От лица Кена.
Tucked — Katy Perry. Алексей Воробьёв — Я тебя люблю. Солнце разгорается на небе ярко. Слепит глаза. Печёт макушку. А Харучиё по-прежнему стоит у лавки с прессой и выбирает судоку. А как его вообще выбирают? По каким критериям? Разве судоку это не скучная херь для дедов и Санзу? — Ну что ты там копошишься, Харучиё? Бери любой и пошли. — вздыхаю, опуская уставшие плечи. — Будешь ёрничать, проторчим тут до ночи. — дуется Санзу, вставая в позу сахарницы. Меня удивляет то, как точно он описывает длительность выбора грёбаного журнала. — Ну блять, в них есть разница? — я все ещё сопротивляюсь и переминаюсь с ноги на ногу. — Да куда ты так торопишься то? Мы все равно ждём! — Харучиё указывает ладонью на табло с временем прибытия транспорта. До нашего ещё двадцать минут. — Сядь, посиди, не мельтеши перед глазами. И так с тобой тошно. — мой спутник садится на корточки, осматривая нижний ряд полок с красочными буклетами, раскрасками и журналами. Я тяжело вздыхаю и иду к скамейкам у рельс. Как я вообще тут оказался? На пекле, с Харучиё и голодный. Не то чтобы я сильно недоволен, просто как-то по иному я представлял отдых от мопеда. Те ребята, что делали нам документы, к слову не настоящие, что уже и так понятно, попросили покататься на нашем транспорте. Харучиё от чего-то легко согласился. Мол — «Кен, они довезут нам мопед до Хиросимы сами, а у нас бесплатные билеты на электричку, что может быть лучше?». На все «А что если они украдут его?» и подобные, мой спутник давал мне подзатыльники и косо зыркал, одаривая гневным взглядом. Как ни ему лучше знать, что делать. Я не мог представить себе, что ожидание будет таким муторным и долгим. Но лучше бы я слушал смешные рассказы Хару, чем тишину платформы и гул отходящих электричек. Astrud Gilberto — The Girl from Ipanema. Vendredi sur Mer |ps| — Écoute chérie (nightcore). Наконец, разобравшись с выбором судоку, Харучиё подклеился к моему ожиданию. Он кинул на лавку целлофановый пакет с ручками. — Там и для тебя есть. — Хару подошёл к краю платформы, наклоняясь вперед, смотря на рельсы, уходящие далеко вперёд. Я же, заинтересованно ухватился за пакет и заглянув внутрь столкнулся с разноцветными упаковками сладостей и мармелада. Он хотел сгладить углы? Или это завтрак? — Кипятка сейчас нет. Но в электричке попросим. — говорит Харучиё, снимая солнцезащитные очки, удобно устраивая их у основания козырька кепки. Моей кепки. — Мг. — выдыхаю, понимая что начинает печь сильнее. Прикрываю глаза, и уже через пару секунд на веки падает тень моего спутника. Он встал передо мной, заслоняя солнце. — Подрабатываешь пляжным зонтиком? — открываю один глаз, проверяя точно ли говорю с Хару. Да, он шмыгает носом, куксится, сложив руки на груди, и отходит от меня. Я не позволяю, хватая его за запястье. Разворачиваю к себе лицом. — Я просто шучу, ты мне не мешаешь. — улыбаюсь. — Ты устал? — Харучиё от чего-то становится таким серьёзным. Таким непривычно хмурым. Это заставляет беспокоиться. — Нет. — качаю головой. — Врёшь. — Неа. Ни капельки. Хару поджимает губы. Я вижу, как он волнуется. Встаю, заглядывая в глубину голубых глаз. Я не решаюсь спросить, поэтому просто обнимаю. Я не люблю это, но вижу как это ему нужно. Он нуждается в подтверждении моих слов. — Я очень привязался к тебе за это время. Не могу и не хочу, если честно, знать что случилось бы со мной, не покинь я с тобой Токио. Харучиё сначала просто стоит, убирая руки за спину. Потом сжимается весь и хватается за ткань моей майки на спине. Утыкается в плечо. Я глажу его по макушке и затылку. Смотрю на рельсы.От лица Харучиё.
Maroon 5 feat. Wiz Khalifa — Payphone. В ушах тихо шумит электричка. Рюгуджи посапывает на моём плече. Надеюсь тебе удобно, блин. Потому что моё терпение держится только на сне Кена. Это единственно, что у него получается делать мило. За окном проносятся деревья. Я зеваю и прикрываю глаза, укладывая голову на спутника. Он к слову даже не шелохнулся. Видимо измотался за день, а он и впрямь был сложным. Медленно падаю в сон, сквозь дрёмы чувствую, как мою руку берут в свою и сжимают. Не сопротивляюсь, потому что мне стало хорошо и спокойно. Светлые сны преследовали меня на протяжении всей нашей поездки. Я проснулся, когда Кен уже не спал. Более того на месте его не было. Он ушёл в тамбур курить. Ну это я понял потом, а когда только проснулся, внутри зародилось беспокойство. Я боюсь, что он уйдет. — Ты чего проснулся? До прибытия ещё много, ложись. — Кен садится рядом, чуть поднимая плечо, как бы предлагая его на замену подушки. — Не. — отвожу взгляд. — Не хочу. Рюгуджи шмыгает носом. Убирает пачку сигарет в карман. Я хочу спросить, приснилось ли мне тепло на руке. Но не буду. Я уже забыл, держал ли меня кто-то за руку. У твоей Москвы и его Невы стало общее что-то… — Ромарио и Валерий Сюткин. — Есть то будем? — Кен опускает голову на моё плечо и смотрит, как побитый щенок. — Ага, сходишь за кипятком? — я лениво тянусь, не желая подниматься. — Лааадно. — тяжело тянет мой спутник, в очередной раз поднимаясь с места. Я тянусь за сумкой, укладываю её на колени, ища пюре быстрого приготовления. Это самое эталонное и дешёвое, что получилось хапнуть в ларьке. Опять скидываю сумку на пол, под сиденье. Выбираю с чем вкуснее. Тихо пищу, когда Рюгуджи неожиданно забирает упаковку с сухариками. — Я за кипятком ходил. Это в награду. — ехидничает Кен, отделяя часть с сухим хлебом от основной упаковки. — Ну блииин. — выпячиваю нижнюю губу, затем показываю язык. Кен показывает в ответ и уже через десяток секунд мы оба смеёмся. — Хочешь на пополам поделим? — улыбаясь, спрашивает Рюгуджи. — Да не, ешь, герой. — я зеваю и оглядываюсь на окно. Там потемнело, а в купе стало холоднее, я невольно обнимаю себя руками. — Замерз? — Кен заливает наш ужин кипятком, ища в сумке ложки. — Немного. — Нэ. — издает Рюгуджи и кидает мне на колени собственную кофту. — Твою искать не стану. Почему-то он стал слишком заботливым и вечно смущающим меня, чертила. Щёки розовеют и я застегиваю на себе молнию олимпийки. — Спасибо. — улыбаюсь, аккуратно поднимая со стола упаковку с ужина. Кен только кивает, укладывая голову на моё плечо.