Мы не ведаем, что творим

Простыни были настолько холодными, что казались сырыми, и пришлось воспользоваться согревающими чарами прямо под одеялом, повышая пожароопасность. Фред повернулся на левый бок, рассматривая, как в голубоватой тени протекшей в комнату из окна ночи устраивается в своей кровати поудобнее тоже замерзший Джордж. Но как только мурашки сошли, дом с комфортом принял Фреда, на правах единственного верного места для выпуска на волю загнанных в углы до лучших времен мыслей. Если, конечно, не оправдается возникший риск его спалить. Последние скрипы затихали за дощатой дверью в истекающем первом часу нового дня. — Мы обсудим это завтра, — сказал брат, пряча руки в пухлый кокон. Всю дорогу с момента появления Кэти в купе они не разговаривали. Фред уткнул прямой нос в мягкие перья подушки и выдохнул воздух, медленно, с сопротивлением, стараясь создать сжатие в легких, мощное, до спазма, клянясь себе, что теперь каждый новый вдох он будет впускать в себя с ответственностью. План по превращению в нового человека, оказалось, было не так-то просто сыграть по нотам. Джордж был прав: явная проблема с его оптимистическими планами в адрес Белл назревала фоном, пока не стала бросать тень на повседневное существование, как затмение. Сейчас, за неимением в его лице реального собеседника, Фред пытался лишь по памяти восстановить всё, что брат подсветил ему в том разговоре в купе. Черт, следовало слушать его внимательнее! С какой стороны ни старался Фред посмотреть на Белл, которая превратила эту поездку домой в сущий кошмар, не мог отыскать никакого прямого её порока. Да, между ними был экономический разрыв, но Фред никогда не придавал ему значения, будучи максималистски уверенным в мгновенном успехе Вредилок. Да и могла ли экономика действительно быть причиной тому, что ему последнее время стало совершенно неинтересно ее слушать? Может, я просто в целом переутомился. Мама сказала бы: напряжение финального года, подростковые гормоны, громадная ответственность за будущий магазин, плюс задетая исключением из матча гордость. А еще, конечно, тебе надо непременно выиграть кубок по квиддичу. Почему? Вот надо. Чтобы знали, кто такие Уизли. Действительно, многовато на себя взял, а тут еще и это идеальное изваяние нуждается в постоянном внимании, как прихотливый цветок. Но только вдыхая затхлый дух подушки Фред вдруг обнаружил в своих размышлениях неожиданный угол обзора. Положим, всё получилось, и список целей чист. А что после? Он впервые посмотрел на будущее, как на что-то конечное и оформленное. Всё кончено. Кубок стал просто строкой в еженедельнике школы, ЖАБА покоятся на полке с проходным баллом и красной сургучной печатью, сдерживающей алую ленту, стол директора внесен в дальнюю комнату Вредилок толпой работяг-эльфов, и он, хозяин, воссел за ним. Даже продал первую игрушку и выбил чек… Вот тут-то всё и должно было либо взорваться, либо окончательно сдохнуть. В этом условном вторнике сбычи мечт никак не умещалась Белл со своей прочимой блестящей политической карьерой и неебическими шале. Фред хмыкнул, задумавшись об иронии. Он так хотел выбрать лучшую, глаза стёр практически, хотя в конце всего органичнее в миру Вредилок смотрелись бы даже банальные, случайные залетные гостьи магазина, простенькие мадам, которых будут восхищать его изобретения. Они бы объявлялись на несколько месяцев, служа ему с открытыми от восхищения ртами, мня себя музами, но, так никогда и не доживая до взаимности, одна за другой растворялись в слезах за звонким колокольчиком двери, один последний раз. Все это могло бы быть вполне себе продающим сценарием, если бы Фред уже окончательно не отказался от такого образа жизни, и от мыслей о безликих налетах на свою холостяцкую жизнь испытывал брезгливость. Однако лучшая партия школы, Кэти, все равно упрямо не ложилась в паззл. Она жила не в спонтанной радости от сегодня, как Фред, а в проекции успеха завтрашнего дня. Поэтому ей так тяжело давалась его непредсказуемость и бесконтрольность, а список литературы для чтения в каникулы был длиннее волос сестер Патил. И она намеревалась втащить его туда, в высшую лигу, за штанину, волосы, за что попало. Как быть собой? Новый жизненный этап в ее присутствии пах потрепанной конторской бумагой, гнулся острым уголком угольных бровей, и Фред от этого делался каким-то маленьким, несмотря на свои сто восемьдесят пять. Школьная же Белл, которая пока не успела сморщить нос, когда на ее накинется плохо прилаженное изобретение с верхних полок его кабинета, пока что всё ещё очень пыталась его понять, сделать понимание начинкой бутерброда своей любви, но от этого как будто тошнотворней становился каждый ее уступчивый жест. Ее любовь, по непонятной для Фреда причине, больше не играла роли. Как он ни старался, кажется, он испортил еще одну. Влюбил в себя до точки невозврата, а сам на другой чаше весов остыл. Парень помотал головой, стиснув зубы, пытаясь прогнать последнюю мысль. Она звенела противнее, чем тишина прикорнувшей Норы. Но, возможно, это только сегодня. Все же я непосильно взвинчен… Неужели я взаправду был готов несколько часов назад ее бросить? Лёдоджин действительно работал словно какая-то сыворотка правды, почему он вообще разрешен? С тех пор, как приехала эта скандинавка, как будто большой знак вопроса навис над всем, чем Фред жил. А почему, если она практически никак с ним не взаимодействовала? Через десять минут таких ворочаний в кровати у него разболелась голова, а одеяло неприятно нагрелось, и Фред злобно откинул его и сел. Из брошенной на пол, впервые в жизни — беспризорно, сумки, торчал уголок папки о Вредилках. Вероятно, именно эта мелкая деталь несла в себе ключевую для сегодня миссию — напоминала, что по-настоящему важно и стоит скорейшего внимания. Так, они с Джорджи откроют счет, встретятся с мистером Контини, посмотрят несколько помещений, ударят несколько раз по рукам. Гора отложенных из-за моральных передряг вопросов начнет таять, и чувство сокращающегося к мечте пути послужит и его отношениям с Кэти. Вероятно, после череды успехов он вернется в школу с совсем другим огнем в глазах. Сможет найти в себе силы действительно провести тупейший разговор на тему ревности к Пэнси, подержит красотку за руку и попробует еще раз побыть тем, что пресловутая Паркинсон в нем видит: порядочным человеком. Потребности Кэти не будут царапать нервы, и Фред опять разглядит в Белл не надоевшую наседку, а того человека, который что-то зажег в нем так ярко и спонтанно, что он не погнушался впервые за годы представить ее замку, как девушку. Ведь всё вопрос того, с какой стороны посмотреть? Кажется, я стою с той, с которой иметь её — уже воспринимается как данность. Но… Это же сама Кэти Белл, черт, соберись. Лучше не существует. Я просто научусь ее любить. Возможно, ошибка в том, что я лишь ждал, что оно само наступит, либо считал, что уже наступило, и вот это — оно. Такое. Противный, едва заметный зажимчик вцепился в желудок. Как будто тело не хотело учиться, а сообщало, что уже это умеет. Потому что шелковый дым на коленях Теодора Нотта сжимал его руку, пока в ушах океанным штормом клокотала кровь. Где ты было, проклятое сердце-насос, пока разного рода студентки годами жались, расстегивая пуговицы рубашек, которые всего в нескольких сантиметрах от твоих стенок? Почему рука, холодная, как ручей, согрела тебя за полторы секунды, через еще несколько отняв зыбкий рай, словно нелепую галлюцинацию? Фред встал с кровати и тихо прошел к зеркалу, встроенному в одежный шкаф. В монотонных переливах синего он увидел себя, заполнившего почти всю поверхность отражения: черные боксеры плотно обхватывали узкие бедра, красиво вырисовывались рельефный поджарый пресс, широкая грудь и острые ключицы… Глаза казались слишком туманными даже со скидкой на трудноразличимость. Он все тот же снаружи, но внутри что-то замуровалось. Кэти обвивала его столько раз, исследовала языком и губами его тело, стонала короткое и длинное имя, билась в оргазмах. Она владела им по праву, распоряжаться ею было легко. На колени: и она вставала. На стол: и она ложилась. Перед Спикой было невозможно снять рубашку и рассчитывать, что она прильнет в обожании. Уж не кривая ли усмешка пересечет ее губы, когда она впервые увидела бы его таким, как сейчас? У них не было совместных уроков в бассейне. Неуверенность в себе впервые в жизни промелькнула перед глазами. Это было пугающе. Виновница железнодорожных откровений и смены курса полезных мыслей Фреда у зеркала на «не туда», Спика, белесое привидение Гриффиндора, удалялась от него сейчас на север, и как будто бы легчало, если посмаковать эту мысль. Оставалось надеяться, что когда они все вернутся в школу, она больше не воспрепятствует ему, волей или неволей, жить жизнь по спланированному сценарию. И вообще желательно пропадет с глаз долой со своим змеенышем, а то сил никаких не хватит. Оставь ее себе там, Фрайдрих, кем бы ты ни был. Фигура в зеркале нервно переступила с ноги на ногу, мелкие волоски на затылке предательски встали. Действительно, она ведь не просто уезжает от него, осенило Фреда. Она едет к тому. Вопиющесть осознанного ослепила его, затмив мгновенно то раздражающее обстоятельство, что Кэти проведет каникулы в окружении Нотта. Он видел, как широкоплечая фигура слизеринца окаменела, когда он услышал сегодня ответ Хельквист. Фрайдрих переплюнул его, даже ни разу не встретив. Тогда Фред ощутил даже толику облегчающего злорадства, но сейчас, в одиночестве своего дома, отогнанная волна настигла его самого. Дело, кристально как день, было не в том, что Нотт или Слизерин уж как-то особо его раздражали. Сейчас, когда ночь несла Хельквист домой, он вовсе потерял интерес к Теодору. Зато вырисовался безликий, холодный и опасный Фрайдрих. Который до этого был лишь смешным именем на ее губах. Трезвых, пьяных, любых. И столько раз… Ледяным игольчатым душем окатило Фреда это осознание. Он ощутил, как краснеет, его кожа стала ему чужой, и он невольно ступил шаг назад от зеркала. Ревность растекалась по телу как яд, на этот раз без всяких триггеров в виде павлина-Теодора, наощупь изучающего карту тела скандинавки. Это могло значить только одно. Дело в ней. В Хельквист. Без всякой доли лёдоджина. И отпираться потеряло смысл. Никто не видел, никто не угрожал, но парень поспешил назад под одеяло, чтобы, как ребенку, укрыться от демонов, шурующих вокруг, на эмоциональном пиру, в открытом пространстве. Но опасности не было. Была лишь тихая Нора, да ход настенных часов, да спящий брат, мерно дышащий в узкую щель из-под одеяла. Который уже прожил подобное дерьмо. Горгулья! Как он завидовал спящему Джорджу сейчас! «Ничего хорошего не происходит после двух часов ночи», — вечная присказка Молли вырисовалась воображаемыми буквами на потолке. Следовало заставить себя заснуть. Фред глубоко вдохнул, успокаивая натерпевшийся сегодня пульс. Должно быть, Спика уже давно спит в постели дома в Шеллефтео. Это должно было его успокоить: что, по крайней мере, сегодня ничего значимого уже не произойдет. Ее волосы, раскиданные по подушке в одиночестве собственной комнаты, в его воображении выглядели умиротворяюще-обезоруживающе. Но он ошибался. В действительности Спика в этот час катила чемодан по выложенным плиткой улицам Стокгольма в сторону вокзала, расположенного на Сентральплан. И думала о том же, о чем и Фред. О Фрайдрихе. «Розовая Хольгерссон» ехала домой. *** Пролежанный терракотовый диван легко принял форму Фредовых раздавшихся за годы плеч, знакомо тикали часы с маятниками в форме продолговатых еловых слегка облезлых шишек. Время тормозило на пороге гостиной Норы, топталось в смущении у косяка арки. Мамуля как всегда нарядила только половину елки, ожидая, когда соберутся все дети, чтобы продолжить украшательство уже в кругу друг друга. Странновато для постороннего смотрелся густо-зеленый пустой бок, но близнецы привыкли к этой картине с детства: обязательно кто-нибудь отсутствовал из старших братьев, и его дожидались. Фред гулял глазами по игольчатым, обделенным красотой веткам в своих думах. Прирасти к дивану не казалось такой уж дурной участью. Можно его просто все забудут до самого рождественского ужина? Он вполне мог вписаться в интерьер, потерявшись среди пестрых корешков книг, стоявших вбок и вкось на столь же кривой этажерке, скрадываться за легким шелестом, образующемся при каждом открытии входной двери, прикрепленных к стенам плакатов и пометок. Полосатые треники стали еще короче с прошлого года, сколько там сантиметров он прибавил? Фред всего пару не дорос до балочного потолка, изрядно поеденного короедами. В какого дальнего предка они с Джорджи такие высокие? Длинные смешные пальцы ног уютились в ложбинке между сиденьем и подлокотником, колени упрямо торчали в потолок. За окном шел пушистый снег, заметая кукурузное поле, мертвенно бело-голубое небо выпускало миллионы своих непоседливых детей в людской мир. Кому-то из них было суждено растаять на земле, другим — удостоиться участи стать снеговиком, но лишь некоторым счастливчикам — умереть в объятиях, превратившись в капли на варежках. То и дело открывающаяся дверь впускала в комнату неуютный сквозняк, и Фред недовольно хмурил брови. Нельзя, что ли, через задний вход шастать? Особенно раздражал Чарли, который бегал то покурить, то занести дров, то подмести крыльцо. А вот Билл, наоборот, чаще держался на улице. Подбивая то одного, то второго брата собрать огромный костер, который задымит до самых звезд. — Билли, это не традиционно! Приезжал бы на ночь Гая Фокса, а сейчас прекрати свои фокусы, — выкрикивала в окно Молли, оперившись пухлыми ручками на стылую деревянную раму. «Как будто огнедышащих драконов ему мало» — пробубнила себе под нос она, снова семеня на кухню из прихожей, Фред проводил ее затаившимся кошачьим взглядом. — Фред, Фрееедииии, — позвала женщина его из кухни через несколько минут, которые парень провел в размышлениях о братьях. Он тяжело вздохнул, не желая быть поднятым из своей обители уюта. — Фрееедииии. — Ну чего, маааам, что ты хочееешь, — крикнул он с вселенской усталостью. В ответ была лишь тишина. — Чего ты хотела, мааааам. Никакого ответа. Ох уж эти матери. Конечно же, она хочет, чтобы он явился, и только тогда она озвучит ему свои потребности. Старый трюк. Противная входная дверь снова распахнулась настежь, и, отряхивая снег с колен, в дом вошел румяный Джордж в скособоченной шапке. — Да закрой ты дверь, Гриндевальдова гаргулья! — гаркнул Фред, растирая руками плечи. Джордж едва захлопнул ее и скинул обувь, как снова донесся теряющий терпение голос. — Фреееед! — Сходи за меня, — вздохнул Фред, — у меня важная миссия, встречаю конец света. Джордж хмыкнул, направляясь в дырявых мокрых носках в сторону кухни, по пути захватив кардиган брата с вешалки у входа. — Ну наконец-то, милый! — удовлетворенно вздохнула Молли под металлический звук размешивающегося в блюде теста для пирога. — Ты не видел Джорджа? Оболтус опять пропалил куртку. Клянусь, я когда-нибудь его прибью. — Да мам, чего ты ждала, он же вообще отбитый, — отвечал ей Джордж с такой правдоподобной интонацией самого Фреда, что он прыснул в кулак. — Но вообще, я вот давно уже задумываюсь… Он же сплошное разочарование. Давай мы его отселим наконец, а? Хочешь, я подмешаю ему сонное зелье пораньше за столом, чтобы он нам вечер не испортил? Упустили мы Перси из воспитания, может этого еще успеем нейтрализовать… — Что ты такое говоришь, Фредди, — возмутилась гулким эхом Молли, видимо, замерев на месте. — Он, конечно, иногда невыносим совершенно, ты ему не передавай. Но ты несешь сейчас какую-то околесицу! Послышался звук отодвигаемого стула. Видимо, на него присел Джордж, потому что мягкие шлепки тапочек удаляющейся к холодильнику женщины все еще слышались. — Я хотела, чтобы ты помог развернуть дополнительную кровать для Гермионы, но уже после обеда, так и быть. Как у тебя, милый, дела в школе? — Ой мам, не спрашивай, — Псевдофред театрально вздохнул. — Моя девушка стала холодная, как сливочное полено в морозилке, поэтому я хочу испортить жизнь трем людям, петушась в присутствии девчонки, которая клала на меня х…. — ТАК А НУ, — настоящий Фред материализовался на кухне с такой скоростью, словно только что сдал экзамен по трансгрессии. — Фр… — глаза матери расширились, — АХ ТЫ ОБОЛТУС! — Молли обрушила на хихикащего Джорджа несколько ударов полумокрым махровым полотенцем. Тот вскочил со стула, изворачиваясь, как змея и, как всегда, прячась за дальним углом стола, куда коротенькая миссис Уизли никогда и ничем не могла дотянуться. — И ты называешь нас своей матерью, женщина?! — веселился Джордж, выдвигая еще один стул на ее пути, но все же получив заслуженно тряпкой по мощной шее. — Фред, а ты совсем оброс, дай-ка я, — чуть отведя дух, миссис Уизли бросила полотенце через плечо и потянулась за волшебной палочкой, поймав в поле зрения второго сына. — Не-не-не-не! — Фред дал заднюю, пятясь в коридор, где неугомонный Билл снова распахнул дверь. — Оно горит! — брат раскинул руки в стороны, привлекая внимание Молли на себя, его щеки пятнами пылали морозной гордостью. Краем глаза позади его руки в квадратике оконной рамы Молли заметила мелькающие языки слишком близкого пламени и тут же забыла о волосах старшего. С уже выхваченной палочкой она кинулась на перерез спасать последнее жилище рыжего семейства от неминуемого пожара. — Куда смотрит Чарли?! Артур, срочно спускайся! — кудахтала Молли, и, когда заспанная плешивая голова мужа образовалась в квадратном проёме лестницы, было уже слишком поздно рассчитывать на дополнительные инструкции. Воспользовавшись суматохой, Фред через три ступеньки махнул наверх, утаскивая за собой Джорджа в комнату, пока пролет не занял запоздавший отец. — Спасибо за прекрасное резюме моей жизни, — старший кинул себя на кровать Джорджа, и та заскрипела, как старый кошак. — Переодевай свои троллевы штаны, скоро появится Гермиона, — Джордж швырнул пару брюк из шкафа прямо Фреду в лицо. — Ой, ну подумаешь, Гермиона. Она уже сколько месяцев живет с этими двумя потными чудищами. Думаешь, ее напугают мои растянутые штаны? — То ли дело Спика, — сложил на груди руки брат, откидываясь спиной на дверь шкафа. — Никакого дела вовсе, — Фред скинул штаны на пол и перевел взгляд на потолочные доски, словно больше всего сейчас ему было интереснее смотреть на прикрепленную туда в прошлом году на шпажку с фотографию Джорджа и Вуда в квиддичной форме. Неужели то, что он и сам не осознавал, было так сильно заметно в том купе? Ему хотелось надеяться, что только Джордж это увидел, потому что отрицание старалось побыстрее сконструировать новую ложную реальность, где он был может и чуть нелеп, но уж точно не компрометируем. Да и вообще, без мыслей о ней шло целое утро, ровно до того момента, как Джо разыграл свою сценку. А, значит, не так уж все и критично. Приспичило же ему именно сейчас об этом шутить! Еще немного, и совсем прошло бы. Джордж остался недвижен, одаривая Фредди несравненным взглядом «чувак, прошу». — Че, так заметно было? — сдался брат виновато, вопросительно глядя на Джо. — Да нет, там в поезде все выглядели как поехавшие в равной степени, тебе повезло замаскироваться от простолюдинов. Но я-то не из них. Просто ты не говорил мне раньше, что тебя цепляет «Хельк». Я-то думал, тебе просто Кэти опостылела. Но вчера я изрядно прихерел. — Ой, мало ли, что я говорил или не говорил, — отмахнулся Фред, не желая углубляться в скользкие объяснения, которым и сам не мог дать определения. — Однажды во сне я сказал «Фестралы едят омара, поторопись в цирк». Джордж, на контрасте с близнецом, был преисполнен желания развить тему, как и было обещано прошедшей ночью, но от этого Фреда спас новый раздавшийся снизу звук явной возни, и братья синхронно посмотрели на дверь. Троица наконец появилась: это стало ясно по какофонии причитаний от Молли, радостных восклицаний Артура и бешеному топоту Джинни вниз по ступенькам. — Тебе еще кровать для Гермионы ставить, — иронично прокомментировал событие Фред. — Хорошая попытка, Фредди, — Джордж шагнул к своей кровати, склонился и дружески пошлепал брата по щеке, — но, так и быть, промаринуйся тут еще. Мама ребят все равно без тарелки супа не впустит наверх. А я все подготовлю. Только предупреждаю — тебе придется все мне объяснить, так что начинай продумывать бенефис. Откинув на прощание челку рукой, Джордж вышел, закрыв за собой дверь, и тут же отсутствие его голоса вызвало легкий укол одиночества в груди, прямо по центру, но глубоко в тканях. Фред медленно встал, поднял с пола свои джинсы и повесил на стул. Весьма интересно, как можно объяснить Джорджу то, что и сам не понимаешь. Бестолковая несуразная Хельк еще неделю назад бежала рядом и ничего. Ничего? Тонкокостная, словно рыба, и такая же переливчатая. Ну разве это привлекательно? Она настоящий фрик. Но все же он не мог перестать смотреть в окно, когда Хельквист появилась, и это неимоверно выводило из себя. Как будто ты жил здоровым, а потом проснулся с температурой и тебя не пустили в кино. И злость такая берет! Только Теодор звал ее Хельк, не считая вот Джорджа сейчас. Только он заставил яд ревности искривить губы так, что Фред едва смог выправить их обратно в прямую полоску. Заявлял собственность. Фред вообще не помнил, когда кого-то последний раз ревновал. А как бы он звал ее, если бы Спика в этот вечер сидела на его коленях? Это что-то из языка любви. Вроде как, такие вещи не придумываются сознательно. Вот Джордж зовет Лаванду Цветок. И, хотя Фреду всегда казалось это каким-то безвкусным, но слово легко ложилось на язык. Цветок… Василек в тонком плаще посреди промозглой теплицы Гербологии. Аквилегия… Завораживающая синева. В раздумьях, Фред сел за свой стол. Проведя пальцами по старой столешнице, он ощутил, как время превратило ее в шероховатую. Кольца срубленного ствола стали выпуклыми. Время подсвечивает всё, делает черты резкими, осунувшимися… Время почему-то никогда не играет в твоей команде. Время… Сотни раз исполненным ранее движением Фред потянул за ручку выдвижного ящика, и тот откатился, являя смущенное нутро. Среди отточенный давным-давно перьев и обломков неудачных игрушек лежал самый настоящий исторический артефакт. Его дневник. Фред, заинтригованный, аккуратно достал толстую тетрадку, которая была исписана только наполовину. Поэтому вторая доля листов все еще плотно прилипала друг к другу, тогда как первая, как и вихревой характер неугомонного Уизли, топорщилась и изгибалась. Время давало Фреду намек, и он сумел уловить его. Он отогнул затвердевшую от времени обложку и увидел свой аккуратный витиеватый почерк черными чернилами на нелинованном пергаменте, чуть желтоватом, но все еще удивительно благородно смотрящемся. «20 августа. Короче… Это было безумие! Билл слушал матч по радио и показывал руками все движения игроков! Я словно сам был там, на поле. Когданибудь я подамся на загонщика в Паддлмир Юнайтед, и они меня точно возьмут, ведь я уже второй год, усердно тренируюсь на Често Чистомете. Здорово, что школа разрешает пользоваться их метлами даже тем, кто не в команде. «Бейте бладжеров, друзья, квоффл сильней бросайте!». Фред вам всем покажет, еще узнаете! Ладно, пойду, папа зовет играть в шашки. Паддлмир — чемпион!». Снизу была нарисована небольшая очень кустарная эмблема команды: два скрещенных камыша в круге. Улыбаясь своим воспоминаниям, Фред перелистнул страницу, чтобы обнаружить следующую запись: «25 августа. Вот теперь, даже если Джорджи преспичет заглянуть в мою тетрадь, то он увидит только запись про квиддич и не захочет дальше читать. ДЖОРДЖ, если ты сейчас это читаешь, последний раз повторяю, положи на место, гнида!» Под текстом снова был рисунок: скалился какой-то злой гоблин, а рядом почему-то в большой детализации была прорисована метла. Новая страница. «10 сентября. Сегодня ничего интересного не случилось, не считая того, что я ступил не на ту лестницу и мне пришлось возвращаться через башню Рейвенкло. Я опаздал на урок и МакГо выглядела так, словно высечет меня, как мама никогда не секла (p.s. мама не секла вообще). Изза этого крюка я столкнулся с призраком Елены Рейвенкло. Она проводила меня до лестниц. На ужин подали какую-то дрянь из ламинарии. Полюбас Стебль запорола какой-нибудь эксперимент и урожай прешлось скормить нам.» «14 октября. Нет сил писать, всё свободное время я пропадаю рядом с ней: за разговорами в пролетах лестниц. Я незнаю, что делать, эта девушка так красива, что я не могу есть за завтраком. Хорошо, что я не в Рейвенкло. Вот это точно было бы супернеловко — влюбиться в собственное приведение. И да, я бы помер с голоду… Елена слушает меня, но у нее всегда какой то печальный вид. Мне тоже печально, но в основном потому, что так хочется ее коснуться, но невозможно коснуться призрака. Я не могу ее поцеловать. Но она продолжает ходить со мной на встречи.» Фред сглотнул и побыстрее перевернул страницу. «2 ноября. Я стал много молчать и мало спать: она не спит вовсе, а все свободное время я хочу быть рядом. Елена говорит, мне это вредно. Говорит, что и через тысячу лет будет молодой, а я выросту, встречу настоящую любовь. Живую, которую можно будет потрогать. Мне кажется, она не верит в силу моих чувств. И от этого мне хочется кричать ей в лицо от тоски, что я никогда не разлюблю ее, и никакая живая девушка не способна затмить Елену. Я пропустил набор в сборную по квиддичу. Джордж мне чуть голову не оторвал.» «18 ноября. В среду я ушел со скандалом, а она даже не последовала за мной, чтобы успокоить или уговорить, как бывало раньше. Наши разговоры опять зашли в тупик. Эти несколько дней тишины режут меня ножом, но я не пойду в ее башню. Пусть сама прилетает на Гриффиндор, умоляет меня вернуться!» «20 ноября. Она не прилетела.» «22 ноября. Я не смог больше выносить этого и пошел искать ее, оббегал весь этаж и даже библиотеку. Она смотрела в окно в последнем пролете перед чердачной лестницей. Когда я подошел и позвал, она не обернулась. Там была какая-то мутная речь про то, что я не ведаю, что творю. А я сказал, что готов быть первым человеком, который в Британии женится на призраке. Не так уж долго и ждать возраста. Приглашу прямо сюда священника, и мы обручимся. Я поселюсь в этой башне, чтобы ей было комфортно, лишь бы она никогда меня не покидала. Детей у нас не будет, ничего. Джордж за меня постарается. Елена сказала, что я сошел с ума. Просила вернуться на Гриффиндор и забыть ее. Что она зря позволила мне сближаться, потому что я привык и влюбился. Я спросил любит ли она меня, и она ничего не ответила, какой я дурак! Вот что еще она сказала: «Я мертва из-за того, кто тоже клялся мне в любви». «Тогда и для меня ты отныне мертва!» — я выкрикнул это и сбежал, понимая, что и суток не продержусь, и завтра опять ноги понесут в проклятую башню. Как же я устал.» Пальцы Фреда задрожали, когда он протянул руку, чтобы перевернуть очередную страницу. Он смутно начал вспоминать, что было потом. Казалось, кислород больше не попадал в тело: близнец невольно затаил дыхание, принявшись читать следующий лист. «2 декабря. Джордж, если ты все же дошел досюда, но как-то умудрился это скрыть, теперь я умоляю тебя: не читай дальше. Теперь это по-настоящему серьезно. Вчера я шел с ужина, петляя по этажам и лестницам, чтобы не возвращается моментально на Гриффиндор, в этот шум и гам. Я все еще был зол на Елену и все еще боролся с собой, хотя и протянул дольше чем ожидал, поэтому старался держаться ближе к кухне и Хаффлпаффу, но все равно спустя пару часов почему-то оказался в коридоре с синим вымпелом, предзнаменующим вход в башню Рейвенкло. Все уже легли спать, поэтому было тихо и даже жутковато. Я замер и стушевался, думая, что делать. Меня одолевали противоречивые чувства: безумно хотелось к ней, но злоба не пускала. Вдруг от стены отделилась фигура. Я подскочил, потому что не сразу заметил, что все это время рядом неподвижно стояла какая-то девушка. Было темно и горел лишь один факел. «Ты заблудился?» спросила она, направляясь в мою сторону. Балетки, почему-то очень остро впечаталось в память, на ней были балетки. «Я просто гулял» сказал я, и тут мы поравнялись. «Ах это ты, малыш Уизли», она рассмеялась. Когда глаза привыкли я тоже различил ее лицо. Это была рейвенклонка Пенелопа Кристал, старшекурсница, девушка Перси. «Я Фред» сказал я угрюмо. «Да уж знаю, что не Джордж. Его таким кислым не встретишь. Ждешь кого-то?» Я хотел молча уйти, но она схватила меня за руку. «Да ладно, не отвечай. Меня тоже продинамили. Пройдемся?». Она пошла вперед, щебеча что-то, и я увязался за ней, сам не знаю зачем. Под факелами мы прошли два лестничных пролета. От нее пахло духами, смешивающимися с ночной сыростью коридоров. «Твой брат иногда такой зануда» сказала она на вершине ступеней, поворачивая к библиотечному залу. Он был пустой и темный. Я тупо следовал по пятам. «Как здесь темно и необычно, Фредди» произнесла Пенни и потянула меня в открытую часть библиотеки, читальный зал, где лежат только безопасные журналы и учебники. Она медленно прошла сквозь пустые ряды, остановилась по центру. Я стоял там, напротив, и не понимал, что мне делать дальше. Зачем я вообще пошел? Мне тут не место. «Как он смеет меня динамить? А, Фред?». Ее светлые волосы простирались до самого пояса, она играючи перекинула их на плечо, голос звучал капризно. «Здесь так тихо, а я так зла, что почти слышу звон этого своего гнева в голове. У тебя бывало такое?» Пенни смотрела в глаза, хлопала ресницами. Старшекурсница, а все равно ниже плеча… И тут она полностью выбила почву из-под меня: «Давай отомстим, Фред» — сказала она и коснулась моей груди сквозь рубашку, а затем попятилась и запрыгнула на парту. Я совсем этого не ожидал. «Я ждала Перси, но он решил быть упрямым и не пришел, но Мерлин принес мне тебя, ты веришь в счастливые совпадения? Ты ведь тоже кого-то искал?» От нее пьяняще хорошо пахло чем-то цветочным, грудь едва помещалась за пуговицами, это стало особенно заметно, когда Пенни откинулась на руки назад. Она вздымалась высоко, я никогда не видел такой большой груди, черт возьми, даже в журналах Чарли. Почти тут же Пенни подалась вперед, притянула меня за ремень и обвила ногами. И мгновенно все стало еще хуже, потому что она расстегнула свою рубашку и я впервые увидел этот пейзаж вживую… «Язык проглотил? Такой ты милый» — хихикала она, но я не мог злиться, потому что уже и так был до предела зол на Елену. Пенни положила руку на мою ширинку и я с удивлением осознал, что и к этому моменту уже был готов. «Не переживай, я завтра же с ним расстанусь». Пенни откинулась на столе на локти и подтолкнула меня на себя ногами. Я набросился на нее, не вполне зная, что и как должен делать, ведь… я никогда не делал этого раньше. Но она вела меня, направляла и подсказывала, и через минуту я уже вовсю жарил Пенелопу на библиотечной парте. Это было невероятно! Я сразу почувствовал, что она появилась. Голубой свет ее присутствия не спутаешь ни с чем. Любимая вплыла через стену в десятке метров от нас и увидела сцену. Я был зол, очень зол, Пенни уже вся расхристалась по столу с закрытыми глазами, закусывала губу, скуля. Я насаживал ее, толкая бедра на себя, хмурясь в глаза Елене. Не захотела ты меня, значит! Смотри, как ты мне больше не нужна! Дальше я почувствовал, что наступает тот самый момент. Это было ослепительно, лучше любого квиддича. Пенни тоже понравилось, потому что она обвила мою шею руками, целуя в плечо, пока это происходило. Не знаю, в какой момент пропала Елена, но я больше не обменяюсь с ней ни одним словом до самого выпуска. Я сегодня не вполне в норме, отпросился с уроков и пролежал до полудня у Помфри, лишь бы никого не видеть. Но Джордж, конечно же, приперся, переживал. Глизень бы его подрал. Родственники…» «17 декабря. Пенни и Перси наконец расстались. По этому случаю она надела сегодня какой-то космический кружевной комплект, и мы занялись сексом в спальнях старост. Больше писать нечего, ухожу на уроки, сейчас Зельеварение.» «23 декабря. Аланнис, соседка Пенни по спальне и дежурству, постоянно жалуется, что мы шумим.» «22 января. Слишком много драмы, нет сил писать в дневник. Аланнис говорит, ей нравится Джордж. Если она хочет вызвать мою ревность, то это плохо получается, учитывая, что каждый четверг она исправно открывает мне вечером дверь, пока Пенни на дежурстве. На женщин нельзя полагаться.» Фред захлопнул тетрадь совершенно потрясенный и ошарашенно уставился в окно на белую пустыню, откинувшись на спинку. Конечно, он помнил, что когда-то давно до потери пульса любил Елену. Но на этом заканчивались его полезные познания. После того первого раза, с Еленой он действительно больше никогда не заговаривал. Пенни экстерном окончила школу в феврале и так и не узнала, что ее соседка и Уизли тоже шалили по ночам. Фред исчез и из жизни Аланнис так же внезапно, как появился: его взяли в сборную по квиддичу в весенний набор, и это увлекло его будни, а достаточно скоро они с братом и вовсе стали звездами. Девчонки с мала до велика преследовали его и Джорджа теперь по пятам. Падкие на красоту и талант не иссякали. Имя Аланнис стерлось за десятком других. Приведение из башни Рейвенкло, разумеется, никогда не посещало матчи. Фред укоренился в мысли, что любовь не стоила той жертвы, которую он был поначалу готов принести. Настала пора брать, а не отдавать. То, что он так рьяно прятал от Джорджа, сейчас буквально просилось быть показанным на его суд.