Будь убедительной, Грейнджер

      Драко обнимает её со спины, утыкаясь носом в макушку. От Гермионы пахнет хвоей, сыростью и гарью. Он дышит. Размеренно, глубоко. И только крепче сжимает Грейнджер в кольце рук. Маленькую, хрупкую, но такую сильную. По нему расползается тепло её маленьких ладоней, она гладит его пальцы, кутается в его объятьях — и только это держит Малфоя хоть в каком-то равновесии.       — Прости, — шепчет, заправляя за ухо кудри. Касается губами мочки и чувствует, как Гермиона вздрагивает.       — Мы уже обсуждали это, — замечает она спокойно. — Не самое приятное, что могло со мной произойти, но лучше, чем если бы к этому принудил кто-то из… них. — Ей и самой не нравится говорить на эту тему, но Грейнджер старается находить плюсы даже в сплошь ублюдской ситуации.       Ощущение, что могло случиться непоправимое, не приди туда Малфой, — намного сильнее пугает, нежели то, что произошло. Но при этом Гермиона понимает, почему Драко уже в который раз просит прощения и не выпускает из рук. Даже тот факт, что ей нужно отправляться в Штаб и скоро вернётся Рон, его не останавливает. Между ними и так произошла стычка, когда он помог им бежать, а тут — прямое столкновение, последствия которого Гермиона разгребать пока не хочет. Уизли не готов к новой информации и вряд ли примет то, что Драко не враг. Далеко не враг.       — Я должен был что-то придумать, — Малфой почти рычит, и злость на себя чувствуется в силе сжатия рук на её теле. — Ты точно в порядке?       — Что я должна тебе сказать, чтобы ты поверил моим словам? — выдыхает Грейнджер и пытается перевернуться на другой бок — лицом к нему. — Или, может, мне что-то придумать?       Он ослабляет хватку только после второй её попытки, и теперь она сама обнимает его, скользит ладонями по ткани чёрной водолазки на рёбрах; их тела прижимаются, сливаются в одно. Гермиона заглядывает Драко в глаза и закидывает ногу на бедро.       — Ещё один дерьмовый случай в копилку, и без этого довольно упрёков. — Гермиона знает, о чём он. Понимает его переживания и догадывается, что в сложившихся обстоятельствах этот случай не играет на руку.       — Когда мы победим, я постараюсь… что-нибудь сделать. — Она касается губами его подбородка. — А сейчас ты кое-что мне задолжал.       Что-то тягучее — мёд или горячее лавы — она ощущала глубоко внутри всё то время, пока они лежали на кровати. Близость к нему, постоянное лёгкое трение. Пока Гермиона об этом не думала, тело абсолютно и бесповоротно подчинялось мозгу, но теперь, когда она цепляла его бедро ногой, жалась по-прежнему, что-то упрямо щёлкало. Отдавалось жаром внизу живота.       Неразумно ни разу. Не место, не время.       А захотелось, лакомо обволакивая каждую клеточку тела.       — М? — До него не доходит, что именно. И понимание приходит только в тот момент, когда она толкается вперёд сама. — Грейнджер?       Ей хочется рассмеяться. Его голос хриплый, и, судя по интонации, Драко действительно не верит в то, что она ему очевидно предлагает сделать. А у неё в голове план. Такой же сомнительный, как и всё происходящее с ними последние недели три.       — Мгм, — кивает она, — ты тогда был в моей голове, а я не могу так поступить, но, — Гермиона жмёт плечами, — тут никого нет, никто не увидит, как ты используешь свой некультурный рот.       — Эта война очень портит тебя, Грейнджер. — Её веселит то, что Малфой почти фыркает в ответ. Ещё бы. Драко кому-то что-то должен? Пф.       — Зато ты на правильном пути и меняешься в лучшую сторону, — Гермиона говорит с явным намёком, пока его ладони медленно скользят по её талии.       Мурашки по спине. Ей нравятся эти ощущения — его рук, когда трогает так. Когда нет ничего и никого лишнего. Грейнджер любит это, нечто особенное, чему не находит лишний раз никаких слов. Необъятное.       — Вот оно что. — Он хмыкает, поднимается над ней и хватает за талию.       Стаскивает к краю кровати, сам встаёт и тянет руки к ширинке на её джинсах. Гермиона улыбается, запрокидывает голову: ждёт и не препятствует. Он цепляет штаны вместе с бельём, стягивает вниз, царапая кожу.       Малфой тянет медленно, смотрит с каким-то мазохистским удовольствием и облегчением, что вообще может всё ещё прикасаться к ней. Он ненавидит, когда его загоняют в рамки, когда нет возможности не быть загнанным в угол, и тот случай чёртово издевательство. И не будь Гермиона той, кем является, он мог лишиться единственного, что ещё ведёт к свету.       Он гладит её по бёдрам, откидывает в сторону одежду и разводит ноги, присаживаясь. Грейнджер и сама притягивает его, ёрзая на постели. Скользит икрами по его плечам, пока Малфой задирает свитер. Он гладит впалый живот, чертит линии на её рёбрах и дышит, опаляя лобок тёплым дыханием.       — Они, небось, кичились тем, что ты сделал, каков молодец. — Грудь Гермионы вздымается, он замечает это краем глаза. — Наверное, то, чего я хочу сейчас, в их глазах тебя бы унизило, м?       — Это последнее, о чём я думаю, — говорит он, целуя внутреннюю сторону бедра. — Хочу стереть любое воспоминание о том, что было.       — Почему? — Грейнджер забавляет его реакция, а между ног теплеет, щекочет от его дыхания. — Тебе не понравилось то, что я делала? Ах, м!       Она затыкается тут же. Малфой целует, разводит языком её мягкие половые губки, щёлкает по пульсирующему клитору и находит все точки воздействия на Гермиону. Чтобы молчала или молила о продолжении, извивалась или притягивала его к себе.       В такие моменты Драко хочет быть в её мыслях, эмоциях, которые она порой не выдаёт, держит в себе, как он ни старается ей угодить.       Он лижет её, приникая к влажному лону; ласково посасывает и гладит руками бёдра. Гермиона охает, кусает губы и сжимает руками груди. Ей хорошо. Ощущения острые, запретные, словно сейчас может прийти кто-то и отнять этот момент. О, её никто не сдвинет с места, пока она не кончит. Пока Драко, её Драко, не доведёт до потери пульса. Чтобы ощущалось так же горячо, как было тогда.       — М-м-м. — Она хочет свести ноги, когда он отстраняется.       Холод помещения контрастирует с жаром между ног, а Гермионе так не хватает давления и трения. Она недовольно мычит и легонько упирается пяткой ему в спину.       — Что ты там говорила? — Малфой ухмыляется, когда видит, как она выгибается под его лаской. — Как кончишь мне на язык или как глубоко я буду внутри тебя. — Она слушает и стонет, и пусть он не видит, но знает наверняка, Гермиона краснеет.       Она может подумать об этом, но никогда не произнести. Поэтому её безумно смущает то, что Драко часто шепчет ей, урывая момент для их близости.       — Мне плевать, что подумают, — говорит он, скользя губами по внутренней стороне её бедра — мурашками по коже. — Ты та, кому я хочу дать это всё.       — Дай. — Голову кружит, ударами сердца вытесняя воздух из лёгких.       Гермиона предаётся чёртовой романтике, течёт от возбуждения и его языка на промежности. Яркие ощущения. Драко именно что ласковый. Ох, Годрик, она даже не задумывалась об этом никогда. Малфой посасывает клитор, слегка дует, и её буквально уносит от ощущений, от накатывающего волнами оргазма, который этот чёрт контролирует. Подводит к краю, дразнит, но не отпускает.       — Я… Драко! — Грейнджер зовёт его, вскидывая руку. Пальцы на сыром хлопке сжимаются так, что белеют костяшки. — М!       Он всё равно тянет время. Не слушает её, играя на нужных точках, как ему нравится. Она вся его, до последней капли. Скользкая, горячая, возбуждённая. Маленькая ведьма.       В доме скрипит дверь и половицы. Гермиона дёргается: Рон? Рон!       — Мерлин! Др… а-а! — Она поворачивается на бок, чтобы заглушить свой стон. Утыкается лицом в простынь, содрогаясь и ненавидя это всё одновременно.       Малфой не отстраняется, наслаждается её абсолютной капитуляцией. Только опускает ноги, успокаивающе гладит и никуда не собирается уходить.       — Будь убедительной, Грейнджер, — говорит он тихо. — Вислому придётся всё доходчиво объяснить.       Она тяжело дышит, хочет отрицательно мотнуть головой, но сил нет.       — Потому что я никуда не уйду. — Он подбирает её вещи. У него нет ни малейшего желания представлять Уизелу даже толику возможности видеть Гермиону такой.       — Ты будешь должен снова. — Она злится, но голос слышится скорее довольный, чуть сиплый, вызывающий у Драко хитрую ухмылку.       Мерлин, Малфой выглядит чуть ли не довольнее её, и Грейнджер даже не может злиться. Она своё получила, и, кажется, сейчас придётся объяснять, почему у неё нет сил одеться — за неё это делает Драко — и что, собственно, он тут вообще делает.       — Гермиона, — слышится из другого помещения их лесного заброшенного дома. — Гермиона, пока всё чисто, я думаю, ты можешь…       Он открывает дверь и застывает в проходе. Драко тянет Грейнджер на себя, и она охотно идёт ему в руки.       — Что за?!..       — Я всё объясню…

***