Мыши под куполом

Снег не отрезвлял, хоть корзину на голову высыпь. Но Джозеф все же протер им лицо. Снег вокруг: под руками, коленями, куда взгляд не кинь. Ботинки Цезаря перед носом — в снегу. Сапоги Лизы Лизы — в снегу. Башка Джозефа пару минут назад тоже могла быть в снегу. Правда, в разбитом виде. Мозги наружу, брр. Карс — в снегу, на дне ущелья. Сто процентов жив и даже не испугался. А Джозеф испугался! Не каждый день обгоняешь существо с лезвием в лучевой кости. Кто вообще строит гостиницы на краю обрыва? И тот фриц тут как тут, барахтается верхней половиной тела. Половиной?! Вот вроде уже ничему не удивлялся, но тело из железа в «ничего» не входило. Ещё реже видишь людей, которые на твоих глазах подорвались на гранате, выжили и теперь могут делиться и снова выживать. Особенности людей из колонн Джозеф уже принимал как данное. Куски тела как отдельные организмы? Хорошо. Кипящая кровь? Ладно. Шпага из ноги? Пожалуйста! Только вот Штрохайм пока происходил из homo sapiens, человека обыкновенного. И для человека обыкновенного гулять лазером из глаз было больше чем странно. — Мы готовы с вами сотрудничать, он Мессина до этого уже что-то сказал, Джозеф просто не разобрал. Шум в ушах мешал, да и понимал итальянский он на уровне «Лиза Лиза приказала, Цезарь назвал говном». — Только прекрати делать вид, что ты здесь главный. Штрохайм злобно зыркнул на них, но промолчал. Потом поймал взглядом Джозефа, и даже как-то ожил. — О, ДжоДжо! Взгляд спутников так называемого ДжоДжо говорил «разбирайся сам». — Фриц! — Я не Фридрих. — Как пожелаешь, — Джозеф подошел ближе. При взгляде сверху, офицер со своими орудиями смерти не пугал. Скорее, сливался со снегом — настолько его кожа не казалась настоящей. Себе Джозеф напоминал собаку, скачущую перед дикобразом: дядя рассказывал о таких диких ежах с иглами по полметра. Вроде и не подходит вплотную, а опасность есть. Немец мог иметь еще пару примочек в запасе. И хоть они и прошли уже — смешно — не одну битву, от него пахло некой подлостью. Ну, или моторным маслом. Рудольф точно что-то хотел сказать. Его рот открывался и закрывался несколько раз подряд. Стой он ближе и на ногах, виднелись бы ходящие желваки. Просить гордость не позволяла. — Цезарь, останься и помоги, — раздалось со склона. Лиза Лиза и Мессина шли по краю склона к дороге — не по их статусу шлепать по сугробам. Цезарь уже сам встал со снега и думал, как поднять это механическое нечто и не доломать. Они с Джозефом обменялись прорабским взглядом: «ну что? взяли?». Джозеф в ответ пожал плечами. — Я должен справиться. — Дело твое. — Цезарь повторил жест и показал руками на их стальную ношу. Джозеф хмыкнул и переключил внимание. — Иди сюда, — он наклонился, взял немца за подмышки. В воздухе Штрохайм побыл пару секунд. Падение мягким: снег, да и выше полметра его не подняли. И тут же Джозеф кинул шапку. — Чёрт! Ты тяжёлый! Карс нес тебя не напрягаясь! — Конечно, не напрягался! Он древний полубог! Джозеф бы кому-то вдал от обиды: на него орали вдвоем и синхронно. — Эй! Сейчас нормально сделаем! У Цезаря хватило совести не бить его при союзниках. Хотя ему — судя по щелчку хамона в кулаке — и хотелось. — Лезь лучше на спину, — Джозеф сел на корточки. — Цезарь, подсади Фрица немного. — Сделаем. Джозеф еще не отвернулся, когда товарищ, как он минуту назад, поднял немца. Механический позвоночник, лишенный груза бедер и ног, причудливо дергался к лёгким, как хвост разъяренной креветки. Джозеф даже и не знал, что думать об этой картине. — Эй, эй, эй эй, — вскрикнул Рудольф, когда Джозеф встал с корточек. — Ты высокий! — Конечно. Они расквитались: пару секунд назад так кричал Джозеф. Обычно, играя в лошадку и всадника, дети-всадники хватались за шею «лошадки» двумя руками и ногами цеплялись за поясницу. У Рудольфа была одна слишком цепкая рука из сплава титана — как тут не взвоешь? — Слушай, ДжоДжо, возьми еще этот провод, — Цезарь стоял на подстраховке, — Подтянешь его если что. Под «ним» имелся в виду немец. — Не трогай! — тот подал голос. На два взгляда он ответил: — Это почти мой спинной мозг! Джозеф усмехнулся. — Тогда держись крепче. Была бы задница — потянулся бы рукой и шлепнул. Абсолютно в шутку. Бежать вниз по склону получалось легче. Теперь ноги проваливались на каждом шагу, а брюкам только на камин сушиться. Джозеф бы душу продал за пару снегоступов. На предложение Цезаря поменяться он фыркнул: раз уж взялся, то донесу. Цезарь пожал плечами и рванул вперёд. На ту неделю пришлось потепление — первые шаги весны. Днём снег подтаивал, потом замерзал, потом снова таял, а под ногами стояла хрустящая скользкая снежная каша. Гордость Цезаря не позволяла признать это открыто, но идею с льдом и хамоном можно было использовать и в путешествиях. При каждом шаге, с хрустом снега потрескивали разряды энергии. Поэтому Цезарь и не тонул по задницу, а прогуливался в гору. Джозеф пощупал сапогом сугроб. На снежной корке остались круги, как после броска камня в воду. Не такие большие как у Цезаря, конечно — тот просто пылал энергией. Джозеф фыркнул и потом глубоко вздохнул. Их личные гонки придется отложить до вершины. Пока что для него главное — говорил голос похожий на бабулин, — добраться до хижины и никуда не провалиться. Немец на спине как-то таинственно хмыкнул. А на Цезаря плевать, пускай поднимается. Не он ведь гонял древнюю хтонь минутами ранее! У хижины уже собралась толпа. Санкт-Мориц, чёрт бы его побрал. Что странно: все мужчины, все похожи. — Полковник! — крикнул один из них. Теперь всё понятно. По крайней мере, крик звучал как звание — выговорить слово с первой попытки Джозеф бы не смог. Но один из людей обращался к Штрохайму. Тот перешёл на немецкий и крикнул что-то в ответ. Джозеф мог поклясться, что почти оглох — голосовые связки немчуре не подрезали. — Не ори! Скоро придем! — Джозеф тихо рыкнул. — Ладно, — кивнул Штрохайм и удобнее перехватил руку. Полетов на него хватило. Несколько человек ползали в снегу, один из них даже с фонарём. Не будь их, Джозеф бы скинул фрица со спины и направился искать ночлег — дальше сам разберется. Один из шарящихся воскликнул, вытаскивая щипцами какой-то комок железа. Ноги Штрохайма они уже спрятали, теперь искали или совсем мелочь, или частички Карса: за кусок мяса с этой твари гарантировалась Нобелевская премия. Главный после Штрохайма вылез из разлома стены. И то, главным он казался из-за фуражки и белых бортов на шинели — форма остальных была и проще, и короче. Он вскинул руку в приветствии. Штрохайм обошелся поворотом уцелевшей ладони. Они перекинулись парой фраз на немецком. До понимания Джозефа дошло только «все в порядке» и слово похоже на стыд. Обсуждали при этом явно не технику. Потом было слово «объект» и глагол «украсть» — речь про камень. — Как вы так быстро подошли? Джостар вклинился с самыми невинными глазами. Главный после Штрохайма виду не подал, но лицо все же немного скорчилось как от лимона в шнапсе. — Пулемет слышен на всю округу. Скоро сюда подтянутся зеваки, — офицер по-английски говорил короткими предложениями. Бесился или неуч. — Передайте мне полковника, и мы разойдемся. Рудольф усмехнулся и сказал что-то офицеру; Джозеф все еще играл дурачка. Из фразы он понял слова «хороший» и «молодой». Офицер сделал понимающий вид, но на Джозефа зыркнул как из ружья целился. — Передайте мне полковника. Они специально что ли в войска снобов набирают? Джозеф даже нахмурился. Сам не знал почему, но этот офицер будто нарывался и хотел его оскорбить. С такими разговоры вести было совсем грустно: плюют не в лицо, так в душу. Немец и знать не знал, что они с Штрохаймом пережили, а вел себя фривольно. Но если бы Штрохайма сейчас забрали, Джозеф точно исщипался, чтобы проснуться. — Мы не договорили в Мексике, — обратился он к Рудольфу, говорил вполголоса. Тот все еще висел на одной руке и иногда на подтягивался, чтобы не упасть. Штрохайм помолчал секунду и ответил будто готовил фразу заранее: — Меня сейчас будут латать. Это надолго. Хочешь, оставайся. Твоих товарищей пока определят в гостиницу. Цезарь стоял рядом и смотрел на подошедшую Лизу Лизу. Пусть Джозефа хоть армейским собакам на корм кинут — его-то это как волновало? — Я иду с вами, — Джозеф тряхнул полковника на спине, перехватил его удобнее и шагнул в сторону отеля. Говорил он громко, специально для бесячего офицера. Рудольф на спине беззвучно хихикнул. Джозеф вошел в разлом стены. И тут же пожалел. Картина с трупами напомнила о палящем мексиканском солнце. Жертв лезвия он рассмотреть не успел — оживший Штрохайм и сам Карс отвлекли внимание от мертвых. Настолько, что Джозефа помутило, когда он ступил ногой в темную лужу, оставлевшуюся после тела. Привычный вес на спине потянул вниз, во рту встал кислый вкус вчерашнего обеда. — Эй! — всклик Штрохайма вырвал его из мутности. Джозеф замер, промаргиваясь. Вроде и до этого расчлененка в его жизни случалось, и его соперники манипулировали органами как сделками. А от обычных трупов всё же мутило. Главный после Штрохайма что-то сочувственно прошептал, Штрохайм ему не ответил. Джозеф все ещё чувствовал себя в банке с бетоном. Его выдернуло касание к руке. — Я провожу, — офицер подлез вперед, закрывая собой обзор на комнату. Если его профессия — муштровать, то он и с успокоением справился. До номера шли недолго: комната была на первом этаже. Вермахт берег свои спины. Ширма, шкаф, кушетка, столик с парой кресел, комод с зеркалом. Так в мюзиклах показывали показывали гримерки drama queen — актрис с раздутым эго — но никак не думалось, что похожие комнаты существовали вне съемок. В одном из бабушкиных журналов об интерьере писали, что темно-зеленый в комнате визуально повышает её стоимость. Архитектор прислушался к совету и умножил на пять: темно-зеленой в комнате была вся ткань и обои. Визуально стоимость не повышалась, скорее хотелось бить или бежать как из засады. Два крепких парня без формы вытащили кушетку на половину комнаты без мебели. Тот офицер кивнул в её сторону: клади сюда. Получилось не сразу. Сбросить инвалида со спины оказалось немного сложнее, чем казалось. Джозеф крутанулся пару раз, думая, как ссадить с себя однорукое тело, пока тело само не вмешалось. — Просто присядь, — буркнул Рудольф после очередного круга. И был прав. На кушетке он даже с одной рукой мог устроиться сам. Хоть и выглядело это как гнездование огромной гусеницы. Не хватало горничных и золотого подноса — для какого-то жутко абсурдного зрелища. Вместо горничных стали роиться мужчины. Кто в форме, кто в гражданском. Таскали провода, железки, кто-то принес инструменты, ящик похожий на гроб. Рудольфу помогли стянуть остатки одежды и открутить монокль, защищающий механический глаз. Кто-то — без издевки — подложил кушетную подушку мужчине под шею. Джозеф присел на первое кресло. Он отвел глаза и присмотрелся к узорам на стене. Он видел относительно много голых тел в своей жизни. За этот год он насмотрелся на мертвецов на всю жизнь. Но все-таки смотреть на операцию — а починку можно было назвать операцией — он не мог. Не тот уровень знакомства у него, что ли? Когда заходишь в кусты у реки и видишь человека в исподнем, обычно чувствуешь неловкость. Здесь же.? — Можем говорить по-английски. Я очень сомневаюсь, что техники его понимают. Тон Рудольфа не отличался от предложения пройтись. Джозеф на него купился. И не закрыл глаза, поворачиваясь. Украдкой посмотрел: вместо ребер сгоревший остов «Гинденбурга». С груди Штрохайма сняли сломанную часть. Оставшиеся металлические дуги, спаянные с позвоночником, держали пластину. Наверное, если её снять, можно было потрогать Рудольфа за склизкие равномерно сокращающиеся легкие. — Не могу поверить что ты жив. Джозеф не понял что сказал, пока не услышал ответ: — Живее многих, Джостар. Техники внесли склянки и мелкие инструменты. — Хочешь что-нибудь выпить? Наверное, лицо Джозефа тогда по цвету приближалось к абсенту. Техник попросил Рудольфа закатить глаза. Механический правый подергался по сторонам, будто осматриваясь, потом раскрылся по центральному шву. Так разбивались грецкие орехи, а тут глаз. Техник пощелкал перед здоровым глазом. Потом отвлекся на другой. Тонким шпателем — железкой из кабинета дантиста — ткнул в пластину, которая была вместо белка. Теперь по ассоциациям искусственный глаз скорее походил на лук. Под фарфоровым внешним протезом скрывалось бог знает сколько еще слоев железа. И всё оно либо ужималось до размеров глазного яблока, либо расстилалось в мозг на многие метры. Джозеф съежился. Оба варианта звучали жутко. — Да, пожалуй, — вздохнул он. — Попроси какое-нибудь столовое вино. Рудольф шепнул одному из техников. Тот кивнул и вышел в соседнюю комнату. — Хочешь конфетки — возьми в кармане пальто. Оно висело при входе в комнату. Тяжелое, темное — в таком, наверное, можно было сидеть на морозе без формы под ним и не мерзнуть. Странно, что оно вообще было здесь: Джозефу показалось, что в той гостиной Штрохайм сидел в нем. Баночка вполне помещалась в ладонь. Да и по гравировке в виде фруктов понималось, что не под конфеты ее отливали. Джозеф повертел её, пока шел к креслу, но знакомые латинские буквы ни о чем не говорили. — Предупреждаю, они очень сладкие, бери по одной. Механики пока над Штрохаймом не кружили. Они закончили рыться в верхней части тела «Ишь ты, жадничает.» — проскочило у Джозефа. В коробке лежали белые кругляшки — примерно с ноготь большого пальца. Наощупь плотные, как спрессованный сахар. Джозеф хмыкнул, кинул горсть в рот. И сразу же закашлял. — А я говорил, — хихикнул Рудольф. Техник с кабелем и тонкими трубками в руках засмеялся вместе с ним. Потом замолчал и стал прикладывать детали, замеряя. Конфеты оказались на салфетке. Но одну Джозеф все же оставил. — Да, слишком сахарная, — шепнул с досадой. — Чистая глюкоза в мозг, — Рудольф бы пожал плечами. Один из техников пока обрамлял провода позвоночника в одну косу. Другой постучал по плечу Джозефа, потом указал пальцами на столик. Точнее, на графин и бокал. В ответ Джозеф кивнул и показал открытую ладонь. Вроде должно считаться за «спасибо». Третий разложил на кушетке детали каркаса. По их форме узнавались таз, копчик и бедра. Ещё один — разгружал сварочный аппарат. Здешнее вино до графина лежало в погребе. Таким даже надраться не хотелось — слишком приятное на вкус. В комнате с самого начала холодно не было. Теперь в ней еще и надышали. Куртку Джозеф держал на коленях. — И что с тобой сейчас делают? Он выпил ещё. Абсентная зелень медленно уходила с его лица, появился румянец. — Мне ставят базовое тело. — То есть? Рудольф поджал губу. — Смотри, — он, насколько мог, откинулся на спину, давая доступ к позвоночнику и ребрам. — Есть шарнирные куклы. Они дороже и просто красивее, чем ляльки. — Рудольф использовал немецкое слово, которое только потом пояснил. — Куклы из тряпок. Как ты думаешь что их различает? Джозеф улыбнулся. — Шарниры, конечно. — Да. Даже скорее подвижность. Техник парой ударов вбил деталь на место. — Когда напал Карс, я был по сути шарнирной куклой. Я мог бить и бежать, насколько мне позволяло тело. — И пулемет, — Джозеф пригубил вино. — Да. — Откуда ты его только достал? — Предустановлен на всякий случай. Техники будто чувствовали, что говорят про них. Либо всё же понимали по-английски. Один из них взял из комода бокал, со стола — вино, налил Рудольфу. Тот ответил danke и кивнул: спасибо. Остальные плели провода и нервы. — Тело? Джозеф кивнул в сторону железных ног, напоминая о разговоре. — Да, тело. Штрохайму установили бедра. — Так как моё шарнирное тело в поломке, мне, чтобы я не выпадал из жизни и гонки, делают тело похожее на ляльку. Джозеф с пониманием кивнул. — Если бы на меня сейчас напали, я бы погиб. Это, — он ткнул пальцем в сторону ног. — оно такое неудобное. Рудольф замолчал. — Ну, или может быть ты видел лицевые протезы ветеранов великой войны, — к бедрам пристегнули ногу. — В каком году ты вообще родился? — Осенью двадцатого. —У-у, — кивнул Штрохайм. — Тогда точно не видел. «И слава Богу.» — подумал Джозеф, отводя глаза. Он сидел так какое-то время, пил вино. Водил взглядом по узору обоев, не в силах вернуться к диалогу. За сегодня он видел достаточно. За спиной слышались короткие удары по железу: Штрохайму опять что-то вправляли. Интересно, а как ему сшили провода с нервами? — Почти закончили, — передал Рудольф то, что ему шепнул механик. Джозеф повернулся, когда мужчину попросили вдеть ногу в форменную штанину. Берцовые, да и бедренные кости из толстого металла обрамлялись трубками на манер мышц. Было ли там давление или провода — Джозефу бы не сказали. — То есть, твое шарнирное тело легче? — Ага. Глазами Джозеф следил за тем, как скрываются детали за темной тяжелой тканью. Пах Рудольфа состоял из нескольких железных костей и мышц-трубок. Джозеф и не ожидал увидеть там гениталии. Но что-то в груди всё же екнуло, зачесалась какая-то мышца в ляжке — в мыслях на себя примерил. Живот Рудольфа напоминал корсет. Пластины полукруглой формы, прокладки между них для поворотов. От верхней, прикрепленной к ребрам части «корсета» вниз, к подвижной талии тянулись две скобкообразые детали. Живую часть туловища грубо прикрепили к металлу. Может последний лязг был именно от них. Усмешка наползла на лицо Джозефа. Ишь ты, шарнирная кукла. Всем бы калекам быть такими куклами, как он. Жаль, что бюджета их войск бы не хватило. Хотя, судя по слухам и прессе, лучше бы вермахт на протезах разорился. Техники собирали инструменты: пристегивали, привычным движением вправляли остатки материалов в чемодан. Потом откланялись. Самый болтливый из них сказал что-то на немецком и покосился на Джозефа. В ответе Рудольфа было слово «хорошо». Может успокаивал, что Джозеф — не английский шпион? Джозеф же подумал о разговорнике. Без толпы в комнате даже похолодало. Рудольф же гордо развалился на кушетке: привыкал к новому телу. — Могу помочь, — предложил Джозеф, откладывая куртку. — Я теперь сам разберусь. Рудольф махнул рукой и попробовал размять узлы у стоп. Поднял ногу и покрутил носком. Движения получились резкими — стопа крутилась рывками. Лёгкий поворот, потом застряла — на место, потом ещё раз. Джозеф и представить не мог, что тело работало так сложно. Рудольф будто просился быть разобранным. Да, Джозеф видел внутренности и долгую-долгую сборку. Но кто отказался бы полапать за все детали? Чисто из любопытства. Разобрать и собрать, как пулемет Максим. Рудольфа можно было крутить и ставить в любые позы. Может даже кто-то из врачей-механиков так и делал. Играл со взрослой марионеткой. Сравнение пришло очень удачно. Полуживая огромная кукла. Мысль приятно будоражила Джозефа, и он винил в этом третий бокал на голодный желудок. Крутить в суставах, дергать за провода, но главное — ласкать, что осталось от человека. Джозеф даже скрестил ноги: мысли скакали в непривычную степь. Рудольф для начала сел. На спинке для него оставили рубашку и форму — чтобы не выделялся. Одежда на нем висела. Портной клал её ещё по живому телу, не рассчитывая на все трудности. Теперь же на ум приходили образы пугал и детей из рабочих районов Лондона. Они там путались в штанах, светя костлявыми лодыжками, шаркали, пихая ботинок вперёд, — шли так на смену вместе с зелеными от меди родителями. Мужчина положил форменные подтяжки на плечи, поправил. Рубашка шла под пояс брюк — вот вроде и нет железного тела под ними. Сверху ещё и мундир: абсолютно обычный вид, на лицо только не смотри. Рудольф сморщился, вставая с софы. Его движения и до битвы не отличались плавностью. Теперь на нем будто был ватный костюм для тренировки собак — ни одна конечность не гнется. Вот тебе и базовое тело. Какой-то протез протеза получается. Встретить такого на улице или поле боя, как поймать медведя в своём доме — страшно и невозможно. Может если не вино и пройденные битвы, Джозеф бы бежал из той гостиной до границы с Италией. Здравый смысл вспомнил про Мери Шэлли и её чудище, любопытство возомнило себя Франкенштейном. Штрохайм вызывал спокойствие. Тут тебе и вино, и конфетки, хотя они и гадкие — тридцать три удовольствия. Тридцать четвертое: услуги ангела-хранителя. Уже второй раз спасает. Джозеф бы его точно не боялся. У зеркала на комоде лежало всё для красоты. Гребень, гель для волос, даже бритва и помазок — всё, чтобы Рудольфу не пришлось лишний раз шевелить руками. — Эх, — выдохнул он, смотрясь в зеркало. Джозеф отвлекся от гипноза вина в бокале и снова посмотрел на Штрохайма. — Как думаешь, мне стоит сильно наводить красоту? Или твои товарищи откажутся со мной говорить? — Не знаю, честно, — Джозеф хихикнул, отставляя бокал подальше. — Тренер не брезглива, Мессина тоже. У Цезаря был друг из ваших. — Правда? — до вопроса Рудольф рассматривал себя в зеркале. — Как интересно. И только черти знали, что он в своей светлой голове задумал. — Так что я не думаю, что будут проблемы. Джозеф встал и потянулся, потом пошатался на месте. Он оглянул комнату и пошёл в сторону кушетки. Может господа техники оставили что-то интересное. Вертеть болты всяко лучше пьянства. Тем более, что вино начало уводить в совсем уже странные дали. Рудольф не дернулся — через зеркало он видел всю комнату. — Но знаешь, — в руках Джозефа был кусок медной проволоки, нашёл между половиц, — я бы посмотрел на тебя при параде. Рудольф усмехнулся. Но угол рта со стороны моноклевой детали не двинулся. — Пусть будет так. И принялся расчесываться. Потом он попробовал уложить волосы. Получилось с чертыханием: протезные руки всё же были неудобными. Прихорашивался, как в вечерних шпионских драмах, с блондинками героинями. Джозеф как-то пробирался на них с подружкой из воскресной школы. Пробирался главным образом, чтобы в темноте салона потрогать ее за грудь, но слишком увлекался сюжетом. Будь Штрохайм женщиной — его бы пригласил сниматься Хичкок. Однозначно. — Я должен вам всем ужин. — последний торчащий локон прилип к голове. — Предлагаю переместиться в другой домик. Губы Джозефа нервно сжались. — А что будет с трупами солдат? — шепнул он и нахмурился. Джозеф бы отсек руку, лишь бы не идти через ту гостиную. Он думал, фраза выйдет громче. Рудольф убрал какую-то грязь с переносицы. — Я похоронами не занимаюсь. — затем посмотрел на Джозефа, будто пытался обнадежить. — Мы же не вшестером сюда приехали. Рой техников был больше количества погибших раза в два. — Телами занялись другие офицеры. Если тебе будет спокойнее, среди моих людей даже есть капеллан. Рудольф отвел глаза, причмокнул губами и набрал воздуха, чтобы кого-то позвать, но нахмурился. — Чёрт, ординарца лучше Шперлинга я уже не найду. Он замолчал. Потом снова посмотрел на Джозефа. — Поможешь надеть пальто, ДжоДжо?