Бруклин и Бродяга

      Когда Майлзу вновь попытались подставить подножку, он сумел перескочить. Натренировался. Но всё-таки было очень неприятно спустя всего неделю после дня рождения чувствовать, что праздника будто и не было.       Парни разочарованно охнули и отстали. А Майлз спешно бросился вниз по лестнице. Наконец-то свобода. Он любил учиться, но порой ребята с параллели делали жизнь в школе невыносимой. Ему уже тринадцать, а он не мог за себя постоять. Майлз пытался отбрыкиваться, хотя было страшно оказаться брошенным на свалку, старательно уверял, что ему всё равно, пару раз даже дрался и защищал родителей, если кто-то осмеливался сказать слово в их сторону. А сколько он наслушался о чёрных, которым нельзя идти в копы… Он думал, что парни, которым приходит в голову так сказать, — совсем дураки. И стоило ли что-то им доказывать? Если для них то, что он чёрный, равняется тому, что Майлзу здесь не место, разве найдёшь достойный аргумент. Это было до жути обидно и печально. Майлз бы честно бросил бы кому-то из них вызов и позвал бы решить всё на школьном дворе после четырёх, но папа учил, что решать дело кулаками — последнее дело. А папа ведь всегда прав. Но если по-другому Майлз уже пробовал и не вышло, что ещё можно сделать?       Сегодня ему просто подбросили в рюкзак листок, замалёванный чёрным маркером. Майлз, конечно, раздражённо вздохнул по этому поводу и выбросил бумажку, но это было неприятно, хоть и обыденно. Обиднее всего было, когда ребята в школе намекали, мол, какой-то подозрительный у тебя видок, неужто затеял что-то? Майлз понятия не имел, что он может затеять в школе. Несколько раз его пытались обвинить в краже. Посмотрите на него, какой криминальный видок, он же явно спёр мою колу! Ох, как Майлз устал от этого, им словно дай повод к чему-то придраться. Да даже если не давать, всё равно найдут.       «Удивительно, какой он умный, — тайком говорили одноклассники. — Даже не смотря на то, что чёрный». Майлз слышал, но не подавал виду. Пускай и дальше думают, будто выигрывают у него, хотя он знал, что умнее всех этих зазнаек. Учителя, конечно, пытались образумить ребят, но толку было немного. У школьников всё равно укрепилось своё мнение о Майлзе. И он чувствовал себя так, будто все ему говорили: ты должен быть вдвое, а то и трое раз лучше, чтобы тебя восприняли за человека. И знаете, это так бесило. А от бессилия руки опускались.       Но ладно, Майлз был умный, он знал, что умный. И это правда играло на руку. Иногда одноклассники всё же проникались благоразумием и переставали быть такими снобами. Пара ребят даже обращалась к Майлзу за помощью. И ему было приятно, будто с ними выстраивалось что-то вроде дружбы. Майлз без особого упования, но всё же надеялся, что когда-нибудь к нему в классе станут относиться тепло. Или хотя бы нормально. Через год ему переходить в старшую школу, и кто знает, может там у него всё будет круто.       Но сегодня Майлз чувствовал полный раздрай. Накопилось за неделю, наверное. А когда Майлз чувствовал себя так, будто был готов сокрушить целый дом, он шёл к дяде. Дядя Аарон всегда знал, что сказать.       Майлз подпрыгнул и не без труда ухватился за пожарную лестницу. С ростом пока было туго, он не всегда допрыгивал. Но дядя показал, что в квартиру к нему можно забраться вот так, и Майлз понял, что это — чертовски круто. Теперь делал исключительно так, даже если руки не сразу цеплялись.       — Эй! — крикнул он, наконец добравшись, и легонько постучал по раме. — Дядя Аарон!       Кажется, он застал дядю врасплох. Тот сделал настолько удивлённое лицо, что Майлз жутко загордился собой, войдя в дядину квартиру.       — Ха, а ты меня не слышал. Не слышал же, правда? Круто я забрался?       — Ух ты, сам? И не свалился?       — Ой да конечно, — ухмыльнулся Майлз и увернулся от дядиной руки, норовившей потрепать его по макушке. — Я уже не падаю, я уже умею.       Дядя спокойно улыбнулся.       — Ну-ну, молодец.       Майлз оглянулся и прислушался. Вроде они тут одни.       У дяди дома порой бывали его знакомые или женщины, которые были, наверное, чуть ближе, чем знакомые. Их Майлз за последние года три насчитал штуки четыре. И все такие разные, наверное, дядя любил встречаться с прикольными. В общем, дяде и без Майлза хватало интересного. Поэтому Майлз хоть и был бы рад приходить сюда каждый день, но понимал, что помимо него у дяди Аарона есть своя жизнь. Жизнь, пожалуй, куда круче, чем у всех остальных. Даже круче, чем папина. Папа, конечно, хороший и справедливый коп, но всё-таки коп — это уже обыденность. Копов в Бруклине много. А таких, как дядя Аарон, больше нет, только сам дядя Аарон. У него всё без исключения было клёвым и потрясным: и огромные бумбоксы, и боксёрская груша, на которой дядя учил Майлза бить, и плойка, и плакаты с красивыми девчонками, и всякие кайфовые штучки с непонятным назначением, но притягивавшие взгляд. И даже азиатские железяки. Дядя объяснил, что это — катана и кунаи, японское оружие. Майлз всякий раз приходил в восторг от того, сколько у дяди было иностранных сувениров. Не комната, а нехилое такое хранилище всего самого интересного и прикольного. А ещё у него всегда можно было найти что-нибудь перекусить. Что-нибудь вкусное — дядя частенько заказывал бургеры и картошку фри с колой, одна из причин, по которой Майлз так любил эту квартиру. Можно было забыть обо всём, зарубиться во что-нибудь плёвое и поужинать чем-то вкусным.       В общем, дядя с ног до головы был обалденным. А папа… С некоторых пор папа стал казаться Майлзу слегка скучным и занудным. Он любил отца, не мог не любить, но с дядей было куда легче и веселее. А папа слишком много следил за Майлзом, будто тот ещё не вырос и едва пошёл в первый класс. Такая забота начинала надоедать.       Дядя положил руку Майлзу на плечи и ненавязчиво полюбопытствовал:       — А что так рано пришёл-то?       — А что, нельзя? У тебя опять кто-то? — огорчился Майлз, подумав, что ошибся.       Дядя лишь посмеялся и похлопал его по плечу.       — Нет-нет, всё круто. Сегодня только ты и я.       Майлз воспрял духом и через пять минут уже колотил грушу, выкладывая дяде всё, что тяготило его последнюю неделю. И разом полегчало. Дядя Аарон был явно умудрён жизнью, и его советы Майлз запоминал. Потому что дядя долго думал и реально вник в проблему. Он предложил попробовать стать круче остальных или хотя бы казаться таким, мол, если ты харизматичен, люди не то что не захотят тебя задирать, они будут хотеть дружить с тобой.       — Потому что ты станешь для них лидером, — крепко подытожил дядя Аарон, и Майлз подумал, что ему и правда нужно стать лидером. Дядя Аарон с силой ударил по груше и сказал: — Вот так, бей прямее, и буде славно. В общем, покажи, что ты круче, чем они думают. Ты же крутой, Майлз, я знаю. Ты мой племянник, ты не можешь не быть крутым.       Майлз довольно усмехнулся и впечатал кулак в грушу.       — А то. Весь в тебя, правда?       — Правда-правда, — серьёзно согласился дядя и ударил. Груша аж отлетела, Майлзу пришлось уклониться. — Если будут задирать, начни над ними шутить. Я уверен, что они все поголовно болваны, раз думают, будто ты хуже их. Что, шутить-то умеешь или дать пару уроков?       Майлз засмеялся и боднул дядю макушкой в грудь.       — Умею. Но от уроков не откажусь.       Дядя Аарон довольно покивал.       — А ещё найди себе отпадную девчонку. Все крутые парни при девчонках, усёк?       Майлз фыркнул и отмахнулся.       — Да ну тебя… Я те серьёзно, а ты? — посетовал он и забоксировал по груше.       Дядя поймал её, заставил Майлза посмотреть на себя и заверил:       — А я тоже серьёзно. Вот увидишь, с балдёжной красоткой сразу авторитет поднимется.       Это развеселило Майлза, и он попытался повалить дядю на пол в борцовском захвате. Дядя Аарон был практически честен и почти не поддавался. Но Майлзу доставляла удовольствие и простая возня, даже если он не победит, побороться с дядей Аароном всё равно здорово. Да, дядя давал дельные советы, за исключением последнего. Майлз и балдёжная красотка — это две несовместимые вещи. Но дядя Аарон искренне пытался понять Майлза. Не то что папа, от которого услышишь лишь: «Ну со временем всё наладится, сынок, ты главное не ведись на провокации». Ну конечно, спасибо, пап. Вместе будем ждать, пока всё само собой разрулится, но а с дядей Аароном я хоть что-то сделаю.

***

      Бруклин хмуро глазела на носки убитых кроссовок. Скоро вообще порвутся. Кроссовки были ничего такие, симпотные, но своё уже отжили. Эх, такую херню делали в Бруклине, не то что дома. Вот там обувка была крепкая, сделанная на совесть. Дома было славно, дома были горы и крепкие ботинки. А здесь всё иное, и ландшафты, и вещи, и люди.       Досадливо фыркнув, Бруклин свернулась в кресле и исподлобья уставилась на ободранную у пола стену. Бой лежал под столом и дремал. Его бока мерно вздымались, и пёс совсем не походил на буйного шалопая, который час назад носился по пустырю.       Мама заглянула в комнату, постучала по косяку и склонилась, взглянув на Бруклин.       — Спишь?       — Не, — лениво отозвалась та м приподняла голову. — Чё такое?       — Спросить хочу, как дела.       Бруклин задумчиво помычала.       — Нормально.       — О. Правда?       Бруклин насупилась, будто мама уличила её в чём-то плохом.       — Ну допустим нет. Всё хреново. Но мне всё равно.       — И почему же хреново?       Немного подумав, Бруклин положила голову на подлокотник и ответила:       — А чё они ко мне пристают? Что всем от меня нужно…       Теперь задумалась мама. Она подошла ближе, устроилась на полу рядом с креслом и заглянула Бруклин в глаза. Бруклин не особо любила, когда кто-то, даже мама, смотрели вот так, прямо, и упрямо зажмурилась. Мамин палец ласково погладил Бруклин по уху, а мама тихо сказала:       — Тебя кто-то обижает, mausebär?       — Пусть попробуют, — недовольно прорычала Бруклин и сурово посмотрела на маму. — Я их выкину.       — О, ну не надо так. Лучше никого не выкидывать.       — Ну а чё они говорят, что я медведь?       — Ты не медведь, ты mausebär, — улыбнулась мама, но Бруклин это не оставило довольной.       — Ну да, с мышью, конечно, всё лучше. Но чего они говорят, что я как Гризли? — хмуро и с неохотой спросила Бруклин. — Они сказали, что у меня брови как у медведя. Но у медведей же вообще нет бровей.       Бруклин любила свои брови — они были косматые, как у дяди Кэдена, и под стать её лохматым волосам. Она считала, что брови придают ей грозный вид. Но дома никто её за это не попрекал, а тут нате пожалста! Ты такая уродливая, совсем как медведь. Вот бы Бруклин и правда стала медведем, тогда бы сожрала их всех.       — Какие злые дети, — сочувственно вздохнула мама. — Но ты совсем не похожа на гризли. Ты ведь такая милая, Бру.       Бруклин не была согласна, но возражать не стала. Она хотела быть устрашающей, чтобы её все боялись, а не милой.       — И я так понимаю, ты в классе ни с кем… Ну, так и не нашла себе пару для проекта.       — Нет, меня все бесят, — буркнула Бруклин и приняла ещё более угрюмый вид.       — Ну… Попробуй подружиться с кем-нибудь из ребят, — сказала мама и дежурно улыбнулась. — Есть же у вас в классе хорошие, а?       Бруклин насупилась и мотнула головой.       — Бру, ну не всё же так плохо. Найдётся ещё кто-нибудь. Девочки вот есть у вас в школе, которые хотят с тобой дружить?       Бруклин фыркнула.       — Мам, это тупо. Там девочки тупые.       — О как… А мальчики?       — Тоже идиоты.       Мама состроила кислое лицо.       Однажды жарким летом дядя Кэден под своим стареньким пикапом обнаружил аллигатора. Бруклин плохо помнила, но в тот год, кажется, вся животина была несколько не в себе из-за засухи. Аллигатора дядя прогнал, попутно обнаружив перед Бруклин весь свой богатый словарный запас, а она запомнила кучу смешных слов, которые мама почему-то запретила говорить, и то, что аллигаторы жуть какие страшные. Но какими бы противными они ни были, дети в Бруклине всё равно хуже. О, она так невзлюбила этот район, который совершенно по-дебильному звали как её саму. Нет, имя Бруклин нравилось, такое невычурное и бойкое, прям отлетало от зубов. Но лучше бы район переименовали. Она не хотела носить одно имя с местом, где жили придурки.       Бруклин рассердилась и пнула картонную коробку, где хранила учебники. Та глухо хрустнула. Мама цыкнула.       — Ну вот не надо, хорош. Новую я тебе не куплю.       Бруклин сердито покосилась на неё, но от коробки отстала. Мама вздохнула и спросила:       — Что, всё совсем скверно?       — Да, — буркнула Бруклин, сильно хмурясь. — Мне не нравится это странное место снаружи Техаса. Здесь всё по-дебильному.       Она раздражённо фыркнула и почесала ногу. Потом свела носки вместе, вздохнула и пробормотала:       — Мне бы ботинки новые. На одноклассников плевать.       — Да где ж я возьму новые? — невесело спросила мама.       — Ну-у, хоть где-нибудь. Попроси Боя, — предложила Бруклин. — Смотри, ты отвлекаешь, он тащит. Эй, лохматыш! Готов слямзить мне крутые копыта?       Бой поднял ухо и покосился на неё.       — Понятно, — резюмировала Бруклин. — Зажмотил для меня. У-у, выхухоль подлючая. Сюда иди, кусака.       Она вытянула руки. Бой зевнул, широко разинув пасть, поднялся на ноги и с готовностью прыгнул к Бруклин на колени. Вот подрастёт ещё, и совсем будет не поднять. Бруклин уткнулась носом псу в бок и устало вздохнула. Ботинки бы… Она недавно шлялась по далёким районам и видела одни, прикольные такие. Сурового вида, на толстой подошве и весьма внушительные. Наверное, в таких будет удобно пинаться, если кто-то ещё хоть раз попробует назвать её гризли. Но денег у мамы пока не было, и приходилось довольствоваться разваливающимися кроссовками.