное. — Это так странно. Когда ты рядом, это странно, — где же его красноречие? Шесть тысяч лет и благая весть за спиной, а всё, что выходит — «это странно»? — Но мне нравится это ощущение. Движение руки, смягчение черт — о, это улыбка, тонкие пальцы ложатся на его ладонь. Что ты делаешь со мной, Вельзевул? Не прекращай ни за что на свете. — Я буду рядом. И Гавриил верит.