***
Микки пытался отвлекаться на все, что только было можно, уходить в привычные дебри разума, вспоминать то, что обычно приносило ему удовольствие. Только почему-то всё сейчас казалось таким невзрачным и тусклым, маленьким, отчего хвататься за них и удерживаться требовало колоссальных усилий. Мысли о прошедшей ночи по-хозяйски распихивали все остальные, забирая всё внимание на себя. Вот уж они были яркие и гигантские, неповоротливые, плюхались на своё законное место прям перед голубыми глазами, застилая своей тушей всё пространство, и заставляли смотреть-смотреть-смотреть на себя. Микки зло мотал блондинистой головой в надежде, что те вылетят через проколотое ухо, но куда там! Так, максимум могли откатиться ненадолго в угол, а после обязательно упрямо возвращались. Коробочка во внутреннем кармане пиджака обжигала грудь. Парень то и дело неосознанно тянулся к ней, поглаживал подушечками пальцев гладкий бок, и тут же отдергивал руку, находя ей место на вороте черной водолазки, оттягивая и поднимая повыше. Не, это была хорошая идея, и Микки планировал ею заняться в обязательном порядке, просто не сейчас, когда проблема не решена. Потом то он, скорее всего, разом снюхает все свои запасы, а сейчас необходимо через скрип зубов сохранять трезвость ума. Он же не слабак всё-таки, потерпит. Невольно вырвался тихий смешок, на выдохе, и Микки опустил взгляд вниз, где его собственные ладони нервно натирали костяшки друг другу. Забавная шутка, где бы записать? Он ненавязчиво опросил всех, кто мог бы быть с ним в тот вечер и что-то видеть, потому что никаких конкретных лиц (кроме одного дебильного) в памяти не всплывало. Про себя конкретно он, конечно, не спрашивал, уж больно странно и подозрительно это было бы. Так, лишь отзывы собирал, что понравилось, что нет. Если бы кто-то что-то знал, он бы не упустил шанса ему в лицо посмеяться, правда ведь? Но никто ничего не говорил. То есть говорил, да, но не то. Лишь взгляды странные на него кидали. Марина тоже ему под руку попалась. Даже удивительно, как его личная сталкерша ни с того ни с сего вдруг решила не приходить лишний раз на него попялиться. Ну, оно и к лучшему, она бы точно могла их спалить. — И вообще-то меня Марьяна зовут. Да какая разница? То и дело Микки приглядывался к мимо проходящим людям в поисках знакомой грязной башки, чтобы… нагнать того и переговорить? Пригрозить? Насмехаться и провоцировать? Трусливо сбежать в противоположную сторону? Хотелось всё и сразу и в то же время ничего из выше перечисленного. Отсутствие того на горизонте, а соответственно и мук выбора, успокаивало и давало какую-никакую иллюзию контроля над ситуацией. Можно было представить, что все нормально и ничего никогда не происходило, ему это лишь привиделось в пьяном полусне. Да только время продолжало неумолимо идти вперёд, и голову разрывало от мыслей, бесконечного множества мыслей, самых разных, нескладных, чаще обрывочных и очень тревожных. Он лишь оттягивал неизбежное, проблема ведь сама собой не решится. Медленный глубокий вдох. Вести переговоры придется в любом случае. Медленный выдох. И чем раньше, тем лучше, пока этот ещё какой-нибудь херни не выкинул.***
Воровато поглядев по сторонам пустующего коридора общежития, Микки постучал по двери перед собой. Потом ещё раз, посильнее, и не переставал, пока по ту сторону не затихла гитара. Послышался грозный приближающийся топот, и парень еле успел отскочить назад. — Иди ты нахуй, барабанщик бля! — из образовавшейся щели высунулась злая кривозубая морда, черные глаза зыркнули на незваного гостя и тут уже удивленно округлились. Микки довольно хмыкнул. — Уже ходил — смотреть особо не на что. Подвинься, — и легко протиснулся между Горшком и дверным косяком, закрыв за собой. Микки сунул руки в карманы темных брюк и нарочито расслабленно прошёл вперёд, небрежно скользя взглядом по знакомой небольшой комнате, отличающейся от остальных лишь расстановкой мебели: по левую сторону стоял заваленный листками и книгами стол, над которым на стене висел плакат с каким-то мужиком, по правую — развороченная кровать, изголовьем приставленная к стене ванной комнаты, и прислонённая к ней гитара, чьи струны здесь пару минут назад мучили. Пустовато здесь было. Микки скривил губы. А ещё воняло чем-то. Блуждающий взгляд голубых глаз остановился на сваленной в кучу на постели смятой одежде. Вышедший из оцепенения Горшок метнулся вслед за ним и сразу прилип жопой к краю стола, перекрыв своими широкими угловатыми плечами обзор на его содержимое. Вид у него был враждебный, будто загнанный в угол дикий зверь, вставший в стойку в ожидании нападения: руки сложены на груди, спина сгорблена, голова опущена вниз, и темные глаза исподлобья настороженно пялились на Микки. — Чё припёрся? Микки притворно-удивленно ахнул, вытянув лицо и изломив брови. — Как? Горшочек, ты что, забыл всё, что между нами было? — раздосадовано возмутился он, наблюдая, как Миха смущенно скривился. Фыркнул, вернув серьезное выражение лица и нахмурившись, — Чего ты хочешь? — Я?! — Ну блять, не я же! Горшок изумленно уставился на него, хлопая большими глазами, а Микки, спохватившись что их могут услышать, понизил голос, приблизился: — За придурка меня не держи. Я же знаю: наделал фоток и хранишь теперь где-нибудь у себя, подрочить ли, друзьям похвастаться, вау, смотрите, мне впервые кто-то дал, давайте отпразднуем, или подходящего момента дождаться, чтоб выложить их на всеобщее обозрение. Посмеяться, — парень шумно вдохнул носом воздух и выдавил из себя улыбку, — Назови свою цену, и мы разойдёмся, будто никогда того небольшого недоразумения и не было, ага? Горшок вспыхнул в один миг, пропали из его взгляда и опасливость, и всякое смущение. Он рывком качнулся в сторону собеседника, который даже не шелохнулся. Возмущение его рвалось наружу, но никак не хотело формулироваться в предложения, от чего тот захлёбывался словами. — Вы меня за шлюху все держите что ли?! Да как вы заебали! Нихрена в башке у вас нет, кроме бабок этих, бля, всё только вокруг них и крутится! В жопу свои деньги засунь, ты понял, а?! — Миха активно размахивал руками, вторя своему разгневанному рычанию, и пару раз толкнул в плечо, но не слишком сильно, от чего Микки лишь покорно покачивался, но продолжал стоять на своих двоих. Лишь в груди быстрее забилось. — А ты у нас альтруизм пропагандируешь? — раздражённо прищурился он, — По доброте душевной страждущему руку помощи протянуть решил, а? Или… — нисходящая с лица ухмылка стала еще шире, плотояднее, а бровь сама поползла вверх, — …я так сильно понравился? Да ты бы сразу и сказал, что жопа давно пустует, я ж всё организую, мне ж не жалко. А? Раз не шлюха, значит… Договорить Микки не успел, улетев назад с одного резкого сильного толчка в грудь, ударившись спиной о твердый край кровати, и всё тело резануло болью от потревоженных ран, что наверняка снова закровоточили. Сука. Он спокойно ожидал продолжение ударов, но почему-то их не последовало, и Микки приоткрыл глаза, вопросительно уставившись снизу-вверх на Горшка. Тот тоже смотрел на него, растеряно, сжимая приподнятые кулаки. — Ты бы хоть… — Миха дергано помотал кистью, подбирая слова. В итоге немного поутих и махнул рукой. Всё ещё возмущенно сопя, он схватился обеими ладонями за ремень кожаных штанов и отвернул голову в сторону, всматриваясь во что-то за огромным панорамным окном. А может и не смотрел он никуда. Микки не двинулся с места, прилипнув глазами к чужому профилю. В голове стало вдруг приятно пусто, и парень боялся одним неосторожным движением этот момент спугнуть. Спустя долгие минуты тишины Горшок подал голос, он был тихим и уставшим: — Пиздуй давай, — мотнув взлохмаченной башкой в сторону выхода, он вновь уставился на сидящего на полу его комнаты незваного гостя, — И фоток у меня никаких нет, понял, да? Зачем они мне нужны вообще? Ё-маё… Ага, было и было. Забудем, и ничего не было. Мне оно тоже, знаешь… Ну в общем, да. И Микки ему поверил. Вот так сразу. На слово. Горшку. Взял и поверил. Странные у того глаза были, колдовские блин. — Телефон покажи, - тревога, ставшая ему вечной спутницей, безжалостно сжала его грудную клетку в своих тисках, требуя хоть каких-то вещественных доказательств перед своими глазами. — Ёпт, а хуй мне тебе не… Ой бля-я, — вздохнул и обхлопал свои бедра, обернулся назад, к столу, а после, хмурясь, приблизился к Микки, встал сбоку и принялся разбирать ком из своей одежды, разбрасываясь футболками и джинсами, что мятыми лужами покрывали пол. Одна черная майка приземлилась Микки на ноги, и тот брезгливо пнул её от себя подальше, — Во! На, наслаждайся, блин. В руках у парня оказалось нечто, в чём он не сразу распознал мобильный телефон. Кирпич какой-то с кнопками и пиксельными экраном. С чем-то таким Сонька постоянно гоняет, нравится ей всякое старье. Микки поднял подозрительный взгляд на обладателя сие последним словом техники, что нависал над ним, нетерпеливо притоптывая ногой и опять смотря куда-то вдаль, и хмыкнул. А что ещё от него было ожидать? С Сонькой они бы наверняка задружились, если не уже. — Спасибо, что не стационарный. — Всегда пожалуйста. Я просто… — Горшок резко заткнул прорвавшийся словесный поток и недоверчиво зыркнул на парня, видимо, прикидывая, стоит продолжать или нет. Смущенно потёр нос, повёл плечами, — Теряю их постоянно, короче, потому с таким и хожу. Ну чё там, а, хорошо получились? — Не то слово, — усмехнулся в ответ, опустив взгляд на экран. Н-да, с такой приблудой Горшку легче было бы художника пригласить, чтоб тот с натуры их, находящихся в сладкой неге в объятиях друг друга, на холсте запечатлел. Но зачем тогда… Микки мотнул башкой и откинул мобильник назад, поднимаясь с насиженного места. Неважно это всё, главное — проблема решена, и жизнь возвращается в привычное русло. Даже мысль о предстоящем свидании уже не так тяготила, и парень, отряхнув брюки и поправив пиджак, свободно прошёл в своеобразный коридор. Отчего-то вдруг замер перед самой дверью. — Эй, — обернулся через плечо и хмуро посмотрел на наблюдающую за ним рожу, что выглядывала из-за угла, — Пообещай, что это никто никогда не узнает. Поклянись. — Прям на мизинчиках? Или сразу на крови? — и весело оскалил свой беззубый рот. — На сперме, — ухмыльнулся Микки, — Нет, серьезно, если это где-нибудь всплывет… Горшок закатил глаза. — Да-да, ё-маё, тогда батёк твой меня найдёт и так дотошно проёбы мои мне разъяснит, что больше никто никогда найти меня и не сможет, — и заржал с глупым гыгыканьем, чуть запрокинув голову. И заткнулся, стоило ему взгляд на лицо Микки вернуть. Тупую улыбку как ветром сдуло. Микки, молча кивнув, отвернулся и вышел, хлопнув дверью.