Взмах её ресниц

      Кусок в горло не лез, несмотря на то, что от омлета и поджаренного хлеба исходил просто восхитительный аромат. Однако сейчас это всё порождало ком в горле, и Томас отложил вилку, откинувшись на стуле и потерев глаза.       В самом деле, он очень волновался. Сегодня предстояло тщательно проверить технические составляющие «Адриатика», ведь совсем скоро тот будет спущен на воду. Кто бы мог подумать — там обустраиваются даже бассейн и турецкие бани! Такого мир ещё не видывал. Этот пароход обещает быть самым ярким и успешным из «Большой четвёрки», так что, Эндрюс просто не имеет права пасть в грязь лицом перед проверяющими из «White Star Line».       Томас просто обязан представить лайнер в лучшем свете, как он того и достоин. Как достойна верфь. И, наверное, сам Эндрюс…       — Мистер Эндрюс, — послышался голос миссис МакЭводи, выглянувшей из-за дверного проёма, — у меня тут… Ох, вам не нравится завтрак?       — Завтрак чудесен, — Томас приосанился и вновь схватился за вилку. — Просто сегодня важный день, и я, если честно, немного волнуюсь.       — Тогда, тем более, вы должны хорошенько позавтракать, — она всплеснула руками, в одной из которых было что-то сжато. — Я не отпущу вас, пока вы не оставите за собой чистую тарелку.       — Я разберусь, — он чуть подался вперёд. — Что там у вас?       — Ах да, — проследив за его взглядом, миссис МакЭводи раскрыла ладонь и, приблизившись, положила перед ним мешочек алого бархата. — Я чистила ваше пальто. Эта вещица провалилась под подклад. И что вы пихали в карманы, раз у вас там образовалась дырка?       Вот чёрт! Он, по всей видимости, так нервно перебирал этот самый мешочек и в конце концов не заметил, что ненароком порвал карман своего любимого пальто. И совершенно об этом самом подарке запамятовал — ведь тогда, зимой, Реджина появилась столь внезапно. Странно, что тогда он не забыл собственное имя… Он, откровенно говоря, фантастически счастлив был её видеть.       — Я ничего не пихал, — невпопад отозвался Эндрюс и сию же секунду взял мешочек, принявшись бессознательно покручивать его меж пальцев. — Спасибо, что нашли.       Слегка улыбнувшись, миссис МакЭводи попросила его хоть немного поесть и скрылась. А Томас достал эту золотую брошь для шляпы в форме чертополоха и уставился на эти поблёскивающие в утреннем свете очертания. Как, в самом деле, он мог не подарить Реджине это? Тогда совсем немного времени минуло с Рождества, а сейчас уже апрель… Надо же, как быстро летят дни. В любом случае, Эндрюс вручит ей это в следующую же встречу. Хотя во время их предыдущей Реджина вновь съязвила, хотя уже он догадывался, что делала она это из-за того, что просто-напросто в чём-то сомневалась. Или из ревности. Последняя догадка ему польстила, но ненадолго…       — А я видела вас вместе, — как бы невзначай, но всё же не без толики сарказма проговорила тогда Реджина.       Они только устроились за столиком в ресторане, в коего Томас пригласил её, когда они прощались после аукциона в замке Белфаст.       — Нас — это кого? — отложив меню и приподняв бровь, уточнил Томас.       — Вас с Хелен. Около ресторанчика неподалёку отсюда.       Реджина же, напротив, стала с наигранной тщательностью изучать меню, а у Томаса холодок пробежал по спине. Как так получилось? Он прекрасно помнил, что тогда был зол на мисс Джонсон, но даже в толк не мог взять, что она…       — Ты следила за мной? — не успев осадить себя, вопросил он.       Смех пролился тихим, волнистым, будто шелковистым звуком, и Реджина, вновь поглядев на него, сверкнула глазами из-под густых ресниц.       — Я выходила из нотариальной конторы, и тут вы так удачно подвернулись.       — Действительно… — пробормотал он и сделал глоток воды. — Но то была просто дружеская прогулка — ничего более.       — Ты её интересуешь, — заявила Реджина. — Я не знаю, что было между вами, но…       — Между нами совершенно ничего не было, — перебив, заверил Томас.       — Мне это безразлично. Но не следовало бы тебе сказать то, что её чувства невзаимны?       Задумавшись, Томас ненадолго притих. Безусловно, он догадывался, что Хелен питает к нему симпатию, и только недавно осознал, что то его приглашение на прогулку было лишним.       Он не хотел её попусту обнадёживать, пускай и Хелен всегда была ему приятна. К сожалению, не настолько, чтобы задуматься о чём-то более серьёзном, нежели чем обычные беседы на светских вечерах. Сейчас же у него есть Реджина, соответственно, Эндрюс и думать забыл о Хелен.       А теперь, оказывается, они с Хелен были замечены; Реджина как будто знала, что этот его порыв в сторону мисс Барбур был исполнен лишь для того, чтобы… Томас и сам не понимал для чего именно, но предполагал, что ему эгоистично захотелось, чтобы его выслушали. И глядели с восхищением, без лёгких насмешек, чего Реджина тогда уж точно не делала. И вот, мисс Джонсон сидит напротив с деланным равнодушием, тем не менее, кажется, на лице её всё же присутствует лёгкий флёр переживания.       — Я ей деликатно намекнул, — коротко объяснил Эндрюс. — Полагаю, она всё поняла.       — Томас, она подошла ко мне во время фуршета и попыталась выведать, что я там делала. Точнее, почему я была с тобой, — Реджина вдруг отвела взгляд. — Я думаю, твои слова — что бы ты ни сказал — не возымели отдачи. Она всё ещё надеется…       — Тебе же это безразлично, — он нахмурился в непонимании.       Он вправду не совсем понимал, почему вдруг Реджина озаботилась чувствами Хелен. Возможно, конечно, в её эмоциях и присутствовало нечто собственническое, но толковала она отчего-то про мисс Барбур с её «надеждами».       — Я не хочу, чтобы из-за меня страдали, — переведя дыхание, проговорила Реджина. — Ты и так настрадался из-за меня. А теперь ещё и она…       Откинув все приличия, Томас потянулся через стол и накрыл её ладонь своей. Её слова затронули его, но почему она вдруг решила, что он страдал? Нет, он не страдал. Недоумевал, терзался в сомнениях, злился от бессилия, но не страдал. Теперь же недомолвок между ними почти не осталось. Теперь всё по-другому. Томас слегка натянул уголки губ, и Реджина повторила этот жест.       — Реджина… Я не страдал из-за тебя. Я… — он осёкся и чуть мотнул головой. — И она не страдает. Почему ты так беспокоишься?       — Я не знаю, — призналась она. — Просто это ужасно, когда понимаешь, что человек, который тебе нужен, по сути, не нуждается в тебе… Вряд ли, конечно, она в тебя влюблена, но всё же… всё же.       — Прошу тебя, не думай об этом. Мы вместе, нам хорошо, верно? — она кивнула, и он, выпрямившись, уже не сдержал улыбку: — Вот и славно. Ты поедешь со мной в Комбер на следующих выходных?       — Зачем?       — Синоптики обещают хорошую погоду, а я обещал тебе лошадей.       — Если ты помнишь про наши договорённости, то я буду очень рада, — жемчужные зубки показались из-под раскрывшихся алых губок.       Уже через пару часов он неистово целовал эти губы, а его руки буквально плавали по изгибам её тела. Сейчас эти самые изгибы виделись Томасу ещё более волнующими, чем прежде. Возможно, всё из-за того, что они так давно не были вместе, а, быть может, по той причине, что после всего, всех её откровений, Реджина стала ему ближе, чем когда-либо.       Её ладошки гладили его плечи, лицо, зарывались в волосы, то прижимая его голову к себе, то чуть отстраняя, когда удовольствие становилось болезненным, но Томас не думал останавливаться — он выцеловывал каждый дюйм её тела, упиваясь нежными стонами, перемешивающимися с неразборчивыми, отрывистыми из-за страсти фразами, которые то и дело протяжно вырывались из её резко вздымающейся и поблёскивающей перламутром в полумраке груди.       — Реджина… — выдохнул он, оторвавшись от трогательно выпирающей ключицы, и заглянул в её подёрнутые поволокой глаза.       Замерев, он нежно касался её скул, шеи и талии, не в состоянии моргать. Изумруды её взора затмили собою всё, что находилось вокруг: он только и мог думать о том, насколько же драгоценен для него каждый её взгляд, каждый взмах тёмных ресниц, после которого зелёно-золотистые искорки становились ярче.       — Что такое? — шепнула она.       Вместо ответа он нежно поцеловал её и, погладив бёдра, медленно оказался внутри. Реджина обвила руками его шею и, вздохнув, разорвала поцелуй.       — Томас… — раздалось тихо и щекотно рядышком с его ухом, а её пальчики заскользили по его телу — всюду, куда Реджина смогла дотянуться.       Когда его движения стали быстрее — ласковые прикосновения заменились царапающими ноготочкам и в один момент Реджина, вскрикнув, буквально впилась ими в его лопатку, на что что Томас, глухо простонав, перехватил её локоть. На мгновение прижавшись губами к тонкому запястью, он крепко сжал её ладошку, а затем чуть завёл её за макушку Реджины. Ответное пожатие было тёплым; красивые, нежные щёки разрумянились, а на устах заиграла полуулыбка, и Реджина вновь потянулась за поцелуем. Наслаждение накатывало волнами, и Томас, не сдержавшись, сбивчиво прохрипел:       — Я так… так сильно… скучал по тебе. Реджина!       — И я скучала по тебе… — на грани слышимости призналась Реджина, обхватив его лицо и глубоко всматриваясь в глаза.       Он запечатлел поцелуй на её слегка влажном виске и крепче переплёл её пальчики со своими. Как же он был счастлив… И это счастье разливалось по венам с каждым её встречным движением, достигая самого сердца, которое заныло столь же сладко и протяжно, как сама Реджина.       Воспоминания красочными картинками пронеслись перед ним и вызвали улыбку. Тогда Реджина осталась у него, а утром они разъехались по делам. Сейчас, не видевший Реджину уже пятый день, Томас не мог дождаться завтрашнего дня и поездки в Комбер. Как же он хотел её порадовать…       И всё-таки по просьбе миссис МакЭводи тарелка оказалась чистой. А день прошёл намного легче, чем он того ожидал. И намного успешнее, чем он мог вообразить.

***

      Они по договорённости встретились недалеко от её дома, но Реджина, заметив, что Томас остановился, готовясь выйти, чтобы поприветствовать её, ухмыльнулась и надавила на педаль. Поглядев в зеркало, она заметила, что Томас, улыбаясь, покачал головой и всё же сравнялся с ней, идя на обгон. Реджина, конечно, позволила это сделать, ведь дорогу до Комбера не знала, а потому поехала следом.       Ей просто до одури захотелось увидеть его реакцию на её наряд.       Ожившая природа мелькала вдоль дороги оттенками зелёного, голубого и золотистого — погода действительно оказалось чудесной. Путь их проходил мимо распростёртых полей, на которых гуляли овцы — такие же белые и пушистые, как облака, лениво плывущие по небу; мимо перелесков, складывающихся в восхитительные дубовые аллеи, что своими раскидистыми ветвями образовали купол над их головами. Лучи солнца пробивались сквозь листву, играя причудливыми отблесками на асфальте, а воздух был таким душисто-свежим, что закружилась голова. Реджина поправила чёрную кашемировую шляпку на мужской манер и улыбнулась. Она была уверена, что Томас поглядывает на её автомобиль, а потому старалась не отставать, порой игриво подъезжая к нему вплотную. Тогда он прибавлял скорость, чуть раньше входил в поворот, и Реджина удостоверилась, что от всей этой ситуации на душе у него так же весело и легко, как и у неё.       Галька скрипнула под шинами, когда они проехали через кованые ворота и остановились. Впереди возвышался светлый двухэтажный дом с закруглёнными окнами в тёмно-бордовых рамах, фасад которого с одной стороны был подёрнут диким виноградом. Сам дом по стилю показался Реджине схожим с её собственным ирландским домом, пусть и был несколько поменьше. Любопытство, пробудившееся в ней из-за предположений по поводу внутренних убранств, было пресечено на корню. Они и так прибыли сюда тайно, и Реджина не хотела оскорблять отсутствующих владельцев ещё сильнее, переступив их порог без приглашения. Если честно, даже на их лошадь бы не села, но соблазн был столь велик, что, разумеется, этому она не могла противостоять.       Автомобильная дверца распахнулась, и перед ней оказалась ладонь Томаса, которую Реджина, отмахнувшаяся от дум, приняла. Её ножка, облачённая в начищенный до блеска изящный иссиня-чёрный сапожок, ступила на порожек, а затем и на землю, и тогда Реджина предстала перед Томасом во всей красе. Удивление, смешанное с неверием, промелькнуло на его лице, но тотчас же сменилось блеском восторга в зрачках.       — Боже мой… — проговорил Томас.       Его взгляд неутомимо переходил от шляпки к чёрному жакету без рукавов, скользил по бежевым галифе и остановился на сапогах.       — Всего лишь я, — Реджина пожала плечами и оправила белоснежные объёмные рукава блузы, надетой под жакет.       — Ты обворожительна, — Томас поднёс её ладонь к губам.       Сам он тоже выглядел настоящим наездником, в чём она, впрочем, не сомневалась: в котелке, чёрном же рединготе, светло-серых бриджах и сапогах с коричневым верхом, он был похож на кавалерийского полководца, однако, участвующего в королевской охоте. Эта аллегория вызвала у Реджины добродушную усмешку, тем не менее, переросшую в нахмуренные бровки, стоило ей расслышать его следующее заключение:       — Но чего-то не хватает.       Внезапно Томас достал из кармана бархатный мешочек и, развязав, протянул ей. Заинтересовавшись нежданным презентом, Реджина изъяла оттуда красивейшую брошь, блеснувшую на солнце золотом.       — Чертополох… — произнесла она и провела пальцем по искусному украшению. — Томас… спасибо.       Он лишь улыбнулся, предложил помощь, и Реджина, не дыша, ощущала, насколько бережно и сосредоточенно он цеплял брошь к шляпе. Отойдя, Эндрюс вновь оглядел Реджину и хотел было что-то сказать, но она не дала ему это сделать, притянул к себе за лацканы и крепко поцеловав. Он же с охотой ответил, сильно сжав в объятиях.       Переливистое пение птиц окружало их, когда они, направившиеся к конюшням, проходили сквозь ухоженный сад, уже благоухающий предчувствием цветения разнообразных растений. Вся обстановка выглядела такой… уютной, семейной, и Реджина старательно вслушивалась в рассказ Томаса о его детстве и о том, как он, однажды играющий с братьями в прятки и затаившийся в зарослях кустовых роз, мало того, что случайно поломал половину из них, за что получил от матери, так ещё и был весь в жгучих царапинах. Тем временем она могла отогнать от себя мысль, что у неё — в её родном поместье — более никогда не будет подобного ощущения, которого она испытывала там и внезапно испытала здесь. Сейчас Томас, как и его братья, как и его сестра — взрослые люди, но Реджине отчего-то представилось, что, собираясь здесь вместе, младшие Эндрюсы вновь окунаются в то беззаботное детство, которое, несомненно, пахнет корой того самого дерева, коего она сейчас проходила и на котором однажды, возможно, висели качели; свежескошенной травой и сытным обедом: куриным супом и пирожками с повидлом.       У неё тоже были свои запахи детства: ореховый паркет, старинные фолианты из громадной домашней библиотеки; мамин парфюм, пудра и неизменный букетик в её спальне — ирисы, которых отец находил в любое время года; свежевыглаженные отцовские газеты, что были обязательны каждый завтрак, дым его сигар…       До покалывания в пальцах захотелось курить. Лучше — сигару. В кабинете. Как это делал Ричард. Сигары отца — в гостиной. Сигары Ричарда — в кабинете. Но неизменно — сигары.       Реальность обрушилась, и вернулась та самая птичья трель, низкий, бархатистый голос Томаса, его тёплое прикосновение. То, о чём она вспоминала, больше никогда не случится — даже тех самых маминых духов и незаменимых букетиков ириса. Зато у неё есть Томас, который с присущей ему полуулыбкой ведал о прошлом и настоящем и чуть щурился то ли от удовольствия, то ли — от солнца. Наверное, всё вместе… Реджина приникла к его плечу как раз тогда, когда они подошли к конюшням.       Здание это не выбивалось из архитектурного ансамбля и было достаточно большим, дабы вместить в себя столько лошадей, сколько потребовалось бы для небольшой охоты.       Как же она тосковала по охоте…       Внутри было чисто, в каждом деннике были зарешеченные окна, пропускающие достаточно света, чтобы не нужно было включать электричество днём. Лошади, уловившие шаги гостей, приветственно ржали и тянулись своими мордочками, выпрашивая угощение. Реджина то и дело останавливалась, чтобы погладить каждую из них и угостить нарезанной морковкой, которую брала из ведра, захваченного Томасом при входе.       — До чего же все красивые! — восхищённой воскликнула Реджина.       В этот момент прибежал конюх, — невысокий, юркий парнишка лет восемнадцати, — который, вежливо поздоровавшись, оповестил, что лошади собраны. А затем, увидев наряд Реджины, без лишних вопросов попросил ещё пару минут, дабы переседлать одну из них с дамского седла на мужское.       — Догадливый, — похвалила Реджина.       — Хороший парень, — согласился Томас, а после открыл засов одного из денников и, отворив дверь, зашёл внутрь.       — Это твой? — заглянула туда Реджина.       — Да. Я даже сам выбирал ему имя. Констелейшн, — Эндрюс потрепал друга по гриве.       Перед ней возвышался красивейший тёмно-гнедой жеребец с широкой белой проточиной на мордочке и густой чёрной чёлкой. Уже засёдланный и привязанный, жеребец поднял голову, глядя на посетителей огромными глазами как бы высокомерно, но не без озорства. И, действительно, в следующий момент он попытался прикусить Томаса за рукав.       — Негодник, — Эндрюс усмехнулся и чуть щёлкнул его по носу.       — Кусается? — Реджина всё же протянула ему морковку.       — Он так шутит. Верно, приятель?       Констелейшн с охотой захрустел морковкой, а Томас снял с него недоуздок и окликнул конюха.       — Уже готово, сэр! — прозвучало с другого конца конюшни, и тотчас послышался цокот копыт.       Она надеялась, что Томас не даст ей смирного мерина, который будет без энтузиазма скакать следом за его роскошным Констелейшном, при этом — сильно уступая в скорости и выносливости.       Реджина вышла в проход и обомлела: её опасения не оправдались. Статный жеребец, с широченной шеей и мощными плечами, — не менее мощными, чем у Констелейшна, — несмотря на упрашивания конюха, нетерпеливо бил копытом по брусчатке, и лучи солнца сквозь арку выхода подсвечивали его жемчужную шерсть, переливающуюся выразительными мышцами. Она знала, что Томас не сомневался в её способностях! И была очень ему за это благодарна.       — Они не подерутся? — невпопад поинтересовалась Реджина, услышав, как Томас выводит своего приятеля из денника.       — Нет, если рядом не будет кобылы, — он остановился. — Садись первая.       Второй раз повторять не пришлось — Реджина уже оказалась на улице и, подхватив повод, ловко — даже без лесенки — взобралась на это чудо.       — Как зовут? — обратилась она к конюху.       — Шон О’Грайн, миледи, — он слегка поклонился.       — А жеребца? — коротко рассмеялась Реджина.       — Марсель, — отозвался вместо Шона мистер Эндрюс, который тоже уже взобрался на своего коня.       — Спасибо, Шон, — Реджина кивнула и слегка прикоснулась к бокам коня, но тот уже порвался в рысь. — Ух, резвый! Мне нравится!       Пофыркивающий рядом Констелейшн, словно предощутив долгую прогулку, высоко и торопливо поднимал ноги.       — Марсель, значит, — мисс Джонсон огладила жеребца. — Кто из семьи так любит Францию, что назвал так характерно?       — М… Я его так назвал, — Томас замялся. — Марсель — это также такой прямой парус, которого устанавливают на марса-рее под брамселем.       Реджина слегка театрально закатила глаза, как бы обозначая, что другого она от него не ожидала, но затем поспешила смягчиться. Томас же решил доступно объяснить ей строение парусных кораблей, обозначив лишь необходимое, а после добавил:       — Но мой дядя из Квебека, потому я немного знаю французский. И мне нравится эта страна.       Они уже въехали в ту часть сада, на которой росли более крупные деревья и кустарники, но не менее притягательные в своей первозданной распускающийся весенней красоте.       — Правда? — Реджина даже чуть притормозила Марселя. — А мне вот французский плохо поддаётся.       — Ты серьёзно? — Томас распахнул веки в удивлении, а затем подмигнул. — Неужели что-то не поддаётся Реджине Джонсон в полной мере?!       — Ох, замолчи, мой дорогой! — она фыркнула, и Марсель повторил за ней, чем вызвал смех у обоих всадников, но затем Реджина с деланным французским прононсом выговорила: — Я совершенно не умею рисовать, вышивать и, как видишь, je ne parle pas français! Просто разочарование для высшего света!       — Je peux vous donner quelques leçons, mon cher, — он натянул уголок губ.       — Томас, ну что ты делашь… Ты гений во всём! — Реджина перехватила повод в одну руку и резонно подняла палец другой. — Ты обещал посвятить меня в свои чертежи!       Густой сад закончился, и перед ними оказался бескрайний простор поля, вдали венчающийся холмами, и у Реджина перехватило дыхание.       — Ты не дала мне возможности, — он пустил коня в рысь. — С твоим-то темпераментом…       — Ты обвиняешь меня? — Реджина догнала его, и теперь их кони бежали ноздря в ноздрю, чуть косясь друг на друга и тщательно принявшись отжёвывать трензели. — У тебя темперамент не меньший. Смотри куда едешь!       Кажется, он действительно засмотрелся на неё, потому как Констелейшн сделал небольшой прыжочек через ручей, заставив Томаса чуть подотстать от неожиданности.       — Боится воды? — полюбопытствовала Реджина.       — Немного. Как же ты изящно держишься в седле…       В ответ она лишь рассмеялась и, бросив «ты ещё всего не видел», пустила Марселя в галоп. Сперва неторопливо — так, чтобы Томас нагнал её и скакал рядом. Жеребцы вправду оказались весьма благосклонными друг к другу и шли рядышком весьма мирно.       — Ты тоже сидишь, словно влитой, — громко объявила она, и это было правдой, но Реджину вдруг охватил азарт. — Тут поле ровное, без ям?       — Идеальное. Проверенное стократно.       Повинуясь её команде, жеребец ускорился, и ветер уже бил в уши, грозясь снести шляпку. Впрочем, она предусмотрительно закрепила ту очень тщательно, но вот пару локонов всё же выбились из-под сеточки, и Реджина, сдув их, добавила скорости.       Она внезапно переняла всю мощь этого снежного красавца; вся эта горячая кровь, пульсирующая внутри вздувшихся вен, вдруг словно бы перетекла в её собственное тело. Реджина почувствовала себя одним целым с этим большим, благородным животным, так рьяно, старательно и гулко перестукивавшим копытами по земле — ради неё, ради этого пьянящего ощущения, что накрыло Реджину, и она привстала на стременах, чуть подавшись к шее, и бесконечный простор мелькал вокруг неё, сливаясь в неповторимое буйство красок — пускай смазанных, но оттого ещё более ярких, разгорающихся в дневном огневе.       Здесь и сейчас она едина с Марселем, чья грива, словно колосья, мелькала перед ней, стоило ей чуть опустить голову. А Томас, не отстающий, скачущий будто в унисон с ней, един с Констелейшном.       Она едина с Томасом…       Расплавленное золото окрашивало холмы в невообразимые оттенки, и Реджина, даже будучи в поле, ощутила себя на их вершине.       Пристроив кожаный повод на передней луке седла, она, всё так же стоящая на стременах, развела руки в стороны, и они чуть колыхались от потоков воздуха, и она сей же момент вообразила себя птицей — свободной и сказочной, летящей не на вершину холмов, но на вершину мира!       — Реджина! — раздался испуганный возглас за спиной, и она обернулась на всё-таки отставшего Томаса.       Смех буквально разрывал грудь — она свободна! Она всегда свободна, будучи на лошади…       Но всё же, дабы не заставлять Томаса волноваться, Реджина ловко перехватила повод и, сбавляя скорость, свернула, подрезая его. Марсель встал на дыбы, чем вызвал ещё один её смешок.       — Ты сумасшедшая! — воскликнул Томас, конь которого тоже, замерев, привстал на задние ноги, махнув передними.       — Ох, Томас, ты не прав. Я счастливая, — похлопав Марселя по шее, Реджина пустила того в рысь, чтобы он отдышался.       — Правда? — он рысил параллельно с ней по небольшому кругу.       Ничего не ответив, Реджина протянула руку, и Томас прямо на ходу сжал её — кожа их перчаток скрипнула, а жеребцы чуть вскрикнули от столь близкого расстояния между ними.       Возвратились они уже после полудня, и Реджина потребовала, чтобы она сама расседлала и почистила Марселя. Шон занялся Констелейшном, так что, Томасу, который уже накормил друга морковью, ничего не оставалось сделать, кроме как прийти к Реджине.       Снимая седло, она ощутила, что её обхватили за талию и прижали к груди. От Томаса, который, склонившись, поцеловал её шейку, пахло полевыми травами и слегка — парфюмом. Реджина, на секунду замерев да прикрыв веки, набрала полные лёгкие воздуха. Так приятно, что ему понравился подаренный ею аромат… как же приятно…       — Тебе так идут галифе, — низкий шёпот коснулся её уха.       — Лучше бы помог, право слово.       Прозвучало резковато, но лишь по причине её растерянности. Томас же, кажется, не обратил на это внимания.       — Я помогаю, — вновь горящий след от его прикосновения на её коже. — Морально.       — Ты морально мешаешь, — она обернулась, и на её устах против воли, стоило ей увидеть его хищный прищур, заиграла хитрая улыбка. — Искуситель.       — Я? Неправда. Это именно ты —искусительница.       — Томас, если ты не остановишься, то…       — То..? — он чуть склонил голову набок.       — То я затащу тебя на сеновал! — Реджина слегка сдавила рукою его шею. — И будем кувыркаться под аккомпанемент моего чихания.       Из-за его изумления, возникшего после её смело-шутливого заявления, она рассмеялась так заразительно, что Томас засмеялся вместе с ней и… чихнул, чем вызвал ещё один всплеск её смеха. Реджина схватилась за живот, почти что задыхаясь, но, когда она отсмеялась — Томас вытер выступившие слёзки изъятым из кармана платком с её щёк и, клюнув в нос, помог расседлать коня.       Уже попрощавшиеся и — особенно, в случае Реджины — расцеловавшиеся с лошадьми, они направились к автомобилям.       — У меня есть щётка и гуталин для обуви, — оповестил Томас, открывая дверцу заднего сиденья.       — Чудесно! Ты чисти, а я пока покурю.       Достав из сумочки портсигар, а из него — сигарету, Реджина с удовольствием прикурила и приблизилась к присевшему Томасу, который, закончив, неожиданно схватил Реджину за щиколотку сквозь сапог и, поставив её ножку на порожек его автомобиля, принялся смахивать пыль с её обуви.       — Томас! Что ты делаешь?       Он приподнял голову, и его глаза блеснули тёмно-карим сиянием из-под полы шляпы-котелка, а на лбу проявились неуловимые морщинки от поднятых вверх бровей.       — Позволь за тобой поухаживать.       Поднеся сигарету к губам, Реджина одобрительно хмыкнула и выпрямилась, наблюдая за тем, как он орудует щёткой, а затем — тряпкой, пропитанной гуталином, при этом сидя буквально у её ног. Милый, заботливый Томас…       Когда настала очередь второго сапожка — она всё так же курила. Наслаждение от подобного умиротворения, заполонившее всю её сущность, вызвало желание расцеловать Томаса не только за эту чудесную прогулку, но и за то, что он всегда рядом. Заполонившее ненадолго — оно было прервано ни с того ни с сего заехавшем в ворота автомобилем, и гул его двигателя показался Реджине неестественно оглушающим.       Автомобиль, блистая тёмно-синей сталью, остановился совсем рядом с ними — да так быстро, что Томас едва ли успел подняться, когда пассажирская дверь распахнулась, выпуская уже немолодую, но очень утончённую женщину.       Лицо этой женщины не выражало ничего, хотя Реджине почему-то причудились в выражении признаки надвигающейся бури… А ещё и подол платья, повинуясь торопливым шагам, развевался вполне себе зловеще.       — Мама… — выдавил Томас.       Мама? На Реджину будто вылили ушат студёной воды. Ну почему нужно было устраивать это священнодействие с гуталином и сапогами…       — Здравствуй, Томас, — сдержанно выговорила она. — Весьма неожиданно.       — Да, извините, что не предупредил, но лошади…       Решившая прервать эти бесполезные оправдания, Реджина перехватила сигарету в левую руку и, протянув правую, представилась:       — Реджина Редверс-Джонсон.       От неё не могло укрыться, с каким недоверием и пренебрежением Элиза Эндрюс покосилась на галифе и сигарету. И на брошь… Впрочем, неважно, ведь до руки она всё же дотронулась. Нужно бы как-то выйти из положения… Тем более, к ним подошёл ещё и солидный джентльмен в круглых очках, носящий ухоженную бороду, который, вне всяческих сомнений, приходился Томасу отцом.       — Мистер Эндрюс любезно пригласил меня на конную прогулку, — уведомила Реджина.       — Почему же мистер Эндрюс, — подчеркнула его мама, — не соизволил предупредить родителей?       — Ох, вы понимаете, — не дав Томасу ответить, поскольку тот снова безбожно мялся, протараторила Реджина, — я редко бываю в Ирландии и так уж сложилось, что мы с мистером Эндрюсом сошлись в любви к лошадям. Так мило было с его стороны пригласить меня. Я очень давно не сидела верхом!       К чему этот спектакль? Реджина поправила шляпу и распрямила плечи, придавая этим самым себе больше уверенности. Родители Томаса вряд ли столь либеральны, чтобы простить и ему его своевольность, и, более того, ей — её внешний вид, столь неприемлемый для дамы. Что же, вот и всё…       — Томас Эндрюс, — представился его отец и, подхватив её ладошку, лишь немного над нею склонился. — Думаю, нам стоит разузнать все подробности за обедом, а не стоя посреди двора.       Следуя за Томасом и его родителями, Реджина едва ли переставляла ноги, а вновь подкативший к горлу смех — только на этот раз вполне себе нервенный — зародился из-за абсурдной мысли, что его родители, такие, соответственно их статусу, чопорные, внезапно узреют всё то, что Реджина творила с их сыном. И что их сын творил с ней.       Смешок всё же вырвался из её груди. Да, они вполне себе взрослые люди! Она уже пережила своего мужа, а Томас… Томас — мужчина. Но вне брака… за кого же они её приняли? Даже Томас считал, что она не была замужем! А ведь его родители уж точно ничего не знают. Реджина, заходя в просторный холл, покачала головой — и не надо. Друзья. Просто друзья, питающие страсть не друг к другу, но к лошадям. Так проще. Так правильнее. Тем более, при подобном несуразном знакомстве.       Она лишь уповала на то, что Томас поддержит созданную ею иллюзию.       Держался он хорошо. Сперва. Помог матери снять лёгкое пальто, но после, когда они прошли анфиладой и оказались в столовой — отодвинул для Реджины стул и расположился подле неё.       Изо всех сил сжав вилку, она поддерживала светскую беседу. Впечатления от умопомрачительной конной поездки рассеивались, словно пар, исходящий от супа — куриного, какого Реджина и представляла менее трёх часов назад. Как и представляла то, какое именно убранство в этом доме.       Много уместного декора в виде статуэток, картин, но больше — гобеленов и вышивок, развешанных там, где не было тканевых обоев. Родители Томаса вроде как занимаются текстильной промышленностью…       — И с какого возраста вы в седле, мисс Редверс-Джонсон? — полюбопытствовала Элиза Эндрюс.       — С тех пор как научилась ходить.       — И у вас нет собственных лошадей?       — Есть, — уклонилась Реджина и взялась за хлеб, дабы хоть чем-то занять руки.       — Полагаю, вы прибыли к нам из далёких стран?       — Не таких уж далёких. Я, так же как и вы, британка.       Эндрюс-младший сжал под столом её ладонь, выказывая поддержку, а мистер Эндрюс-старший одобрительно хмыкнул в бокал с вином.       — Но вы много путешествуете, — констатировал мистер Эндрюс-старший. — Потому у вас так мало времени на лошадей?       — Верно.       — Везде найдутся лошади, раз вы являетесь заядлой наездницей. И что же за путешествия? — Элиза даже не посмотрела на Реджину, когда задала этот вопрос.       — По семейным делам.       — И как вы оказались в Ирландии? — миссис Эндрюс, наконец, обратила свой взгляд на Реджину. — Тоже… семейные обстоятельства?       Её по-грозовому серые глаза блестели на красивом, моложавом лице и вдруг напомнили Реджине леди Орнеллу… Но вот только её мать никогда не была зла на неё. И мисс Джонсон прекрасно понимала, почему миссис Эндрюс так недоверчива к ней…       — Мама, — осадил Томас, звонко отложив ложку. — Прошу тебя.       В этот самый момент появившаяся служанка забрала тарелки из-под супа, заменив тех блюдами с рататуем. Французская кухня… судьба явно издевается над ней!       — Дела, вы правы, — спокойно отчеканила Реджина. — Во благо семьи.       — У каждой семьи своё благо, — пробормотала миссис Эндрюс. — Главное, чтобы не мешало благу других семей.       Когда обед подошёл к концу — Томас помог Реджине встать, громко уведомив всех присутствующих о том, что намерен её проводить до её дома.       — Я запомнила дорогу, не беспокойтесь, сэр, — незаметно сжав его локоть, заверила она.       — Я провожу до автомобиля, — настоял Томас.       — Что ж, ладно, — согласилась Реджина, и все встали со своих мест.       Миссис Эндрюс подала знак своему мужу, дабы тот отвёл их сына подальше, и её мотивы стали совсем прозрачными для Реджины, когда миссис Эндрюс, остановившись на крыльце, на пониженных тонах, но чётко заявила:       — Я только прошу не мешать его работе. В этом его жизнь. По крайней мере — на данный момент.       — А для вас? — вежливо парировала Реджина, ведь, видит бог, обстоятельства их встречи у автомобилей не располагали к дружелюбным нотам общения.       А конфликтов она никак не желала. Тем более — с матерью Томаса. Миссис Эндрюс же сдержанно натянула уголки губ и задумчиво покачала головой, как бы показывая, что ответ очевиден.       — У меня нет задачи мешать его работе, — настороженно оповестила Реджина. — У меня есть стремление к жизни. И к радости.       — У каждого свои радости, — миссис Эндрюс выдержала многозначительную паузу. — Вы необычная женщина. Вам никогда не бывает стыдно?       Это переходило все рамки! И весь этот скептицизм из-за того, что миссис Эндрюс увидела её, Реджину, в «неподобающем» наряде в виде галифе. Возможно, она не приемлет курение. Но, пожалуй, самым страшным для неё стал вид Томас — у её ног, начищающего сапоги. Возможно, это стало даже большим злом, чем то, что они проводили время на их территории без предупреждения. А всё-таки, несмотря ни на что, реакция Элизы Эндрюс её несколько разозлила. Да, она могла протестовать против женщин в почти что мужских костюмах, но какое право она имеет на столь недоброжелательные выпады и завуалированный гнев? Реджина ведь ничего плохого не сделала! Лошади ногу не сломала, дом не сожгла, Томаса с работы не уволила. Ей неловко, но уж точно не стыдно!       — Вряд ли, миссис Эндрюс. Как вряд ли и тема моего стыда или же отсутствия такового имеет столь большое значение. Благодарю вас за ваше гостеприимство, невзирая на сумбурное знакомство. Я это очень оценила.       Душа заполнилась вязкой горечью, и Реджина не в силах была даже глядеть на Томаса, который, после её короткого прощания с четой Эндрюс, помог ей сесть в автомобиль. Дело было не в нём, а в том, что, если отец Томаса был к ней более-менее благосклонен и потому — отстранён, то вот миссис Эндрюс следила за каждым её движением.       А Томас всё же поцеловал её руку и попросил позвонить…