милый, мы просто друзья

друзья с привилегиями — как же много лежит в этих трёх словах. на первый взгляд кажется, что ничего такого в этом нет: никаких обязательств, своевременное удовлетворение физиологических потребностей, проведение времени в приятной компании — одни только плюсы, скажете вы, но вот на второй взгляд, не всё так просто. несомненно, это можно легко пережить, а после забыть, как не самые приятные воспоминания, которые мозг сам задвигает на дальний план, а можно и сохранить в сердце, чтобы в будущем с теплом вспоминать интересный опыт. и всё же, самое страшное происходит, когда один из друзей начинает испытывать не совсем то, что стоило бы — все пути отступления для него перекрываются чувством, что зовётся «влюблённость»: глубокая, почти бездонная пропасть, попадая в которую, лишаешься всякой воли; утопая в темном омуте, тешишь себя сладкими надеждами, что на самом деле, в глубине своей оказываются наполненными горечью.  с таким же вкусом были и поцелуи, что шотаро дарил сончану под тусклым светом ночника в виде меркурия — терпкость табака сплеталась с горьковато-кислым запахом кофейных зёрен, которым пропиталась вся его одежда; аромат его любимого зеленого чая клубился в бездонных тёмно-карих глазах, сводя с ума и разрушая и без того хрупкое самообладание. сончан в свою очередь оставлял после себя сладкое послевкусие, будто носил на губах еле ощутимый цитрусовый флёр, что ещё долго сидел на кончике языка горечью жжёного сахара. каждый раз, нехотя отстраняясь от губ, припухших от обилия поцелуев, и обрывая тонкую ниточку слюны, поблёскивающую в темноте и являющуюся единственной связующей их, шотаро довольно облизывал губы и мечтательно прикрывал глаза, смакуя вкус горячих поцелуев и еле ощутимые нотки не сбывшихся надежд, сам не осознавая, что является причиной смены настроения их непринужденных касаний.  в нём не было ничего сложного и замысловатого, что могло бы помешать проникнуть в его душу и досконально изучить каждый миллиметр этого загадочного пространства. он не был лабиринтом, который пройти удалось бы не с первой, а то и не с десятой попытки. он был, скорее, открытой книгой, в которой крупным шрифтом было написано обо всём, что творилось в его голове. несмотря на это, между его строк таились некоторые сокровенные тайны и замыслы, которые узнать было уготовано только тем, кому он позволит увидеть эти невидимые чернила. но даже своему близкому другу в лице сончана он такого позволения не давал. ни полуночные поцелуи, спрятанные от чужих глаз, ни их совместные ночи, когда они с трепетом познавали тела друг друга и медленно погружались в греховное удовольствие, жадно хватая ртом воздух во время долгожданной разрядки, ни совместные вечера за просмотром фильмов и сериалов под попкорн и баночку холодной газировки, ни прогулки вдоль набережной, о которую нетерпеливо билась встревоженная крошечными судами вода — ничего из всего этого не смогло стать весомым аргументом, чтобы шотаро смог пустить сончана ближе к себе.  «между нами только секс и дружба, ничего более», — категорично заявил шотаро в тот пасмурный день, выставляя требование, которое сончан поклялся выполнить. и он был бы рад, если бы его прямо на месте поразила молния, представляя собой небесную кару, когда он нарушил свою клятву, признавшись самому себе, что влюблён в своего хёна. тяжелые облака, плывшие по небу, были готовы оплакивать вероятную потерю важного человека в жизни сончана, но он трусливо умолчал о несоблюдении договора, эгоистично выставляя на первое место своё же удовольствие. и что с того, что он влюблён? будет знать об этом шотаро или же нет, какая разница, если и так, и так всё закончится плохо. различие же исходов заключалось в разнице времени их наступления. признайся он во всём сейчас — в ту же секунду потеряет всё, что так долго собирал по крупицам.  пряча в сердце пылающие чувства к шотаро, сончан изнывал от тоски по нему и на стенку готов был лезть от того, насколько он был нужен ему рядом. казалось, что от одной их встречи до другой проходили не недели или месяца, а чуть ли не столетия. время тянулось бесконечно долго, в своем неспешном движении вытягивая все силы из сончана, часами сидящего на холодном бордюре у собственного дома. с тяжестью на душе он провожал печальным взглядом хлопья пепла, опадающего с тлеющей сигареты на влажный асфальт, и думал о том, что совершил самую грандиозную ошибку в своей жизни. но наутро он вновь шел на учебу с мыслями о том, что не всё так плохо на сегодняшний день. очередные зрительные контакты, из-за которых сердце замирало, а после пускалось в бешеный пляс, случайные касания кончиками пальцев, от которых мурашки бежали по спине, когда сончан случайно подходил слишком близко к шотаро. он глядел неловко, сверху-вниз, отмечая про себя, что с такого ракурса хён был ещё прекраснее. да что уж говорить, рядом с таро весь мир казался ещё прекраснее. но вот шотаро такого точно не испытывал. для него сончан был всего лишь другом, рядом с которым можно было позволить себе больше и просто хорошо провести время. не было в его глазах того блеска, с которым смотришь на любимого человека, в касаниях его сончан не наблюдал трепетного смысла, который сам он неумышленно вкладывал, говорил он с ним так же, как и со всеми остальными.  сончан не был для него особенным.  он просыпался с этой мыслью, ходил весь день, словно полупрозрачное приведение, отдающее тоскливой серостью, выкуривал сигарету и ложился спать, зная, что никогда не станет для шотаро кем-то большим, чем друг с привилегиями. ведь стоило им только переступить грань, и они бы стали отличной парой, стоило сделать ещё один, последний и решающий, шаг навстречу друг другу. но чем ближе подходил сончан, тем дальше от него уходил шотаро, оставляя того на постоянной дистанции, что со временем, кажется, становилась всё больше. неужели, он заметил настоящие чувства сончана в этом бесконечном потоке шуточного флирта и дружеских признаний? неужели, сам сончан виноват в этом?  вечер за вечером сончан проводил в самокопаниях, которые лишали его сна, но дарили темные круги под глазами, ослабляя не только ум, но и тело, что с каждым днём слабело — недосып явно сказывался на его состоянии. но вот со стороны их отношения оставались всё такими же: шотаро всё ещё продолжал дарить ему по ночам сладкие поцелуи с колючим привкусом ментола, обнимать со спины и утыкаться носом в изгиб шеи, щекоча чувствительную кожу горячим дыханием — он ведь прекрасно знал, что шея — одно из самых слабых мест сончана, поэтому никогда не ошибался, когда нужно было подобрать способ взбудоражить его полусонное сознание и пустить мурашки по спине. субботние походы в бар, так удачно расположившийся в паре кварталов от дома сончана, стали традицией, которую они не осмеливались нарушать. пара отвратительно сладких коктейлей, настолько, что от количества сахара в них начинало тошнить, но шотаро по какой-то причине их очень любил — и вот, он уже целует сончана, бесстыдно забираясь холодными пальцами под его одежду, касаясь разгоряченного и очень пьяного тела, а после шепчет, будто невзначай: «сончан-и, идём к тебе?». словно под гипнозом или чьим-то воздействием, чон за руку тащит пошатывающегося хёна до своего дома, зная, что по дороге тот протрезвеет, а после начнёт раздевать его прямо с порога. они снова занимаются сексом и даже не всегда на кровати, а на утро сончан каждый раз просыпается в холодном одиночестве и с одним непрочитанным сообщением в телефоне: «спасибо за ночь~ до понедельника!». он смахивает уведомление в сторону, зная, что ему не обязательно отвечать, и остаётся в кровати на весь день, не находя в себе сил подняться, ведь было у него ощущение, что он смахнул в сторону ещё и свои чувства.  несмотря на то, что каждая такая встреча приносила сончану всё больше боли, которая в геометрической прогрессии росла, разъедая его душу изнутри, он продолжал соглашаться на каждое предложение шотаро. будь то ночевка, занимающая целые выходные, или простая прогулка после пар — сончан всегда был за. даже если он хотел побыть в одиночестве, даже если у него не было никаких сил, он всё равно вставал и отвечал: «конечно, хён. мне зайти за тобой?». осознавая свою неправильную и чересчур сильную привязанность, которая плавно переходила в зависимость от шотаро, сончан давал себе мысленную пощечину, но не мог совладать с силой чувств, которые так некстати зародились в его сердце.  и было бы всё хорошо, если бы в жизни этих обоих не появился новый человек. сончан так бы и грел всё разрастающийся ком чувств внутри себя, продолжал пользоваться своими привилегиями, удовлетворяя абсолютно все свои потребности. но судьба решила сыграть злую шутку с ним — в жизни шотаро появился тот, кто стал важнее, чем сончан.  чанён — так его звали. он появился в жизни шотаро невероятно быстро, и вероятно, сумел украсть его сердце. что уж говорить, он и правда был замечательным: вежливый, обходительный, красивый, умный, богатый, с лучезарной улыбкой и мягкими непринужденными касаниями, что не могли не зацепить. с того момента сончана явно отодвинули на второй план, нашли ему замену. по крайней мере, ему казалось, что всё именно так. и у него были причины так думать: шотаро начал реже звать сончана провести время вместе, а в дни, когда он отказывался от встреч, в его социальных сетях появлялись фото с тем самым парнишкой. конечно, с одной стороны сончан прекрасно понимал, что он не имеет никакого права говорить что-либо шотаро по этому поводу, ведь по факту друг для друга они никто, но с другой стороны им завладело чувство, что было ещё страшнее, чем влюблённость.  ревность — так оно называется. мерзкое, разрушающее изнутри, медленно отравляющее, словно яд, чувство, испытывать которое не хочется никому. остротой самого заточенного лезвия, оно режет не только человека, испытывающего её, но и его чувства, травмируя их и нанося кучу дефектов. ещё никогда и никому ревность не приносила ничего хорошего. сейчас сончан готов выть от того, как же саднило в душе, будто внутри него были кровоточащие ссадины, прямо такие, как от падения на асфальт. мало того, что они ныли постоянно, так ещё и он ощущал себя слишком грязным, слишком недостойным даже одного взгляда на старшего. да кто вообще такой этот сончан, если задумал положить глаз на шотаро? у него никогда не было ни одного шанса заполучить его. и никогда не будет.  вместе со жгучей ревностью внутри него зарождалась кипящая ненависть, что тупой болью пронзала уже избитое сердце. каждый раз замечая чанёна рядом с шотаро, сончан пальцы сжимал в кулак и стремительно уходил в прямо противоположную сторону — ему было страшно, что он может сказать что-то глупое и необдуманное из-за своих чувств, что переполняли его, выливались через край и с силой концентрированной серной кислоты разъедали не только его самого, но и всё вокруг. на трясущихся ладонях оставались кровавые полумесяцы, становившиеся горящим от боли напоминанием о его чувствах, которое он всё продолжал испытывать, хоть ему это совсем не нравилось.  несмотря на то, что младший всё так же был влюблён в осаки по уши, встречи с ним больше не радовали его как раньше. теперь он знал, что есть человек, который явно опережает его во всех аспектах, начиная с манеры общения, заканчивая внешностью и жизненными установками. сончан никак не мог избавиться от мысли, что сейчас для шотаро он на последнем месте.  выкуривая очередную сигарету безоблачной ночью, он отключал телефон, лишь только увидев сообщение от шотаро, в котором тот звал провести время вместе. он откидывал в сторону теперь уже бесполезный кусок металла и пальцами зарывался в собственные волосы, чувствуя лишь безысходность. пустота внутри всё росла, и остановить её не могло ничего. до чего же глупо чувствовал себя сончан, горько усмехаясь себе под нос и стирая дрожащими ладонями с алых щек солоноватые дорожки, что поблёскивали под тусклым светом луны. волны истеричного смеха накрывали его с головой, когда он понимал, что всё это зря. спустя несколько часов он всё же напишет сухие извинения, мол, не увидел сообщение, но уже появились планы, а после предложит встретиться в другой день.  шотаро же понимающе соглашался, вероятно, не сильно переживая из-за того, что не сможет встретиться с сончаном. вечером того же дня в его социальной сети обязательно появлялась фотография с чанёном.  была бы возможность, чон бы отправил в черный список и шотаро, и его нового друга, чтоб глаза не мозолили, но если с последним дела обстояли проще, то вот со старшим могли возникнуть некоторые проблемы. он бы быстро обнаружил, что что-то не так, и заявился бы с расспросами. поэтому, сончан предпочитает просто не заходить в это дурацкое приложение, при входе в которое первым постом обязательно оказывались фото шотаро, на которых он со счастливой улыбкой на лице прекрасно проводил время в компании другого человека. звезды в его темных глазах, причиной которых был не сончан, казались ему некрасивыми и блёклыми, будто бы не было в них того самого живого блеска, хотя они и сияли. и при чём сияли очень ярко, а сончан просто завидовал.  он завидовал чанёну, завидовал тому, что он мог спокойно взять шотаро за руку и переплести пальцы, мог поцеловать его на людях, а старший мило улыбался, от чего его глаза превращались в две тёмные полоски, скрытые за округлостями щек, так похожих на персики, которые сончан любил до безумия. он чувствовал, как зависть, что была чернее самой безлунной ночи, пожирала изнутри, когда он понимал, что ему не светит вообще ничего из всего того, что есть у чанёна. чон завидовал этому парнишке и тайно ненавидел его, хотя тот не был виноват ни в чём. он просто появился не в то время и не в том месте, ведь на его пути суровой скалой вставал влюбленный по уши сончан, готовый рвать и метать, лишь потому, что его прихоть не была исполнена.  из-за этого сончан ненавидел и себя. его эгоистичные мысли, беспокойным роем крутившиеся в голове, усугубляли его шаткое состояние. он и правда ходил по лезвию ножа, пытаясь одновременно удержать таро рядом с собой и скрыть свои настоящие чувства. постоянные раздумья послужили причиной его длительной бессонницы, с которой раньше у него были хоть какие-то шансы справиться. теперь же он ночи просиживал на холодном балконе, выкуривая одну за одной те отвратительные ментоловые сигареты, которые так нравились его хёну. шотаро был сладким с ног до головы, любил приторные напитки и забавные мармеладки в виде медведей, носил цветные вещи, красил волосы и не слушал ничье мнение по этому поводу. он просто жил для себя и пах кофейными зёрнами, а сончан слишком быстро влюбился в это.  вечер сменялся ночью, над горизонтом поднималась круглая луна, своим ледяным сиянием осыпая каждую крышу или крону дерева, а в руках сончана неизменно покоился планшет с листом бумаги. он думал, что если будет заниматься любимым делом, то его отпустит и он расслабится, но как только карандаш оказывался в его руках, всё шло не по плану. черная линия разрезает шероховатую поверхность, на которую падает тень от руки. она бежит по прямой, затем заворачивается, плавно огибая будущий силуэт, а потом резко заламывается в небрежной штриховке. чон оценивающе осматривает рисунок, а после разрывает его на четыре части и выбрасывает. кто бы мог подумать, что прямо сейчас у него лучше всего получался шотаро, по-доброму смотрящий на зрителя своими нарисованным глазами.  за этими тщетными попытками извлечь из себя что-то, что не было похоже на хёна, сончан не замечал, как его комнату заливал ярко-оранжевый свет рассветного солнца. он и правда не следил за временем, проваливаясь в свои мысли настолько глубоко, что не замечал пролетающих мимо него ярких мгновений, звездами сияющих в полумраке крошечного помещения. его ночи проходили одна за другой, сливаясь в одну нескончаемую полосу со светлыми днями, воспоминания о которых мутной кашей ютились в напряженной голове юноши. если честно, то он не совсем понимал, когда один день начинался и заканчивался другой — он просто находился среди спутавшихся между собой фрагментов каких-то событий, не имея возможности идентифицировать их. он проживал часы своей жизни, теряясь в куче информации, которая пролетала мимо него, утопая в сигаретном дыме, застилавшем его комнату.