Мы не ведаем, что творим

There's a limit to your love Like a waterfall in slow motion Like a map with no ocean. (James Blake — Limit To Your Love)

Стокгольм загадочно блестел от ночного влажного тумана: погода была неожиданно мягкой. Спика направлялась на вокзал. Пустые улицы-альвеолы дышали легким ветром, игнорируя Хельквист: чего ее замечать? Она же своя… Словно зараженное перуанским порошком тьмы, а, может быть, самой вечностью, чернело глубокое, словно колодец, небо. Оно рассеивало свою не-совсем-настоящую, но от этого не менее ощутимую магию морока вниз, и слабые жестяные фонари, бросающие треугольники желтоватого тусклого света на асфальт дорог, не могли побороть его жадность. Желая отвоевать город у вселенской мглы, лампы на ножках с белыми абажурами всех форм были расставлены в каждом городском окне: квартире, офисе, ресторане… А к ним присоединялись в самый темный сезон и иные воины света: рождественские бумажные звезды. Крупные, семиконечные, перфорированные, они висели на проводе, протянутом специально для этого над оконной рамой. Открыточный вид. У Спики дома тоже была такая. Освещающая заметённый легкими барханами снега газон. Шеллефтео был городом магов, но традиции единили нордишей с маггловскими скандинавами. Поэтому мама где-то там, вдали, выбирала сегодня днем лучшие продукты для праздничного стола. Населенные этими «светлячками», лишенные штор дома приглашали тебя, пешехода, стыдливо бросить взор в нутро из Икеевских люстр, прямолинейных ячеистых полок и огромных телевизоров на молочных стенах. А также уютно проживающих в этих декорациях людей — просто потому, что им было нечего таить. Любопытство поощрялось. Живые огоньки медленно исчезали, когда обитатели ложились спать, щелкая пластиковым тумблером. И «светлячок» пропадал до завтрашнего вечера. Именно в такой нетривиальной мрачности жилой части города Спика заколдовала чемодан на едва заметную левитацию, чтобы не греметь на широком плиточном проспекте. Безукоризненная гладь витрин достигнутого чуть позже центра пропускала непогашенный свет: манекены, застывшие в разных позах, словно жертвы «Остолбеней», демонстрировали в ярких лучах замысловатые стильные комбинации, напрочь игнорируемые живыми черно-белыми шведами. Где-то за углом горел единственный открытый уголок: пиццерия, из которой доносились восточные мелодии и даже напевы хозяина-иммигранта из Ближнего востока. Почему именно они готовили пиццу? Тор знает. Итальянцев тут можно было встретить в основном как туристов, а если местных и требовалось наскрести, то лучше было бы искать субботним утром в кафе Poli, три на три метра, на улице Святого Георгия. Это был несравненный кофе, а если закусить его свежим круассаном с абрикосовым повидлом, можно было бы подумать, что магия как-то нашла путь в мир магглов. Казалось, прошла добрая сотня лет, а не пара месяцев с того дня аппарации на поезд в Лондон. Почему она не попрощалась тогда должным образом? Максимализм… Думала, без нее будет легко? Без своей столицы… Не все столицы одинаково полезны. Стокгольм гладил по голове дымкой, сжимал объятия, как живой, радуясь возвращению одного из своих детей в огромную семью. Прости, что я не попрощалась. Он всегда прощал. Это была безусловная любовь. … В этом году именно Хельквисты собирали гостей на Рождественский ужин: Аксел, Фрея и Йонель с родителями должны были прийти к трем часам. Но сегодня никто не повезет Спику в Шеллефтео во втором часу ночи, это было очевидным. Девушка юркнула в просторное здание вокзала, чтобы купить билет на завтрашний рейс. Арочный полоток, украшенный рядами гирлянд, переливался многоцветием мелких лампочек, но в такой час у красивого шоу было слишком мало зрителей. Пробив карту в терминале и получив квиток, Хельквист толкнула вращающуюся дверь, чтобы снова оказаться на улице. Бело-серебристый моноблок отеля Скандик смотрел своей сотней геометрически разнобоких прямоугольников-окон на уютный серо-кремовый вокзал, открытый еще в 1871-м году. Но сзади этот модернизм подпирали кирпичные бока церкви святой Клары: образца изящества, чьи шпили казались выше самой небесной черноты. Она как бы говорила: «не расползайся тут». Хотя, казалось, бой проигран. Стокгольм переплетал в себе историческое с современным, умудряясь при этом избежать нелепости. За это Спика и любила столицу: здесь всё находилось на своем месте, и никто не был лишним. Следуя через дорогу к стеклянным дверям отеля, девушка улыбнулась церкви, словно та вдруг очеловечилась. Она — как МакГонагалл. Вокзал — как Дамблдор. А я — этот абстрактный Скандик. Волшебница толкнула дверь отеля, и скучающий ресепшионист в черной водолазке просиял в искренней, хотя и немного мятой улыбке: — Добро пожаловать! Его островок был единственным светлым пятном в просторном лобби. Остальная мебель давно прикорнула в глубоких тенях тут и там. — Хэй, номер на сутки, пожалуйста. Если можно, с видом на Мэларен , — привычно по-скандинавски девушка улыбнулась незнакомцу. Он был магглом. Если бы она прошла чуть дальше, делая вид, что идет в бар, где сидел последний грустный турист-алкоголик и слушал блюз, то через десять метров могла бы юркнуть в небольшой проем в стене. На техническом плане здания это был лаз в какой-то старый трансформаторный шкаф. Нога маггла там не ступала, ведь он никогда не ломался. А чему тут удивляться, если шкаф был порталом в самый настоящий магический отель «Снегодождь»? Спика сознательно не направилась туда. Отель не обладал окнами, а она слишком соскучилась по городу, чтобы лечь спать лицом в стену. К тому же, магглы не задавали вопросов. Когда карточка двери номера щелчком открыла замок, в нос ударил неизменный для Швеции запах чистого белья и свежего пластика. После Британских пыльных углов Спике казалось, что она и вовсе не дышит в Швеции. Настолько беспрепятственно входил и выходил воздух в легкие. Номер был небольшим, узким, как и спальное место. Кровать на одного — редкое явление в гостиницах. Удачно, что не пришлось менять много галлеонов на кроны, еще и на сэндвич осталось. Она поставила чемодан, разулась в тишине и, первым делом, не включая огней, направилась к окну. В многих метрах под ногами Хельквист блеклыми огнями переливался спящий город. Черной лентой ширилось озеро Мэларен, которое сторожила городская ратуша, увенчанная гербом Швеции: тремя золотыми коронами. Подавив зевок, Спика потянулась и потерла глаза. Аппарация в страну была мгновенной, а вот путешествие в Хогвартс-Экспрессе до пункта утомило. Это вам не электропоезда SJ, которые несутся триста километров в час! Решив принять душ завтра, девушка сквозь косые тени проплыла к аккуратно заправленной кровати, если честно, немного боясь, что ей этот город просто снится и пропадет, как только она прозреет вновь завтра. Но Стокгольм был и оставался на своем месте. Все четырнадцать островов. Витиеватая люстра, в которую уперся взор, как только Спика приняла горизонтальное положение, гипнотизирующе способствовала сну: тянуло разглядывать ее, крутя свои мысли подобно ее завиткам. Как же мирно было это ощущение, и как велик соблазн просто остаться в Швеции навсегда… Но никак. Цели надо доводить до конца. Завтрашний же день дома готовил свои загадки, и так не хотелось заранее переживать. *** Восьмичасовой утренний поезд минута в минуту стартовал в направлении Шеллефтео. Среди занимающих свои места магглов Спика забросила на верхнюю полку чемодан без всякой магии и уселась в комфортабельное эргономичное кресло у окна. Обычно она бы слушала музыку через свой маггловский плеер, но снег танцевал такими крупными скоплениями снежинок, что был словно музыка сам, и прерывание его иной породило бы какофонию. Чем быстрее летел поезд мимо вычищенных платформ небольших станций, мимо высоченных сосен, скрывающих жуть среди черных прорех меж своих ветвей, тем менее очерченным выглядел падающий снег. Он превращался в белые черточки, едва успевая мазнуть по окну. Зелено-голубые электрические вспышки с крыши поезда то и дело озаряли окружающее пространство, белизна земного покрова мощно отражала необычный блеск, и от этого казалось, что все пассажиры в этой машине летят сквозь космос со скоростью света с помощью варп-двигателя . Через два часа Спика захотела есть, но не могла оторваться от красот, которые становились все более и более суровыми к северу. Сэндвич в поясной сумке ждал, когда его важность перевесит мерный бой взволнованного сердца. Когда лоб окончательно замерз от стекла, девушка наконец развернула сэндвич с тунцом из «Сабвея», нетерпеливо разорвав бумагу. И все же хотелось побыстрее отведать мамины Искушение Янсона , домашние фрикадельки, печеный картофель и бутерброды с сельдью и горчицей. Ну и куда же без сосисок-гриль с золотистой корочкой? Но это вечером. Когда-нибудь в будущем эти поезда смогут летать не триста, а шестьсот километров в час… Будь сегодня такой день, она опустила бы ложку в блюдо с запекшимися по краям сливкам в два раза раньше. Интересно, что готовят в домах Британии сегодня ночью? Было вкусно, сэндвич стремительно исчезал, а тело наполнялось теплом. Досадно, что нельзя наколдовать Агуаменти в присутствии других тихо переговаривающихся пассажиров: на баночку колы крон уже не хватило. … Двухэтажный дом из бруса выглядывал из-под снега почти застенчиво, как новый гриб из-под почвы после дождя. Но живя в нем столько лет, Спика знала: сколько угодно грозно может смотреться снежная шапка на его скатах, но он выдержит. Аккуратная дорожка была вычищена к входной двери: ну точно мама постаралась. Таких ровных краев снега не найти даже в конкурсе снежной скульптуры. Пройдя по спящему садику, Спика привычно толкнула дверь. Она, как всегда, была вечно открытой. Под не сильно высоким дощатым потолком уже вовсю витал запах кушаний, легкая музыка лилась из гостиной: кажется, мамина канарейка подпевала патефону. И едва девушка сделала шаг вглубь, чтобы проверить свою догадку, вереница из тарелок пролетела в непосредственной близости к ее голове, размещаясь на накрытом практически столе, поверх алых рождественских салфеток. — Дочь зашибешь! — весело крикнула Спика, скидывая ботинки без помощи рук. — Это кто та-а-ам верещи-и-ит, а-а-а? — раздалось задорное звучание из кухни, и через секунду моложавая худая женщина с удлиннённым каре белого цвета выскочила в коридор. Хильма Хельквист была одета в мягкие домашние штаны с оленями в красных шапочках и белую футболку. Ее руки были по локоть в муке: она только что сформировала карфотельный пирог. — Мамульк-а-а-а! — Птене-е-е-ц! — они кинулись в объятья, обмениваясь снегом и мукой. — Ты как всегда вовремя! Я ничершатеньки не успеваю, — мама чмокнула холодную щеку. — Слевитируешь пару стульев сверху? Тор мой, да ты опять похудела, что ли?! — едва собиралась мать пристальнее оглядеть черты Спики, как «Ку-ку» пробил таймер на кухне, и Хильма вприпрыжку устремилась туда, не дождавшись ответа. Раздевшись, Спика призвала со второго этажа телекинезом несколько стульев, заставив их смешно шагать вниз по ступеням. Затем мебель устремилась в гостиную, чтобы занять места вокруг массивного стола из цельного ствола дерева. Ножки не стукнули — вся поверхность пола этой уютной комнаты, заставленной горшками с цветами и разного рода вазончиками и подсвечниками, была устлана ковром. — Я слышала, — раздалось из кухни, — вы с Фрайдде в раздоре. В раздоре, как же. Просто он мудила, называй вещи своими именами, мама. — Что-то в этом духе, — закончив расставлять стулья, Спика оперлась на косяк двери кухни и принялась наблюдать, как узкая спина сгибается над противнем с фрикадельками. — Ой, да и ну его к Глусуну, — пробубнила Хильма прямо в жерло духовки. — А как же «такой хороший мальчик! Толковый, красивый!» — передразнила Спика мать годичной давности. — Да кто тебе не уперся, тому дорога в Утгард. Хоть он красивый, хоть сам Один, — женщина выпрямилась и вытерла лоб предплечьем, оставив на лице смешную маленькую полоску муки. — Кто тебе рассказал? — Аксел. Предупредил, чтобы я на тебя не наседала с вопросами. Кстати, у нас тут кое-что эээ… варится. Но лучше я пото… И именно тут раздался дверной звонок. Можно было, конечно, и просто толкнуть дверь, но все же заходить так в гости было вряд ли вежливо. Спика побежала открывать, предвкушая долгожданные объятия и разговоры. За дверью стояли радостными все семеро нордишей, приглашенных на ужин — четверо взрослых и трое их детей. Вот теперь я точно на своем месте, — улыбнулась Спика, первой встретившись глазами с тем, кто стоял ближе всех к двери. С Акселем. *** Она была в праздничном перламутре. На скулах блестел холодного оттенка хайлайтер и так тянуло побыть сегодня в длинном платье! Четверо друзей распределились по комнате Спики, каждый был занят своим: Фрея с любопытством рассматривала форму Хогвартса, помогая распаковать чемодан, пока Спика освежала изрезанное складками новогоднее одеяние, проведшее в шкафу несколько унылых месяцев. Аксел, забравшись на кровать с ногами, жевал табак, листая ежедневную газету, которую подобрал на крыльце, а Йонель просто ждал, пока все соберутся, чтобы спуститься к столу. Поэтому, сидя на ковре, колдовал фейерверки, которые планировал позже запустить в саду. Задача была не из легких: небо должны были озарить имена всех присутствующих в доме по очереди. — Пока все ждут вечера, я не могу дождаться завтрашнего утра, — сказал он, сформировав очередную удачную петарду своей темно-зеленой каучуковой палочкой. — Ой, да ладно тебе, — махнула не глядя за спину рукой Фрея, продолжая вглядываться в нашивку Гриффиндора на черной мантии. — Никуда не денется твое Оре , одинокая кровать отеля ждет не дождется твоей накачанной задницы. — Ты собрала чемодан еще неделю назад, а я лишь позавчера, — иронизировал Йонель ее золотистым кудряшкам до плеч в ответ. Фиолетовые радужки парня искрили прямо в спину, и это сработало, потому что Фрея сделала полоборота головой, встретилась с ним взглядом и так же хищно оскалилась, подняв уголки губ в улыбке Гринча. — Главное, чтобы бронь была подальше от корпуса шампаньнутых, — сказала Спика, втащив из сетки платья какое-то перо, затесавшееся в ткань в шкафу. — Мой иммунитет к визгам сильно снизился благодаря некоторым персонам моей новой спальни. Если бы Фрея столько визжала у нас на факультете, ее бы уже без экзаменов приняли в консерваторию Йоргена Тонкопалого. Семья Ваттенфалля Шампань была известна тем, что продолжала поддерживать крепкие связи после выпуска. Поэтому в любом месте, где можно было собираться, они держались особняком, снимая под себя все кафе или несколько его закутков, блоки гостиниц, даже вагоны поездов. — Не переживай, мы живем у третьего склона, там, где подъемник. Лучшее место на курорте, недалеко озеро, можно будет катнуть на коньках. — Ой-ой, а давайте покатаемся на оленях! — Фрея уже успела захлопнуть опустевший чемодан и телекинезом направить его в подобающее место в шкафу. Уже завра утром Спике снова придется его собирать для поездки на зимний курорт. — Ты еще не накаталась за всю жизнь? — не поднимая глаз от газеты, сухо включился в разговор Аксел. — Ну не со всеми нами же! Когда Спика вернется летом, уже сезон кончится. — Я бы катнул. Глёгга возьмем. Или на собачках! — Йонель откинул белую косую челку с глаз, чтобы ее не задели искры очередной изобретаемой петарды. — Слушай, а что там за история с вашим Думбльдором? — резко сменил тему Аксел, пошуршав страницами газеты. Его брови задумчиво свелись, образуя легкую косую складку над переносицей. — А что с ним? Насколько я слышала, у него какие-то министерские задачи в этом году, поэтому его замещает моя декан, — Спика натягивала платье, поэтому голос звучал слегка приглушенно через ткань. — Да вот тут пишут, что его уже пару недель никто не видел, школа отказывается от комментариев. Послушайте: «Дамблдор на пенсии? Критика, которой на протяжении многих месяцев подвергался директор магической школы «Хогвартс», должно быть, сказалась на шатком здоровье пожилого мага. Последний раз его видели входящим в свою резиденцию четырнадцатого декабря, после чего была уволена его экономка, Нэнси Кейдж. Насколько известно, другим домашним персоналом Альбус Дамблдор не располагал. Кто заботится о почтенном старце в тяжелый период его жизни? Попытки социальной службы Министерства Магии (Британии — прим. ред.) выйти на контакт ни к чему не привели: совы возвращаются непринятыми, дверь никто не открывает, свет ночью не горит. Это очередная твоя шутка, Альбус? Автор материала: Рита Скитер. Перевод: Нина Перссон». — А наш директор, Густафф, что? Он же его друг? Молчит? — удивилась Спика. — Молчит, — кивнул Аксел. — А еще угрюм. И снова стал носить свой пояс с зельями. Но заявлений никаких не было. — Постой, не совсем всё как раньше, — задумчиво сказал Йонель. — Он распорядился ввести ЗОТИ с первого по третий курс, где их раньше никогда не бывало. А нам вообще удвоил. — Как же я этого не заметила… — пробормотала Фрея. — А я просто решил, что это его очередной приступ паранойи… — Де-ети, сади-имся! — раздался снизу бас отца Аксела, от которого затряслись сосулки на козырьке за окном. — Иде-ем! — крикнул Аксел, явно не намереваясь вставать мгновенно. — Кстати, Хильма очень хочет породнить меня с Акселом, — закатила глаза Фрея, поднимаясь с пола. — Собирается свести Бьорна с моей матушкой. — Да, это так, — кивнул Аксел. — Так что у наших отношений нет будущего, прости, сестра, — отложив газету, он шутливо поцеловал ей руку. — Ни у каких твоих отношений нет будущего, мужик, — Йонель собрал свои фейерверки в наколдованный пакет. — Дай хоть отцу одному не скопытиться. — Не выпендривайся, а то я не дам тебе встречаться со своей сестрой и наваляю, — Аксел схватил Йонеля за шею и взъерошил белёсые волосы стройного парня. — Вы что, встречаетесь? — округлила глаза Спика на друзей. — Нет, это у нас типа такая новая старая шутка. На твое место в сборную взяли Хорхе Йорхе, я встречаюсь с ним. Я так по тебе скучала, что мне пришлось влюбиться в того, кто тебя заменил, — хихикнула Фрея. Йонель вырвался из сильных рук друга и пригладил прическу. — Ой, ну конечно, что это за имя — Хорхе Йорхе? Звучит как какая-то херня, которую младенцам на люльку крепят. Будешь Фрейяйорхе, не приходи плакаться, девочка йойо. … Все было вкусным до слез в глазах, Спика жевала, словно до этого была удерживаема в голодном плену. На улице давно стемнело, лишь огни соседей волшебно мерцали, озаряя снег теплой лужей уюта. Наступало время десерта, и была почата очередная бутыль волшебного шампанского из лиственницы, но никак было не оторваться от гриля, идеально сочного, волшебно-золотистого… Шутки, игры и интересные разговоры всегда были частью рождественского празднования. Отец Аксела — Бьорн, и Бритт, мать Фреи, вдумчиво посаженные рядом, вели беседу о магических ботанических садах юга: оба увлекались редкими целебными растениями. Йонель продолжал мечтать о крутых склонах Оре, а Аксел, Хильма и родители фиолетовоглазого нордиша слушали подробности о жизни Спики в Хогвартсе, и ее неожиданном успехе в матче против Рейвенкло. — Всем привет! — грудной голос расколол голову Спики еще до того, как хотя бы кто-то за столом понял, кто появился на пороге. Рассеяв веер крошечных брызг с челки, вскрыв жемчуг улыбки, он порвал статику коридора расстегнутой курткой с меховой оторочкой, добавляя в пространство новый цвет: лазурный кашемир. — О, Фрайдде, я оставила тебе немного Янсена и селедки на кухне! — мама подскочила так резво, что Спика почувствовала острое желание дернуть ее за кардиган, удержав на месте. Все органы спазмировало и пришлось заставить себя сделать вдох. От него сведенные легкие резануло. Фрайдрих мягко качнул головой, мол, не стоит забот, но Хильма уже скрылась и отказывать было некому. Высокий черноволосый нордиш с поволокой осмотрел комнату поверх умолкших голов, а затем и чуть пристальней, по парам глаз. — С рождеством! — сказал он спокойно. Руки скрестились на груди, плечо мягко уперлось в косяк арки. Он издевается?! — С рожде-деством, — ответили нестройный хор одних лишь родителей. Хильма вернулась с тарелкой, полной еды, заставая хрустящую тишину. — Чего ты там застрял, садись! — поставив тарелку на пустое место за столом, мама пододвинула стул от своего мольберта ближе. Было видно, что она растерялась, но не могла позволить себе невежливость. — Я лишь на минуту, благодарю, миссис Хельквист. — Брось, это же Рождество! Сегодня не обязательно говорить обо… всем этом. Несколько минут. Спике так и хотелось крикнуть «Мама! Что ты творишь?!», но вместо этого она взяла в руки вилку и отвернулась к тарелке, как будто вошедшим был лишь сквозняк. Рука Фреи лежала успокаивающе на ее обтянутом перламутрово-зеленом платьем бедре под столом. Это придавало сил, хотя и ничтожно мало, питало маленькую свечу там, где требовался прожектор операционной. Фрайдрих на мгновение замешкался, но все же снял куртку и шагнул к столу. — Элин, Бьорн, вы же не видели еще мою коллекцию настоек? Я только в прошлом году начала крутить их, небольшое хобби, — несмело мама переключила свое внимание на родительский состав. — Бритт, ты оценила, сколько черники высыпало прошлой осенью?! — Йаха, грибов тоже было неимоверно, я забил две корзины за час, — отец Аксела, чернобородый викинг, производил скорей впечатление убийцы, чем грибника. — Пап, избавь нас пожалуйста от сотого пересказа своих маггловских увлечений, — сдержанно сквозь зубы сказал Аксел, следя, не моргая, глазами за новоприбывшим. Напряжение буквально царапало его кожу. — Предлагаю угоститься в столовой, пусть дети пообщаются, — Хильма встала, давая понять, что отказ не является опций. Ну как обычно: она сначала создаст ураган, а потом на шлюпке спасает собак с крыш домов. Дети… Разве у детей случаются такие выдирающие с мясом истории? Зашумели ножки кресел, и шестеро взрослых, переговариваясь, вышли в столовую. Уходя, Хильма метнула в музыкальный аппарат заклинание, и пластинка с джазом шестидесятых заскрипела под иглой, создав облако мутного, но греющего душу при любых других обстоятельствах звука. — Хорошо провел год? — спросила Спика, накалывая соленый огурчик на вилку с такой силой, будто во всем виноват именно он. — Неплохо, лучше многих, — хмыкнул Фрайдрих, проглотив ложку картофельного блюда. — Как Хогвартс? — Не твоего ума дело, — буркнула Фрея, вторя позе Йонеля, который совсем бросил есть и лишь сидел, скрестив руки, откинувшись на своем стуле. — Хогвартс отлично. Мне экстерном зачли руны, поэтому есть пара лишних часов подумать о жизни вместо урока. — Какие там дисциплины интересные, которых у нас нет, преподают? — нордиш спокойно зачерпнул кусочек серебристого бочка селедки. — Ты так и будешь делать вид, что Лирии не существует? — Спика бросила вилку. Фрайдрих подавил улыбку, глядя на Аксела. — Ну конечно, свита маджентиков донесла, — и снова занес вилку в очерченный рот. — Я бы и сама догадалась, когда ты мне за неделю не написал ни слова, — под столом Спика сжала кулаки. Аксел выглядел так, словно был готов сию секунду начистить ему рожу. — А ты что, ждала каникул, чтобы со мной поговорить? Или тоже прыгнула на колени какому-нибудь красивому аристократу? Ты только так и умеешь решать вопросы — кинуться в сторону самой высокой башни и показательно спрыгнуть с нее. Спика покраснела, не зная сама, от чего: от злости или от смущения. Фрайдрих отодвинул полупустую тарелку и встал, Спика инстинктивно тоже. — Пошли продолжим где-нибудь подальше, — он вышел из-за стола и направился в противоположном от родителей направлении, в холл с лестницей наверх, из которого все так же хорошо просматривалась гостиная. Йонель тоже встал, но Спика остановила его движением. Когда они оказались одни у дубового пролета, но, тем не менее, под буравом фиолетовых глаз Йонеля (Аксел вышел из-за стола и из себя, и покинул гостиную), Хольгерссон провел руками по блестящим вороным волосам и без всякой мимики произнес: — Что ты хочешь от меня? Объяснений? Их не будет. Ты умная, умнее Лирии, и способна разобраться с этим сама. Я верю, ты справишься. — Что именно я должна понять из твоей выходки? Ты трахнул Лирию через неделю! — Спика уставилась в белое тонкое лицо снизу, выпрямившись по струнке. Казалось, он, этот безжалостный человек, имел право только сидеть там, в своей норе, боясь показать нос из-за стыда, но как бы не так! Последний раз, когда они виделись, они были влюбленной парой, прощались в конце сентября у магазина редких перьев. Неужели это тот же самый нордиш? — Кто тебе это сказал? Златогривка? — Фрайдрих мотнул подбородком на Йонеля, который настороженно наблюдал за парой из кресла в углу. — Я сама видела, как вы сидели в гостиной, — едко выплюнула Спика. — На самом деле, я трахнул ее только через две недели. Если тебя это успокоит, я случайно назвал ее твоим именем в процессе, — он кратко закатил глаза. — Ох благодарю великодушно! — Спика истерически рассмеялась. Держать руки за спиной стало совершенно невозможным, и она, в попытке умиротворяющего жеста, сцепила костенеющие пальцы перед собой. — Опять ты выходишь из себя. Давай без своих истерик. Сократим путь этого разговора: ты ничем мне не докажешь, что была чиста те же самые две недели. — Была, пока ты на колени ее не посадил! — Не надо отговорок, — он поднял ладони. — Если бы ты верила в нас, ты бы осталась верной. Спика задохнулась в возмущении. — Я знаю, ты не любишь, когда тебе указывают на неудачи, — Фрайдде равнодушно уставился на ближайшую из картин на стене, там была вышита выброшенная на берег лодка. Девушка уже не удивилась бы, если бы он тут ехидно улыбнулся, но, как ни странно, нет. После нескольких секунд тишины, Фрайдрих лишь вернул взгляд, посмотрел на ее перламутровое лицо и наряд с каким-то любопытством, будто только впервые что-то заметил. — Ты все равно трахнул ее через две недели, ты ничего не знал о моей верности на тот момент. — Она хотела меня трахнуть, а я просто не отказал. И чем не повод вывести наши игры на новый уровень? А, Спик? С изменой сталкиваются семьдесят процентов пар. Это все равно произошло бы с нами, так почему бы не аннулировать этот риск сейчас? Но это все вторично, а первично вот что: ты не тянешь, не тянешь совершенно. Нет в тебе силы, которую ты так горячо рекламируешь, ты ведома, порывиста, не способна на дисциплину. Одна зацепка, и тебя понесло. Чего стоят все твои знания, если отсутствует контроль. Ты хоть одну сову прислала мне после своих подозрений? — А смысл? — Послушать от первого лица. — Ну, знаешь ли, — хмыкнула Спика, скрещивая руки на груди, — у меня есть гордость. Ты выбрал этот мусор, неси его. — Это не гордость, Спик. Это твоя трухлявая самооценка. — Я лишь не могу понять… — выдохнула она, чувствуя, как все внутри плавится, как пластмасса в жерле вулкана, растворяя силы, — Ты же любил меня. Как ты можешь устраивать мне такие испытания… Музыкальный аппарат сменил пластинку на что-то мурлыкающее. Фрайдрих тут же шагнул ближе, положив руки на талию, и невесомо перевел их назад, сцепив в замок, образовав тем самым неожиданную танцевальную пару. Неподалеку выстроились вернувшиеся из наливочной попойки родители. — Я и сейчас тебя люблю, — ответил, словно не произошло никакого сдвига в реальности, Фрайдрих, — ты гораздо интереснее Лирии в своих неуравновешенностях. Он убрал синие прядки с ее горящего лица. — Ты так меня бесишь, Хельквист, что даже заводишь. Спика молчала, оцепенев. Никакие сценарии предстоящих событий и рядом не стояли с тем сюрреализмом, который сейчас происходил. — Хочешь верь, хочешь, нет, но я соскучился, — его рука спустилась ниже, обхватив ягодицу в сетчатом платье и подтолкнула на себя, еще сильнее сокращая расстояние. Он прижал ее так близко, что ее голова невольно легла на кашемир его водолазки. Она была теплой. Йонель вцепился в подлокотники кресла, едва удерживая себя на месте. Аксел мелькнул рядом с ним, но тут же снова пропал. — Стоишь тут, разговариваешь со мной, — Фрайдрих перешел на шепот, — все еще хочешь казаться сильной, несмотря на обстоятельства, на дрожь в теле. — Он смял пальцами ее кожу, давая понять, что ощущает. — Эта бестолковая смелось, как ни странно, заслуживает уважения. Я думал, ты не приедешь на Рождество. Должен был увидеть своими глазами. Хольгерссон согнулся к виску девушки. Его черные пряди ненароком смешались с ее, когда он произнес шепотом: — Объявляю конец раунда, Спичок. Игра окончена. По одной попытке на каждого потрачено и теперь довольно, мы квиты, — голос убаюкивал, как сонный яд, — пошли наверх. Я сделаю все, как ты любишь, и завтра же Лирия будет в прошлом. Новый чистый год с нуля. Губы слегка невзначай коснулись ушной раковины, прижались, язык мазнул мокрой дорожкой по извилистым изгибам. Его тело из вальяжного стало нетерпеливым. — Я хочу снять это с тебя… и слизать с твоей кожи весь этот перламутр… Я таю. — Фред… — Что? — чуть возмущенно отозвался Хольгерссон, отклоняя ее голову и встречая серые почти мокрые глаза. Спика при звуке вновь знакомого тембра очнулась, отпрянула, оттолкнувшись от груди руками, хотя он все еще держал ее за талию в легкой качке танца. — Отпусти меня и уходи. Ты садист. — Я не уйду, ты знаешь, что мы принадлежим друг другу, — он не отпустил. — Немедленно отвяжись! — она толкнула сильнее, но напрасно. Йонель, заметив неладное, поднялся с кресла и уже направлялся в их сторону, но Спика нащупала палочку быстрее и выкрикнула первое, что пришло ей на ум: — Гляцио эрукто! Мощная, но краткосрочная струя льда отбила парня на пару метров и тот ударился затылком о стену фойе. Очутившийся рядом Йонель схватил Фрайдриха за предплечье и поволок во двор, на снег, который уже десятый круг вытаптывал Аксел. Что сейчас будет… Спика, не дожидаясь зрелища, как друзья втащит Хольгерссону, украшая снег алыми брызгами, ринулась наверх в свою комнату и кинулась в исступлении на кровать. В окно донеслась возня и несколько громких мужских восклицаний. Взволнованные женские вскрики и возгласы спустя несколько секунд дополнили общий балаган. Фрея незаметно заколдовала обувь, поэтому матери не могли найти сапоги, чтобы обуться и выбежать к сцене избиения, и причитали от ужаса из дверей. Кажется, Бьорн пытался оттащить сына от распластанного на снегу черноволосого нордиша, которого навзничь кинул Йонель, но Аксел как будто обрел сверхсилу от ненависти и легко отпихнул отца. Лицо Фрайдриха было залито кровью: треснула губа и сочился нос, холодный снег забрался под воротник, но несмотря на атлетическое телосложение, он не мог выбраться из-под хвата лучшего друга Спики. Йонелю достаточно было тяжело посмотреть на своего родителя, чтобы тот не пытался вмешиваться. Как страж, стоял он в метре от двоих, с трудом удерживаясь от повторного пинка по ребрам. Аксел прорычал что-то напоследок в ухо Хольгерссону, затем встал и вытер костяшки рук об одежду и направился в дом. Женщины как по команде расступились перед ним. Под тяжелыми шагами заскрипели дубовые ступени. — Спокойно, спокойно, моя ты… — он лег рядом, обнимая сзади маленькую фигуру, словно чайную ложку, лежащую клубком на кровати в своей комнате. — Дыши глубоко, дыши, давай… Спика вдохнула, и до нее долетел запах крови с его рук. — Вот так, молодец, — Аксел зарылся носом в ее голубые волосы на затылке, — как тогда, в траве, когда воздух пах одуванчиками и пыльцой, а небо жарило нас живьем …Дыши. Тишина капала секундами, только дрожащие плечи Спики вздрагивали от беззвучных рыданий. — Я никогда тебя не брошу. Наши палочки сплелись. Помнишь? Это навсегда. Парень нащупал ее кисть и переплел пальцы.