Шэнь-Мэнь

— Есть вещи, помнить которые необязательно, — произнес Ли Ляньхуа. Затем он сделал глоток вина, но то лишь обожгло как горький перец горло, не принося удовольствия. Ли Ляньхуа и правда разучился тревожиться о былом. События прошлого с течением лет, хорошие или плохие, превратились в картины, написанные размашистым свободным штрихом. Сюжеты на них были знакомые, но главный герой померк и больше не вызывал интереса. Однако, после слов племянника Шань Гудао, Ли Ляньхуа почувствовал какое-то странное волнение. Будто бы тяжелый маятник внутри него едва заметно пошатнулся, готовый вот-вот начать свой равномерный и неумолимый ход. Это были губительные для него эмоции, то ли сожаления, а то ли тоски. И на одно ужасное мгновение Ли Ляньхуа вдруг представил, что если бы Ли Санъи был еще жив? Был бы он до сих пор главой клана? Смог бы исправить положение? Был бы Фан Добин действительно одним из его учеников? Как бы все обернулось? От этих мыслей Ли Ляньхуа стало трудно спокойно дышать. И сердце будто бы испуганный кролик принялось скакать в его ослабшей грудной клетке. Ли Ляньхуа поспешно зажал пальцем точку на левом запястье, пытаясь усмирить взбесившийся пульс. Тряхнул рукавом, чтобы скрыть это движение от чужих глаз. Но к счастью, Фан Добин не обратил на него никакого внимания, увлеченный своими собственными переживаниями. — Неужели это все? – изумился он, опрокидывая опустевший сосуд из-под вина: одинокая капля медленно скатилась по горлышку в примятую траву. Меж тем шла уже третья ночная стража. Воздух становился холодным и влажным. Щеки молодого господина стали краснее чем прежде, а лицо печальнее. — Дружище, а у тебя нет еще вина? Нам нужно закрепить наш уговор! — А? — Ли Ляньхуа рассеяно нахмурился, вспоминая не уболтал ли его Фан Добин на что-то крайне опасное и сомнительное. — Мы ни о чем не договаривались. — Разве? Мне казалось, ты почти согласился. Почему ты снова отвергаешь меня? Ли Ляньхуа измученно потер лоб. Кажется проще отобрать кость у голодной собаки, чем отговорить господина Фана от глупой затеи. — Взгляни на луну, — попросил он. Добин обернулся, запрокинул голову и удивлённо воззрился на подвешенный над крыльцом фонарь. Пользуясь моментом, Ли Ляньхуа перелил вино из своего графина в чужой. — Разве она постоянна? Она и два дня не бывает одинаковой. То наполняется, то убывает... — Почти как мой графин, — заметил Фан Добин (все-таки он был очень наблюдательным) и сделал большой глоток. — Так и человек. Природе свойственно меняться. Так что и тебе следует поискать какое-то другое занятие. Вернуться домой будет тоже хорошей идеей. — Разве человек не должен быть как солнце? — с жаром возразил Фан Добин, и в его огромных черных глазах как будто бы заплясали золотистые искры. — Светить высоко на небе, исполняя свой долг перед обществом! Ли Ляньхуа с грустью улыбнулся, Фан Добин действительно похож на яркое солнце, и не ему, бедному жалкому ученому, остужать его благородный пыл. — И все же, — осторожно подбирая слова, сказал он, — все же, когда солнце слишком высоко, оно не только светит, но и обжигает. Так ли это хорошо? Фан Добин задумчиво насупился, уставившись на потрескивающий костер. Молчание было таким долгим, что Ли Ляньхуа подумал, что молодой господин собирается сказать ему некую мудрую мысль, которая поразит его своей глубиной и изяществом. Но помолчав еще немного, Фан Добин вдруг пошатнулся и уткнулся лбом в плечо собеседника, знаменуя тем самым окончание разговора. Веки его сомкнулись, графин выскользнул из рук. Ли Ляньхуа тяжело вздохнул. Толкнул юношу обратно. Довольно потер ладони. Затушил костер. Подобрал графины. И с легким сердцем пошел домой. Уже на пороге он оглянулся. Фан Добин сидел, согнувшись в три погибели и, кажется, вот-вот был готов рухнуть головой прямо в землю. В который раз за вечер тяжело вздохнув, Ли Ляньхуа вернулся. Обойдя Фан Добина по кругу, он оценивающе оглядел его, словно ища более подходящую сторону. Наконец, остановившись с самой на тот момент удачной, Ли Ляньхуа резко схватил юношу за шиворот и хорошенько встряхнул. Молодой господин с перепугу подскочил на ноги, попытался отбиться, но перед глазами все страшно плыло, поэтому он быстро сдался, запутавшись в собственных руках и ногах, и, застонав, позволил Ли Ляньхуа потащить его за собой. — Эй, куда это мы идём? — пробормотал Фан Добин, едва волочась. — Надо уложить тебя спать. Все же будет не хорошо, если я брошу тебя посреди поля. Фан Добин просиял и даже стал идти ровнее. — Я так и знал! Хитрый лис, ты все-таки принял верное решение. Из нас получится отличная команда! — Да-да, — тихо соглашался со всем Ли Ляньхуа. — Ну вот мы и пришли. Он усадил молодого господина под дерево и помог ему прислониться к толстому стволу. Едва опустившись, Фан Добин, ничего не подозревая, тут же уснул, найдя выбранное ложе весьма удобным. Ли Ляньхуа положил руки на пояс и осмотрелся. Место было как нельзя удачное. Густая листва прикрыла бы от внезапно случившегося дождя. Жирные корни создавали подобие уютной колыбели. Вокруг благоухали дикие цветы. Лицо племянника Шань Гудао было безмятежно, только высокий чистый лоб тревожила хмурая складка меж бровей как заломившийся шелк. Он что-то бормотал в хмельном забытье про славные подвиги, мастерство владения мечом и тушеную спаржу. Ли Ляньхуа связи толком не разобрал, но понял, что ему лучше уезжать как можно быстрее. Вернее, учитывая целеустремленность Фан Добина, улепетывать со всех ног. Благо, молодой господин выпил достаточно, чтобы теперь не очнуться до полудня, даже если мимо пронесется императорское войско. Придя домой, Ли Ляньхуа вымыл грязную посуду, погасил свечи и убрал лестницу, ведущую на крыльцо. В груди все еще как-то неприятно саднило, но он старался не обращать на это внимания. Он напомнил себе, что все это мимолетно и скоротечно. В юности звуки кажутся громкими, а взгляду видна каждая песчинка, но со временем и это проходит. Когда все закончится, душа опустеет. Ли Ляньхуа отправился в путь еще до восхода солнца. Спеша на север, он полагал, что отныне больше ничего и никто по-настоящему не потревожит его, и даже не представлял, как сильно ошибался.