Три года спустя.
По классу ходило ленивое бормотание. Мисс Риггс стояла у доски и записывала примеры. Когда по задним партам прокатился смешок, она обернулась и рассеянно оглядела класс, но потом снова вернулась к примерам. Их столбик всё рос. Майлз вытягивал шею, пытаясь разглядеть всё из-за дылды Молли. Математику он любил, щёлкал формулы быстрее всех в классе, чем очень гордился. Папа говорил, что это хорошо. «Вот закончишь школу и поступишь в хороший универ, а это важная штука», — довольно улыбался он, хлопая Майлза по плечу. Майлз усмехался, мол, само собой. Учёба всегда давалась ему легче, чем другим ребятам, учителя любили его за гибкий ум, идейность и старание. Пару раз даже ставили в пример классу. — А он чё? — ахнул Чед с парты позади Майлза. — Да ладно! Во урод. О ком он спрашивал у соседа, Майлз не слышал, но подумал, что вряд ли тот человек хуже, чем сам Чед. Этот был тем ещё… Дураком. Плохие слова Майлзу запрещала говорить мать. Да и отец порой подключался. Услышав, как однажды Майлз нечаянно обронил «ну и дерьмо», они закатили такую лекцию, что после из его рта при родителях не вылетало ничего подобного. А потом как-то привыклось, и теперь Майлз осторожничал ругаться, даже когда их не было рядом. А Чед вот совершенно не стеснялся. Даже на уроке, даже при мисс Риггс. Совести у него, кажется, не было. Переписывая примеры, Майлз попутно думал, не приструнит ли кто Чеда. Он, пожалуй, мог бы и сам, но… Майлз поморщился. Бояться было не круто. Тем более, когда у тебя папа коп и таких, как Чед, на раз два. Но Майлз копом не был. Он был семиклассником, немного тощим, с «чудесным личиком», как любила говорить мама, хотя сам Майлз считал его просто детским и совсем не мужественным. На физкультуре он стоял почти в конце линейки, и это было унизительно. Даже девчонки вымахали выше его. Так что миссию ставить Чеда на место Майлз благородно уступил человеку, подходящему на неё лучше. Ну, хоть кому-нибудь бы. — Офиге-еть, — протянул Чед, качнувшись на стуле. Тот заскрипел. — Во даёт. Майлз обернулся, смерил Чеда раздражённым взглядом и вдруг понял, что класс притих. Мисс Риггс повернулась к ребятам, скрестила руки и выгнула бровь, глядя на Чеда. — Мистер Бентон, у вас что-то более интересное, чем математика? — Чё? — недовольно откликнулся Чед, но потом ойкнул, увидев, кто на него смотрит. — А… Нет, конечно, нет. Так, ерунда. Он махнул рукой и усмехнулся. — Ну тогда прошу к доске, — сказала мисс Риггс, обернувшись к примерам. — Левая колонка вся в вашем распоряжении. — Во стерва, — прошептал Чед, поднимаясь с места. Майлз нахмурился. Ему стало обидно за мисс Риггс. Она ведь была такая славная, почти не повышала голос и в целом дружелюбно относилась к их классу. «Стерва» про неё это грубо. Он взглянул исподлобья на Чеда, отправившегося к доске. Тот напустил на себя понимающий вид, покивал, глядя на примеры, и взялся за мел. Пару раз он тяжело вздыхал, надувая щёки, будто понимал, что надо делать. Примеры были лёгкие, половину Майлз уже решил. А Чед провозился минут десять. С подсказками с первых парт он дописал решения и вальяжно махнул рукой. — Ладно уж. Домучил, — вздохнула мисс Риггс, покачав головой. — Тебе нужно тему подтянуть. Мы скоро тест пишем, не забыл? — Ну напишу я, — недовольно протянул Чед, сунув руки в карманы, вид у него сделался скучающий. — Знаю я эти штуки. Майлз пробежался глазами по доске. Взгляд вдруг зацепился за цифры, которых у него не было. Майлз нахмурился и стал сверять написанное у себя с доской. И правда не так. Он пересчитал в уме пару раз, убедился, что у него правильно. — Извините, мисс Риггс, — несмело позвал Майлз, подняв руку. — А там… У Чеда ошибка. В третьей строчке. — О, сейчас проверим. Майлз кивнул, повернул голову и встретился с взглядом, говорящим: «я тебя прикончу». Взгляд, конечно, принадлежал Чеду. Майлз нахмурился, стараясь не смотреть тому в глаза, и дождался, пока мисс Риггс посмотрит примеры. Ошибка и правда обнаружилась. Прозвенел звонок. Ребята загомонили и повскакивали из-за парт. Майлз откинулся на спинку стула, но тут перед партой выросла чужая фигура. — Ты типа самый умный? — осведомился Чед нехорошим тоном. Майлз насупился и мотнул головой. — Не самый. Но хотя если в классе… Чед поменялся в лице и стукнул кулаком по парте. — Мне кажется, ты тупой. Нафига перед училкой подставляешь? — Но я же не подставляю! Я просто сказал, что у тебя… — Мне плевать, — перебил Чед. — Мог бы не промолчать. Или что, выёживаешься? Они оба машинально повернули голову к окну. Там компания девчонок собралась у окна, и среди них была Тамми. Майлз запаниковал, думая, сочтёт ли Чед это посяганием на его территорию. Но Чед лишь раздражённо дёрнул головой. — Послушай, — вздохнул Майлз, — я ничего не имел ввиду. Просто помочь хотел. У нас и правда тест, а ты как-то не очень с умножением дружишь, вот я и… — Да мне всё равно на ваш дебильный тест. И на тебя. Пофиг, что ты там хотел, — проговорил Чед, нагнувшись к Майлзу. Стало немного страшно. — А я хочу, чтобы ты не лез, куда не следует. Усёк? Майлз снова вздохнул и вскинул руку в знак примирения. — Да нет же, я… Его вдруг схватили за предплечье. Чед дико посмотрел на него, и Майлз не на шутку испугался. — Эй, не надо, — сбивчиво забормотал он, — ты же форму порвёшь… Ну же, отпусти! Это вообще запрещено правилами. Слышал? Нельзя драться! ВОт и ты отпусти меня. А то я, я… — А то что? — холодно осведомился Чед, сжав руку Майлза до боли. — Позовёшь своего отца разбираться? А, чёрный? Майлз почувствовал, как внутри у него всё закипает. Девочки у окна притихли и заинтересованно глазели на них. Тамми кокетливо хихикнула и закинула ногу на ногу, глядя на ребят с таким видом, будто перед ней представление. Она была красивой девчонкой, белокурой, загорелой, волосы Тамми подкручивала и заплетала в хвостик. Майлз выдернул руку и смерил Чеда сердитым взглядом, хотя сам весь дрожал. Чед презрительно фыркнул и отшвырнул пенал и тетрадь Майлза, попавшиеся под руку. Те грустно хлопнулись на пол. Цветные карандаши — мамин подарок — выкатились и рассыпались у ножки парты. — Какой ты жалкий, чёрный жареный цыплёнок, — бросил Чед и вышел в коридор. Когда Майлз нагнулся собирать карандаши, уши у него горели. Он чувствовал себя прескверно. Было обидно и за себя, и за мать, и за отца. Если Чед его называет так, значит, и их может. Да и не только Чед. Не в глаза, конечно, но когда за спиной тебя кличут чёрным, чести тоже, знаете ли, не много. — Ой, а я думала, подерутся, — взволнованно сказала Тамми. — Ну я бы тогда на Чеда поставила. Майлз поднял тетрадь и пенал, положил обратно карандаши и до конца перемены смотрел на их поцарапанные цветные бока. Мама, наверное, расстроилась бы, узнав, что её подарок швырнули на пол. Майлзу стало горько за неё, и он решил, что никакой урод вроде Чеда не будет обижать его маму.***
Восьмой класс — сущий ужас. Бруклин знала это заранее. У неё вообще с учёбой дела не сложились, но восьмой класс… Да, конкретная задница. Вернувшись домой, она скинула кроссовки, швырнула рюкзак в комнату и забралась с ногами в кресло. Она дулась на весь мир. И весь вообще-то заслуживал: химичка решила с какой-то радости влепить ей «F», на физре Бруклин зарядили мячом по голове, и она, оклемавшись, кинула мячом в ответ с ещё большей силой. Физрук не оценил и вписал ей замечание в дневник. А ещё Бой куда-то свалил. Он вообще был свободолюбивым псом, но это свободолюбие потом аукалось Бруклин. Приходилось тащиться по ночи искать этого любителя приключений по району. Бродить по кварталам, таким тесным из-за тесно стоящих высоток, Бруклин не нравилось. Даже если это и было в округе, с которым она делила имя. Дома, в Техасе, ей нравилось куда больше. Но родные места они покинули уже как три года, возвращение не планировалось. Мама обещала, что это к лучшему. Говорила, вот поступишь в хорошую школу, заведёшь друзей, обживёшься, и всё станет хорошо. Бруклин так не думала. Поначалу она ревела в подушку, тоскуя по тихому городу. По сухому раскалённому воздуху, маленьким домикам, своему участку, просторным полям. А неподалёку была лошадиная ферма, куда она любила заглядывать. А потом всё это в один момент оборвалось. Их семья переехала сюда, где даже небо казалось низким и тесным. Тёти, дяди и прочие родственники расселились по Нью-Йорку. Мама смогла купить маленькую квартирку под крышей, куда они с Бруклин и Боем заселились. Бой в то время был ещё совсем щенком, непоседливым и любопытным. Везде совал свой нос и обследовал каждый угол в квартале, таская за собой Бруклин. Только эти прогулки её и радовали. Теперь он вырос и уже умел гулять сам по себе, но Бруклин всё равно часто убегала с ним, потому что с Боем было хотя бы не так тоскливо. А потом каникулы закончились, и она пошла в школу. В новую школу, которая ей заранее не понравилась. Бруклин не ошиблась: там всё было не так, как она любила. Ещё и директор попался какой-то сноб. Из-за небольшой потасовки её исключили через пару месяцев. Дело, собственно, было пустяковым. Бруклин просто почувствовала, что в классе еë не очень-то любят. Ребята не хотели с ней заговаривать, сторонились и смотрели на Бруклин косо. Она не очень-то обижалась, просто не могла понять, почему. Сначала, а потом спросила прямо, почему девочки не берут еë к себе в компанию. — Потому что ты дремучая дикарка, — заявила одна девчонка из еë класса. —Стреляете бедных оленей и делаете из неë колбасу, — добавила вторая и обиженно посмотрела на Бруклин, словно та спрятала под кофтой ружьë. Бруклин, конечно, ничего не прятала. Оно бы просто не поместилось. А ружьë было. Хорошее, лëгкое, нормально ложилось ей в руку. Правда, мамино, но Бруклин часто брала его и дядю Кэдена с собой на охоту. Но с ружьëм всë равно пришлось распрощаться ещë в Техасе. Бруклин скучала по его гладким бокам и скрипучему затвору. Однажды она застрелила из него журавля, и это была еë самая крупная самостоятельная добыча. — Живëте, как динозавры, — с осуждением сказала одноклассница и вскинула голову. — У вас даже машин нет, на лошадях ездите. Вы что, старики? — У нас есть машины, — опешила Бруклин, начиная сердиться. — И мы не дремучие. Сама ты старая. Девочки недоверчиво переглянулись. — А ты не обзывайся! — Тебе можно, мне нельзя? — фыркнула Бруклин. — Да. Про тебя это ведь правда. А ещë мама говорит, чтобы мне нельзя с тобой дружить, — авторитетно заявила девочка, оттопырив указательный палец. — Иначе я стану такой же грубой. Бруклин подумалось, что одноклассницы у неë просто недалëкие. Ей надоело спорить, и она поинтересовалась: — А ты что, дура? Девочка возмущëнно вскрикнула. А потом вцепилась в волосы Бруклин. Та мигом схватилась за чужую руку, вывернула еë, как учил дядя Кэден, и потом вырвала с белëсым клоком волос. Было больно, но ярость Бруклин ощущала ещё сильнее. Девочки закричали, что они всë расскажут взрослым. На шум прибежали мальчишки и, радостные, кинулись в драку. Бруклин получила чьим-то локтëм в нос, и на школьную форму закапала горячая кровь. Она пару раз укусила кого-то за руку, пришибла чужие пальцы и отдавила чью-то ногу. В итоге Бруклин вызвали с повинной к директору, как беспринципную зачинщицу беспорядков. Она ничуть не жалела, когда стояла перед ним и матерью, утирая кровь из носа рукавом, даже щерилась в злорадной улыбке. Её перевели в другую школу. А потом ещё раз и ещё. В четвёртой она оказалась в этом году и проучилась рекордные полгода. Пока что у неё была лишь чёрточка в журнале, как казала директриса, «как напоминание», что Бруклин — девочка совершенно неуправляемая и несносная, ей бы в специальное учреждение, а не нормальную школу. Но отчислять её пока не спешили. Наверное, ждали, пока она провинится посильнее. Бруклин на это было плевать. За ней закрепилось звание неотëсанной смутьянки. Мигрантов в Нью-Йорке не любили, из Техаса особенно. В основном, конечно, из-за мексиканцев, незаконно пересекавших границу, но Бруклин не нравилось, как отзывались о её родном, любимом Техасе. Называли его диким убежищем террористов. За это хотелось рвать и метать. Но приезжим приходилось завоëвывать доверие у местных жителей и быть покладистым. Хотя и это не всегда помогало. По телевизору Бруклин мельком видела, как на границе было найдено с десяток мигрантов. И все расстрелянные. Ей тогда было одиннадцать, и она с трудом уяснила, что люди погибли. Просто в голове не укладывалось, что их могли застрелить, как зайцев в степи. Но она поняла одно — их и правда не любят просто потому, что они из другого штата, где всë немного отличается. Им даже не хотели верить, не давали шанса. Бруклин охватила бессильная ярость, и она решила для себя: раз уж люди заранее относились к ней плохо, она и не попытается быть хорошей. Назло им она будет самой скверной и вредной, будет злобной и станет вредить им первой, не дожидаясь, пока еë обидят. Заранее. Так же, как относились к ней. Она не жалела от слова совсем. Только маму немного жалко, а так… Очередная новая школа, новые дурацкие правила, новый проступок, новое исключение. Её жизнь словно покатилась с горы, стоило переехать в Бруклин. Она даже к имени своему стала испытывать некоторое отвращение, думая, что не такое оно и крутое. Наружная дверь щёлкнула замком, и квартира наполнилась собачим лаем. — Бру! — раздался за дверью крик матери. — Забирай своего обормота. Бру спустила ноги на пол и хотела, но тут дверь в комнату распахнулась и внутрь влетел Бой. Это был крупный пёс, лохматая дворняжка, которая могла снести с ног здорового мужика, как дядю Кэдена. А тот вырос будь здоров и был похож на быка. Бой в один прыжок оказался у кресла и закинул лапы Бруклин на колени, а потом едва не раздавил её, навалившись всем телом. Он шумно дышал, высунув язык, и тыкался мокрым носом ей в лицо. Бруклин похватала его за морду ладонями, лохматя шерсть, и чмокнула в переносицу. Бой звонко тявкнул и боднул её головой в грудь. Бруклин завалилась назад и утонула в кресле. Восприняв это по-своему, Бой вскарабкался ей на колени, придавил всем своим немаленьким весом и положил голову на плечо. А потом заскулил. Сквозь толстую шерсть Бруклин чувствовала, как бьётся его сердце, и слышала его сопение. — Дурак, — ласково пробормотала она, ткнувшись носом в повисшее ухо.